Алеше, в отличие от меня, помещик совсем не понравился. Кажется, он начал замечать, что тот произвел на меня приятное впечатление и теперь придумывал ему всякие недостатки. Чтобы не слышать пустых наветов, я впервые перестала слушать, о чем думает муж.
– Это очень странная история, – ответил Василию Ивановичу Алеша. – Мне с самого начала не понравился ваш управляющий. Тем более что он все время старался меня оскорбить, чтобы заставить отказаться от вашего лечения.
– Да, да Иван Иванович очень хитрый человек, – подтвердил Трегубов. – Мы с ним были в юности друзьями, а когда меня отметила матушка императрица и наградила за заслуги перед отечеством имением, Иван Иванович оставил службу в полку и поехал вместе со мной сюда в Завидово. Позже к нему приехала сестра, впрочем, я теперь уже и не знаю, кем она ему на самом деле приходится.
По своей деликатности Василий Иванович не стал рассказывать ни о своих успехах при дворе, ни о том что, подчиняясь настояниям Вошина, собирался жениться на его фальшивой сестре.
– Очень вам сочувствую, – довольно небрежно сказал Алеша, на самом деле, не испытывая к бедному страдальцу никакого сочувствия.
– Так как же вам удалось распознать его интриги и козни?! – опять спросил Василий Иванович.
Я посмотрела на мужа. Он слегка замялся, явно не собираясь рассказывать Василию Ивановичу как все было на самом деле, и, не моргнув глазом, соврал:
– Это все моя жена, – без тени улыбки сказал он, – ей приснился вещий сон о том, что вам грозит смертельная опасность. Тогда она погадала на кофейной гуще и поняла, что вас кто-то хочет извести ядом. Пришлось срочно закладывать лошадей и сломя голову скакать сюда.
Когда Алеша заговорил обо мне, У Василия Ивановича появилась возможность открыто любоваться мной, и я поняла, что он не просто благодарен мне за спасение, а страстно вожделеет меня как женщину. Он даже незаметно сунул руку под одеяло и поменял позу, чтобы Алеша ничего у него не заметил.
– Ах, если бы вы только знали, как я вам благодарен, – сказал мне Василий Иванович, со слезами на глазах. – Вы спасли меня не только от тирана, вы вернули мне душу!
Алеша скептически хмыкнул, но я доподлинно зная, что он имеет в виду, тоже чуть не прослезилась.
– Теперь вы мне самые близкие люди и я хочу, чтобы вы все знали обо мне, – продолжил Трегубов. – Я ничего от вас не утаю!
Все-таки, какими мужчины бывают разными! Василий Иванович был сама чувствительность, а Алексей Григорьевич, вместо того, чтобы с сочувствием выслушать исповедь страдальца, подавил зевок и про себя назвал Трегубова сентиментальным придурком и тунеядцем.
Мне стала так неприятна его черствость, что я впервые серьезно на него обиделась. Чистая душа Василий Иванович, сам, до слез умиляясь своему простосердечию и благородству, повел рассказ о своей тяжелой юности, притеснениях, которые претерпел по малолетству и доброте великой государыни, отметившей его скромные таланты.
Он говорил так хорошо и искренно, что в самых чувствительных местах рассказа, я невольно проливала слезы. Я была готова рыдать, над его тяжелой судьбой, но меня все время отвлекал Алеша, возмущая, полным непониманием того, что слышал. И вдруг, когда Василий Иванович повествовал о самом трудном моменте своей жизни, о том, как Вошин коварно принуждал его жениться на Аграфене Михайловне, он вдруг его прервал, встал с кресла и сказал, что ему нужно осмотреть комнату злодея, возможно в ней отыщутся еще какие-нибудь следы готовящегося преступления.
Не стану спорить, я много почерпнула у Алеши из его памяти, образа мышления, но при том я смогла не потерять свого самого главного достоинства, я осталась возвышенной и доброй! Мало того, тонкой, чувствительной и благородной! От обиды за бедного Трегубова у меня, сами собой потекли из глаз слезы.
Неприятно-пораженный черствостью Алексея Григорьевича, Василий Иванович, не подавая вида, как ему больно равнодушие к своему искреннему рассказу, тотчас отдал необходимые распоряжения. Алеша со старичком Платоном Карповичем и двумя лакеями пошли в комнаты Вошиных, и мы с Василием Ивановичем на несколько минут осталась вдвоем, с глазу на глаз! Я точно знала, чего он более всего в жизни хотел в ту минуту, но не подала даже вида что понимаю и даже вижу его страсть, и скромно опустила глаза.
