Я запер овощную корзину в шкаф и спустился в столовую к ленчу.
Я умял целый голубиный пирог и запил его огромной кружкой эля.
Райнальди закрыл бы глаза и содрогнулся.
Рейчел не дождалась меня, о чем сообщила в оставленной для меня записке, и, думая, что я вернусь не скоро, ушла в свою комнату. Пожалуй, я впервые не пожалел о ее отсутствии. Едва ли мне удалось бы скрыть свою радость, смешанную с чувством вины. Проглотив последний кусок, я снова вышел из дома и отправился в Пелин, теперь уже верхом. В кармане у меня лежал документ, который мистер Треуин, как и обещал, прислал с нарочным. Завещание Эмброза я тоже взял с собой. Мне предстоял разговор куда более трудный, чем утром, но тем не менее я был полон отваги.
Крестного я застал в кабинете.
– Ну, Филипп, – сказал он, – хоть я и опережаю события на несколько часов, но не важно. Позволь мне поздравить тебя с днем рождения.
– Благодарю вас, – ответил я. – Со своей стороны, я хочу поблагодарить вас за вашу любовь ко мне и к Эмброзу и за опеку надо мной в течение последних лет…
– …Которая, – улыбнулся он, – завтра заканчивается.
– Да, – сказал я, – или, точнее, сегодня в полночь. И поскольку я не решусь нарушить ваш сон в столь поздний час, то хочу, чтобы вы засвидетельствовали мою подпись на документе, который я желаю подписать и который вступит в силу именно в полночь.
– Хм! – Он протянул руку за очками. – Документ… какой документ?
Я вынул из нагрудного кармана завещание Эмброза.
– Мне бы хотелось, – сказал я, – чтобы вы сперва прочли это. Мне отдали его по доброй воле, но после долгих споров и препирательств. Я давно подозревал о существовании этой бумаги. Вот она.
Я передал крестному завещание. Он водрузил на нос очки и прочел его от начала до конца.
– Здесь есть дата, – сказал он, – но нет подписи.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но это рука Эмброза, не так ли?
– О да, – согласился он, – несомненно. Но я не понимаю, почему… почему он не подписал его и не прислал мне? Я ожидал именно такого завещания с первых дней его женитьбы и говорил тебе об этом.
– Эмброз подписал бы его, – сказал я, – если бы не болезнь и надежда вскоре вернуться домой и отдать его вам лично. Это я знаю точно.
Крестный положил завещание на стол.
– Так-так, – сказал он. – Подобное случалось и в других семьях. Как это ни прискорбно для вдовы, но мы не можем сделать для нее больше того, что уже сделали. Без подписи завещание не имеет юридической силы.
– Знаю, – сказал я, – она и не ждала ничего другого. Как я только что сказал, лишь после долгих уговоров мне удалось получить от нее эту бумагу. Я должен вернуть ее, но вот копия.
Я положил завещание в карман и подал крестному снятую мною копию.
– В чем дело? – спросил он. – Обнаружилось еще что-нибудь?
– Нет, – ответил я, – но совесть говорит мне, что я пользуюсь тем, что мне не принадлежит. Вот и все. Эмброз намеревался подписать завещание, но смерть, вернее, болезнь помешала ему. Я хочу, чтобы вы прочли документ, который я подготовил.
И я протянул ему бумагу, составленную Треуином в Бодмине. Крестный читал медленно, внимательно; лицо его делалось все серьезнее. Прошло некоторое время, прежде чем он снял очки и посмотрел на меня.
– Твоей кузине Рейчел известно про этот документ? – спросил он.
– Ровным счетом ничего, – ответил я. – Никогда ни словом, ни намеком она не обмолвилась о том, что я написал здесь и что намерен выполнить. Она и не подозревает о моем плане. Ей неизвестно даже то, что я у вас и что я показал вам завещание Эмброза. Как несколько недель назад вы слышали от нее самой, она намерена вскоре уехать в Лондон.
Не сводя с меня глаз, крестный сел за стол.
