Глава 15
Проснулась я рано, но мужа в постели уже не оказалось. Только теперь до меня дошло, что все вчерашние разговоры про облаву на оборотня не простая похвальба, а она действительно состоится. Алеша, каким-то образом, усыпив мою бдительность, сумел сбежать, пока я спала. Я попыталась услышать его мысли, но он, видимо, был уже далеко.
Я встала, оделась и пошла узнать новости. Однако в доме все еще спали. Оказалось, что никакого общего сбора нет, и заспанный поваренок, чистивший кастрюли на кухне, сказал, что он ни о чем таком даже не слышал. Я рассердилась на мужа и вернулась к себе.
Снова заснуть я не смогла. Попыталась читать, но в голову лезли всякие тревожные мысли, и книгу пришлось отложить. Последние два дня были жаркими, за ночь воздух не успевал остывать и зной начинался с самого утра. Под одеялом было жарко и я лежала поверх постели. Вдруг дверь широко распахнулась, я невольно вскрикнула от неожиданности и юркнула под одеяло.
– Не пугайтесь, Алевтина Сергеевна, это всего лишь я, – сказал старичок Кузьма Платонович, бесцеремонно входя в комнату.
– Кто вам разрешил врываться без стука! – сердито сказала я. – Может быть я не одета!
– Мне-с по почтенным годам-с такое уже дозволяется, к тому же я все равно плохо вижу, – соврал он.
Все-то он отлично разглядел и теперь про себя смаковал впечатления.
– А у Васьки-то губа не дура, – думал Кузьма Платонович, – ишь как он ее сразу приметил! Какой задок аппетитный, я бы, и сам, пожалуй, от такой гладкой не отказался!
– Я, любезная, Алевтина Сергеевна, зашел спросить, не желаете ли вы чего? Теперь я вроде как стал за управителя и должен беспокоиться о нуждах драгоценных гостей…
– Ишь, глазами-то как зыркает! – думал он. – А хороша крестьяночка! Везет Ваське, пока муж по лесам блукает, а он его жену тут пользовать будет! Ловок шельмец!
– Так ежели, что изволите пожелать, только слово скажите, – продолжил он вслух. – для вас чего хотите, шампанского вина, али чего другого сладенького. Любишь, поди, сладенькое-то? А хочешь, я тебе сережки подарю, с камушками? – спросил он, соблазнительно чмокая губами и словно против своей воли мелкими шажками подступая к кровати.
Выцветшие глазки Платона Карповича при этом Щурились, и всего его как-то вело по сторонам.
– Пошел вон, – тихо сказала я.
– Чего изволите? – не понял он, словно невзначай, дотрагиваясь сухой рукой до края одеяла.
– Пошел вон! – теперь уже во весь голос, приказала я.
Старик, удивленно на меня посмотрел и попытался показаться незаслуженно обиженным и гордым:
– Это что вы такое, Алевтина Сергеевна, себе позволяете! Я не последний в Российской Империи человек, чтобы со мной так грубо женщины простого происхождения разговаривали. Мои предки в наилучшие дворянские книги записанные!
– Ах, горяча, чертовка! Но, все равно дашь, никуда от меня не денешься! – насмешливо думал он. – После Васьки сама ко мне прибежишь, чтобы муж ничего не узнал!
Такого я уже вынести не смогла, вскочила с кровати, схватила с пола ночную вазу и замахнулась ей на старого греховодника:
– Вон отсюда, негодяй!
Кажется, Кузьма Платонович меня не понял и вместо того чтобы бежать без оглядки, жадно уставился на наготу, за что тотчас поплатился. Ваза была тяжелой и полной. Удар в лоб произвел на него сильное впечатление. Он вскрикнул и рухнул на пол посередине комнаты.
Пока он ползал по полу в луже среди обломков и приходил в себя, я быстро надела рубашку, и лишь только Кузьма Платонович встал на ноги, вытолкала его взашей. Теперь он думал обо мне очень плохо и ругал нехорошими словами, но ждать другое от человека, которому только что разбили голову, было бы наивно.
Когда я осталась одна, меня разобрал смех. Очень уж нелепым выглядел управляющий, когда я выталкивала его в двери. Не успела я успокоиться, как пришла Марья Ивановна. Она была бледна, старательно прятала глаза и не знала с чего начать разговор.
– Что с вами, что-нибудь случилось? – спросила я, так и не разобравшись в ее разрозненных мыслях.
– Алевтина Сергеевна, если бы вы только знали, – тихо сказала она и заплакала.
– Что знала? – не поняла я.
– Вы, Алевтина Сергеевна, вы любите Василия Ивановича?! – с трудом, выговаривая слова, спросила бедная девушка.
