– Я никогда не ошибаюсь. Скорее всего, о древности сабли обычная семейная легенда, под которой нет никакой почвы. Поверьте, уж я в этом толк знаю!
– А вот эти безделушки сколько стоит? – спросил я, подвигая под его лупу обе броши. – Посмотрите, какие они красивые и как блестят! Я их зубным порошком почистил!
Старик через лупу посмотрел на старинные украшения, заметно дернулся, даже сглотнул слюну, потом взял себя в руки, успокоился и глянул на меня в упор чистым взглядом младенца.
– Я опять должен вас огорчить, молодой человек. Тоже, знаете ли, ничего особенного, вполне заурядная работа, дешевая подделка под изделие ювелирной мастерской Болина. Хотя, и на них можно найти покупателей. Если бы вы принесли настоящие вещи! Копии ценятся весьма невысоко.
Все было ясно, правды мне все равно никто не скажет. Осталось достойно ретироваться, чтобы и у старика осталось чувство разочарования от потерянной выгоды. Я сердито на него посмотрел:
– Какие копии! Посмотрите, это же рубины и брильянты, да еще какие красивые!
– Это тоже стразы и стекляшки, как и камни на ножнах.
– Какие там стразы, я ими стекло резал! – возразил я, продолжая демонстрировать дурость и наивность.
– Стразы тоже разные бывают, некоторыми и стекло можно порезать, – терпеливо пояснил старик. – Будь брошки настоящими, то им бы цены не было. Вы сами посудите, такие украшения в карманах не носят, их продают на крупнейших мировых аукционах!
– А что это за мастерская, ну этого, как его, Болина? – невинно поинтересовался я.
– Была такая, – неопределенно ответил он, – кстати, не самая лучшая. Ну, решились, будете продавать?
– Тоже за сто долларов?
– Нет, броши можно продать дороже. За них я могу на свой страх и риск предложить триста.
– Меня это устроит, я посоветуются с женой и, если она согласится на вашу цену, то завтра и принесу.
Я небрежно сунул брильянтовый цветок и золотого жука в карман куртки, взял туб с саблей подмышку и, приветливо кивнув оценщику, пошел к выходу.
– Молодой человек! Погодите! – заволновался он, весьма резво для своего почтенного возраста вскакивая из-за стола. – Не стоит ходить вечером с такими вещами по улицам. Мало ли что! Вы их оставьте у нас, а завтра…
– Ну, что вы, стоит ли вас затруднять! Подумаешь, деньги – пятьсот долларов.
Однако, оценщика такое небрежное отношение к подделкам и бижутерии не устроило, он схватил меня за рукав куртки, пытаясь удержать на месте.
– Эх! Была, не была! Знаете что, хотя сабля и отечественная – это совершенно точно, я на свой страх и риск, дам вам за нее триста долларов – только это моя последняя цена!
Я, не оборачиваясь, отрицательно помотал головой, вырвал рукав из цепкой ладони и вышел из магазина, проклиная себя за дурость и бессмысленную трату времени. Однако, старичок не сдался. Он выскочил следом и опять вцепился в меня, пытаясь удержать. Я невежливо его отстранил, сел в машину и уехал.
Антикварный магазин был недалеко от моего дома и минут через двадцать я, торопясь, открывал дверь квартиры, чтобы успеть к надрывающемуся звонками телефону.
Ордынцевой дома почему-то не было. Я добежал до телефона:
– Слушаю!
– Добрый вечер, – пророкотал приятного тембра хорошо поставленный мужской голос, – будьте любезны пригласить к телефону Алексея Григорьевича!
– Слушаю, – повторил я.
– Я так и знал, что это вы! – обрадовался звонивший. – Именно так я вас себе и представлял.
Меня такое начало разговора незнакомого человека удивило, и я довольно холодно поинтересовался, что ему, собственно, нужно.
– Простите, сударь, я совсем забыл представиться, я поэт Иван Иванович Дмитриев!
– Как же слышал, даже, помнится, читал ваши произведения, – сказал я, не уточнив, что читал слабенькие стихи Ивана Дмитриева в «Московском журнале» за 1795 год.
– Очень рад встретить поклонника, – обрадовался Иван Иванович, – в наши дни не часто встретишь любителя поэзии!
– Как же, как же, я даже помню одно ваше стихотворение: «Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай!» – порадовал я покойного поэта.
Возникла пауза.
– Да, Параша, – не очень уверенно сказал Дмитриев, – я что-то не припомню такого стихотворения…
– Зато я помню, читал в журнале Карамзина…
– То есть какого Карамзина?! – удивился Иван Иванович.