– Ты твердо решил поступить именно так? – спросил он.
– Я решил твердо, – ответил я.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что подобный шаг может привести к злоупотреблениям с ее стороны? У тебя нет никакой гарантии, что имущество, которое со временем должно перейти к тебе и твоим наследникам, не будет растрачено.
– Да, я готов пойти на риск, – сказал я.
Он покачал головой и вздохнул. Затем встал со стула, выглянул в окно и снова сел.
– Ее советчик, синьор Райнальди, знает про этот документ? – спросил он.
– Разумеется, нет, – ответил я.
– Жаль, что ты не сказал мне о нем раньше, Филипп. Я мог бы обсудить его с Райнальди. Он показался мне здравомыслящим человеком. В тот вечер я имел с ним продолжительную беседу и даже поделился беспокойством по поводу превышения твоей кузиной кредита. Он признал, что она всегда отличалась таким недостатком, как расточительность. Из-за этого у нее были недоразумения не только с Эмброзом, но и с первым мужем. Он дал мне понять, что он, синьор Райнальди, – единственный, кто знает, как с ней обходиться.
– Мне наплевать на то, что он считает правильным. Этот человек меня раздражает, и я уверен, что он использовал приведенный вами аргумент в собственных целях. Он надеется заманить ее обратно во Флоренцию.
Крестный все так же пристально смотрел на меня.
– Филипп, – сказал он, – извини, что я задаю тебе этот вопрос, он, конечно, очень личный, но я знаю тебя с рождения. Ты совсем потерял голову из-за своей кузины Рейчел?
Я чувствовал, что у меня горят щеки, но взгляд не отвел.
– Не понимаю, что вы хотите сказать. «Потерял голову» – несерьезное и крайне некрасивое выражение. Я уважаю и чту мою кузину Рейчел более, чем кого-либо другого.
– Я хотел поговорить с тобой раньше, – сказал крестный. – Видишь ли, ходит много разговоров о том, что она слишком долго гостит в твоем доме.
Скажу больше: во всем графстве поговаривают еще кое о чем.
– Пусть поговаривают, – сказал я. – Послезавтра у них появится новая пища для разговоров. Передача имения и состояния едва ли останется незамеченной.
– Если у твоей кузины Рейчел есть хоть капля здравого смысла, – сказал он, – и она не желает утратить уважения к самой себе, то либо она уедет в Лондон, либо попросит тебя переехать жить в другое место. Нынешнее положение более чем двусмысленно и не на пользу ни ей, ни тебе.
Я промолчал. Для меня имело значение только одно: чтобы он заверил документ.
– В конце концов, – продолжал крестный, – есть только один способ избежать сплетен. А заодно, согласно этому документу, и передачи собственности. Ей надо снова выйти замуж.
– Думаю, что это исключено, – сказал я.
– Полагаю, – сказал он, – ты не подумываешь о том, чтобы самому сделать ей предложение?
Краска снова бросилась мне в лицо.
– Я не осмелился бы, – сказал я, – да и она не приняла бы моего предложения.
– Не нравится мне все это, Филипп, – сказал крестный. – Лучше бы ей было вовсе не приезжать в Англию. Впрочем, жалеть поздно. Что ж, подписывай.
И бери на себя последствия своих действий.
Я схватил перо и поставил под документом свое имя.
– Есть женщины, Филипп, – сказал крестный, – возможно, вполне достойные, хорошие женщины, которые не по своей воле творят беду. Чего бы они ни коснулись, все оборачивается трагедией. Не знаю, зачем я тебе говорю это, но чувствую, что должен сказать.
И он засвидетельствовал мою подпись под длинным бумажным свитком.
– Полагаю, ты не станешь дожидаться Луизы? – спросил он.
– Думаю, что нет, – ответил я и, смягчившись, добавил:
– Если завтра вы оба свободны, почему бы вам не приехать к обеду и не выпить за мое здоровье по случаю дня рождения?
