Восемьдесят одно прекрасно сохранившееся тело. Сейчас они мертвы, но, возможно, не навсегда.
– Вот этим я и занимаюсь, – сообщает Томи. – Я помогаю Вашти поддерживать криокамеры. Людей, в них лежащих, она называет «хлопушками», но я о них думаю иначе.
– Замерзшие цветы, – подсказываю я.
– Да, это мой сад, – соглашается она.
Тогда я спрашиваю, какое отношение все это имеет ко мне, но не успеваю я задать вопрос, как ответ приходит ко мне сам собой. Значит, я родом отсюда.
– Я знала, что этот код чем-то мне знаком. Такие мы используем для обозначения помещений, и когда ты показал его мне, нужно было просто найти ту дверь, которую он откроет. И я нашла тебя, – говорит Томи.
Она ведет меня к пластиковому ящику в задней части зала. Полупрозрачный человек внутри старше меня, мозг его мертв, кожа и органы разрушены болезнью. Это скорее кучка частей тела, нежели человек. И все же я узнаю в нем себя. Отсюда появилась моя ДНК. Он мой биологический предок, а я – его клон.
На табличке имя: «др. Джеймс Хёгуси».
– Знаешь, кто это?
– Один из ученых «Гедехтниса», – отвечаю я. – Мой отец несколько раз поминал это имя, и всегда с уважением.
– Он один из величайших, – сообщает Томи. – Родоначальник Глубокой Виртуальной Реальности. Он и его команда программистов построили Внутренний мир.
Я давно интересовался своим происхождением, спрашивал отца много раз. Он согласился сказать мне это, если я буду настаивать, но я не стал, поэтому и он промолчал, только предупредил, что не так важно, откуда я взялся, важно, кто я сейчас и кем стану. Я согласен, что это мудрая мысль, поэтому сейчас у меня такое ощущение, словно я ослушался отца. И все же чувство вины не может загасить мою радость. Теперь я должник Томи и того, кто подложил ключ мне в карман. Мне представили члена моей семьи и дали ответ на вопрос, который уже давно меня мучает.
Под табличкой я вижу коробку с семью дисками. Я беру первый и вставляю в прилагаемый к дискам плеер. Как я и ожидал, появляется голограмма. Перед нами трехмерное изображение доктора Хёгуси, он рассказывает о своей жизни, рядом с ним высвечивается биографическая информация. Мы узнаем историю его семьи, годы формирования личности в Соединенном Королевстве и в Японии, бурную жизнь в частных школах. Круг его профессиональных интересов потрясает воображение, едва ли мне удастся сделать хоть малую долю того, что сделал он. И в прошлом году, и в последние несколько дней я наблюдал, как мои кузины выполняют задания по истории жизни разных людей. Пришла моя очередь искать смысл в жизненном опыте человека, жившего до Черной напасти.
Я словно встретил другую версию себя самого, только из параллельной галактики. Там, где у меня хранится вера, у него – глубочайший интерес всей его жизни к симулированной реальности, к созданию искусственного человека и к измененному сознанию. Он представляется мне блестящим гедонистом, его сила в страстности, но она же порабощает его.
Томи обхватывает себя руками, видимо, для нее здесь слишком холодно даже в наброшенном на плечи блейзере. Я предлагаю ей свою одежду, но она отказывается, она смотрит на меня озабоченно, что интригует.
– Есть еще кое-что, – говорит она, когда заканчивается история жизни. – Он хочет с тобой поговорить.
– Он хочет поговорить со мной?
– Диск шесть, – объясняет Томи. Я ставлю нужный диск.
«Значит так, на последних двух дисках я помещаю основные технические спецификации, но прежде я хочу поговорить с человеком, который спасает мою жизнь. С человеком, в чьем теле моя ДНК, с моим близнецом, я хочу поговорить с ним лично.
Ну что ж, здравствуй, прекрасный незнакомец. Конничива. Если ты видишь эту запись, значит, ты существуешь. А это, в свою очередь, означает только одно: все кусочки сложились в картину. Вся проделанная нами работа не оказалась напрасной.
Как бы я хотел встретить тебя на самом деле. Возможно, так и случится в некотором смысле, в той точке, где наступит идеальное равновесие. Как это будет? Сам хотел бы знать. Больше всего мне хочется выразить тебе благодарность. Серьезно, я бы обнял тебя, если бы мог.
Ты не представляешь, как я хочу, чтобы этот день наступил.
