Самую же большую пользу давало мне вот что: если я чувствовал, что теряю равновесие и рискую упустить волну, можно было толчком магической силы улучшить положение каноэ на гребне; это требовало мгновенной реакции, но я справлялся.
Второй час оказался мучительным. Мышцы болели. Необходимость постоянно быть начеку истощала силы, а я еще и половины пути не проделал. Я порадовался, когда в месте, называемом Бендерби, где залив сузился, а волна стала выше и быстрее, я оказался рядом с баркасом. Сидевшие в нем все еще не могли меня видеть – фонарь бросал луч света вперед, а не вбок, – поэтому я развернул каноэ так, чтобы двигаться рядом с судном. Первым меня заметил один из гребцов и от изумления едва не выронил весло.
– Боже, да ты совсем рехнулся! – закричал Ламас, когда увидел то, что привлекло внимание гребцов. – Эларн, тебе не удастся таким образом добраться до Ступицы!
– Ну, досюда же я добрался! – крикнул я в ответ. Однако усталость начинала и в самом деле сказываться. Спина и руки у меня болели, а ноги замерзли настолько, что я боялся: если они совсем онемеют, я не смогу чувствовать перемен в движении каноэ.
В конце концов именно мои товарищи по Гильдии, сидевшие в баркасе, сделали для меня возможным завершение заплыва. Может быть, они все как один и были менодианами, но я оставался гильдийцем, и это оказалось для них важнее, чем то, что, проявив свой дар силва, я вступил в противоречие с предписаниями религии. Идея, что член Гильдии сможет проделать весь путь до Ступицы на каноэ – и к тому же ночью, – воспламенила их воображение, а первоначальное изумление превратилось в поддержку. Без них я никогда бы не справился.
Они разговаривали со мной в течение следующих трех часов, подбадривали, когда у меня начинались судороги, давали советы, предупреждали об изменении в поведении волны, когда мое внимание отвлекалось, шутили, когда я уже готов был сдаться. И когда мы все соскользнули с гребня волны в гавани Ступицы, они завопили так радостно, что, должно быть, перебудили всех жителей домов на набережной.
Насколько мне известно, даже теперь на Тенкоре говорят о том заплыве. Его так никогда и не удалось успешно повторить, может быть, потому, что больше не нашлось пловцасилва. О чем теперь не рассказывают – так это о том, что ноги у меня свело настолько, что из каноэ меня пришлось вынимать и на руках нести в здание Гильдии.
Ту ночь я там и провел, но утром ушел: мой папаша ясно дал мне понять, что собственность Гильдии теперь не для меня, хотя гильдийцем я и оставался. Впрочем, я теперь был героем, а не просто непокорным сыномсилвом отцаменодианина. Как оказалось, желающих помочь мне нашлось множество. Еще до того как я проснулся, моя двоюродная бабка была уведомлена о том, что должна меня ожидать. Как только я продрал глаза, мне подали щедрый завтрак и несколько кружек пива за счет Гильдии, а потом ко мне явился гильдиецмассажист. Немного позже, после еще нескольких кружек пива, был подан экипаж, чтобы доставить меня и мой сундук в дом бабки – опять же за счет Гильдии. Когда я уходил, гильдийцы устроили мне овацию. Было от чего закружиться голове такого молодого и неопытного парня, каким я тогда был.
Я до сих пор ценю то, как мужественно эти люди пошли на риск. Они знали, что их действия вызовут гнев моего отца, и все же показали, как высоко ценят мой поступок. Думаю, тогда я и понял: что бы ни случилось, мое будущее будет связано с Гильдией и я буду бороться за это свое будущее.