– Нет, конечно, – не раздумывая, ответила я, – чего ради, мне его любить?
– Но как же так? Ведь я сама видела, как вы ему нравитесь, а он, он, – Марья Ивановна потупилась и покраснела, – он обещал жениться на мне!
– Но и выходите, ради бога, мне-то, что за дело? Я замужем и люблю своего мужа, – сказала я.
Марья Ивановна недоверчиво на меня посмотрела и уточнила:
– Неужели вы совсем не любите Василия Ивановича, ну, хотя бы капельку? Ведь он такой, такой, – Марья Ивановна улыбнулась сквозь слезы. – Он бывает таким душкой!
Интересно, кто ко мне придет теперь говорить о Трегубове, думала я, спроваживая влюбленную сироту. Не успела я так подумать, как дверь заскрипела и в комнату заглянула горничная, молодая, симпатичная девушка. Я несколько раз видела ее в спальне Трегубова.
– Барыня, вас к себе барин кличет, – сказала она и исчезла.
Кажется все обитатели Завидова решили не оставлять меня в покое. Идти к Трегубову я не собиралась и не пошла. Вместо того села к окну и открыла книгу под названием «Аглая», тоже сочиненную писателем Карамзиным. Однако не успела я прочитать и четверти листа, как в коридоре послышался шум и гомон голосов. В дверь громко постучались, и не успела я ответить, как она распахнулась, и четверо лакеев внесли в мою спальню кресло с улыбающимся Василием Ивановичем.
– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – сказал он, и жестом отпустил лакеев. Те тотчас же ушли, прикрыв за собой дверь. Мы остались вдвоем. Я молчала, ожидая, что он еще скажет. Трегубов, с улыбкой, указал на черепки устилавшие пол и засмеялся. – Так вы этой вазой угостили Кузю? То-то он пришел ко мне сам не свой, качается как пьяный и когда говорит об вас, заикается!
– Мне кажется, и вам лучше отсюда уйти, а то не ровен час и на вас что-нибудь упадет! – спокойно сказала я, не вставая со своего стула.
– За что же такая немилость? – скорчил обиженное лицо Трегубов. – Чем я-то вас рассердил, любезная Алевтина Сергеевна?
– Я не люблю, когда ко мне приходят без приглашения, – ответила я.
– А девчонка-то с норовом, – подумал Трегубов, – тем приятнее ее будет объезжать! – потом он будто невзначай, осмотрел меня с ног до головы и решил. – Хороша, б…, Платонович даже губами причмокивал, когда рассказывал какова она голая.
– Я думал, меня это не касается, – сказал он вслух. – Мне казалось, что мы с вами друзья и нравимся друг другу.
– Когда, кажется, нужно креститься, – грубо ответила я. – Зовите своих носильщиков и отправляйтесь восвояси.
Трегубов так удивился отпору, что не сразу нашел что ответить. От обиды его лицо стало детским и глупым. В голове проскочило несколько не детских ругательств, но вожделение было так сильно, что он тотчас сладко расплылся мыслью как кисель.
– Чем же я вас так обидел? – плачущим голосом воскликнул он. – Неужели у вас нет сочувствия к бедному страдальцу?
– Когда моего мужа нет дома, я посторонних мужчин не принимаю, – зло, сказала я, подошла к дверям и распахнула их настежь.
В соседней комнате, прижавшись ушами к перегородке, стояли трегубовские лакеи-носильщики. Увидев меня, они отшатнулись от стены и принялись внимательно разглядывать друг друга.
– Уносите своего барина, – приказала я и, не обернувшись, ушла из покоев.
До обеда я в одиночестве гуляла по усадебному парку, и Трегубов больше ко мне никого не подсылал. О том, что барина отвергла жена лекаря, знал уже весь дом, включая гостей. На меня теперь смотрели как на какое-то чудо морское. Понятно, что в моем присутствии, все здешние обитатели думали примерно на одну тему, о Трегубове и нравах Завидова, и я смогла узнать много интересного.
Постепенно я начала понимать, что творится в усадьбе. Нежный Трегубов жил с целым гаремом дальних родственниц и красивых крестьянских девушек. Кого-то, ту же Марью Ивановну, он прельстил обещанием жениться, других подарками, крестьянки служили в доме горничными и получали за сговорчивость мелкие подачки. Вошин воспользовался слабостью товарища, и подстроил его связь с покойной Аграфеной Михайловной. Потом, застав любимого друга в постели со своей «сестрой», потребовал удовлетворения или женитьбы. Боязливый Василий Иванович от дуэли увильнул и вынужден был дать ему обещание жениться на обесчещенной девушке, но как мог, оттягивал свадьбу.