В идеале, я был бы рад, чтобы меня разморозили, как того пещерного человека в леднике. Если вы сможете снова согреть это тело, заполнить сосуды кровью, заставить сердце и мозг снова работать, я буду в восторге. Но не все специалисты сходятся, что процесс размораживания пройдет успешно, потому что даже мельчайшие трещинки превратят мои органы в швейцарский сыр, тогда придется восстанавливать клетки на молекулярном уровне. Наши ученые сейчас работают над нанотехнологиями, которые вам понадобятся, но дело продвигается слишком медленно, особенно сейчас, когда эта чертова болезнь косит людей, Это очень серьезная проблема. А вторая проблема, как считает Стейси, состоит в следующем. Только дети, которые будут принимать лекарства всю жизнь, смогут пережить Черную напасть. Таким образом, даже если мое тело оживят, болезнь снова набросится на меня.
И никуда не деться. Мы снова в начале пути.
Ты уже был в Аризоне? Чертовски жарко. Зато красиво. Там есть город Холбрук, это рядом с парком, американским национальным парком, который создали на бесплодных землях. Скалы там полосатые, от белого до шоколадного цвета, и это естественные образования, осадочные породы. Это место называют «Раскрашенной пустыней». Сам парк представляет собой окаменелые деревья – со временем дерево превращается в окаменелость, растворенные минералы постепенно заменяют собой органическое вещество. Жутко увлекательно, как это происходит. Если рассматривать процесс как новый вид известкования, он уже не будет представляться столь ужасающим.
Мы сделали копию моего мозга и загрузили каждый нейрон в электронное хранилище. Это я, я настоящий, со всеми моими знаниями, инстинктами и причудами, куда вернее, чем любая симуляция, сделанная мной. И с вашей помощью, если нам повезет, я вновь восстану из хранилища. Мы экспериментировали на животных, получалось просто замечательно: наниты дисассемблеры растворяют органику, а ассемблеры заменяют каждый исчезнувший естественный нейрон искусственным. В данном случае, на мои искусственные нейроны. Таким образом, со временем одна личность растворяется и появляется другая. Ты постепенно начнешь забывать себя и чувствовать себя мной.
Это должен быть клон с идентичной ДНК, иначе тело не уживется с мозгом. А сначала клон должен стать взрослым человеком, чтобы мозг успел полностью развиться и достичь нужного объема. Рад сообщить, что эта процедура абсолютно безболезненна, потому что ассемблеры и дисассемблеры работают с невероятной скоростью, а все неприятности, с которыми мы сталкивались, работая с кибернетическими имплантантами в мозг, больше не представляют опасности. Абсолютно безопасная, выполнимая процедура, хотя и недостаточно проверенная.
Теперь, как мне кажется, твой инстинкт самосохранения должен воспротивиться. Я понимаю, нечестно просить тебя об этом. Каждый человек заслуживает право на жизнь. Без всякого сомнения. Но это необходимо. Я нужен твоей семье. Я невероятно подхожу для решения тех задач, которые стоят перед вами. Сам факт, что ты здесь и смотришь мои записи, говорит о том, что я и моя команда проделали колоссальную работу.
Короче, я прошу тебя стать героем. И не только моим героем, но героем всего человечества, готовым пожертвовать собой на благо всех. Ты сделаешь это? Ты загрузишь в себя мою душу? Ты выпустишь меня?»
Я начинаю задыхаться. Я смотрю на Томи и вижу сочувствие в ее глазах, но не более того. Она ничем не может помочь.
Я вздрагиваю от голоса Вашти. Она стояла у нас за спиной, не знаю, как долго.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она.
Замечательный вопрос, мне никогда не подобрать слова, чтобы на него ответить.
ДЕУС
Видите? Видите, где он? Вы подталкиваете его невидимой рукой, и он оказывается где надо. Чпок – и он там, где вы хотели. Точнехонько.
Скользкий, словно белый медведь в фургоне с тюленьим жиром, вот ты какой. Тебя можно было бы считать сущим дьяволом, если бы не праведное дело, ради которого ты живешь.
Истина! Справедливость! Свобода! Именно это защищают ангелы и всегда будут защищать. А если ты хочешь пролить слезинку за того парня, потому что он съел яблоко познания, давай рыдай, пусть он станет слезинкой на твоей щеке, потому что у тебя может быть лишь одна слезинка. Только не нужно обманывать себя, без того яблока Адам и Ева просто пухли бы с голоду.
Никто не сможет лгать, пока есть ты.