– Естественно, Николая Михайловича, других Карамзиных у нас вроде не было.
– Простите, вы что-то путаете, я не знаю никакого Николая Михайловича Карамзина.
– Очень жаль. Значит, вы не тот Дмитриев, чьи стихи я читал, – подвел я черту под разговором. – Чем обязан вашим вниманием?
– Ах, да, – вернулся на землю собеседник. – Я, собственно, звоню по поводу сабли, той, что вы продаете…
Теперь уже я не сразу нашелся, что ответить. Из всех антикваров только давешний старичок ею заинтересовался, и он же мог видеть номер моей машины, по которому меня можно было идентифицировать. Это было двадцать, от силы двадцать пять минут назад. Какими же возможностями обладал мой «поет», чтобы вычислить человека и его телефон за столь короткое время.
– Вы, что-то путаете, – наконец, сказал я. – Оружием я не торгую.
– Ну, что вы, голубчик, какое же это оружие, я слышал, у вас обычный сувенирный экземпляр. Я как раз собираю подобные предметы, и мы могли бы договориться. Что касается цены, то я за ней не постою, естественно, в разумных пределах.
– А, что вы считаете разумным пределом?
– Ну, есть, в конце концов, каталоги и общепринятые цены…
– А от кого вы узнали, что я продаю саблю? – задал я «невинный» вопрос.
Иван Иванович на секунду замялся, а я в это время лихорадочно вспоминал, кто кроме антиквара, мог видеть оружие. Кстати, ища через знакомых эксперта, я о самом «предмете» не распространялся и упоминал только о «холодном оружии». Саму саблю же никому не показывал и только тогда когда начал ее «исследовать», вытащил из шкафа, где она все это время стояла.
– …узнал совершенно случайно, – говорил между тем Дмитриев, – на днях, от одного нашего общего знакомого. Был в гостях и услышал разговор…
– И случайно догадались спросить, как меня звать и какой у меня телефон? – не удержался я от язвительного замечания.
Иван Иванович на мой саркастический тон никак не отреагировал и начал называть совершенно неизвестные мне имена людей, у которых он, якобы, был в гостях.
– Мне это ничего не говорит, – прервал я словоохотливые излияния.
– Да, вспомнил, о вашей сабле мне говорил… – он назвал фамилию и имя старого знакомого, которого я не видел уже года два, чем, признаться, сбил меня с толку.
Все как-то запуталось: какое отношение к этому Дмитриеву имел мой знакомый, и как, если меня только что «вычислили», он смог нас с ним связать. Москва не Шепетовка, и найти здесь концы и подходы к людям – дело чрезвычайно долгое и сложное.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – не очень уверенно произнес я, и Иван Иванович это почувствовал. Голос его сделался убеждающе-обволакивающим, он начал на меня неприкрыто давить и о покупке сабли говорил, как о деле решенном.
Я между тем терялся в догадках, пытаясь понять, в чем тут дело и не очень вслушивался в слова собеседника. Тем более, что простым внушением справиться со мной не так-то просто.
– Так сколько вы предлагаете? – вклинился я в очередную многозначительную паузу Дмитриева.
Он, не сразу расслышав вопрос, видимо, опьяненный звуком своего голоса, сказал еще несколько ничего не значащих слов, но запнулся и после небольшой заминки осчастливил меня астрономической суммой:
– Предельная цена 500 долларов, естественно, рублями по курсу ММБ. Это очень хорошие деньги!
Про хорошие деньги я уже слышал вчера от Вахтанга, но, как и в тот раз, не обрадовался астрономической сумме:
– Мне кажется, что разговор можно прервать. О том, что сабля сувенирная и сделана на Одесском привозе, мне уже говорили. Меня могло бы заинтересовать только реальное предложение.
– Алексей Григорьевич, вы зарываетесь и сами не знаете, чего хотите, – огорчился Дмитриев. – Я предложил вам хорошие, очень хорошие деньги…
– Простите, но ваше предложение мне не интересно, – сухо сказал я, как бы подводя черту под разговором.
Однако, Дмитриев не сдался:
– Боюсь, что скоро вам придется пожалеть о своем упрямстве, – внезапно поменяв тон, почти угрожающе проговорил он.
Я, не дослушав, повесил трубку и, возможно, от мнительности тут же задернул шторы на окнах во всех комнатах. Кто знает, какими возможностями обладают мои новые знакомые. После того, как меня стало невозможно разглядеть снаружи, я тут же без предварительного звонка отправился к соседке Марине.
