Нас охватывает беспокойство: неужели поселенцы вступили в схватку с аборигенами?
Через пять минут снова слышатся звуки рожка, доносится улюлюканье охотников. Сириль теперь сзади нас, не более чем в километре. И вновь раздаются выстрелы, на этот раз впереди. Рожок по-прежнему звучит, и кажется, что его звуки приближаются к лагерю. Опять тишина… Снова рожок… Мы совершенно сбиты с толку.
…Примерно через час слышатся радостные возгласы "ура", перемежающиеся со ржанием лошадей. Двенадцать человек, посланные на поиски лошадей, возвращаются верхом медленной рысью, и каждый ведет за собой вторую лошадь. Герр Шэффер, Фрэнсис, Сириль скачут впереди. Это возвращение похоже на чудо.
– Вот вам двадцать пять лошадей, – кричит мой лихой наездник, как только приблизился к лагерю.
– Но как вы их поймала? – спрашивает сияющий Робартс.
– Очень просто. Однако без Фрэнсиса ничего бы не получилось, поверьте.
– Вы мне льстите, – возражает гигант-канадец. – Идея-то ваша.
– О какой идее вы говорите? – поинтересовался я.
– Вот о какой. Я подумал, что наши верховые лошади привыкли к охоте, а потому должны узнать звуки рожка и прискакать, как полковые кони на звук трубы. Так и получилось. Как только они услышали звуки рожка, сразу же явились – сначала лошадь Робартса, потом Ричарда, затем три или четыре других…
– Умные лошади! – говорит Том, улыбаясь и растягивая рот до ушей. Сириль опускает свою мощную руку на плечо старого аборигена в знак дружбы.
– Одно меня беспокоило, – продолжает Сириль. – Я не знал, куда вести лошадей, и потому находился в растерянности. И вдруг – паф, паф, паф! три выстрела отвечают на призыв моего рожка. Я направляюсь в сторону, откуда прозвучали выстрелы, и что вижу? Наш друг Фрэнсис с Беном и Диком, у всех троих в руках лассо. "Ясненько", – говорю себе. Замедляю бег своей лошади, и три лассо летят и падают на шеи трех лошадей, а наши молодцы в мгновение ока вскакивают им на спины, показывая высокий класс вольтижировки. С тех пор как нас стало четверо верховых, другие лошади следовали за нами. Вот и все.
– А как же остальные? – спрашивает МакКроули, поглаживая свою лошадь.
– Остальные, – отвечает Фрэнсис, – были пойманы таким же манером. Герр Шэффер, который понял наш сигнал, тоже начал стрелять, и мы направились к нему. Так мы собрали все четыре группы, в то время как Сириль продолжал дудеть в свой рожок, создавая видимость охоты.
– Дети мои, – говорит сэр Рид, – прекрасно, что вы привели двадцать пять лошадей, но как вы намереваетесь поймать тех, что еще не вернулись?
– Не беспокойтесь, метр, они сами вернутся сегодня ночью, раз их товарищи находятся в лагере.
Канадец не ошибся. Прошло всего два часа после захода солнца, как из леса раздалось ржание в ответ на призывы вернувшихся лошадей. И когда на следующее утро караван выступил в путь, все до единого животного были на месте.
Прибытие в страну нга-ко-тко – это уже вопрос дней, и если, как мы надеемся не без основания, наше предприятие увенчается успехом, каждый из нас сможет похвалиться, что он действительно решил сложную задачу.
Пока же в ожидании этого торжественного момента мы испытываем смутную тревогу, которая возникает бессознательно и которую не удается подавить.
Мы нервничаем, горим нетерпением, и хотя никто еще не пресытился все новыми чудесами, с которыми сталкиваемся ежедневно, надежды и опасения, сжимающие сердца, мешают нам наслаждаться, как в начале путешествия, теми странными и разнообразными феноменами, которые мы не перестаем открывать.
Преодолев необитаемые луга, каменистую пустыню, леса, полные цветов и необычайных деревьев, в полдень мы вступаем на огромную равнину, голую, как ладонь, и выжженную беспощадным солнцем.
Зрелище этой пустынной местности никак нас не радовало. Веселые возгласы, которыми раньше встречался каждый привал, сменились угрюмым молчанием, а тоскливый лай собак и печальное ржание лошадей отнюдь не вызывают радости у людей.
Осматривая в подзорные трубы расстилающееся перед нами пространство, мы видим только песок… И если на горизонте возникают какие-то холмики, то и они такие же безжизненные, как эта бесконечная пыльная равнина.
