– Сотни и сотни лет.
ПАНДОРА
Мутазз удирает от разозленного пекари, хрюкающего, фыркающего зверя. Он столкнулся с животным в нескольких метрах от периметра, это – вонючая дикая свинья, со страшными клыками, вся покрытая щетиной. Вокруг шеи у нее белоснежный пушистый воротник. Она защищает свою территорию, возможно, там есть потомство, поэтому она так агрессивно настроена. Как только пекари достигает периметра – волокнистого спрея, она прекращает погоню, ее дезориентирует и отпугивает неожиданно вспыхнувший переливающийся свет и ультразвук, она бросается в обратную сторону. Мутазз сгибается пополам, пытаясь отдышаться.
– Я – ходячий парадокс: мусульманин, удирающий от свиньи, – хмурится он.
– Рада, что юмор для тебя не «харам», – улыбаюсь я ему.
– Определенно «халал», – отвечает он. – Бог любит смех, как и все остальные.
– Я и сама давно это подозревала.
Он садится на одеяло, которое я для него приготовила, и с благодарностью принимает бутылку воды. Я некоторое время просто смотрю на него, прислушиваюсь к дыханию, его и своему, к звукам природы, к гортанным крикам карликовой мартышки на деревьях. Мартышка ненастоящая, это голографический призрак когда-то жившей особи, запись пережила оригинал на несколько десятилетий. Любая любопытная обезьянка, которая заинтересуется нашей мартышкой, моментально получит дозу снотворного – таков наш план. Мутазз расставил еще и свои собственные капканы по всему лесу: пустые кокосовые орехи с кусочками фруктов внутри.
– Это старая хитрость, – объяснил Мутазз, когда мы выгружались из коптера. – Обезьянка засовывает руку в орех, чтобы вытащить приманку, но не может вытащить ее обратно с зажатой добычей. Она не хочет выпускать добычу и оказывается в плену у собственной жадности.
Хотя ловушки его примитивны, но и я, и племянницы считаем их очень обнадеживающими, это один из практических навыков, унаследованных детьми Исаака, а дети Шампань и Вашти их не имеют. Мутазз – сын Исаака еще и с другой точки зрения, он использует любое событие, чтобы кого-нибудь поучить.
– У нас у всех есть свои кокосы, – говорит он любопытным девочкам. – Это наши проблемы, наши беды, и мы постоянно носим их с собой, мы их не замечаем, мы слишком горды, чтобы расстаться с ними и впустить Бога в свою жизнь.
Я оставляю его наблюдать за остальными и ищу Исаака. Я нахожу его взволнованным. Его перемирию с Вашти нанесен серьезный удар. Он с сожалением говорит, что Вашти пыталась манипулировать его детьми, она рассказала им такое, что должен был сказать им сам Исаак. Это вынуждает его так же поступить и с ее детьми, то есть сделать игру нечестной, но он решает быть выше этого и сохранить чистоту своих помыслов. Мне не нравится то, что делает Исаак, но он выбирает благородный путь куда чаще, нежели Вашти, и за это я его уважаю.
В течение первых месяцев совместной работы напряжение между ними все росло и росло, а миротворец из меня оказался никудышный. В конце концов ситуация накалилась, Исаак и Шампань пожелали иметь настоящих детей, мальчиков и девочек, а Вашти настаивала только на девочках, рожденных с помощью искусственной матки.
Настоящие дети так и не родились. Роль Шампань в этом печальна, так что не будем вспоминать. Вашти выбрала девочек, потому что они немного устойчивее к Черной напасти, их сопротивляемость болезни чуть сильнее. Поскольку даже небольшое изменение может привести к полному истреблению человечества, Вашти не без основания объявила: «Никаких мальчиков!»
– Это война, – говорила она. – Черная напасть объявила нам войну, так зачем нам второсортные бойцы?
