Аборигены! Возможно, те самые, которых мы так приветливо угощали и у которых после нашего гостеприимства настолько разгорелся аппетит, что они хотят теперь превратить в пищу и нас самих. Подлые люди, лишенные всякой благодарности, они сейчас ожесточились и, несомненно, решили воспользоваться нашим бедственным положением. Вот к нам приблизились две отталкивающих физиономии, которые отвратительно гримасничают. Ну что ж. тем хуже для них! Бах! Бах! – раздаются два выстрела, и оба лица исчезают. Аборигены долго вопят, потом наступает тишина.
Что же будет дальше? Положение осложняется. Мы не хотим погибнуть от жажды, и никто из нас не имеет никакого желания быть наколотым на вертел. Надо действовать! Половина мужчин с оружием на изготовку будут нести охрану, остальные займутся подкопом.
План канадца – единственно реальный для нас. Однако присутствие каннибалов значительно его осложняет. Но наши мужчины – храбрые люди, они намерены взять в руки заступы и мотыги, держа одновременно рядом ружья и револьверы, чтобы мгновенно отправить к праотцам любителей белой плоти. Речь идет о том, чтобы рыть яму под носом у врага, и они ее, безусловно, выроют. Наши бесстрастные, но благоразумные англичане изготавливают подобие вил, наматывают на них брезент и ставят перед собой. Эта преграда достаточна для того, чтобы не пропустить стрелы с красными перьями, а также гудящие бумеранги.
С полдюжины аборигенов кубарем летят среди камней…
Мы все стоим на камнях, рядом с нашими "саперами", готовые их защищать. Враги находятся перед нами, вращают глазами и беспрестанно орут во всю глотку. Господи! До чего же они уродливы! Они более отталкивающи, чем страшны.
Ей-богу, это те самые дикари, с которыми мы встретились совсем недавно! У одного на голове красный колпак, который кто-то из поселенцев дал ему в обмен на бумеранг. У многих вокруг грязных тел повязаны платки и куски материи.
Нас разделяет тридцать метров, а аборигены собираются нас атаковать. Красный колпак, несомненно, на голове вождя: именно счастливый обладатель этого украшения командует всеми ими.
Внимание! Звучат шесть выстрелов. О! Ситуация меняется. С полдюжины аборигенов кубарем летят среди камней, и мы видим, как они корчатся в судорогах.
Тут же все остальные, а их более двухсот, рассыпаются во все стороны и благоразумно прячутся. Наши "саперы" хладнокровно спускаются с помощью веревок в вырытую яму и продолжают копать под основанием скалы. Их десять человек, почва рыхлая, и дело продвигается быстро.
Но вот мы, кажется, забыли о противнике, потому что он начинает шевелиться, правда, очень осторожно. И когда кто-то из дикарей высовывается, мы тут же посылаем пулю.
Проходят часы. "Саперы" удваивают усилия, пот струится по их телам. Однако ни один из них не жалуется, никто не думает об отдыхе. Что касается нас, то мы продолжаем следить за аборигенами. Стволы ружей жгут нам руки, камни, на которых мы стоим, поджаривают ноги. Но покинуть свой пост нельзя даже на минуту: аборигены неустанно следят за нами, и то и дело мы вынуждены убеждать их пулей, что им лучше оставаться на местах.
Три часа пополудни. Если мы не хотим умереть от жажды, то должны выбраться отсюда до наступления ночи. Все дышат порывисто. Кое-кто решил смочить рот капелькой коньяка, но от этого становится только хуже. Состояние наших бедных животных плачевное. Хватит ля у них сил вытащить нас отсюда?
Не сдавайтесь, храбрые "саперы"! Еще немного поработайте заступом, и подкоп будет закончен.
Аборигены, видя безуспешность своих атак и понимая, что мы одерживаем верх благодаря нашей бдительности, затихают.
Наконец-то! Подкоп вырыт. Работавшие выбираются из него один за другим. Теперь остается лишь, объединив усилия, сбросить скалу в ров.
Ободряющие возгласы, рычаги, ломы, деревянные колья – все, что может помочь усилиям людей, – пустой номер. Мы приходим в отчаяние.
Измученные, едва переводя дыхание, с расцарапанными руками, уставшие до предела, мы вынуждены признать свое бессилие: скала даже не шелохнулась.
Неужели такая огромная работа оказалась бесполезной и весь труд пропал задаром? Нет, мы не сдадимся. Если наши руки слишком слабы, чтобы исполнить задуманное, мы прибегнем к последнему средству.