Но наши поселенцы не дети, они не нуждаются в банальных словах ободрения, чтобы исполнить свой долг. Это сильные и преданные люди.
– Дети мои, – говорит сэр Рид, – наши бедствия скоро кончатся. Вы храбро выполнили свой долг как лояльные англичане и верные слуги. Еще несколько дней самоотверженных усилий, и наши мучения окупятся с лихвой. Так же, как и вы, я не знаю, как далеко простирается эта пустыня, которую мы должны пересечь. Мне неведомо, какие опасности могут нам угрожать, но вера в вас дает мне твердую надежду на победу. Вперед, во славу нашей страны!
– Хип-хип-хип, у-р-р-а-а! Англия во веки веков! – кричат взволнованные колонисты.
Все идет хорошо, дурное настроение развеялось. Вторая половина дня используется для пополнения запасов воды. Смазываем колеса повозок, наводим порядок в одежде, готовясь к предстоящему переходу, который, по всей вероятности, будет коротким, но трудным.
Наступает ночь, но мы по-прежнему как в жерле печи, и ни малейшего дуновения ветерка, который освежил бы перегретый, душный воздух. Почва рыхлая, ноги погружаются в раскаленный песок. Лошади тянут повозки с огромным напряжением. Наш молчаливый караван движется при свете звезд. Поднятая нами неосязаемая пыль проникает в глаза, нос и легкие и делает передвижение мучительным; потребность в воздухе все больше и больше усиливается, но каждый вздох становится настоящей пыткой. До самого восхода солнца от головы каравана до его хвоста слышится непрерывное чиханье и покашливание.
Горизонт загорается внезапно, диск солнца появляется в окружении палящих лучей. Измученные, разбитые, обливающиеся потом, с руками, бородами и лицами, покрытыми пылью кирпичного цвета, все останавливаются. как только звучит команда: "Стоп!" Несмотря на то, что мы много раз прикладывались к флягам, в горле пересохло, словно оно покрыто жестью. Несколько глотков горячего чая дают удивительное облегчение и на какое-то время утоляют жажду, а впереди еще несколько часов утомительного перехода.
Насколько видит глаз, равнина сохраняет безнадежное и мрачное однообразие.
Пошли! Надо продолжать путь! Мы не остановимся, пока продвижение не станет физически невозможным. Любой ценой надо двигаться вперед. И каждый, без жалоб, занимает свое место и следует отважно вперед, натягивая узду измученной лошади, заставляя ее идти.
В этой пустынной местности лишь время от времени встречаем казуаров. Вспугнутые нами, они вскакивают с гнезд, полных огромных яиц, и удирают, вытянув шеи. Казуары так быстро передвигают свои огромные лапы, что в скорости не уступят скаковой лошади.
Песок цвета охры раскален. Такое впечатление, что мы ступаем по плитам горячей меди. Странные миражи встают перед глазами, ослепленными, слезящимися, полными пыли, с покрасневшими и распухшими веками. Мы все время мигаем. Это неприятные симптомы офтальмии. Однако надо идти, чего бы это ни стоило, потому что остановки так же невыносимы, как и движение при жаре.
Лошадям недостает свежей пищи, и воды им выдается самая малость, Животные буквально на пределе. Оси повозок скрипят, и рассохшиеся ободья колес грозят развалиться.
К довершению несчастий заболевание глаз тревожно прогрессирует. И хотя в порядке предосторожности каждый прикрыл лицо зеленой сеткой, по крайней мере, половина мужчин почти ослеплена. Видеть, как этих храбрых людей с повязками на глазах ведут товарищи, которые и сами видят ненамного лучше, – удручающее зрелище.
И вот пять тягловых лошадей падают замертво. Красные орлы, которых первым заметил Том, теперь кружат целой стаей над трупами лошадей, ожидая, пока мы уйдем, чтобы наброситься на них. Не ожидает ли и нас такая же судьба?.. Даже самые мужественные страшатся этой мысли. и каждый потухшим взором всматривается в горизонт, мечтая увидеть купы деревьев, которые положили бы конец этой проклятой равнине.
Но им нечем утешить себя! Все время один песок с кровавым оттенком, краснеющий под вертикальными лучами солнца, что кажется шаром из раскаленного металла!
Этот мучительный переход продолжается уже три дня и три ночи. Две трети лошадей пало. А те, что еще плетутся, немногого стоят. Сначала мы облегчили повозки, выбросив часть провианта, боеприпасов и все принадлежности дли обустройства лагеря, но потом нам пришлось бросить три повозки. Запас воды почти исчерпан. Остался один деревянный бак с теплой тошнотворной жидкостью. Верховые лошади, силы которых мы всячески берегли, теперь наша последняя надежда. Но если случится беда и не удастся скоро выйти из этого ада, мы будем доведены до крайности.