Немного помолчав, он сказал:
– Не уверен, что мы будем свободны. Во всяком случае, к полудню я тебя извещу.
Я понял, что он не хочет приезжать к нам, но ему неудобно сразу отказаться от моего приглашения. К передаче наследства он отнесся спокойнее, чем я ожидал. Не было упреков, бесконечных лекций, увещеваний; наверное, он слишком хорошо знал меня, чтобы вообразить, будто они возымеют хоть какое-нибудь действие. По сдержанности и серьезному виду крестного я понял, насколько он огорчен и взволнован. Я был рад, что ни один из нас не упомянул про драгоценности. Известие о том, что они спрятаны в овощной корзине у меня в шкафу, могло бы послужить последней каплей.
Я возвращался домой, вспоминая, в каком отличном настроении я проделал этот же путь после посещения стряпчего Треуина в Бодмине, чтобы по прибытии обнаружить в собственном доме свалившегося мне на голову Райнальди. Теперь такая встреча мне не грозит.
За три последние недели в наши края пришла настоящая весна, и было тепло, как в конце мая. Подобно всем предсказателям погоды, мои арендаторы покачивали головой и предрекали беду: поздние заморозки побьют почки в цвету, погубят зерновые под поверхностью сохнущей почвы. Но в тот последний мартовский день меня не потревожили бы ни голод, ни потоп, ни землетрясение.
Солнце садилось за западной бухтой, зажигая пламенем безмятежное небо, погружая во тьму водную гладь, и округлый лик почти полной луны вставал над восточными холмами. Должно быть, подумал я, именно так сильно охмелевший человек ощущает свое абсолютное слияние с быстротекущим временем. Я видел все не сквозь дымку, а предельно четко, как видят все вокруг одурманенные люди. Парк встретил меня очарованием волшебной сказки; и даже коровы, которые брели вниз по склону холма, чтобы напиться из своих корыт у пруда, казались зачарованными зверьми и одушевляли окружающую меня красоту. Я видел голубоватый дым, вьющийся из труб дома и конюшни, слышал стук ведер на дворе, смех людей, собачий лай; но эти картины и звуки, давно знакомые и любимые, близкие с детства, обрели теперь новое очарование.
В полдень я слишком плотно поел, чтобы проголодаться, но чувствовал сильную жажду и напился холодной, прозрачной воды из колодца на заднем дворе дома. Я шутил с молодыми слугами, пока они запирали дверь на засовы и закрывали ставни. Они знали, что завтра у меня день рождения, и вполголоса сообщили мне, что Сиком в глубокой тайне заказал для меня свой портрет, который, по его словам, я повешу в холле среди портретов моих предков. Я дал им торжественное обещание, что так и сделаю. Все трое о чем-то пошептались в углу, скрылись в людской и вскоре вернулись с небольшим пакетом. Молодой Джон подал его мне и сказал:
– Вот это, мистер Филипп, сэр, вам от нас. До завтра нам не утерпеть.
Это был ящичек с трубками. Наверное, он стоил месячного заработка всех троих. Я пожал им руки, похлопал по спине и самым серьезным тоном заявил, что собирался купить именно такой в Бодмине или в Труро. В их глазах зажегся восторг, и, глядя на них, я едва не расплакался, как последний идиот. Я не курил никаких трубок, кроме той, что Эмброз подарил мне на семнадцатилетие, но, чтобы не разочаровывать славных малых, решил в будущем обязательно курить их трубки.
Я принял ванну и переоделся. Рейчел ждала меня в столовой.
– По-моему, вы что-то затеваете. Я предчувствую недоброе, – сразу сказала она. – Вас целый день не было дома. Чем вы занимались?
– А вот это, миссис Эшли, вас не касается, – ответил я.
– Вас не видели с самого утра, – настаивала она. – Я пришла домой к ленчу и осталась без компаньона.
– Надо было пойти к Тамлину, – заметил я. – Его жена отлично готовит и угостила бы вас на славу.
– Вы ездили в город?