Бочонок пороха, который мы подложим под скалу, за одну секунду совершит то, на что нам потребовался бы месяц мучительных усилий. Мина готова. Шнур от бочонка протянут: на то, чтобы огонь дошел до него, потребуется пять минут.
Робартс просит, чтобы ему оказали честь и позволили поджечь шнур.
Раздается оглушительный взрыв, и густой столб дыма вырывается из-под скалы. Все, как один, мы бросаемся вперед.
Ура! Скала перекрыла ров. Мы спасены! Да будет благословенна тень почтенного Роджера Бэкона! Измученные путешественники покидают наконец это гибельное место, выстроившись в полном порядке, так сказать, повзводно, ибо теперь, когда аборигены следуют за нами по пятам, нельзя, чтобы хоть один человек отстал от плотно сомкнувшегося каравана.
Лошади почуяли близость травы. В воздухе потянуло влагой, и они ускоряют ход, так что мы едва поспеваем за ними. Бедные мои собаки, их пасти в пене, бессильно висят языки.
Вот наконец благословенный лес!
Каменистая пустыня пройдена. Мы ступаем на траву. Здесь тень, здесь вода! Аборигены исчезли. И все же надо смотреть в оба и удвоить бдительность.
Источник имеет в ширину около четырех метров. Он глубок, и вода в нем свежая и прозрачная. Его берега покрыты цветами. Травянистый покров тянется сколько видит глаз.
Все пьют воду с наслаждением, маленькими глотками, долго ее потягивая, как дегустаторы, пробующие волшебный ликер, от которого нельзя оторваться. Надо было испытать пытку жаждой, худшую, чем голод, когда язык не двигается и висит, как сухая пакля, чтобы оценить благо глотка воды!
Какое блаженство ощущать, как вода попадает в сжавшийся желудок и возрождает организм, усиливает циркуляцию крови, нарушенную испарением влаги, Однако такое опьянение водой может оказаться роковым, и надо сдержать исступленность, впрочем, вполне понятную, которую проявляют даже самые благоразумные. Лично я выпил лишь несколько глотков кофе, случайно оставшихся в моей фляге, потом пожевал лист эвкалипта. Некогда в Индии я чуть не умер, когда после длительной жажды выпил холодной воды в жуткую жару, и теперь это воспоминание побуждает меня сдержать нетерпение. Мой героизм объясняется страхом перед болями в желудке.
Том, настоящий туземец, кажется, не испытывает ни голода, ни жажды, Животных напоили и щедро обмыли водой, а я собираюсь, как гурман, медленно насладиться мелкими глотками воды. И в тот момент, когда я наклоняюсь над источником, чтобы попить в охотку, меня останавливает громкий крик.
Мисс Мэри, бледная, испуганная, с расширенными зрачками, падает на землю и издает сдавленные крики. Майора, МакКроули и Робартса тоже охватывает какое-то недомогание. Они бегут, не разбирая дороги, натыкаются на деревья и вопят как сумасшедшие. Страшные гримасы искажают их лица. Они закрывают руками глаза от света, который, видимо, причиняет им невыносимую боль.
– Мисс, что с вами? – спрашиваю я с тревогой.
– Мне больно, – шепчет бедная девушка прерывающимся голосом. – У меня горит в груди. Болят глаза. Дядя! Дик! Эдвард! На помощь!
Молодые люди и старик, находящиеся в странном оцепенении, разражаются нелепым смехом.
Часть путешественников, кажется, пала жертвой той же непонятной болезни. Не иначе, как я попал в сумасшедший дом. Или сам сошел с ума?
Верховые и тягловые лошади тоже вскоре начинают беситься, еще больше усиливая сумятицу.
Я подбегаю к друзьям. Робартс хватает руками воздух, как эпилептик, потом падает ничком, скребет землю руками и ногами, а затем теряет сознание.
Сириль, мой бедный Сириль, душераздирающим голосом взывает ко мне:
– Брат! Я сошел с ума. У меня горит в желудке. Я ничего не вижу. О, боже, я умираю!
– Не покидайте меня, мсье Б… – жалобно стонет мисс Мэри.
Я стараюсь не терять присутствия духа, хотя сердце мое сжимается от ужаса.
– Том, скорее к своему хозяину!
– Да, Друг, бедный мастер! Я идет.
Мисс Мэри теряет сознание, ее челюсти сжимаются, глаза закрыты. Я приподнимаю одно веко и отшатываюсь, потрясенный. Зрачок расширен, по меньшей мере, в три раза против обычного. Радужная оболочка настолько сократилась, что остался едва заметный круглый ободок.
Подхожу к Сирилю, к Робартсу, к другим больным: у всех тот же симптом, У всех одинаково расширены зрачки.