Эта пустыня – смертельна! Офтальмия, свирепствующая в экспедиции, началась через двадцать четыре часа труднейшего перехода. Ничто не могло в большей степени повредить нашему передвижению, чем эта ужасная болезнь. Неужели пострадавшие больше никогда не увидят света?
Наши героические девушки мужественно поспевают повсюду, не думая о себе. Они прикладывают влажные платки к горячим лбам, сменяют компрессы на потухших глазах мужчин, находящихся в бреду, смачивают их растрескавшиеся губы, подбодряют каждого добрым словом, пробуждают в сердцах надежду на спасение.
Мисс Мэри и Келли, к счастью, избежали этой болезни благодаря тому, что их не выпускали из повозки, чтобы избавить, насколько возможно, от изнурительной усталости, которую они не в состоянии были бы перенести.
Видели ли вы когда-нибудь отправляющийся на битву хорошо экипированный полк, со сверкающим оружием, бойцы которого маршируют в строгом порядке, полные энтузиазма, силы и надежды? Но порой достаточно нескольких часов, чтобы превратить эту образцовую часть в неорганизованную толпу растерявшихся дезертиров, оборванных, с почерневшими лицами, едва волочащих ноги, стонущих от боли и представляющих картину полного разброда.
Так и наша экспедиция, еще недавно выглядевшая столь процветающей, ныне стала неузнаваемой из-за неумолимо суровой стихии.
Нам казалось, что мы прошли намного больше, чем на самом деле. Между тем экспедиция не отклонилась от маршрута благодаря компасу, с которым сверялись майор и сэр Рид, менее серьезно пострадавшие, а также благодаря инстинкту Тома – такого же бодрого, как и в начале пути.
Среди животных продолжался падеж, и сейчас у нас осталось только две повозки, каждую из которых с величайшим трудом тащат по шесть лошадей. Одна из повозок – это та, которая обита листовым железом и может быть превращена в лодку. В ней сложены продукты, боеприпасы, оружие, измерительные приборы; вторая повозка предназначена для больных.
Нетрудно предвидеть катастрофу, если такое ужасное положение не изменится.
Наступает ночь. Тревога усиливается, в ушах гудит, никто не в состоянии сделать и шага, хотя жалоб ни от кого не слышно. Смертельное оцепенение охватывает больных. Все ли они увидят наступление дня?
Мои бедные собаки на последнем издыхании, а те, которые, быть может, близки к бешенству, заунывно воют. Четыре из них уже погибли от истощения.
Мне кажется, что слышу легкие шаги. Приоткрываю покрасневшие веки. Ночь темна. Я ничего не вижу.
– Том, это ты?
Никакого ответа. Может быть, мне почудились шаги? Но нет, мой ослабленный слух улавливает нечто похожее на топот лошадиных копыт, приглушенный песком.
Проходят долгие часы, и тот же шорох снова выводит меня из оцепенения. Кто-то ездил на поиски. Вероятно, Том. И я не ошибаюсь; старый абориген обращается ко мне шепотом на своем жаргоне:
– Держи, друг, это для твои глаза.
Его холодная рука кладет мне на веки легкий пластырь, довольно приятно пахнущий. Вначале я ощущаю болезненное покалывание от прикосновения вяжущего вещества к набухшей слизистой оболочке глаз.
– Том, – шепчу я, – мне ужасно больно.
– Ты спокойся. Лечишься быстро. Это дерево от лихорадки.
– Как-дерево от лихорадки?.. Эвкалипт!.. Ты нашел свежие листья?..
– Да, там, много,
– Значит, пустыня кончилась? Там-лес, и мы спасены!..
– Да.
Мое восклицание разбудило часть спящих. На меня сыплются вопросы, произносимые взволнованными, прерывающимися голосами. После того как Том положил мне на глаза пластырь, боли утихли как по волшебству. Мне кажется, что я заново родился.
– Джентльмены! – вскричал я, – Том снова спас нас. Он обнаружил лес и принес лекарство, которое нас вылечит. Джентльмены, еще несколько минут терпения!
В ответ раздается взрыв радостных возгласов. Улетучившаяся было надежда вновь оживает.
Старый абориген не бездействует. Я слышу его быстрые шаги то в одной стороне, то в другой: он ищет во тьме бедных спутников, растянувшихся на песке, дает каждому горсть драгоценных листьев, рекомендует разжевать их и приложить кашицу к глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20