– О да, я ездил в город.
– Встретили кого-нибудь из наших знакомых?
– О да! – Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. – Я встретил миссис Паско и ее девиц. Они были потрясены моим видом.
– Почему же?
– Потому что я нес на плече корзину и сказал им, что торгую овощами.
– Вы говорили правду или перед тем заглянули в «Розу и Корону» выпить сидра?
– И правду не говорил, и в «Розу и Корону» не заглядывал.
– Тогда в чем же дело?
Я не ответил. Просто сидел на стуле и улыбался.
– После обеда, – наконец сказал я, – когда взойдет луна, я, пожалуй, схожу искупаться. Нынче вечером я ощущаю в себе всю энергию мира, все его безумие.
Она серьезно посмотрела на меня поверх бокала с вином:
– Если вы желаете провести свой день рождения в постели с припарками на груди, через каждый час пить черносмородиновый отвар и иметь при себе сиделку, предупреждаю: ею буду не я, а Сиком. Идите и купайтесь. Я не стану вас останавливать.
Я вытянул руки над головой и, блаженно вздохнув, попросил разрешения закурить трубку, каковое и получил.
– Взгляните, – сказал я, доставая ящичек с трубками, – что подарили мне наши молодцы. Они не могли дождаться утра.
– Вы такой же большой ребенок, как они, – сказала Рейчел и добавила полушепотом:
– Вы еще не знаете, что припас для вас Сиком!
– А вот и знаю! – прошептал я в ответ. – И польщен сверх меры. Вы его видели?
Она кивнула:
– Он великолепен! Лучший сюртук, зеленый, нижняя губа и все прочее.
Писал зять Сикома из Бата.
Отобедав, мы перешли в библиотеку. Я не преувеличивал, говоря, что ощущаю всю энергию мира. Я не мог спокойно сидеть на стуле, все во мне ликовало, и я мечтал лишь об одном: чтобы ночь поскорее прошла и наступил день.
– Филипп, – не выдержала Рейчел, – умоляю вас, пойдите прогуляйтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Я умял целый голубиный пирог и запил его огромной кружкой эля.
Райнальди закрыл бы глаза и содрогнулся.
Рейчел не дождалась меня, о чем сообщила в оставленной для меня записке, и, думая, что я вернусь не скоро, ушла в свою комнату. Пожалуй, я впервые не пожалел о ее отсутствии. Едва ли мне удалось бы скрыть свою радость, смешанную с чувством вины. Проглотив последний кусок, я снова вышел из дома и отправился в Пелин, теперь уже верхом. В кармане у меня лежал документ, который мистер Треуин, как и обещал, прислал с нарочным. Завещание Эмброза я тоже взял с собой. Мне предстоял разговор куда более трудный, чем утром, но тем не менее я был полон отваги.
Крестного я застал в кабинете.
– Ну, Филипп, – сказал он, – хоть я и опережаю события на несколько часов, но не важно. Позволь мне поздравить тебя с днем рождения.
– Благодарю вас, – ответил я. – Со своей стороны, я хочу поблагодарить вас за вашу любовь ко мне и к Эмброзу и за опеку надо мной в течение последних лет…
– …Которая, – улыбнулся он, – завтра заканчивается.
– Да, – сказал я, – или, точнее, сегодня в полночь. И поскольку я не решусь нарушить ваш сон в столь поздний час, то хочу, чтобы вы засвидетельствовали мою подпись на документе, который я желаю подписать и который вступит в силу именно в полночь.
– Хм! – Он протянул руку за очками. – Документ… какой документ?
Я вынул из нагрудного кармана завещание Эмброза.
– Мне бы хотелось, – сказал я, – чтобы вы сперва прочли это. Мне отдали его по доброй воле, но после долгих споров и препирательств. Я давно подозревал о существовании этой бумаги. Вот она.
Я передал крестному завещание. Он водрузил на нос очки и прочел его от начала до конца.
– Здесь есть дата, – сказал он, – но нет подписи.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но это рука Эмброза, не так ли?