Исаак и Шампань потерпели поражение, не смогли вернуть человечество к прежней форме размножения с помощью секса, которым пользовались люди в течение тысячелетий, и Вашти нашла в этом подтверждение своей правоте. Но и это еще не все. Вашти считает, что все мальчики страдают от «отравления тестостероном», кстати, именно такой диагноз она поставила Меркуцио. Она очень любит вспоминать, что большинство убийц и агрессоров в истории цивилизации были мужчинами.
– Просто из практических соображений, – обычно говорила она, – если уж мы хотим избежать насилия в будущем, почему бы не начать возрождать цивилизацию с матриархата?
В таких случаях я всегда вспоминаю, что Вашти была в школе изгоем, как она насмехалась над мальчишками за то, что они пытались пускать пыль в глаза и тем разрушали учебную атмосферу. Уже тогда она любила порассуждать о матриархате, она уверяла, что когда-то это был естественный уклад жизни, это потом патриархи похитили у женщин самое главное чудо – рождение детей, включив в мифы бога-мужчину Зевса.
Но если учесть, что за последние несколько десятков лет дети рождались только из искусственных маток в эктогенезных лабораториях, можно сказать, что мы теперь играем на равных. А еще этот давний спор о Лазаре и Симоне. Останься они живы, чью сторону приняли бы они?
– Ничью, – всегда отвечаю я.
Потому что никаких сторон не было бы. Все мы работали бы вместе. И Хэллоуин с нами. Лаз сумел бы удержать нас благодаря своему природному великодушию, а Симона заражала бы своим энтузиазмом. Даже Тайлер смог бы многое изменить. А теперь нас слишком мало. Нам нужна критическая масса, но ее негде взять, и не будь я столь оптимистична, я бы сказала, что, скорее всего, ее и не будет.
Много лет назад я пыталась заполнить этот пробел, пыталась устранить идеологические разногласия между ними, но Вашти отшила меня своей обычной фразой: «Мы должны преодолевать биологические ограничения – вот и весь сказ». Я продолжала давить, спорила, что необходимо разнообразие мнений, а не только разные генетические материалы. Если принять во внимание объем знаний и навыков Исаака, то каждый раз, когда она отказывалась от его помощи, она губила работу всей своей жизни. Как любит говорить Шампань, иногда самый важный шаг в вашей жизни тот, который приведет вас к встрече с кем-то.
– Я трансгуманистка, – отвечает ей Вашти, а глаза ее светятся непоколебимой убежденностью. – Убежденная. А Исаак, для сравнения, чистой воды гуманист. Я употребляю это слово в широком значении, учитывая всю ту демагогию о жизни и смерти, которой он потчует своих детей. Он признает моральную слабость положения человека в этом мире. Я же не позволяю страданию играть решающую роль в моей жизни.
Наклон головы и изгиб губ показывают ее убежденность в собственной правоте и его заблуждении, она будто говорит вам, что лишь глупец может с ней не согласиться.
– Просто он верит в Бога, – говорю я, и этого достаточно, чтобы она рассердилась.
– Религия наносит непоправимый ущерб мышлению! Она не поддается рассудку. Мы вовсе не падшие ангелы. Мы не отрезаны от нашего возвышенного «я». Все это дерьмо, полное дерьмо, Пандора. «Бог» и «природа» – глупые слова, их говорят только глупые люди, чтобы объяснить то, что они не в состоянии понять. Ты хочешь слов? Попробуй «эволюцию». «Ускорение». «Экстрофию». «Бессмертие». Зачем молиться Богу, если мы сами можем стать богами? И какого черта останавливаться на этом. Мы можем стать самой природой.
– Тебе не кажется, что говорить это чересчур самонадеянно?
– Это не самонадеянность, это оптимизм! – смеется она. – Самонадеянно было бы признать, что мы этого не можем!
Исаак принял мои доводы не так грубо, но без большого энтузиазма.