Тетушка Бертильда не особенно радостно встретила меня, и нельзя сказать, чтобы я ее за это винил. Какая шестидесятилетняя женщина захочет, чтобы ей навязали двадцатилетнего парня, особенно так явно не угодившего своему отцу? Тем не менее она приняла меня к себе и отвела мне свободную комнату с мебелью, обитой тяжелой розовой парчой и с бесчисленными вязаными салфеточками, число которых, казалось, таинственным образом увеличивается каждый раз, как я выхожу из комнаты. Для себя тетушка готовила, но сразу дала понять, что готовить на меня не собирается. Единственной, кроме нас, обитательницей дома была служанка Аггелина, еще более престарелая, чем тетушка Бертильда; она выполняла всю остальную работу по дому. Появление еще одного жильца ее не обрадовало, и свои чувства она высказала вполне откровенно. Для меня она была всего лишь служанкой, которой платят за работу, и ее жалобы меня не касались. Мне и в голову не пришло вести себя иначе, чем в доме отца или даже в своей комнате в Гильдии: я оставлял свою грязную одежду на полу и ожидал, что получу ее выстиранной и выглаженной. Я не убирал свою постель и рассчитывал, что, вернувшись, найду комнату аккуратно прибранной. Мое присутствие в доме, должно быть, для обеих женщин было как заноза в ноге: помеха, от которой они мечтали избавиться, но не знали, как это сделать. Я, конечно, чувствовал напряжение, но совершенно не представлял, как улучшить ситуацию. Я был вежлив, даже почтителен по отношению к тетушке и высокомерен со служанкой, как только может быть высокомерен молодой талантливый вертопрах. Нельзя сказать, что в доме царила счастливая атмосфера.
Моей основной заботой были финансы. Денег, которые дал мне отец, хватило ненадолго. Было очень мило с его стороны назначить мне содержание, равное моему заработку в Гильдии, но в Ступице я был лишен привилегий гильдийца. Я не мог бесплатно столоваться и получать пиво в здании Гильдии, а еда в столице стоила вдвое дороже, чем на Тенкоре. Я неожиданно обнаружил, что должен платить за многое, что раньше получал бесплатно, – от чистки сапог и стрижки волос до свечей в комнате и воска для смазки каноэ. На Тенкоре мы всюду добирались пешком; Ступица была столицей, а не маленьким городком, и одна только набережная тянулась на шесть миль. Большинство горожан нанимали для передвижения запряженные двумя пони экипажи. Они представляли собой двухколесные тележки с навесом, рассчитанные на двух пассажиров; возницы все сплошь казались карликами. Пони на островах Хранителей – лохматые коротконогие животные, вдвое меньшие, чем ваши келлские лошади (которых, конечно, нам еще только предстояло увидеть). Наем экипажа стоил денег. Сначала я решил, что буду всюду ходить пешком, но скоро обнаружил, что это не всегда удобно. В Ступице часто шли дожди, и прогулка в три мили под дождем бывала не лучшим началом вечерних развлечений; та же самая трехмильная прогулка домой в темноте могла закончиться нападением грабителей.
Мои финансовые затруднения стали очевидны для меня на второй же день пребывания в Ступице, когда я снова встретился с Джесендой. Я получил от нее записку с приглашением навестить ее между четырьмя и шестью часами. К счастью, в моем сундуке оказалась подходящая одежда, и хотя она была несколько мятой, а Аггелина немедленно исчезла, как только я предложил ей привести одежду в порядок, я явился в дом Датрика в приличном виде. Так я по крайней мере думал. Моя уверенность пошатнулась после того, как меня представили собравшейся золотой молодежи. То, что на Тенкоре считалось подходящим для знатного молодого человека, в доме Датрика едва ли было достаточно хорошо для слуг. Впрочем, девушек – а их оказалось несколько – не смутила моя простая одежда. Повидимому, слухи о моем подвиге уже ходили в высшем обществе Ступицы, и я оказался главной новостью в городе. Все хотели со мной познакомиться. Мужчины стремились помериться со мной силами и принизить меня в глазах женщин, если удастся; женщины просто хотели пофлиртовать. Еще несколько месяцев назад я наслаждался бы общим вниманием. Теперь же я видел только Джесенду. Она встретила меня и должным образом представила своей дуэнье – толстой даме лет сорока, посмотревшей на меня с подозрением, – и друзьям. После этого она еле замечала меня. Меня это раздражало, тем более что я не мог решить: делает она это, просто чтобы подразнить меня, или в самом деле я ей безразличен. Она выглядела такой светской, такой уверенной в себе… Ее вниманием явно пользовался один из молодых людей – красивый парень с милой мальчишеской улыбкой (если это не была просто иллюзия…) по имени сирсилв Вендон Локсби. Другие гости сразу же сообщили мне о тесной дружбе между ними. Сам Локсби держался со мной дружелюбно, словно старался проявить гостеприимство, однако обратил на меня озадаченный взгляд, когда я рассказывал о своем путешествии с Тенкора, и спросил:
– Но что такого особенного в том, чтобы проплыть всю дорогу на куске дерева? Наверняка было бы разумнее воспользоваться баркасом?