– О да, – согласился он, – несомненно. Но я не понимаю, почему… почему он не подписал его и не прислал мне? Я ожидал именно такого завещания с первых дней его женитьбы и говорил тебе об этом.
– Эмброз подписал бы его, – сказал я, – если бы не болезнь и надежда вскоре вернуться домой и отдать его вам лично. Это я знаю точно.
Крестный положил завещание на стол.
– Так-так, – сказал он. – Подобное случалось и в других семьях. Как это ни прискорбно для вдовы, но мы не можем сделать для нее больше того, что уже сделали. Без подписи завещание не имеет юридической силы.
– Знаю, – сказал я, – она и не ждала ничего другого. Как я только что сказал, лишь после долгих уговоров мне удалось получить от нее эту бумагу. Я должен вернуть ее, но вот копия.
Я положил завещание в карман и подал крестному снятую мною копию.
– В чем дело? – спросил он. – Обнаружилось еще что-нибудь?
– Нет, – ответил я, – но совесть говорит мне, что я пользуюсь тем, что мне не принадлежит. Вот и все. Эмброз намеревался подписать завещание, но смерть, вернее, болезнь помешала ему. Я хочу, чтобы вы прочли документ, который я подготовил.
И я протянул ему бумагу, составленную Треуином в Бодмине. Крестный читал медленно, внимательно; лицо его делалось все серьезнее. Прошло некоторое время, прежде чем он снял очки и посмотрел на меня.
– Твоей кузине Рейчел известно про этот документ? – спросил он.
– Ровным счетом ничего, – ответил я. – Никогда ни словом, ни намеком она не обмолвилась о том, что я написал здесь и что намерен выполнить. Она и не подозревает о моем плане. Ей неизвестно даже то, что я у вас и что я показал вам завещание Эмброза. Как несколько недель назад вы слышали от нее самой, она намерена вскоре уехать в Лондон.
Не сводя с меня глаз, крестный сел за стол.
– Ты твердо решил поступить именно так? – спросил он.
– Я решил твердо, – ответил я.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что подобный шаг может привести к злоупотреблениям с ее стороны? У тебя нет никакой гарантии, что имущество, которое со временем должно перейти к тебе и твоим наследникам, не будет растрачено.
– Да, я готов пойти на риск, – сказал я.
Он покачал головой и вздохнул. Затем встал со стула, выглянул в окно и снова сел.
– Ее советчик, синьор Райнальди, знает про этот документ? – спросил он.
– Разумеется, нет, – ответил я.
– Жаль, что ты не сказал мне о нем раньше, Филипп. Я мог бы обсудить его с Райнальди. Он показался мне здравомыслящим человеком. В тот вечер я имел с ним продолжительную беседу и даже поделился беспокойством по поводу превышения твоей кузиной кредита. Он признал, что она всегда отличалась таким недостатком, как расточительность. Из-за этого у нее были недоразумения не только с Эмброзом, но и с первым мужем. Он дал мне понять, что он, синьор Райнальди, – единственный, кто знает, как с ней обходиться.
– Мне наплевать на то, что он считает правильным. Этот человек меня раздражает, и я уверен, что он использовал приведенный вами аргумент в собственных целях. Он надеется заманить ее обратно во Флоренцию.
Крестный все так же пристально смотрел на меня.
– Филипп, – сказал он, – извини, что я задаю тебе этот вопрос, он, конечно, очень личный, но я знаю тебя с рождения. Ты совсем потерял голову из-за своей кузины Рейчел?
Я чувствовал, что у меня горят щеки, но взгляд не отвел.
– Не понимаю, что вы хотите сказать. «Потерял голову» – несерьезное и крайне некрасивое выражение. Я уважаю и чту мою кузину Рейчел более, чем кого-либо другого.
– Я хотел поговорить с тобой раньше, – сказал крестный. – Видишь ли, ходит много разговоров о том, что она слишком долго гостит в твоем доме.