– Она считает, что у нее есть ответы на все вопросы, – вздыхает он, – она пойдет на все, чтобы доказать свою правоту. Она никогда не задумываетсянад последствиями. Понадобились миллионы лет, чтобы на земле появился человек – и вся заслуга в том принадлежит природе, времени и Богу, и никакого участия с нашей стороны. Как можно думать, что мы можем без труда проделать то, что не хотят делать эти трое? Опасно.
И тут я вспомнила кое-что, вспомнила слова, которые когда-то сказал мне Хэл.
– При ее любви к матриархату Вашти должна наслаждаться надругательством над матушкой природой.
– Возможно, лучший путь – это путь самоусовершенствования, – дипломатично уклоняется от комментария Исаак, – но нас осталось слишком мало на этой планете. Наверное, будет лучше, если мы попробуем восстановить все как было и не станем пытаться сотворить мир по своим представлениям.
Я понятия не имею, кто здесь прав: Исаак, Вашти, они оба или никто из них. По этой причине я и занимаюсь поддержанием систем и ремонтом. И у меня меньше головной боли, пока я держу нейтралитет.
– Просто смешно, ты никогда не придерживалась нейтралитета, Панди.
– Во всяком случае, всегда пыталась.
– В течение многих лет ты держишься лагеря Исаака, разве не так? С того дня, как Шампань присоединилась к Вашти, ты стала все больше сочувствовать точке зрения Исаака.
– Ну и что, это и есть нейтралитет – двое против двоих, я поддерживаю равновесие.
– Ты считаешь, что это и есть нейтралитет?
И вот я в Перу, размышляю о том, как мы до этого дошли. В наш первый год свободы Хэллоуин сказал мне однажды:
– Из хороших людей осталась только ты, но ты проводишь с ними столько времени, что я уверен, на тебе это отразится. С годами ты будешь все больше и больше походить на них. Честно говоря, я совсем не хочу это видеть.
Наверное, я сама постаралась забыть эти слова. Не помню, что я сказала в ответ. Наверное, что-нибудь вроде: «Мне кажется, ты судишь их слишком строго». Я и сейчас считаю, что у Хэла отвратительный характер. Но, может быть, он не отвечает на мои вызовы именно поэтому. Изменилась ли я за эти годы? Перестала ли я быть тем же человеком, что и раньше?
– Обезьяна! – вопит Иззи. Я кричу ей в ответ:
– И в первый раз было не смешно!
Но теперь и Лулу вторит ей.
Действительно, крошечное желто-коричневое существо спустилось с дерева и попалось в ловушку, не в голографическую, а в кокос Мутазза. Я даже не успеваю рассмотреть ее – некогда. Я вскидываю ружье с транквилизатором, мартышка пускается наутек, освободив лапу. Я старательно прицеливаюсь: что бы это ни было, я не хочу причинить ему боль, оно размером не больше домашней кошки. Можно стрелять либо в загривок, либо в крестец, хотя, скорее всего, я промахнусь.
Нет, не промахнулась. Это самый удачный выстрел в моей жизни, я сумела поймать крошку так точно, словно это слон.
Обезьянка визжит – крик испуганной рассерженной птицы, – бежит еще несколько шажков, подпрыгивая как белка, но начинается действие лекарства, она спотыкается и валится замертво, как и следовало ожидать. Она падает на бок так неуклюже, что я с испугом думаю, не убила ли я ее. Но нет, она дышит. Крошечный, розовый язычок вывалился наружу. Бедняга. Это обезьяна на все сто процентов, без всякого сомнения. Не хватает только шляпы, жилетки и тарелок. Девочки просто визжат от восторга, Исаак хвалит меня за удачный выстрел, а я тупо повторяю одно и то же: «С ней все в порядке?» Все уверяют меня, что все хорошо.
Все, кроме старшего сына Исаака. Пока Исаак и Зоя забирают карликовую обезьянку, Иззи, Лулу и я возвращаемся назад и обнаруживаем, что Мутазз лежит на одеяле, корчится от боли и держится при этом за живот.