Я не мог решить: то ли он глуп, то ли дьявольски умен. Я заставил себя усмехнуться.
– По крайней мере так поступил бы разумный человек, не стремящийся поставить подобный подвиг на должное место в анналах глупостей, совершаемых молодежью. Твое здоровье, Локсби! – Я поднял бокал, и все рассмеялись.
Немного позже мне удалось обменяться с Джесендой несколькими словами наедине – впервые за тот вечер, – когда она стала угощать меня гордостью их повара – тортом из мороженого, посыпанного тонкой голубой пудрой. Я непонимающе посмотрел на угощение.
– Что это? – спросил я, потыкав в голубую обсыпку ложкой.
– Именно то, чем кажется, – смеясь, ответила Джесенда. – Толченый сапфир.
– Сапфир? И я должен это съесть? Она кивнула.
– Значит, это иллюзия, верно? Джесенда оскорбленно посмотрела на меня.
– Эларн, в доме Датрика никогда не станут обманывать гостей! Это было бы… вульгарно!
Мне показалось, что есть измельченный драгоценный камень – который вовсе не улучшал вкуса блюда – как раз и было верхом вульгарности, но вслух высказывать эту мысль не стал. Вместо этого я спросил:
– Зачем? Зачем такое готовить?
– Чтобы показать, что мы ценим своих гостей достаточно, чтобы потратить на них кучу денег. Это же комплимент тебе!
Я отковырнул ложкой кусочек и съел. Пудра из сапфира была такой тонкой, что почти не чувствовалась, но я не стал налегать на угощение. Мне редко случалось пробовать блюдо, которое мне меньше нравилось бы. Я предпочел заговорить на другую тему:
– Ты все еще хочешь продолжать уроки? Теперь у меня на них больше времени.
– Да, я слышала, – ответила Джесенда. – Все теперь знают, что ты силв и что твой отец за это вышвырнул тебя из дома.
– Быстро же распространяются новости.
– Мой отец теперь временный глава Совета, не забывай. Нет ничего, что не становилось бы ему известно.
– И тебе тоже, повидимому? Мой отец не так откровенен со своим отпрыском.
Она рассмеялась и похлопала меня по руке веером.
– Не спеши делать выводы, Эларн. Встретимся у лодочного сарая завтра перед утренним отливом – он ожидается в десять.
Джесенда распахнула веер и поверх него посмотрела на меня. Она умела быть совершенно очаровательной, когда хотела, но даже тогда чтото говорило мне, что следует быть настороже. Джесенда вовсе не была глупенькой светской девицей, охотящейся за женихами.
Месяц, который я провел в Ступице, был странным. Иногда он казался мне сном, промежутком между двумя гранями моей жизни, однако в то же время это был период своеобразного существования: не прошлое, но еще и не будущее.
На Тенкоре я был сыном главы Гильдии и гильдийцем; оба эти обстоятельства обеспечивали мне определенное уважение, но в первую очередь я был пловцом, вечно нуждающимся в деньгах, как и остальные мои приятели. В Ступице же ко мне обращались как к сирсилву, что давало мне всеми признанный статус. Я был желанным гостем в доме Датрика – а поэтому и в других домах знатных семейств. Меня приглашали на вечеринки, пикники, игру в карты. Светские матроны присматривались ко мне как к потенциальному силву – супругу для их дочерейневест. Со мной заигрывали женщины, не вызывавшие во мне интереса, хотя их братья выказывали мне – нищему втируше – презрение. Локсби и его приятели старались незаметно подставить мне ножку или устроить розыгрыш. Они развлекались тем, что предлагали тенкорскому деревенщине сесть на несуществующий стул или поехать в экипаже, который был уже полон, так что я оказывался на коленях у девушки, которую благодаря иллюзии не мог видеть.
Когда Джесенда и компания ее друзей пригласили меня на загородную прогулку, я согласился, однако скоро, к своему ужасу, обнаружил, что нужно было нанять экипажи, заплатить за верховую поездку, а потом за обед в пригородной гостинице. На все это раскошелились молодые люди, небрежно отклонив мое предложение внести свою часть. Им было известно, что я в любом случае мог потратить чисто символическую сумму, и они не упустили случая меня опозорить. Им это удалось, и от следующего приглашения я отказался.
