– Один человек? Такую битву? – в сомнении покачал головой Лисовин.
– А это – не человек, – жестко ответила старая друидесса, и лицо ее помрачнело. – Это – зорз. Ржавчина. Кровь. Кровь, которой умывается заря – зорза. Так ведь говорят поляне?
Лисовин молчал. Гвинпин затаил дыхание. Ралина вздохнула.
– Всегда ищи – кому выгодно. Думаю, что этот принцип когда-нибудь на земле еще восторжествует и станет краеугольным камнем познания. Сигурд всегда был и будет великим дипломатом, даром, что еще так молод. Боюсь, что таковым он остается и по сей день, умело пользуясь плодами чужих побед и наживаясь на чужих поражениях. Разумеется, речь не идет о золоте или всяких там блестящих погремушках!
Ралина рассказывала, а угли в костерке тихо потрескивали, распространяя приятное тепло в прохладе летней ночи. Только об одном жалел сейчас Лисовин – что старой друидессы не оказалось рядом с ними на поле одуванчиков. Тогда бы друид, уже зная то, что он услышал только теперь, сделал бы все, чтобы никто из зорзов не ушел с поля живым. И Лисовин слушал, справедливо полагая, что планы он будет строить потом. Точнее, один план. Тот, в котором не было места ни его забавному деревянному спутнику, ни мудрой старой друидессе. В этом плане рыжего друида был только он. И никого другого.
Сигурд по имени Птицелов сошел с ума. Именно так это назвала друидесса Ралина. Потомок северных королей, высокого, но обнищавшего рода, он, было, избрал своим уделом завоевательные походы и грабеж. Это было привычным образом жизни многих венценосных обитателей Фьордов, однако в первом же набеге его флотилию разметала буря, и корабль Сигурда пропал. Когда он вернулся через несколько лет в родные пенаты, его уже было не узнать. Стремление к богатству и наживе у Сигурда сменила горячая, неуемная страсть к книгам вполне определенного рода. Магия и знахарство, колдовство и ведовство, лекарство и некромантия, тайные культы оседлых народов и запрещенные обряды кочевых племен – все это он уже знал, похоже, в совершенстве. Где, кто, каким образом сумел передать ему столько знаний, а самое главное – научил с ними обращаться? Ведь большинство этих знаний несло в себе смертельную опасность не только для окружающих Сигурда, но и для него самого? Это для всех, в том числе и для Ралины, осталось тайной. Друидесса черпала сведения о таинственном Птицелове от своего тайного человека, который много лет назад с величайшими трудностями и испытаниями, о которых он никогда не рассказывал даже своей повелительнице, проник в Орден. Магистр его с некоторых пор считал Сигурда своим духовным сыном и, возможно, наследником маленького государства и огромной тайной империи, простиравшей свои невидимые руки до земель белых полян, русинов и даже южных славенов.
Но Орден с его тайными службами и откровенным интересом к Балтии и землям русинов был для Сигурда всего лишь мелким озерцом, которое вполне можно перейти вброд, слегка закатав штаны. Власть и только власть – вот что определяло все его поступки, стремление владеть и властвовать. Причем, как считала Ралина, эта жажда Птицелова была сродни сундуку с двойным дном. Читая сообщения человека из Ордена, она не могла избавиться от ощущения, что Сигурд-Птицелов, придумавший, кстати, по слухам, себе это прозвище сам, пока только играет роль гончей, добывающей дичь для хозяина. Для кого-то, кто стоял за спиной Сигурда, чьи повеления он выполнял беспрекословно и умело, и чью сущность верховная друидесса постичь так и не смогла. Но Ралина чувствовала, что свирепая и умная собака с исключительным нюхом и столь же исключительной преданностью хозяину для Сигурда – только маска, почти сросшаяся с лицом, как козлиная шкура из старинной детской сказки. Всего лишь роль, с которой он сжился, но только до поры до времени. В том, что эта маска рано или поздно спадет, и Сигурд выйдет на сцену уже не как Птицелов, а под своим истинным именем и со своими действительными намерениями, друидесса никогда не сомневалась. Ее люди на Севере следили за каждым шагом Птицелова и его слуг, но он все равно умудрялся всегда опережать их сразу на несколько ходов.
