– Что случилось? – спросил я, присоединяясь к ним.
– Один из семерых, принявших лекарство, прошлой ночью умер, – сквозь зубы ответил мне Райдер.
Я замер. У меня не было особых причин считать, что к этому приложили руку Датрик и Варден, но логика подсказывала, что так оно и есть. Зачем иначе было интересоваться именами? Я просто не хотел об этом думать, не хотел знать. Теперь же я похолодел. Убийство… о Боже!
– Умер? От чего? – спросил я, с трудом выталкивая слова.
– Мы думаем, что возникла какаято форма заражения крови, – ответил Келвин. – К несчастью, его родные так раздражены, что не позволяют нам сделать вскрытие.
– Сделать что? – переспросил я. Я был так ошеломлен, что плохо понимал то, что мне говорили.
– Обследовать тело, чтобы установить причину смерти. У себя на Небесной равнине мы делаем такое обязательно.
– А еще один из прошедших лечение болен, – добавил Райдер. – Нам придется признать, что наше снадобье не только исцеляет – оно убивает.
– Бессмыслица какаято, – пробормотал Гэрровин. – Не верю я в это. Если то, что мы получили из последа, было ядовито, то как выжила роженица, да и младенчик тоже?
– Мы какимто образом загрязнили вещество? – предположил Келвин. Лицо его было белее мела, и веснушки выделялись на нем, как кляксы; изза привычки запускать руку в волосы он выглядел еще более растрепанным, чем обычно.
– Такое невозможно, – проворчал его дядюшка. – Вспомни обо всех наших предосторожностях. Нет, загрязнения не было. Может быть, это просто совпадение.
Я молча сидел и слушал, как они спорили. Дышать мне было трудно, я никогда в жизни не чувствовал себя хуже. Человек умер потому, что я его назвал. Его убили. Убили властью правительства, которое я обещал уважать и которому служил. А я был так глуп, что не предвидел такого, хотя все знаки были налицо. Я облизнул пересохшие губы. Как же с остальными… Если я признаюсь, спасет ли это их?
Мысли мои разбегались, отчего я чувствовал себя совсем больным. Если я скажу правду, силвмагия – а с ней вместе и значительная часть процветания островов Хранителей – обречена. Если промолчу, Райдер положит конец экспериментам, считая, что снадобье убивает людей. Сослужу ли я службу своей стране и таким, как я сам, способствуя убийствам? Или мне следует быть верным своей религии и морали, тем самым разрушив образ жизни целого общества? Я знал, что сказала бы мне Джесенда. Я Джесенду любил. Если я предам Совет хранителей и ее отца, едва ли я смогу рассчитывать на ее любовь и на то, что она выйдет за меня замуж.
Если бы Келвин и Гэрровин не были так встревожены, если бы их собственные эмоции не притупили их нюх, они уловили бы миазмы моей вины.
Оглядываясь на прошлое, я удивляюсь тому Эларну, которым я тогда был. Как смог я принять то решение, которое принял? Я не нахожу ему морального оправдания. Я позволил еще шестерым умереть в течение недели, одному за другим, потому что мечтал о женщине, женщине горячей, чувственной, непредсказуемой, и отчаянно хотел на ней жениться; потому что хотел заслужить одобрение ее отца; потому что думал, будто как силв я должен быть верен силвам… потому что острова Хранителей были моей родиной и глава Совета потребовал этого от меня. Воины убивают, чтобы защитить свою страну, рассуждал я; мой поступок ничем не отличается…
Конечно, разница была – такая же, как разница между изнасилованием и близостью любящих друг друга людей. Мудрость, которую принесли мне годы, не помогает мне понять, почему тогда я этого не видел.
Келвин Гилфитер говорил, что шрамы, нанесенные виной, оставляют свой отпечаток на всей последующей жизни. Он был прав. Я дорого заплатил за свою слепоту, и по сей день я верю, что мне предстоит расплатиться еще раз, когда я предстану перед своим Творцом. Это будет только справедливо.
После того как я вышел из Синода в тот день, я уже не вернулся. Я проводил время с Мартеном и с самыми беспутными из своих друзей. Я проигрывал свой заработок, каждый вечер напивался до скотского состояния, участвовал в глупых проделках, влезая на балки крыши Бюро матриархов или карабкаясь ночью на все башни университета по очереди, чтобы выиграть пари. Я плавал на полозе, рискуя так отчаянно, что, несомненно, заслуживал наказания, хотя ни разу и не попался. Чем сильнее я рисковал, тем больше мне, казалось, везло. И каждый день я узнавал о смерти еще одного из семерки, пока узнавать уже не стало не о ком.
