И в Санкт-Петербург не спешно летишь с крамолой, а приехал тихим ходом по своим делам. Может, пока мы доберемся до столицы, всё и разрешится, и получишь свою Алевтину, или как ее теперь зовут, Амалию, в целости и сохранности.
Признаться, я впервые слышал от предка такие разумные и, главное, длинные речи. Обычно он бывал лаконичен и больше произносил краткие тосты, чем связные фразы.
– Наверное, ты прав, – признал я, глядя на дорогу, по которой со стороны села к нам приближалось изящное ландо, запряженное великолепной вороной лошадью.
– Посмотри, это вероятно местный помещик.
Антон Иванович оглянулся на подъезжающего господина средних лет, весьма благородной наружности.
– Здравствуйте, господа! – произнес тот, приказывая кучеру в ливрее и треугольной шляпе остановиться возле нас. – У вас, как я погляжу, поломка!
– Ось, будь она неладна! – пожаловался Антон Иванович. – Ума не приложу, что теперь делать.
Седой джентльмен сочувственно улыбнулся, вышел из ландо и обошел завалившуюся карету.
– Странно, – удивленно сказал он, – у вас треснула поперечная осевая балка, весьма редкая поломка.
– Тот-то и оно.
– Однако я думаю, особенно беспокоиться не о чем, у нас прекрасный кузнец, он всё мигом починит.
– Будем премного благодарны, – поблагодарил предок, – позвольте представиться, – он назвался сам и отрекомендовал меня: – а это мой родственник, Алексей Григорьевич Крылов, путешествует по собственной надобности.
– Карл Францевич фон Герц, здешний управляющий, – в свою очередь назвался джентльмен. – Буду рад пригласить вас господа, пока идет ремонт, погостить в нашем имении. Графиня Закраевская нынче больна, но гостям у нас всегда рады.
– Удобно ли беспокоить больную? – засмущался Антон Иванович.
– Изрядно удобно, у нас для приезжих заведены особые флигеля, так что никакого беспокойства графине не будет.
Карл Францевич говорил по-русски чисто, и только узнав по имени о его иностранном происхождении, я обратил внимание на то, что небольшой акцент у него всё-таки был.
– Вы обмолвились, что графиня больна? – светски вежливо поинтересовался гвардейский поручик.
– Очень больна, – подтвердил управляющий. – Я послал нарочного в Петербург за доктором Фишем, да того всё нет. Опасаемся за жизнь ее сиятельства.
– Здесь мы можем помочь, Алексей Григорьевич изрядный лекарь, – похвастался предок.
– Неужто! – обрадовался Карл Францевич. – Очень рад, что у нас в России появились собственные доктора! Графиню Закраевскую пользовали самые известные доктора! Жаль только никто уже не в силах ей помочь.
– Алексей в силах, – уверил управляющего предок. – Он по этой части мастак!
– Выбор доктора серьезный шаг, у каждого лекаря есть своя метода. Вы, господин Крылов, чем лечите больных? – спросил он меня.
– Руки он накладывает! – ответил за меня поручик. – И, представьте, помогает.
– О, тогда конечно, – вежливо удивился немец. – Может быть, вы поможете графине?
– Конечно, чем возможно – помогу, – пообещал я.
– Тогда, господа, поедемте сразу, а про карету не извольте беспокоиться, я распоряжусь.
Фон Герц сел в свое ландо, мы с предком в коляску и направились в поместье.
– Ты зря меня втянул в лечение, – упрекнул я Антона Ивановича, – может быть у старухи что-нибудь серьезное. У меня же кроме рук никаких лекарств нет.
– Ты и руками вылечишь любо-дорого. К тому же думаю, что доктор Фиш в такую глушь всё равно не приедет – он самый дорогой доктор в Питере, к нему и там попасть невозможно.
Мы въехали в село. Было оно, по нынешним понятиям, велико и, что удивительно, с мощеной тесаным песчаником дорогой! Такого великолепия я пока еще не видел. Избы также были вполне приличные и построены по плану, стояли на равном расстоянии друг от друга вдоль дороги. К тому же почти все были с небольшими палисадниками. В центре села высилась каменная церковь, как я уже отмечал, была она пятикупольной, с отдельно стоящей колокольней. Такому нарядному храму мог позавидовать иной город.
– Не знаешь, кто эта Закраевская? – спросил я предка.
– Не знаю, про дворянский род Закревских слышал, есть еще поляк Игнатий Закржевский, тот бунтовал в Варшаве, а графов Закраевских не встречал.