Когда я вернулась в свои покои, там оказалось несколько букетов роз. Правда цветы были уже привядшие, их явно срезали с поломанных кустов, видно из расчета, что, дареному коню в зубы не смотрят. Однако я не сочла, себя достойной такого «щедрого» подарка и выставила цветы в коридор. Весть о новой выходке «лекаревой бабы» тотчас распространилась по дому и к нашим дверям потянулись зрители, удостовериться в очередной неудаче любвеобильного барина.
О чем думал мой неудалый ухажер, я не интересовалась. Мне было не до Трегубова и его переживаний, я все время помнила о муже, и на сердце лежала непонятная тяжесть. Мне казалось, что он попал в трудное положение, ему грозит опасность, а я тут занимаюсь любовными интрижками и ничем не могу ему помочь.
Алеша уехал, не предупредив и, само собой получилось, что первое условие колдуна, немедленно покинуть Завидово, я выполнить не смогла, и теперь у меня осталось два варианта будущего, уехать завтра и тогда меня будет ждать долгая тяжелая жизнь или третий – таинственная неизвестность.
К обеду Василия Ивановича не вынесли и, как уже было заведено, в его отсутствии за столом его домочадцев разносолами не баловали. Родственники и приживалы между собой вели себя крайне осторожно, лишнего не говорили, опасаясь доносов. Здесь все стучали друг на друга барину, и каждый старался перед ним выслужиться. Вокруг меня образовалась пустота. Мужчины боялись даже смотреть в мою сторону, опасаясь ревности Трегубова, женщины завидовали и люто ненавидели. Даже простосердечная Марья Ивановна старательно отводила глаза, ревновала к моему неожиданному успеху у Василия Ивановича.
Я старалась держаться естественно, не привлекать к себе внимание и не поддерживала разговоров о необычных достоинствах Василия Ивановича, с которыми ко мне приставали коварные дамы. После обеда я сразу ушла к себе, заперла дверь и опять попыталась читать. Однако, как и утром, мне сразу же помешали. Правда, теперь явился не управляющий, а пожилая женщина, какая-то дальняя родня Трегубова. Мы с ней встречались за общим столом, даже как-то перекинулись несколькими словами, но кто она и как ее зовут, я не знала.
Гостья еще не открыла рта, а я уже знала, зачем она пришла, и что будет говорить. Тетушка была обычной сводней, и явилась с предложением уступить домогательствам влюбленного барина, причем, за очень небольшую плату.
– А я к тебе, милая Алевтинушка Сергеевна, по очень секретному делу, – улыбаясь фальшивой улыбкой, сообщила она, едва войдя в комнату.
Мне разговаривать с ней не хотелось, она это сразу поняла, но настырно лезла в комнату. Тогда я, преградив ей дорогу, чтобы помешать усесться в кресло, сразу начала теснить сводню к выходу.
– Простите любезнейшая, никаких секретных дел у меня быть не может, я мужняя жена и дела без мужа не веду.
– Ты что, какой еще муж, – залопотала она. – Я тебе такого кавалера нашла, красивого, щедрого…
Дальше она договорить не успела, я вытолкнула ее из комнаты и захлопнула дверь.
После этого еще несколько раз ко мне приходили гости с такими же предложениями, но я больше не открывала, говорила, что у меня болит голова, и я никого не принимаю. Однако к вечеру атмосфера начала сгущаться. Василий Иванович неистовствовал в своей спальне, ругал своих домочадцев и кричал, что если меня не уговорят провести с ним ночь, то он всех их выгонит из своего дома.
Я очень надеялась, что к вечеру Алеша вернется, и страсти вокруг меня утихнут сами собой, однако от него не было ни слуха, ни духа и я, резонно, опасалась, что ночь мне предстоит трудная.
Я не знаю, как назвать чувство Трегубова ко мне, любовь, страсть, уязвленное самолюбие или что-то другое. Получив твердый отказ, Трегубов впал в неистовство. На мое счастье, у него была сломана нога, а то мое положение было бы еще сложнее. Теперь он мог только посылать ко мне парламентеров, а не самостоятельно надоедать своими домогательствами.
Время шло, Алеша с Иваном не возвращались, и к вечеру мой страстный почитатель совсем обезумел. Теперь он придумывал самые невероятные способы, чтобы добиться меня. Больше всех его подстрекал Кузьма Платонович, имевший на меня свои виды. В конце концов, они вдвоем придумали план, похитить меня среди ночи, насильно обесчестить. Потом, если я не соглашусь молчать, убить, приказать слугам зарыть тело в лесу, а мужу сказать, что я сбежала с кем-то из гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42