– Ах, голубушка моя, Алевтина Сергеевна! – заговорил он своим нежным голосом. – Мы с вами так мало знакомы, но мне кажется, что я знаю вас целую вечность! А вам так не кажется?
– Кажется! – против своей воли, воскликнула я, и покраснела.
– А вы верите в любовь с первого взгляда?
– Верю, – ответила я и добавила, – но я замужем!
– Да, да, я знаю, Алексей Григорьевич прекрасный, достойный человек. Я сознаю, как много ему обязан… Но лишь я увидел вас… Ах, оставьте мне надежду, когда-нибудь потом, когда мы станем старыми, и вдруг, вы окажетесь свободны, считать вас своею!
От волнения он задохнулся и его прекрасное бледное лицо, обрамленное темно-русыми кудрями, смертельно побледнело. Я, испугавшись за его здоровье, бросилась к нему и на какое-то мгновение наши руки встретились, и меня всю словно пронзила стрела Амура. Василий Иванович попытался меня удержать, потянул к себе, но силы его были на исходе, и я вырвалась.
– Ах, Василий Иванович, прошу вас, заклинаю, никогда так больше не делайте, – воскликнула я. – Я люблю своего мужа и на век останусь ему верна!
– Да, да, конечно, – ответил он, – вы в своем праве Алевтина Сергеевна, но я молю вас подарить мне только один невинный поцелуй! Всего лишь братское совмещение уст!
Однако я была достаточно опытна, чтобы не верить лживым мужским посулам и, хотя в мыслях Василия Ивановича не было особенного коварства, он был так слаб, что и правда мечтал только о поцелуе, но я отступила в глубину комнаты и опустилась в дальнее от него кресло.
– Ах, Алевтина Сергеевна, зачем вы казните меня своей холодностью, – грустно сказал он, но я осталась непреклонной и правильно сделала…
Вдруг, в спальню без стука ворвался старичок Кузьма Платонович с известием, что в сундуках Вошина нашли несметные сокровища. Василию Ивановичу в ту минуту было не до бывшего товарища, он мечтал совсем о другом сокровище, но известие его все-таки взволновало.
Тотчас кликнули лакеев и те перенесли его в комнаты бывшего управляющего в кресле.
В роскошно обставленных покоях Вошиных, собрались все чистые обитатели дома. Кузьма Платонович торжественно вынимал из сундуков злато и серебро и показывал завороженным чужими богатствами зрителям. Мне все это было не очень интересно, больше занимало давешнее признание хозяина в любви. После жизни в людской, где до меня никому не было дела, и даже собственный муж побрезговал моими ласками, два прекрасных человека один за другим, влюбились в меня без памяти! Было от чего закружиться бедной девичьей головушке!
Когда Кузьма Платонович вытащил на свет божий лаковую шкатулку полную драгоценностей, легкий вздох вырвался из грудей обитательниц поместья.
Дочь бригадира и горничной девушки, дама, с которой мы недавно говорили о родословиях, решила показать свое положение и, взяв в руки алмазную диадему, начала ее расхваливать на очень плохом французском языке.
– Ах, мадам, – не в силах терпеть ее стремления быть первой и на виду, вмешалась я, – эта диадема не многого стоит, вот тот гарнитур, действительно, заслуживает всяческого внимания.
Только я похвалила действительно прекрасный гарнитур из красного золота с изумрудами, Василий Иванович решил мне его непременно подарить. Не знаю, как, но Алеша что-то почувствовал и посмотрел на меня излишне пристально. Я состроила невинное личико и ласково ему улыбнулась.
Разобравшись с найденными богатствами, домочадцы разбрелись по своим углам. Мы с Алешей тоже отправились в отведенные нам гостевые покои. Не успели мы там осмотреться, как в два часа по полудни, нас пригласили на обед. Василий Иванович к столу не выше, он вынужден был остаться в своей комнате. Алеша опять привязал к его ноге груз, чтобы правильно срослась сломанная кость, и бедный страдалец терпел большие неудобства.
За столом собралось всего несколько завидовских обитателей. Разговор, как водится, касался лишь последних событиях, но на самом деле, все больше думали не о «негодяе» Вошине, а о себе. Любые изменения в жизни поместья могли драматически сказаться на судьбе этих бедных людей, дальних родственников хозяина, полностью зависимых от расположения барина или его фаворитов. Я сама жила в людской и вполне понимала, волнение обитателей Завидова.