Скажу больше: во всем графстве поговаривают еще кое о чем.
– Пусть поговаривают, – сказал я. – Послезавтра у них появится новая пища для разговоров. Передача имения и состояния едва ли останется незамеченной.
– Если у твоей кузины Рейчел есть хоть капля здравого смысла, – сказал он, – и она не желает утратить уважения к самой себе, то либо она уедет в Лондон, либо попросит тебя переехать жить в другое место. Нынешнее положение более чем двусмысленно и не на пользу ни ей, ни тебе.
Я промолчал. Для меня имело значение только одно: чтобы он заверил документ.
– В конце концов, – продолжал крестный, – есть только один способ избежать сплетен. А заодно, согласно этому документу, и передачи собственности. Ей надо снова выйти замуж.
– Думаю, что это исключено, – сказал я.
– Полагаю, – сказал он, – ты не подумываешь о том, чтобы самому сделать ей предложение?
Краска снова бросилась мне в лицо.
– Я не осмелился бы, – сказал я, – да и она не приняла бы моего предложения.
– Не нравится мне все это, Филипп, – сказал крестный. – Лучше бы ей было вовсе не приезжать в Англию. Впрочем, жалеть поздно. Что ж, подписывай.
И бери на себя последствия своих действий.
Я схватил перо и поставил под документом свое имя.
– Есть женщины, Филипп, – сказал крестный, – возможно, вполне достойные, хорошие женщины, которые не по своей воле творят беду. Чего бы они ни коснулись, все оборачивается трагедией. Не знаю, зачем я тебе говорю это, но чувствую, что должен сказать.
И он засвидетельствовал мою подпись под длинным бумажным свитком.
– Полагаю, ты не станешь дожидаться Луизы? – спросил он.
– Думаю, что нет, – ответил я и, смягчившись, добавил:
– Если завтра вы оба свободны, почему бы вам не приехать к обеду и не выпить за мое здоровье по случаю дня рождения?
Немного помолчав, он сказал:
– Не уверен, что мы будем свободны. Во всяком случае, к полудню я тебя извещу.
Я понял, что он не хочет приезжать к нам, но ему неудобно сразу отказаться от моего приглашения. К передаче наследства он отнесся спокойнее, чем я ожидал. Не было упреков, бесконечных лекций, увещеваний; наверное, он слишком хорошо знал меня, чтобы вообразить, будто они возымеют хоть какое-нибудь действие. По сдержанности и серьезному виду крестного я понял, насколько он огорчен и взволнован. Я был рад, что ни один из нас не упомянул про драгоценности. Известие о том, что они спрятаны в овощной корзине у меня в шкафу, могло бы послужить последней каплей.
Я возвращался домой, вспоминая, в каком отличном настроении я проделал этот же путь после посещения стряпчего Треуина в Бодмине, чтобы по прибытии обнаружить в собственном доме свалившегося мне на голову Райнальди. Теперь такая встреча мне не грозит.
За три последние недели в наши края пришла настоящая весна, и было тепло, как в конце мая. Подобно всем предсказателям погоды, мои арендаторы покачивали головой и предрекали беду: поздние заморозки побьют почки в цвету, погубят зерновые под поверхностью сохнущей почвы. Но в тот последний мартовский день меня не потревожили бы ни голод, ни потоп, ни землетрясение.
Солнце садилось за западной бухтой, зажигая пламенем безмятежное небо, погружая во тьму водную гладь, и округлый лик почти полной луны вставал над восточными холмами. Должно быть, подумал я, именно так сильно охмелевший человек ощущает свое абсолютное слияние с быстротекущим временем. Я видел все не сквозь дымку, а предельно четко, как видят все вокруг одурманенные люди. Парк встретил меня очарованием волшебной сказки; и даже коровы, которые брели вниз по склону холма, чтобы напиться из своих корыт у пруда, казались зачарованными зверьми и одушевляли окружающую меня красоту. Я видел голубоватый дым, вьющийся из труб дома и конюшни, слышал стук ведер на дворе, смех людей, собачий лай; но эти картины и звуки, давно знакомые и любимые, близкие с детства, обрели теперь новое очарование.