Впрочем, приглашений на меня сыпалось больше, чем я мог принять, тем более что я, как скоро стало мне понятно, не обладал необходимым гардеробом даже после того, как с Тенкора прибыли все мои вещи. По этой причине я чаще всего отказывался от визитов, в результате чего приобрел репутацию отшельника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Второй час оказался мучительным. Мышцы болели. Необходимость постоянно быть начеку истощала силы, а я еще и половины пути не проделал. Я порадовался, когда в месте, называемом Бендерби, где залив сузился, а волна стала выше и быстрее, я оказался рядом с баркасом. Сидевшие в нем все еще не могли меня видеть – фонарь бросал луч света вперед, а не вбок, – поэтому я развернул каноэ так, чтобы двигаться рядом с судном. Первым меня заметил один из гребцов и от изумления едва не выронил весло.
– Боже, да ты совсем рехнулся! – закричал Ламас, когда увидел то, что привлекло внимание гребцов. – Эларн, тебе не удастся таким образом добраться до Ступицы!
– Ну, досюда же я добрался! – крикнул я в ответ. Однако усталость начинала и в самом деле сказываться. Спина и руки у меня болели, а ноги замерзли настолько, что я боялся: если они совсем онемеют, я не смогу чувствовать перемен в движении каноэ.
В конце концов именно мои товарищи по Гильдии, сидевшие в баркасе, сделали для меня возможным завершение заплыва. Может быть, они все как один и были менодианами, но я оставался гильдийцем, и это оказалось для них важнее, чем то, что, проявив свой дар силва, я вступил в противоречие с предписаниями религии. Идея, что член Гильдии сможет проделать весь путь до Ступицы на каноэ – и к тому же ночью, – воспламенила их воображение, а первоначальное изумление превратилось в поддержку. Без них я никогда бы не справился.
Они разговаривали со мной в течение следующих трех часов, подбадривали, когда у меня начинались судороги, давали советы, предупреждали об изменении в поведении волны, когда мое внимание отвлекалось, шутили, когда я уже готов был сдаться. И когда мы все соскользнули с гребня волны в гавани Ступицы, они завопили так радостно, что, должно быть, перебудили всех жителей домов на набережной.
Насколько мне известно, даже теперь на Тенкоре говорят о том заплыве. Его так никогда и не удалось успешно повторить, может быть, потому, что больше не нашлось пловцасилва. О чем теперь не рассказывают – так это о том, что ноги у меня свело настолько, что из каноэ меня пришлось вынимать и на руках нести в здание Гильдии.
Ту ночь я там и провел, но утром ушел: мой папаша ясно дал мне понять, что собственность Гильдии теперь не для меня, хотя гильдийцем я и оставался. Впрочем, я теперь был героем, а не просто непокорным сыномсилвом отцаменодианина. Как оказалось, желающих помочь мне нашлось множество. Еще до того как я проснулся, моя двоюродная бабка была уведомлена о том, что должна меня ожидать. Как только я продрал глаза, мне подали щедрый завтрак и несколько кружек пива за счет Гильдии, а потом ко мне явился гильдиецмассажист. Немного позже, после еще нескольких кружек пива, был подан экипаж, чтобы доставить меня и мой сундук в дом бабки – опять же за счет Гильдии. Когда я уходил, гильдийцы устроили мне овацию. Было от чего закружиться голове такого молодого и неопытного парня, каким я тогда был.
Я до сих пор ценю то, как мужественно эти люди пошли на риск. Они знали, что их действия вызовут гнев моего отца, и все же показали, как высоко ценят мой поступок. Думаю, тогда я и понял: что бы ни случилось, мое будущее будет связано с Гильдией и я буду бороться за это свое будущее.
Тетушка Бертильда не особенно радостно встретила меня, и нельзя сказать, чтобы я ее за это винил. Какая шестидесятилетняя женщина захочет, чтобы ей навязали двадцатилетнего парня, особенно так явно не угодившего своему отцу? Тем не менее она приняла меня к себе и отвела мне свободную комнату с мебелью, обитой тяжелой розовой парчой и с бесчисленными вязаными салфеточками, число которых, казалось, таинственным образом увеличивается каждый раз, как я выхожу из комнаты. Для себя тетушка готовила, но сразу дала понять, что готовить на меня не собирается. Единственной, кроме нас, обитательницей дома была служанка Аггелина, еще более престарелая, чем тетушка Бертильда; она выполняла всю остальную работу по дому. Появление еще одного жильца ее не обрадовало, и свои чувства она высказала вполне откровенно. Для меня она была всего лишь служанкой, которой платят за работу, и ее жалобы меня не касались. Мне и в голову не пришло вести себя иначе, чем в доме отца или даже в своей комнате в Гильдии: я оставлял свою грязную одежду на полу и ожидал, что получу ее выстиранной и выглаженной. Я не убирал свою постель и рассчитывал, что, вернувшись, найду комнату аккуратно прибранной. Мое присутствие в доме, должно быть, для обеих женщин было как заноза в ноге: помеха, от которой они мечтали избавиться, но не знали, как это сделать. Я, конечно, чувствовал напряжение, но совершенно не представлял, как улучшить ситуацию. Я был вежлив, даже почтителен по отношению к тетушке и высокомерен со служанкой, как только может быть высокомерен молодой талантливый вертопрах. Нельзя сказать, что в доме царила счастливая атмосфера.