Отобедав, мы пошли отдохнуть в свои покои. По пути, Алеша остановился возле шкафа набитого книгами и прихватил с собой несколько томов. Меня литература тогда не интересовала. Моя жизнь теперь сама напоминала захватывающий рассказ, и на чужие истории времени совсем не оставалось.
– Как тебе понравился Трегубов. – спросил Алеша, когда мы остались одни.
– Он добрый и хороший человек, – искренне, ответила я. – Только ему не повезло в жизни!
– Это точно, – согласился муж, искоса оглядывая наши комнаты, обставленные роскошной заграничной мебелью, – Трегубов, типичный неудачник.
Мне очень не понравился его тон и еще больше то, что он подумал о самом Василии Ивановиче, но я сделала вид, что не обратила внимание.
– Ты, оказывается, говоришь по-французски? – вдруг спросил он.
– Да, когда со мной заговорил виконт де Шантре, я сразу его вспомнила, – ответила я.
– Хорошо тебе, – сказал Алеша и посмотрел на меня с завистью, – а у меня с языками большая напряженка, – слушай, а может быть, ты у меня и правда аристократка?
Мы еще какое-то время обсуждали мое знание французского языка, потом он вспомнил о принесенных книгах и решил, как он сказал, приобщить меня к высокой поэзии. Я не стала возражать, и мы сели рядом на мягкий диван.
Алеша открыл какую-то книгу, долго листал страницы, подыскивая подходящее стихотворение и начал нараспев читать. Я терпеливо слушала, не очень понимая, что мне должно нравиться. Он время от времени бросал на меня испытующие взгляды и когда поймал на зевке, засмеялся и захлопнул книгу.
– Будем считать, что Гаврила Державин тебе не подошел, – сказал он.
– Ну, почему, – возразила я, – про то, как с алмазной горы сыплется жемчуг и серебро, понравилось. Только так в жизни не бывает.
– Ладно, подождем пока ты научишься воспринимать образные выражения, а пока попробуем прозу. Слушай «Бедную Лизу» Карамзина.
Я не поняла, что это за Лиза Карамзина, но спорить не стала, уютно устроилась в уголке дивана и приготовилась терпеть культурную пытку.
Однако с первых же слов меня захватила эта грустная история. Мы с Лизой жили в разных местах, у нее была ласковая матушка, она была свободной, но судьбы у нас с ней оказалась чем-то похожа, и щемящее чувство жалости к бедной девушке, так сжало мне сердце, что слезы сами собой тихо покатились по щекам.
Алеша читал с чувством, не прерываясь и не поднимая глаз от страниц книги. Я слушала, тихо плакала и была ему благодарна, за то, что он не смеется надо мной, тоже сочувствует бедной Лизе и, кажется, понимает всю беспросветность неправильной любви, и тяжелой женской доли. Когда он кончил читать и закрыл книгу, я не заметила. Я все еще была там возле пруда с вместе бедной девушкой такой трогательной и несчастной.
Алеша молча смотрел на меня и даже не спросил, понравился ли мне рассказ. Видно, все понял без слов и теперь ждал, когда я успокоюсь.
– Милый, Алеша, – тихо сказала я, – спасибо тебе за все.
Он смутился и нежно, взял меня за руку. Не знаю почему, но мне так захотелось спрятаться на его груди, чувствовать его любящие губы, что я сама бросилась ему в объятия.
– Ну, что ты, Алечка, что ты, – шептал он, осыпая мое мокрое от слез лицо поцелуями. – Это ведь не взаправду, все это придумал писатель Карамзин! Лиза выплыла из пруда, осталась жива и потом вышла замуж за квартального надзирателя.
Я понимала, что он хочет меня утешить и впервые сама начала расстегивать его одежду. Мне так хотелось укрыться в его любви от всех бед и несчастий, что я не нашла никакого другого способа, быть совсем близко с ним, моим любимым и единственным.
Трегубов, весь остальной мир словно перестали существовать. Для меня, осталась только наша любовь.
Глава 14
Утром следующего дня я долго не могла проснуться. Это и не удивительно, мы очень поздно заснули. После чтения, Алеша был со мной так нежен и неистово ласков, что у меня ныло все тело. Он тоже не выспался, зевал и ругал дворовых, чем-то громыхавших возле наших дверей.
О Трегубове мы с ним больше не вспоминали. Вчерашний разговор с Василием Ивановичем наедине, казался мне теперь чем-то несущественным. Тем более что я ведь так и не позволила ему себя поцеловать и потому вины перед мужем не чувствовала.
– Ты еще полежишь или встанешь? – спросил меня Алеша, когда понял, что спать нам все равно не дадут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42