Хижины волшебников должны стоять высоко в горах, чтобы люди могли строить свои крепости глубоко в долинах. Этому принципу Ралина, верховная друидесса балтов и полян следовала всю жизнь, начиная еще с детства, когда она маленькой девчонкой однажды, тайком от взрослых, заглянула в мешок остановившегося на ночлег бродячего лекаря. В старом заплечном мешке лежал осколок мутного зеркала. Маленькая Ралина никогда за свою коротенькую жизнь еще не видела зеркал, хотя уже много слышала о стеклах, которые будто бы отражают все даже лучше, чем самая чистая вода. Это был кусочек магического зеркала Валанда, которое может предсказывать будущее. Спустя много лет то же самое повторилось и с правнучкой Ралины – черноволосой веселушкой Эгле, которая больше всего на свете любила собирать на полянах цветы и играть со своим неразлучным ручным ужом. Тогда же прохожий, грязный и оборванный лекарь, который даже не проснулся, когда Ралина потянула за кончик грязной узорной ленточки, торчащей из его дорожной торбы, оказался одним из Высших друидов, пребывавших в Служеньи. Но это девочка узнала лишь потом, гораздо, значительно позже.
Знающие не должны жить рядом с людьми в своем истинном обличье, все время говорил ее учитель. Слишком велик у человека соблазн воспользоваться чужой силой, а это – все равно, что заставить огромное море служить только одному рыбаку. Но того, кто повелевает морями и ветрами, можно ведь и принудить! Для этого существует множество способов, перед которыми порой бледнеет даже волшебство. Это должен знать и волшебник, и если он одинок – никогда не должен селиться рядом с человеческим жильем. Только тогда люди будут возводить свои крепости, всяк на свой лад, но доступными им средствами, за которые можно быть спокойными, что они когда-нибудь не взбунтуются и не выйдут из людского подчинения. Оттого волшебники испокон веков строят свои хижины в диких, неприступных горах, а люди возводят свои крепости, замки и дома в уютных долинах. Каждому свое, и тогда ничто не будет пересекаться без доброй на то воли.
Одно ускользнуло от Верховной друидессы: каким же образом Птицелов все-таки сумел спровоцировать сечу на острове Колдун. Ясно лишь, что ему для чего-то нужны были горы трупов, и он их получил; ему нужно было превратить свой остров в кладбище – и он этого добился. Теперь ему нужно было найти путь вниз, чтобы обрести слуг, от которых должен содрогнуться и Север, и Восток. А, может быть, Птицелову просто наскучили люди…
– Твоя прабабка неоднократно твердила эти слова мне после того, как я прошел обряд Посвящения, – улыбнулся Травник. – Это была ее любимая фраза. Для того чтобы люди могли спокойно поднимать свои крепости в долинах, волшебник всегда должен строить свою хижину вдали от людских глаз, и самое лучшее для этого место – где-нибудь высоко в горах. Повзрослев, я понял, что слова друидессы Ралины не стоило воспринимать столь буквально – Знающий может воздвигнуть для себя неприступную гору даже в большом, людном городе. Волшебство, магия, ведовство, словом, любые тайные знания непременно должны быть скрыты от глаз и, в особенности – от рук человеческих. Люди все равно рано или поздно попытаются ими овладеть, и для этого им не всегда будет нужно согласие обладающего Силой. Ибо на всякую силу найдется другая сила, и Знающие не должны вводить людей в соблазн. Простой человек должен жить в тихой и уютной долине, возводя крепости мира и спокойствия, пусть даже они и выглядят как ветхие хибары с обмазанными глиной крышами. Никакой замок не защитит волшебника от злого и завистливого глаза, и сейчас наступают времена, когда волшебники должны уходить подальше от людей. Ведь, что ни говори, удел Знающего – это одиночество, и так было всегда.
– Выходит, что и Птицелов следует этому правилу, уходя с глаз людских на затерянный, необитаемый остров? – Март даже присвистнул от осознания старой, но вечной истины: все правила одинаковы для всех, особенно если все им следуют!
– Можно сказать и так, – подтвердил Травник. – Жаль, правда, что здесь нет госпожи Ралины – уж она-то могла бы многое рассказать о Птицелове и зорзах. Ведь именно Верховная друидесса в свое время велела мне тщательно следить за их действиями и передвижениями. И если бы в Круге придавали больше значения этой, на первый взгляд, жалкой кучке людей с кукольной жаждой власти, как скептически сказал мне как-то Смотритель Круга, многое можно было бы изменить еще раньше.