ПЕННИ
Файл 310: Принцесса и страдание – открыть.
Мне еще не приходилось записывать такие дурные новости. У меня такое ощущение, словно тысяча кирпичей свалилась мне на голову.
Меня позвала Вашти, и я отправилась в ее кабинет. Сначала она поговорила со мной об учебе, о том, как хорошо у меня получается. Она прибавила мне пособие.
Новой помощницей Пандоры буду не я, а Оливия.
Как только я это услышала, вся похолодела. Оливия? Действительно Оливия?
– Но ведь это нечестно! – возмущаюсь я. – Я же лучше разбираюсь в технике!
Однако для них это не имеет значения.
Все дело в поездах. Идиотские поезда отняли у меня шанс. Пандора «высоко ценит» все, что я делаю во Внутреннем мире, но «Скарлет Пимпернель» создан «только для личного удовольствия Пенни», а вот транспортной системой Оливии «может пользоваться каждый, а в этой работе выше всего ценится то, что человек может сделать для других».
Значит, я ничего не делаю для других? Интересно, кому это я раздала свои деньги, дикобразам? Теперь я полностью разорена. Я отдала все другим людям, тем, кто должен был замолвить за меня словечко. Какая жестокая шутка.
Вашти говорит, что есть много других профессий, из которых я могла бы выбирать, но мне они не подходят. Мне нужна такая, где люди, меня ненавидящие, не могли бы меня отталкивать каждый день, каждый месяц, каждый год, не могли бы топтать меня ногами, пытаясь уничтожить те мои качества, что делают меня особенной. То была работа как раз по мне. Я именно этого хотела. И я отказываюсь сдаваться. Когда я говорю Вашти, что Пандора совершает ошибку, она дает мне таблетки, сказав, что я выгляжу неважно, что лекарство поможет мне успокоиться. Но разве сейчас подходящее время для покоя?
– Ты меня не понимаешь, – бросаю я ей, уходя, – и никогда не понимала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
ПАНДОРА
Мутазз удирает от разозленного пекари, хрюкающего, фыркающего зверя. Он столкнулся с животным в нескольких метрах от периметра, это – вонючая дикая свинья, со страшными клыками, вся покрытая щетиной. Вокруг шеи у нее белоснежный пушистый воротник. Она защищает свою территорию, возможно, там есть потомство, поэтому она так агрессивно настроена. Как только пекари достигает периметра – волокнистого спрея, она прекращает погоню, ее дезориентирует и отпугивает неожиданно вспыхнувший переливающийся свет и ультразвук, она бросается в обратную сторону. Мутазз сгибается пополам, пытаясь отдышаться.
– Я – ходячий парадокс: мусульманин, удирающий от свиньи, – хмурится он.
– Рада, что юмор для тебя не «харам», – улыбаюсь я ему.
– Определенно «халал», – отвечает он. – Бог любит смех, как и все остальные.
– Я и сама давно это подозревала.
Он садится на одеяло, которое я для него приготовила, и с благодарностью принимает бутылку воды. Я некоторое время просто смотрю на него, прислушиваюсь к дыханию, его и своему, к звукам природы, к гортанным крикам карликовой мартышки на деревьях. Мартышка ненастоящая, это голографический призрак когда-то жившей особи, запись пережила оригинал на несколько десятилетий. Любая любопытная обезьянка, которая заинтересуется нашей мартышкой, моментально получит дозу снотворного – таков наш план. Мутазз расставил еще и свои собственные капканы по всему лесу: пустые кокосовые орехи с кусочками фруктов внутри.
– Это старая хитрость, – объяснил Мутазз, когда мы выгружались из коптера. – Обезьянка засовывает руку в орех, чтобы вытащить приманку, но не может вытащить ее обратно с зажатой добычей. Она не хочет выпускать добычу и оказывается в плену у собственной жадности.