Медленно тянулись недели. Я похудел, но зато приобрел репутацию человека, противоречить которому небезопасно. Друзья начали меня избегать; только Мартен оставался верен мне, даже когда я подвергал нашу дружбу серьезным испытаниям. Я оказался близок к изгнанию из Гильдии за поведение, не подобающее пловцу: имелось в виду мое постоянное пьянство.
Райдер, когда я встречал его в городе, выглядел человеком, преследуемым мучительными мыслями, Келвин казался поникшим, и только Гэрровин оставался прежним. Однажды Келвин остановил меня и рассказал, что Гэрровин хочет продолжать эксперименты, потому что не верит в то, что семерых убило их снадобье. Сам Келвин и Райдер, впрочем, категорически отказывались продолжать пробы. Слушая Келвина, видя его отчаяние, я ощущал свою вину как тяжкий груз, от которого невозможно избавиться. К тому времени, конечно, Келвин уже учуял мою вину, но он думал, что она имеет те же корни, что и его собственные угрызения совести. Он был слишком хорошим человеком, чтобы предположить, будто я способствовал убийству.
Я попрежнему старался избегать всех троих – и Райдера, и Гилфитеров.
И тут, как раз накануне празднования прилива КороляКита, примерно через два месяца после того, как Джесенда покинула Ступицу, все начало открываться.
Глава 27
РАССКАЗЧИК – ЭЛАРН
Все началось с возвращения с Брета трех кораблей хранителей.
Я как раз был в порту Тенкора, когда ктото сообщил, что флотилия приближается. Я влез на башню здания Гильдии на набережной, рассчитывая увидеть корабли. Ступица была скрыта грозовыми тучами, изредка озаряемыми желтыми вспышками молний. Когда же я посмотрел на юг, в сторону открытого моря… не могло быть зрелища более величественного, чем три корабля Совета хранителей, на всех парусах входящих в пролив на гребне приливной волны. На фоне черных туч гордо реяли их флаги. Корабли были великолепны!
Обычно суда так стремились воспользоваться приливом, чтобы с его помощью пройти как можно ближе к гавани, что поднимали сигнальные флаги, приглашающие лоцмана сразу же, как только миновали стоячую волну. Лоцманы – все бывшие гребцы на баркасах – добирались на корабли на шлюпках так быстро, что суда не теряли волну прилива. Я ожидал, что так будет и на этот раз, поэтому с удивлением – и с бурно колотящимся сердцем – увидел, что только два корабля из трех затребовали лоцманов. Я воспользовался подзорной трубой, установленной на верхушке башни, чтобы прочесть названия этих кораблей: «Свобода хранителей» и «Правосудие хранителей». Третий корабль, «Гордость хранителей», просигналил, что собирается встать на якорь, как обычно делали, если в гавани у причалов не было свободных мест.
Так захотела Джесенда, решил я. Она стремится увидеться со мной, не может дождаться встречи… вот и придумала какойто предлог для временной стоянки.
Нет большего глупца, чем влюбленный мальчишка… Никто не бывает так наивен, так готов верить в то, во что хочет верить. Ожидать, будто Джесенда захочет – и сможет – заставить капитана военного корабля потерять приливную волну, чтобы она смогла увидеться с возлюбленным, было нелепо, и мне следовало бы это понимать. Я же буквально раздувался от гордости и высокомерия: Джесенда вернулась, и первым делом она хочет увидеться со мной. Скоро все опять будет в порядке: она скажет мне, что все сделанное мной – правильно и разумно, что мое решение спасет многие жизни в будущем…
Я собирался спуститься с башни, когда, к моему удивлению, на ней появился Келвин.
– Что тебе здесь нужно? – бросил я. – Башня не место для тех, кто не входит в Гильдию.
– Это я его привел, – ответил мне Тор Райдер, следом за Гилфитером поднимаясь по лестнице. – У нас есть разрешение. – Чье именно разрешение, он не уточнил.
Он прошел прямо к подзорной трубе и принялся разглядывать корабли.
Гилфитер не стал дожидаться его сообщения.
– Что это за корабли? – спросил он меня.