Меня осеняет: они отравились. Это безумие, наступившее чуть ли не моментально и сопровождающееся бредом, конвульсиями, болями в животе, светобоязнью, – все эти явления могут быть вызваны только одним растением – белладонной. Они пропали, если я не найду противоядия. Но почему только Том и я избежали отравления?
– Том, – говорю я аборигену, показывая ему на стебли белладонны, которая произрастает здесь в большом количестве, – ты видишь маленькие красные плоды на этом растении? Никто не ел их, эти ягоды?
– Нет! Нет! – Том вдруг спохватывается. – А… моя знает, – восклицает он в ярости, И тут же, словно сам обезумев, бросается в источник, тянется к его середине и опускает руки в воду, …Мне кажется, что сердце мое перестало биться, Ах! Я перевожу дыхание. Том поднимает голову, я протягиваю ему руку и помогаю подняться.
– Видишь, друг, – говорит он, весь промокший, бросая к моим ногам пребольшой пучок травянистого растения, из раздавленных листьев и маленьких плодов которого сочится зеленоватая жидкость, – Погоди! – Том вновь склоняется над источником и вытаскивает еще одну охапку этого растения. Он с успехом повторяет эту операцию и в третий, и в четвертый раз.
Том вновь склоняется над источником и вытаскивает еще одну охапку этого растения.
Теперь я все понимаю. Аборигены, не сумев одолеть нас силой, отравили источник, бросив в него огромное количество стеблей и листьев дурмана и белладонны, которые они придавили камнями, чтобы те остались под водой. Это один из обычных способов без всякой для себя опасности погубить белых, которые в этом случае не способны защищаться.
Нельзя терять времени! Уже семь часов вечера, через два часа стемнеет. Аборигены, без сомнения, нападут на нас, полагая, что все мы отравлены.
Бедные больные в отчаянном состоянии. Они просят воды, и мне приходится применять силу, чтобы помешать им пить из смертоносного источника.
Я не решаюсь послать Тома на поиски воды, но в это время ко мне, едва волоча ноги, подходит один из поселенцев.
– Мсье, – говорит он. – Мы поищем другой источник воды, но пока все же сможем напиться. Видите группу деревьев в двадцати шагах отсюда?
– Да, это эвкалипты.
– Надо подрезать корень дерева, и из него потечет струйкой свежий сок.
Я решил, что поселенец бредит. Он заметил мое удивление, – Не сомневайтесь, мсье, я уже чувствую себя лучше. Мне и раньше случалось пользоваться этим приемом. Сок эвкалипта много раз спасал мне жизнь, когда я умирал от жажды, и вылечивал, когда я пил из источника, отравленного аборигенами. Пойдемте со мной.
Он оказался прав: уже несколько его товарищей, лежа плашмя на траве, прижимались губами к корню дерева, ожидая, пока потечет, как из крана, его живительный сок.
Я, в свою очередь, надрезав охотничьим ножом корень одного из деревьев, пью сок и испытываю истинное наслаждение. Все с нетерпением устремляются к драгоценным деревьям и большими глотками утоляют мучительную жажду.
Через час, то ли от благотворного действия сока эвкалипта, который является универсальным средством от всех болезней на Австралийском континенте, то ли по какой другой причине, мне неизвестной, общее состояние путешественников улучшается. Однако на многих напала страшная сонливость. Никто из отравившихся не в состоянии избавиться от нее. Я полагаю, что они спасены, но пройдет еще много дней, пока все окончательно выздоровеют.
Лошади щиплют траву и тоже как будто чувствуют себя лучше.
Но это слабое утешение. Я чувствую близость аборигенов. Поэтому необходимо встряхнуть моих товарищей, ведь только я и старый абориген не были отравлены. И если все заснут, то проснутся ли они завтра? Я не верю, что сок эвкалипта может послужить лекарством от ядовитых пасленовых растений. Нужно найти еще что-то.
Я лихорадочно ищу выход. Машинально подбрасываю ногой охапку растений, вытащенных Томом из источника. Тонкая лиана стягивает ее как крепкий и прочный шнурок, и я вижу на ней на определенном расстоянии друг от друга плоды величиной с большой палец, напоминающие фасоль, бархатистые, коричневого цвета. Они кажутся мне знакомыми.
Неужели это возможно? Ну, конечно, я вижу калабарские бобы, противоядие от белладонны. Я вспоминаю эксперименты, проводившиеся в больницах Парижа и во французском коллеже. С помощью атропина, который является алкалоидом белладонны, расширяют зрачок пациента, закапав ему каплю раствора в глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20