Моей основной заботой были финансы. Денег, которые дал мне отец, хватило ненадолго. Было очень мило с его стороны назначить мне содержание, равное моему заработку в Гильдии, но в Ступице я был лишен привилегий гильдийца. Я не мог бесплатно столоваться и получать пиво в здании Гильдии, а еда в столице стоила вдвое дороже, чем на Тенкоре. Я неожиданно обнаружил, что должен платить за многое, что раньше получал бесплатно, – от чистки сапог и стрижки волос до свечей в комнате и воска для смазки каноэ. На Тенкоре мы всюду добирались пешком; Ступица была столицей, а не маленьким городком, и одна только набережная тянулась на шесть миль. Большинство горожан нанимали для передвижения запряженные двумя пони экипажи. Они представляли собой двухколесные тележки с навесом, рассчитанные на двух пассажиров; возницы все сплошь казались карликами. Пони на островах Хранителей – лохматые коротконогие животные, вдвое меньшие, чем ваши келлские лошади (которых, конечно, нам еще только предстояло увидеть). Наем экипажа стоил денег. Сначала я решил, что буду всюду ходить пешком, но скоро обнаружил, что это не всегда удобно. В Ступице часто шли дожди, и прогулка в три мили под дождем бывала не лучшим началом вечерних развлечений; та же самая трехмильная прогулка домой в темноте могла закончиться нападением грабителей.
Мои финансовые затруднения стали очевидны для меня на второй же день пребывания в Ступице, когда я снова встретился с Джесендой. Я получил от нее записку с приглашением навестить ее между четырьмя и шестью часами. К счастью, в моем сундуке оказалась подходящая одежда, и хотя она была несколько мятой, а Аггелина немедленно исчезла, как только я предложил ей привести одежду в порядок, я явился в дом Датрика в приличном виде. Так я по крайней мере думал. Моя уверенность пошатнулась после того, как меня представили собравшейся золотой молодежи. То, что на Тенкоре считалось подходящим для знатного молодого человека, в доме Датрика едва ли было достаточно хорошо для слуг. Впрочем, девушек – а их оказалось несколько – не смутила моя простая одежда. Повидимому, слухи о моем подвиге уже ходили в высшем обществе Ступицы, и я оказался главной новостью в городе. Все хотели со мной познакомиться. Мужчины стремились помериться со мной силами и принизить меня в глазах женщин, если удастся; женщины просто хотели пофлиртовать. Еще несколько месяцев назад я наслаждался бы общим вниманием. Теперь же я видел только Джесенду. Она встретила меня и должным образом представила своей дуэнье – толстой даме лет сорока, посмотревшей на меня с подозрением, – и друзьям. После этого она еле замечала меня. Меня это раздражало, тем более что я не мог решить: делает она это, просто чтобы подразнить меня, или в самом деле я ей безразличен. Она выглядела такой светской, такой уверенной в себе… Ее вниманием явно пользовался один из молодых людей – красивый парень с милой мальчишеской улыбкой (если это не была просто иллюзия…) по имени сирсилв Вендон Локсби. Другие гости сразу же сообщили мне о тесной дружбе между ними. Сам Локсби держался со мной дружелюбно, словно старался проявить гостеприимство, однако обратил на меня озадаченный взгляд, когда я рассказывал о своем путешествии с Тенкора, и спросил:
– Но что такого особенного в том, чтобы проплыть всю дорогу на куске дерева? Наверняка было бы разумнее воспользоваться баркасом?
Я не мог решить: то ли он глуп, то ли дьявольски умен. Я заставил себя усмехнуться.