Я сказал ему, что прибыла флотилия хранителей, и добавил, что один из кораблей собирается встать на якорь. Гилфитер с развевающимися волосами стоял на верхушке башни и следил, как «Гордость хранителей» приближается к бухте Тенкора. Было время, когда я думал о Келвине с оттенком… ну, не то чтобы презрения, но превосходства: я был жителем Тенкора, а он кемто вроде отсталого дикаря, неуклюжим скоморохом. Так было до того дня, когда он с такой легкостью справился со мной и приставил мне к горлу нож. Теперь, глядя на него, я видел другое: решительность и красивый профиль, скрытый лохматыми волосами. Как ни странно, именно тот факт, что он оказался физически сильнее меня, заставил меня разглядеть, что этот человек предпочитает использовать ум, а не силу.
– Она там, на этом корабле, – тихо сказал он Райдеру, указывая на «Гордость хранителей».
– Кто «она»? – спросил я.
– Блейз, – ответил Келвин.
– Откуда, во имя всех медуз, ты можешь это знать?
– Я ее чую.
Я решил, что он, конечно, шутит. Иначе ведь и быть не может. Но тут же у меня возникло подозрение: неужели у него действительно такое тонкое обоняние? В душе у меня тихий голос прошептал: «Так он и узнает, когда ты лжешь, болван». Ведь он учуял Гэрровина из здания Синода, когда его корабль еще только приближался.
– А Флейм? – спросил Райдер. Гилфитер покачал головой:
– Ее там нет. Руарта и Дека тоже. А вот Блейз… она заточена, Райдер. Я могу судить – от нее… от нее пахнет.
Райдер замер, и в этот момент он выглядел воином, а не священнослужителем. Я почти физически ощутил его ярость. Но тут он снова взял себя в руки и превратился в патриарха, возможного главу всех менодиан.
– Они встанут у причала.
– Нет, на внешнем рейде, – поправил его я. – Это, скорее всего, означает, что им ничего не нужно сгрузить или принять на борт. По какойто причине им нужно нанести на Тенкор краткий визит. – Я снова посмотрел на корабль, где теперь начали сворачивать паруса. На горизонте громоздились черные тучи, океан потемнел, у волн появились белые гребни. Погода явно портилась.
– Нам нужно вернуться в Синод и ждать там, – сказал Райдер. – Если они хотят нас видеть, пусть явятся сами.
– Но Блейз… – начал Гилфитер.
– Мы не можем допустить стычки, – перебил его Райдер. – Нужно сначала узнать факты. – Я мог бы подумать, будто он спокоен, если бы не видел, как сжимает его рука перила. – В ближайшие часы с Блейз ничего не случится, кроме того, что уже случилось.
Этим Гилфитеру и пришлось удовлетвориться.
Мы все вместе спустились с башни; только потом они двинулись вверх по холму, а я спустился к причалу и стал ждать, пока придет шлюпка с «Гордости хранителей». Появилась она быстро: еще до того как загремела якорная цепь, шлюпка уже была на воде. Когда она подошла к набережной, я увидел Джесенду и нескольких сопровождающих ее силвов. Я ожидал, что первым делом она подойдет ко мне – иначе и быть не могло… Я широко улыбался, глядя, как она высаживается…
Однако на набережной прибывших встречали более важные лица: сам начальник порта вышел из своей конторы; кроме того, показался и посол верховного патриарха в Ступице. Я держался в стороне, внезапно осознав, что для них я – всего лишь один из пловцов. Чего я не ожидал, так это небрежного жеста Джесенды: покончив с официальными приветствиями, она прошла мимо меня, лишь помахав мне рукой.
– Я желаю немедленно видеть верховного патриарха, – говорила она послу, – и этого его помощника – Тора Райдера. Неужели никто из Синода не явился встречать меня?
– Сирсилв, откуда же им было знать о твоем прибытии? – попытался успокоить ее посол. – Позволь мне найти для тебя портшез…
В результате я потащился вверх от набережной следом за портшезом, в котором сидели Джесенда и посол. Я чувствовал себя униженным, хотя и понимал, что это глупо. Джесенда, конечно, не хочет привлекать внимание к нашим особым отношениям… я просто болван.
Хотя я и держался позади, я заметил, что один из спутников Джесенды пристально меня рассматривает. Он был одет в шазубл, шнур на котором говорил о его ранге силва – выпускника академии. Это само по себе свидетельствовало о его принадлежности к элите Ступицы. Он был старше меня – лет на пять, не меньше, носил меч и держался с высокомерием; тем не менее он задержался, чтобы бросить мне:
– Как я понимаю, ты тот самый пловец, которому покровительствует Джесенда.
Я постарался ответить ему с такой же холодной самоуверенностью:
– Прошу прощения?
– Исчезни, мальчишка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64