Хотя ловушки его примитивны, но и я, и племянницы считаем их очень обнадеживающими, это один из практических навыков, унаследованных детьми Исаака, а дети Шампань и Вашти их не имеют. Мутазз – сын Исаака еще и с другой точки зрения, он использует любое событие, чтобы кого-нибудь поучить.
– У нас у всех есть свои кокосы, – говорит он любопытным девочкам. – Это наши проблемы, наши беды, и мы постоянно носим их с собой, мы их не замечаем, мы слишком горды, чтобы расстаться с ними и впустить Бога в свою жизнь.
Я оставляю его наблюдать за остальными и ищу Исаака. Я нахожу его взволнованным. Его перемирию с Вашти нанесен серьезный удар. Он с сожалением говорит, что Вашти пыталась манипулировать его детьми, она рассказала им такое, что должен был сказать им сам Исаак. Это вынуждает его так же поступить и с ее детьми, то есть сделать игру нечестной, но он решает быть выше этого и сохранить чистоту своих помыслов. Мне не нравится то, что делает Исаак, но он выбирает благородный путь куда чаще, нежели Вашти, и за это я его уважаю.
В течение первых месяцев совместной работы напряжение между ними все росло и росло, а миротворец из меня оказался никудышный. В конце концов ситуация накалилась, Исаак и Шампань пожелали иметь настоящих детей, мальчиков и девочек, а Вашти настаивала только на девочках, рожденных с помощью искусственной матки.
Настоящие дети так и не родились. Роль Шампань в этом печальна, так что не будем вспоминать. Вашти выбрала девочек, потому что они немного устойчивее к Черной напасти, их сопротивляемость болезни чуть сильнее. Поскольку даже небольшое изменение может привести к полному истреблению человечества, Вашти не без основания объявила: «Никаких мальчиков!»
– Это война, – говорила она. – Черная напасть объявила нам войну, так зачем нам второсортные бойцы?
Исаак и Шампань потерпели поражение, не смогли вернуть человечество к прежней форме размножения с помощью секса, которым пользовались люди в течение тысячелетий, и Вашти нашла в этом подтверждение своей правоте. Но и это еще не все. Вашти считает, что все мальчики страдают от «отравления тестостероном», кстати, именно такой диагноз она поставила Меркуцио. Она очень любит вспоминать, что большинство убийц и агрессоров в истории цивилизации были мужчинами.
– Просто из практических соображений, – обычно говорила она, – если уж мы хотим избежать насилия в будущем, почему бы не начать возрождать цивилизацию с матриархата?
В таких случаях я всегда вспоминаю, что Вашти была в школе изгоем, как она насмехалась над мальчишками за то, что они пытались пускать пыль в глаза и тем разрушали учебную атмосферу. Уже тогда она любила порассуждать о матриархате, она уверяла, что когда-то это был естественный уклад жизни, это потом патриархи похитили у женщин самое главное чудо – рождение детей, включив в мифы бога-мужчину Зевса.
Но если учесть, что за последние несколько десятков лет дети рождались только из искусственных маток в эктогенезных лабораториях, можно сказать, что мы теперь играем на равных. А еще этот давний спор о Лазаре и Симоне. Останься они живы, чью сторону приняли бы они?
– Ничью, – всегда отвечаю я.
Потому что никаких сторон не было бы. Все мы работали бы вместе. И Хэллоуин с нами. Лаз сумел бы удержать нас благодаря своему природному великодушию, а Симона заражала бы своим энтузиазмом. Даже Тайлер смог бы многое изменить. А теперь нас слишком мало. Нам нужна критическая масса, но ее негде взять, и не будь я столь оптимистична, я бы сказала, что, скорее всего, ее и не будет.