– Видимо, графиня богачка, посмотри какое у нее большое село!
– Пожалуй, что богата, если в управляющих держит барона.
Наконец мы проехали само село и оказались в аллее из молодых вязов, в конце которой угадывалась усадьба. Дорога здесь была еще лучше, чем в селе, гладкая и чистая.
Карл Францевич изредка оглядывался на нас через плечо из своего ландо и приветливо улыбался. Аллея окончилась красивыми чугунными воротами не многим скромнее, чем при входе в Летний сад. По их бокам стояли сторожевые башенки, но не по русской моде в виде кирпичных цилиндров, венчанных богатырскими шлемами, а в европейском, готическом стиле со многими архитектурными излишествами, вроде орнаментной резьбы по камню и горельефов из жизни античных героев.
Всё это содержалось в превосходном состоянии и не производило впечатления понтов недавних нуворишей.
– Затейливая, видать, старуха эта Закраевская! – уважительно сказал Антон Иванович. – По-царски живет.
Мы проехали мимо вставших на караул привратников, одетых в лиловые кафтаны с золотыми позументами, в начищенных медных шлемах.
– Ну, выдаете, романтики! – с восхищением сказал я.
– Ты, что имеешь в виду? – подозрительно спросил предок, неодобрительно относящийся к моему ироничному отношению к его галантной эпохе.
– Скажи, зачем в провинции, в глуши, в пустых воротах ставить разодетых часовых?! Хорошо, что еще без алебард или шашек «на караул». Тоже мне, мавзолей!
– Что за мавзолей? Из семи чудес света? – проигнорировав мой вопрос, поинтересовался Антон Иванович.
– Причем тут чудеса света? – не понял я. – А, ты о мавзолее. Я имел в виду другой мавзолей, не гробницу царя Мавзола, а новый, в Москве, в котором лежат нетленные мощи нашего бывшего вождя.
– Значит, и у вас есть в душе вера! – обрадовался поручик. – А то мне сдавалось, что вы совсем от Бога отошли.
– Это другого рода мощи, и вождь не христианин, а пророк и основатель другой религии.
– Сложно говоришь, загадками. Мощи они и есть мощи.
Продолжить диспут о мощах и святынях нам не удалось, ландо свернуло на боковую аллею, и мы подъехали за ним к господскому дому. Был он, учитывая другие признаки богатства старухи, не очень велик, хотя и прекрасно смотрелся, удачно вписываясь в густую дубовую рощу. Ландо остановилось у крыльца отделанного мраморными плитами. Карл Францевич вышел из экипажа и, сняв шляпу, ждал, пока мы подъедем.
– Может быть, не стоит сразу беспокоить хозяйку? – спросил я. – Тем более что мне еще нужно умыться с дороги.
– Графиня живет не здесь, – успокоил меня фон Герц, – это апартаменты для гостей.
– Да-а-а, – только и нашелся протянуть я, воображая, что собой представляет дом хозяйки, если гостей селят в такие хоромы.
Только мы вышли из экипажа, как из дома выбежала толпа слуг и выстроилась двумя шеренгами перед входом. Одеты они были не так, как дворня других помещиков, у которых я побывал, кто в крестьянское платье, кто в дареные обноски с барского плеча, эти все были в одинаковых лиловых ливреях с позументами и вышитым графским гербом на спинах. Герб у Закраевских был красочный: сверху рыцарский шлем с перьями, под ним корона с девятью зубцами, расположенная над геральдическим щитом с венком и перекрещенными шпагами.
Этот щит с двух сторон поддерживали стоящие на задних лапах львы. В геральдических символах я не разбирался, потому понять, за какие заслуги Закраевские получили титул, не мог.
– Пожалуйте в дом, – любезно пригласил нас управляющий, и мы через коридор стоящих навытяжку слуг прошли в апартаменты. Гостевой флигель внутри оказался еще богаче, чем снаружи. Персидские ковры на полах, на стенах итальянская пейзажная живопись в роскошных рамах. В моих «покоях», состоящих из нескольких комнат, тянущихся анфиладой, прекрасная мебель, мягкие диваны и прочие атрибуты достойной жизни.
Едва я осмотрелся, как, вежливо постучавшись, в гостиную вошел лакей в напудренном парике и «испросил» приказаний. Я попросил принести воды умыться и щетку почистить запылившееся в дороге платье. Буквально через три четверти минуты, как будто приказа ждали за дверями, слуги внесли фаянсовую чашу с водой, кувшины, бадейки и умывальные принадлежности.