В полдень я слишком плотно поел, чтобы проголодаться, но чувствовал сильную жажду и напился холодной, прозрачной воды из колодца на заднем дворе дома. Я шутил с молодыми слугами, пока они запирали дверь на засовы и закрывали ставни. Они знали, что завтра у меня день рождения, и вполголоса сообщили мне, что Сиком в глубокой тайне заказал для меня свой портрет, который, по его словам, я повешу в холле среди портретов моих предков. Я дал им торжественное обещание, что так и сделаю. Все трое о чем-то пошептались в углу, скрылись в людской и вскоре вернулись с небольшим пакетом. Молодой Джон подал его мне и сказал:
– Вот это, мистер Филипп, сэр, вам от нас. До завтра нам не утерпеть.
Это был ящичек с трубками. Наверное, он стоил месячного заработка всех троих. Я пожал им руки, похлопал по спине и самым серьезным тоном заявил, что собирался купить именно такой в Бодмине или в Труро. В их глазах зажегся восторг, и, глядя на них, я едва не расплакался, как последний идиот. Я не курил никаких трубок, кроме той, что Эмброз подарил мне на семнадцатилетие, но, чтобы не разочаровывать славных малых, решил в будущем обязательно курить их трубки.
Я принял ванну и переоделся. Рейчел ждала меня в столовой.
– По-моему, вы что-то затеваете. Я предчувствую недоброе, – сразу сказала она. – Вас целый день не было дома. Чем вы занимались?
– А вот это, миссис Эшли, вас не касается, – ответил я.
– Вас не видели с самого утра, – настаивала она. – Я пришла домой к ленчу и осталась без компаньона.
– Надо было пойти к Тамлину, – заметил я. – Его жена отлично готовит и угостила бы вас на славу.
– Вы ездили в город?
– О да, я ездил в город.
– Встретили кого-нибудь из наших знакомых?
– О да! – Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. – Я встретил миссис Паско и ее девиц. Они были потрясены моим видом.
– Почему же?
– Потому что я нес на плече корзину и сказал им, что торгую овощами.
– Вы говорили правду или перед тем заглянули в «Розу и Корону» выпить сидра?
– И правду не говорил, и в «Розу и Корону» не заглядывал.
– Тогда в чем же дело?
Я не ответил. Просто сидел на стуле и улыбался.
– После обеда, – наконец сказал я, – когда взойдет луна, я, пожалуй, схожу искупаться. Нынче вечером я ощущаю в себе всю энергию мира, все его безумие.
Она серьезно посмотрела на меня поверх бокала с вином:
– Если вы желаете провести свой день рождения в постели с припарками на груди, через каждый час пить черносмородиновый отвар и иметь при себе сиделку, предупреждаю: ею буду не я, а Сиком. Идите и купайтесь. Я не стану вас останавливать.
Я вытянул руки над головой и, блаженно вздохнув, попросил разрешения закурить трубку, каковое и получил.
– Взгляните, – сказал я, доставая ящичек с трубками, – что подарили мне наши молодцы. Они не могли дождаться утра.
– Вы такой же большой ребенок, как они, – сказала Рейчел и добавила полушепотом:
– Вы еще не знаете, что припас для вас Сиком!
– А вот и знаю! – прошептал я в ответ. – И польщен сверх меры. Вы его видели?
Она кивнула:
– Он великолепен! Лучший сюртук, зеленый, нижняя губа и все прочее.
Писал зять Сикома из Бата.
Отобедав, мы перешли в библиотеку. Я не преувеличивал, говоря, что ощущаю всю энергию мира. Я не мог спокойно сидеть на стуле, все во мне ликовало, и я мечтал лишь об одном: чтобы ночь поскорее прошла и наступил день.
– Филипп, – не выдержала Рейчел, – умоляю вас, пойдите прогуляйтесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49