– По крайней мере так поступил бы разумный человек, не стремящийся поставить подобный подвиг на должное место в анналах глупостей, совершаемых молодежью. Твое здоровье, Локсби! – Я поднял бокал, и все рассмеялись.
Немного позже мне удалось обменяться с Джесендой несколькими словами наедине – впервые за тот вечер, – когда она стала угощать меня гордостью их повара – тортом из мороженого, посыпанного тонкой голубой пудрой. Я непонимающе посмотрел на угощение.
– Что это? – спросил я, потыкав в голубую обсыпку ложкой.
– Именно то, чем кажется, – смеясь, ответила Джесенда. – Толченый сапфир.
– Сапфир? И я должен это съесть? Она кивнула.
– Значит, это иллюзия, верно? Джесенда оскорбленно посмотрела на меня.
– Эларн, в доме Датрика никогда не станут обманывать гостей! Это было бы… вульгарно!
Мне показалось, что есть измельченный драгоценный камень – который вовсе не улучшал вкуса блюда – как раз и было верхом вульгарности, но вслух высказывать эту мысль не стал. Вместо этого я спросил:
– Зачем? Зачем такое готовить?
– Чтобы показать, что мы ценим своих гостей достаточно, чтобы потратить на них кучу денег. Это же комплимент тебе!
Я отковырнул ложкой кусочек и съел. Пудра из сапфира была такой тонкой, что почти не чувствовалась, но я не стал налегать на угощение. Мне редко случалось пробовать блюдо, которое мне меньше нравилось бы. Я предпочел заговорить на другую тему:
– Ты все еще хочешь продолжать уроки? Теперь у меня на них больше времени.
– Да, я слышала, – ответила Джесенда. – Все теперь знают, что ты силв и что твой отец за это вышвырнул тебя из дома.
– Быстро же распространяются новости.
– Мой отец теперь временный глава Совета, не забывай. Нет ничего, что не становилось бы ему известно.
– И тебе тоже, повидимому? Мой отец не так откровенен со своим отпрыском.
Она рассмеялась и похлопала меня по руке веером.
– Не спеши делать выводы, Эларн. Встретимся у лодочного сарая завтра перед утренним отливом – он ожидается в десять.
Джесенда распахнула веер и поверх него посмотрела на меня. Она умела быть совершенно очаровательной, когда хотела, но даже тогда чтото говорило мне, что следует быть настороже. Джесенда вовсе не была глупенькой светской девицей, охотящейся за женихами.
Месяц, который я провел в Ступице, был странным. Иногда он казался мне сном, промежутком между двумя гранями моей жизни, однако в то же время это был период своеобразного существования: не прошлое, но еще и не будущее.
На Тенкоре я был сыном главы Гильдии и гильдийцем; оба эти обстоятельства обеспечивали мне определенное уважение, но в первую очередь я был пловцом, вечно нуждающимся в деньгах, как и остальные мои приятели. В Ступице же ко мне обращались как к сирсилву, что давало мне всеми признанный статус. Я был желанным гостем в доме Датрика – а поэтому и в других домах знатных семейств. Меня приглашали на вечеринки, пикники, игру в карты. Светские матроны присматривались ко мне как к потенциальному силву – супругу для их дочерейневест. Со мной заигрывали женщины, не вызывавшие во мне интереса, хотя их братья выказывали мне – нищему втируше – презрение. Локсби и его приятели старались незаметно подставить мне ножку или устроить розыгрыш. Они развлекались тем, что предлагали тенкорскому деревенщине сесть на несуществующий стул или поехать в экипаже, который был уже полон, так что я оказывался на коленях у девушки, которую благодаря иллюзии не мог видеть.
Когда Джесенда и компания ее друзей пригласили меня на загородную прогулку, я согласился, однако скоро, к своему ужасу, обнаружил, что нужно было нанять экипажи, заплатить за верховую поездку, а потом за обед в пригородной гостинице. На все это раскошелились молодые люди, небрежно отклонив мое предложение внести свою часть. Им было известно, что я в любом случае мог потратить чисто символическую сумму, и они не упустили случая меня опозорить. Им это удалось, и от следующего приглашения я отказался.
Впрочем, приглашений на меня сыпалось больше, чем я мог принять, тем более что я, как скоро стало мне понятно, не обладал необходимым гардеробом даже после того, как с Тенкора прибыли все мои вещи. По этой причине я чаще всего отказывался от визитов, в результате чего приобрел репутацию отшельника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64