Уже многие годы, ты только подумай. Этот товарищ по оружию стал твоим ближайшим другом, а мир открытым и стабильным. Ты сидишь с ним, и вы вместе пьете. И ты говоришь как человек. И ты смотришь на него. И ты высказываешь мысль, что все так забавно изменилось. А он тебя не понимает, но он просит продолжать, потому что ему интересно. А ты говоришь ему, что забавно, как ты привык думать о себе как о страшной мерзости. Ты привык ощущать жуткую пустоту, ты напуган и не можешь думать, ты тень ребенка, потерявшаяся в мире огня. Ты много раз пытался пообщаться хоть с кем-нибудь из своих сверстников, подружиться, увидеть себя новыми глазами. Но не мог. Всякий раз ты впадал в панику. Ты глубоко погружался в свой страх, ты принимался нащупывать то ощущение пустоты, чтобы ухватиться за него, подняться и повторить попытку.
А твои товарищи по оружию? Он смеется. Но не злым смехом, не презрительным, не невеселым, как бы обвиняющим тебя в излишней патетике, ты уже представлял себе такой смех в уме. Он смеется веселым смехом, так смеются добрые друзья, когда услышат презабавную шутку. Да, смешно. А когда он видит, что ты не смеешься, он страшно удивляется. Ты? Именно ты боялся?
Ты ему рассказываешь, что многие годы с тобой было что-то не так. Ты говоришь, что всегда мог представить себе только худшее и никогда лучшее. Чувствуешь себя, словно наблюдаешь со стороны и видишь, как лучшие надежды блекнут и рассыпаются. И ты знаешь, что должен что-то сделать, должен разровнять игровое поле, должен выковать меч правосудия. И что бы ты ни делал, ты всегда старался для них, а нужно было для себя. Иначе у тебя никогда бы не хватило смелости предстать перед ними.
Вот ты и раскрылся перед ним, это несет с собой ощущение неловкости, просыпается старый страх: вдруг он тебя отвергнет, назовет жалким, обвинит в том, что ты сделал из его прошлой жизни ложь. Но он продолжает улыбаться, треплет за подбородок, что-то шепчет и обнимает без малейших колебаний.
Он говорит, что ты, скорее всего, пошутил, потому что ты спас его жизнь. Ты дал ему ключ. Ты подарил ему свет, помог впервые открыть глаза. Он тебе благодарен. И будет вечно признателен.
Это твой лучший друг, Хаджи. Твой приятель. Он помогает тебе стать самим собой, а не тенью, не причудой. Потому что он тебя понимает.
Но не так, как она. Она этого не поймет никогда.
Если даже ты завоюешь ее сердце.
Ты можешь себе это представить?
Нет времени на самодовольство. Первая молния брошена, нужно стряхнуть звездную пыль с пальцев и приниматься за вторую.
ХАДЖИ
– Почему я не могу добиться прямого ответа, Хаджи? Или я прошу слишком многого? Может, мои желания простираются слишком далеко? За то время, что я пытаюсь добиться от тебя правды, я могла бы забить до смерти кита свернутой газетой.
Я не привык к допросам. По-моему, они мне неприятны.
– Разве нет? – спрашивает она, продолжая наступать.
Она очень хочет услышать ответ на ее риторический вопрос, в глазах зима, а голос нежнее шелка. В ее тоне есть что-то, что заставляет меня говорить правду. Я напоминаю себе и ей, что ничего, кроме правды, не говорил, но она мне не верит.
И я начинаю все сначала. Я говорю не останавливаясь. Где-то на середине рассказа я замечаю, что ее стул по другую сторону стола стоит на возвышении, в то время как мой нет. Таким образом, Вашти как бы подрастает, а я уменьшаюсь.
– Да, да, но кто же дал тебе ключ?
– Я могу только догадываться.
– Хаджи, по вполне понятным причинам криолаборатория – запретная зона. Детям входить туда нельзя. Единственное исключение – Томи, а она прекрасно знает, что не может никого с собой приводить без моего на то разрешения. Вряд ли она тебя предупредила, перед тем как повести внутрь.
Вашти подозревает, что я покрываю Томи. Томи по собственной воле решила провести меня, а я теперь изобретаю историю про загадочный ключ, чтобы уменьшить ее вину.
– Ты ведь не хочешь, чтобы у Томи были неприятности?
Мое молчание она принимает за согласие, глубоко вздыхает и говорит, что я настоящий рыцарь. Моя верность Томи производит на нее впечатление, но она мне выговаривает, что врать нельзя даже ради другого человека.
Мое лицо остается неподвижным. Я пребываю в полнейшем изумлении, черном и безысходном. Я не думаю о Томи. Я не думаю о братьях и сестре. Я не думаю даже о Боге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40