Много лет назад я пыталась заполнить этот пробел, пыталась устранить идеологические разногласия между ними, но Вашти отшила меня своей обычной фразой: «Мы должны преодолевать биологические ограничения – вот и весь сказ». Я продолжала давить, спорила, что необходимо разнообразие мнений, а не только разные генетические материалы. Если принять во внимание объем знаний и навыков Исаака, то каждый раз, когда она отказывалась от его помощи, она губила работу всей своей жизни. Как любит говорить Шампань, иногда самый важный шаг в вашей жизни тот, который приведет вас к встрече с кем-то.
– Я трансгуманистка, – отвечает ей Вашти, а глаза ее светятся непоколебимой убежденностью. – Убежденная. А Исаак, для сравнения, чистой воды гуманист. Я употребляю это слово в широком значении, учитывая всю ту демагогию о жизни и смерти, которой он потчует своих детей. Он признает моральную слабость положения человека в этом мире. Я же не позволяю страданию играть решающую роль в моей жизни.
Наклон головы и изгиб губ показывают ее убежденность в собственной правоте и его заблуждении, она будто говорит вам, что лишь глупец может с ней не согласиться.
– Просто он верит в Бога, – говорю я, и этого достаточно, чтобы она рассердилась.
– Религия наносит непоправимый ущерб мышлению! Она не поддается рассудку. Мы вовсе не падшие ангелы. Мы не отрезаны от нашего возвышенного «я». Все это дерьмо, полное дерьмо, Пандора. «Бог» и «природа» – глупые слова, их говорят только глупые люди, чтобы объяснить то, что они не в состоянии понять. Ты хочешь слов? Попробуй «эволюцию». «Ускорение». «Экстрофию». «Бессмертие». Зачем молиться Богу, если мы сами можем стать богами? И какого черта останавливаться на этом. Мы можем стать самой природой.
– Тебе не кажется, что говорить это чересчур самонадеянно?
– Это не самонадеянность, это оптимизм! – смеется она. – Самонадеянно было бы признать, что мы этого не можем!
Исаак принял мои доводы не так грубо, но без большого энтузиазма.
– Она считает, что у нее есть ответы на все вопросы, – вздыхает он, – она пойдет на все, чтобы доказать свою правоту. Она никогда не задумываетсянад последствиями. Понадобились миллионы лет, чтобы на земле появился человек – и вся заслуга в том принадлежит природе, времени и Богу, и никакого участия с нашей стороны. Как можно думать, что мы можем без труда проделать то, что не хотят делать эти трое? Опасно.
И тут я вспомнила кое-что, вспомнила слова, которые когда-то сказал мне Хэл.
– При ее любви к матриархату Вашти должна наслаждаться надругательством над матушкой природой.
– Возможно, лучший путь – это путь самоусовершенствования, – дипломатично уклоняется от комментария Исаак, – но нас осталось слишком мало на этой планете. Наверное, будет лучше, если мы попробуем восстановить все как было и не станем пытаться сотворить мир по своим представлениям.
Я понятия не имею, кто здесь прав: Исаак, Вашти, они оба или никто из них. По этой причине я и занимаюсь поддержанием систем и ремонтом. И у меня меньше головной боли, пока я держу нейтралитет.
– Просто смешно, ты никогда не придерживалась нейтралитета, Панди.
– Во всяком случае, всегда пыталась.
– В течение многих лет ты держишься лагеря Исаака, разве не так? С того дня, как Шампань присоединилась к Вашти, ты стала все больше сочувствовать точке зрения Исаака.
– Ну и что, это и есть нейтралитет – двое против двоих, я поддерживаю равновесие.
– Ты считаешь, что это и есть нейтралитет?
И вот я в Перу, размышляю о том, как мы до этого дошли. В наш первый год свободы Хэллоуин сказал мне однажды:
– Из хороших людей осталась только ты, но ты проводишь с ними столько времени, что я уверен, на тебе это отразится. С годами ты будешь все больше и больше походить на них. Честно говоря, я совсем не хочу это видеть.