По лицу Травника пробежала тень. И тут заговорила Эгле:
– Бабушка сказала мне однажды: главное – не остановить их, важнее прежде – понять, чего они хотят. Потому что вполне может быть, что они – только посланцы. И если их просто… остановить, придут другие, и так будет продолжаться бесконечно, пока рано или поздно зорзы не добьются своего.
– Никогда бы не подумал, что королевство, населенное людьми, можно захватить с помощью… мертвецов, – поежился Ян.
– Может быть, Птицелов и не будет захватывать страны сам, выводя на поле боя армии мертвых, – задумчиво проговорил Травник. – Вполне вероятно, что ему будет достаточно только одного… наглядного примера. Короли – они ведь тоже люди, и при этом, замечу, весьма впечатлительные особы.
– Получается, Птицелов хочет запугать всех правителей, без разницы, Севера ли, Востока, чтобы потом диктовать свои условия? – недоверчиво протянул Коростель.
– Если честно, я не очень-то верю в армии покойников и скелетов, вышагивающих по дорогам Балтии или Свеи, – пожала плечами Эгле, и Коростель сейчас, пожалуй, готов был с ней согласиться. – Уж больно все это отдает сказкой, пусть и очень страшной.
– А я верю, – неожиданно заявил Март, и Травник внимательно посмотрел на молодого друида. – Я когда-то читал летописи и свитки старых времен, и там сказано, что такие попытки уже были.
– Какие именно, Мартик? – сокрушенно вздохнула девушка.
– Чудинские хроники рассказывают, что несколько веков назад в одном племени младший брат вождя, обделенный властью, продал душу темным духам. А они дали ему за это дружину мертвецов, свирепых, как голодные волки. С их помощью младший брат сумел свергнуть старшего и стать хозяином Большого шатра – так у чудинов в те времена называли их князей.
– Разве у чудинов были собственные письменные хроники? – невинным тоном осведомился Травник. – Насколько мне известно, у них и в нынешние-то времена негусто людей, владеющих даже обычной грамотой.
– Своих хроник у них, конечно, не было, – почему-то покраснел Збышек. – Но в их стане нередки были послы от королей свеев и суоми, и те записывали предания прошлых лет со слов самых старых людей племен.
– Тогда я догадываюсь, где ты мог прочитать эти, как ты говоришь, предания прошлых лет.
Глаза Травника вдруг стали жесткими, даже злыми – Коростель очень редко видел друида таким разозленным.
– Ты пробирался в Смертный скит? Без разрешения Старшины Круга?
Март виновато молчал.
– А знаешь ли ты, что на всякого, входящего в Смертный скит, должно было быть наложено охранительное заклятие? А тот, кто его миновал, подвергался в этом скиту смертельной опасности? Более того – влияние Смертного скита на незащищенного заклятием может сказаться на человеке и через пять, и через десять лет. Ты это понимаешь?!
– Я не был в Смертном скиту. – Март опустил голову. – Свитки мне давал читать один… один друид. Только… я обещал тогда никому не называть его имени, если… если попадусь.
– Надеюсь, это был не Книгочей? – спросил уже более спокойным тоном Травник.
Збышек отрицательно замотал головой.
– В таком случае я знаю, кто это, – заявил Травник. – В Смертном Скиту был только один друид, который ведал древними рукописями и свитками. Это был Ткач, верно?
Март кивнул.
– Ткач?!!
Коростель увидел, что лицо Эгле покрылось смертельной бледностью, даже губы ее побелели. От обоих друидов тоже не укрылась перемена в лице девушки. Збышек с тревогой смотрел на Эгле, Травник поднял брови.
– Эй, принцесса, с тобой все в порядке?
Эгле не ответила Марту, но ее глаза в одночасье стали какими-то круглыми, выпуклыми, чуть ли не бессмысленными, и она только медленно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Неожиданно девушка крепко схватила Яна за руку, и вся подалась к Травнику.
– Он был старый или молодой, этот друид?
– Какой друид? – не понял Травник, тревожно глядя в ее глаза.
– Ткач! – не сказала, а выдохнула Эгле, еще крепче сжав ладонь Коростеля, который от смущения не знал, что и думать.
– Думаю, лет на десять-двенадцать постарше Збыха. – Травник был само недоумение. – А в чем дело, Эгле?
Эгле выпустила ладонь Яна и резко выпрямилась.
– Я должна побыть одна. Подумать кое о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56