Она, услышав мой голос, после секундной заминки открыла дверь и, пропустив меня в прихожую, тут же убежала в ванную комнату снимать с лица ночной крем. Марина, как женщина повышенно эмоциональная, жила в слегка захламленной квартире и к домашним обязанностям относилась, мягко говоря, наплевательски. Стоя в тесной, заставленной прихожей, я осмотрелся и принял совершенно спонтанное решение: засунул саблю в недра платяного шкафа, за плотно висящую в нем старую одежду. Не то, чтобы я не доверял Марине, просто мне не хотелось втравливать ее в эту историю.
– Я сто раз просила: перед тем как приходишь, звонить, – недовольно сказала она, выходя из ванной, – в конце концов, у меня мог быть мужчина.
– Извини, пожалуйста, – виновато сказал я, – у тебя не найдется заварки?
Марина поскучнела и, сунув початую пачку чая, заперла за мной дверь. Я вернулся к себе как раз в тот момент, когда опять зазвонил телефон. Сняв трубку, я ожидал услышать голос Дмитриева с угрозами или новым предложением, но звонок оказался ошибочным, незнакомый голос, глумливо выговаривая слова, спросил какую-то Марью Иванову. Спустя четверть часа позвонили снова. После третьего такого же странного звонка я отключил аппарат от сети.
Ломать себе голову без достаточных на то оснований я не стал и оставил решение проблемы, если она возникнет, до появления более реальной угрозы.
Как ни странно, на следующий день моя внутренняя тревога не только не прошла, а, напротив, усилилась. Может быть, виной было то, что дул западный ветер, потеплело, и утро выдалось сырое и сумеречное. Дождя не было, но в воздухе висел осклизлый туман, и деревья за окном почернели от избытка влаги. Я включил телефон и отправился на кухню варить кофе. На запах тотчас явилась Ордынцева.
– Где ты вчера была? – спросил я встревоженный ее первым долгим отсутствием.
– Ходила в Останкино, хотела попасть на телепередачу, – ответила она бесцветным голосом. – Но меня туда без паспорта не пустили. Ты сможешь мне сделать документы?
– Не знаю, у меня нет таких связей. Вообще-то попробую поговорить с одним человеком, он за деньги может все.
– А потом я встречалась с Вадимом, – не дослушав, продолжила она, – даже была у него дома.
– Да? – вежливо удивился я. – Было интересно?
Даша смерила меня уничижающим взглядом и победно усмехнулась:
– Я пока поживу у него. Оказывается, еще есть на свете люди, которым я интересна!
– Ты уверена, что поступаешь правильно? Мне, кажется, что Вадим не очень интересуется женщинами, – сказал я, имея в виду его не совсем мужскую внешность и стиль поведения.
Однако, меня не совсем правильно поняли, если не сказать, что поняли превратно.
– Не всем же быть бабниками и волочиться за каждой юбкой! – отбрила меня Даша. – К тому же у нас с ним одинаковые политические идеалы!
– У этого Вадима есть идеалы? – искренне удивился я.
– Он, как и я, революционер! – тоном, не терпящим возражений, сказала Ордынцева.
– Мне показалось, что он больше интересуется реальными материальными ценностями, а не переустройством мира.
– Вот в этом ты глубоко заблуждаешься, он мечтает об общей гармонии, – проговорила Ордынцева, глядя на меня с нескрываемым презрением. – Его, как и меня, возмущает социальное неравенство и беспощадная эксплуатация человека человеком. Наши политические программы почти совпадают!
– Правда! – только и нашелся сказать я. – Не думал, что в России, кроме тебя, сейчас есть еще социалисты-революционеры.
– Есть, – коротко подтвердила она и замолчала, беззвучно прихлебывая остывающий кофе.
– А я узнал, что броши, которые смотрел твой Вадик, сделаны в ювелирной мастерской какого-то Болина и очень дорого стоят, – сообщил я. – Ты не слышала о такой фирме?
– Слышала, – равнодушно ответила революционерка, – это какая-то русско-шведская брильянтовая мастерская. До революции считалась очень модной и дорогой. Кажется, поставщик царского двора. Точно не помню, меня украшения никогда не интересовали.
– А зря, – невольно воскликнул я, глядя на сероватую кожу ее лица и пальцы с неровно остриженными ногтями. – Ты, вместо того, чтобы устраивать нам революцию, сходила бы, что ли, в салон красоты.
– Что ты этим хочешь сказать?! – взметнулась Даша.
– Ну, знаешь ли, – сразу же пошел я на попятный, чтобы не оскорбить тонкую женскую душу, – сейчас много всяких салонов, фитнес-центров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41