Короче говоря, обслуживание здесь было по высшему разряду, такое, когда не чувствуется никакого напряжения и давления со стороны обслуги. Наоборот, казалось, что тебе с удовольствием помогают, а не делают, как это обычно бывает, через силу большое одолжение.
Пока, с помощью двух лакеев я совершал – иначе назвать этот ритуал нельзя – «торжественное омовение», моя скромная потрепанная одежда была приведена в идеальное состояние. Осталось только качать от восхищения головой, при каждом проявлении такой искренней, просто материнской заботы о приезжих.
Глава третья
В покои графини Карл Францевич меня пригласил только во второй половине дня. До этого мы с Антоном Ивановичем играли на бильярде, гуляли по «регулярному», как тогда говорили, парку. Дорожки его были вымощены изразцами и мозаикой, в разных местах располагались скульптурные фигуры людей, зверей и птиц. Всюду царила доведенная до щепетильности чистота.
Однако во всём этом, на мой взгляд, не было цельного художественного завершения.
Такого богатого имения, принадлежащего частному лицу, не видел не только я, у которого был незначительный опыт общения с русскими барами, но и офицер аристократического лейб гвардейского полка.
После обеда мы сидели в курительной, наслаждались ароматным греческим табаком и неспешно беседовали.
– Сколько же у старухи душ крестьян! – восхищался Антон Иванович после обсуждения очередного чуда роскоши, увиденного нами. – Никак не меньше тридцати тысяч! Да, брат, есть еще на Руси богатые люди! Удивительно, что я никогда о ней не слышал!
– Меня удивляет другое, где она нашла таких специалистов по оранжереям и парковому дизайну!
– Что мне внучек в тебе не нравится, – перебил меня Антон Иванович, – иноземных языков ты толком не знаешь, а по-русски говоришь так заковыристо, что тебя не всякий поймет. Нет, чтобы говорить по простоте, не можешь по-французски, так хотя бы на простом русском. Ты же всё время неизвестно зачем в речь непонятные слова вставляешь!
– Извини, дедуля, ничего не могу с собой поделать. Сложно в разговоре подбирать каждое слово. За двести лет язык так переменился, что не всегда знаешь, какие слова вы употребляете, какие нет. Дизайн – это значит оформление. Можно сказать: «специалист по оформлению парка»?
– Можно сказать по-человечески, чтобы любому было понятно: садовник!
Мы оба засмеялись очевидной простоте решения.
– Ладно, давай еще по маленькой, а то за мной скоро придет управляющий – поведет к больной, – предложил я, перехватывая взгляд Антона Ивановича на буфетный стол, заставленный бутылками самой экзотической формы.
Однако выпить по последней нам не пришлось, появился фон Герц с сообщением, что графиня проснулась и, если мне угодно, он может меня к ней проводить. Мне было «угодно» и, не откладывая дела, мы с Карлом Францевичем пошли в господские покои.
Вопреки предположениям, дворец, который мы с предком видели издалека и не смогли толком рассмотреть, оказался не таким великолепным, как нам представлялось. Конечно, просто большим домом назвать его было уже нельзя, скорее небольшим дворцом. Четкость и геометризм форм, логичность планировки, сочетание гладкой стены с ордером и сдержанным декором, основными чертами классицизма в архитектуре, делали здание величественным и изысканно-элегантным.
Управляющий, миновав парадный вход, подвел меня к боковому, ведущему, по его словам, прямо в покои графини. Мы вошли через мягко открывшуюся дверь и поднялись на второй этаж по белоснежным ступеням лестницы, инкрустированным черными символами, напоминающими какие-то кабалистические знаки.
– Это что за порода мрамора? – спросил я фон Герца, чтобы сделать ему приятное.
– Пентелеконский, – ответил он. – Алексей Григорьевич, умоляю, будьте осторожны и внимательны, Зинаида Николаевна очень слаба, и рокового кризиса можно ждать каждую минуту.
– Графиню зовут Зинаида Николаевна? – переспросил я, впервые услышав имя и отчество Закраевской.
– Точно так, – подтвердил управляющий. Дойдя до второго этажа, мы остановились перед лимонного цвета дверью украшенной тончайшей резьбой.
– Дальше я не пойду, чтобы не беспокоить страдалицу. В будуаре вас встретит камеристка, она предупреждена.
Франц Карлович открыл дверь и, пропустив меня внутрь, осторожно прикрыл ее за моей спиной. В комнате, в бархатном кресле, у задернутого гардиной окна сидела молодая бледная девушка с припухшими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42