Наверное, я сама постаралась забыть эти слова. Не помню, что я сказала в ответ. Наверное, что-нибудь вроде: «Мне кажется, ты судишь их слишком строго». Я и сейчас считаю, что у Хэла отвратительный характер. Но, может быть, он не отвечает на мои вызовы именно поэтому. Изменилась ли я за эти годы? Перестала ли я быть тем же человеком, что и раньше?
– Обезьяна! – вопит Иззи. Я кричу ей в ответ:
– И в первый раз было не смешно!
Но теперь и Лулу вторит ей.
Действительно, крошечное желто-коричневое существо спустилось с дерева и попалось в ловушку, не в голографическую, а в кокос Мутазза. Я даже не успеваю рассмотреть ее – некогда. Я вскидываю ружье с транквилизатором, мартышка пускается наутек, освободив лапу. Я старательно прицеливаюсь: что бы это ни было, я не хочу причинить ему боль, оно размером не больше домашней кошки. Можно стрелять либо в загривок, либо в крестец, хотя, скорее всего, я промахнусь.
Нет, не промахнулась. Это самый удачный выстрел в моей жизни, я сумела поймать крошку так точно, словно это слон.
Обезьянка визжит – крик испуганной рассерженной птицы, – бежит еще несколько шажков, подпрыгивая как белка, но начинается действие лекарства, она спотыкается и валится замертво, как и следовало ожидать. Она падает на бок так неуклюже, что я с испугом думаю, не убила ли я ее. Но нет, она дышит. Крошечный, розовый язычок вывалился наружу. Бедняга. Это обезьяна на все сто процентов, без всякого сомнения. Не хватает только шляпы, жилетки и тарелок. Девочки просто визжат от восторга, Исаак хвалит меня за удачный выстрел, а я тупо повторяю одно и то же: «С ней все в порядке?» Все уверяют меня, что все хорошо.
Все, кроме старшего сына Исаака. Пока Исаак и Зоя забирают карликовую обезьянку, Иззи, Лулу и я возвращаемся назад и обнаруживаем, что Мутазз лежит на одеяле, корчится от боли и держится при этом за живот.
ПЕННИ
Файл 310: Принцесса и страдание – открыть.
Мне еще не приходилось записывать такие дурные новости. У меня такое ощущение, словно тысяча кирпичей свалилась мне на голову.
Меня позвала Вашти, и я отправилась в ее кабинет. Сначала она поговорила со мной об учебе, о том, как хорошо у меня получается. Она прибавила мне пособие.
Новой помощницей Пандоры буду не я, а Оливия.
Как только я это услышала, вся похолодела. Оливия? Действительно Оливия?
– Но ведь это нечестно! – возмущаюсь я. – Я же лучше разбираюсь в технике!
Однако для них это не имеет значения.
Все дело в поездах. Идиотские поезда отняли у меня шанс. Пандора «высоко ценит» все, что я делаю во Внутреннем мире, но «Скарлет Пимпернель» создан «только для личного удовольствия Пенни», а вот транспортной системой Оливии «может пользоваться каждый, а в этой работе выше всего ценится то, что человек может сделать для других».
Значит, я ничего не делаю для других? Интересно, кому это я раздала свои деньги, дикобразам? Теперь я полностью разорена. Я отдала все другим людям, тем, кто должен был замолвить за меня словечко. Какая жестокая шутка.
Вашти говорит, что есть много других профессий, из которых я могла бы выбирать, но мне они не подходят. Мне нужна такая, где люди, меня ненавидящие, не могли бы меня отталкивать каждый день, каждый месяц, каждый год, не могли бы топтать меня ногами, пытаясь уничтожить те мои качества, что делают меня особенной. То была работа как раз по мне. Я именно этого хотела. И я отказываюсь сдаваться. Когда я говорю Вашти, что Пандора совершает ошибку, она дает мне таблетки, сказав, что я выгляжу неважно, что лекарство поможет мне успокоиться. Но разве сейчас подходящее время для покоя?
– Ты меня не понимаешь, – бросаю я ей, уходя, – и никогда не понимала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40