Дома стояли так тесно прижавшись друг к другу, что во многих местах можно было, протянув руки, коснуться шершавых и неровных дощатых стен по обе стороны проулка. Лошадь с повозкой никогда здесь бы не проехала – разве что тачка, да и то с огромным трудом.
Нетрудно было понять, что я оказалась в самой темной, самой тесной и самой грязной части Дунарка – Грязном городе.
Присев на корточки, я прижалась спиной к чем-то замазанной глинобитной стене и прислушалась. Хотя стояла уже поздняя ночь, за тонкими стенами раздавались голоса, шумное бряканье глиняной посуды и звон жестяных ведер, брань, писк крысы, подбитой башмаком или камнем.
Но никаких шагов я не слышала. Я долго просидела в ожидании, что кто-то вынырнет из-за угла в узком проходе в проулке. Я не знала, удалось ли избавиться от них, не знала, что бы они сделали, коли б нашли меня теперь. Пожалуй, они всего-навсего не дали бы мне уйти. Скорее всего они снова потащили бы меня с собой. Быть может, привязали бы или посадили на цепь, как сажают охотничью собаку, которая в этот день больше не нужна.
Я так устала, что мне было почти все равно. Нет, пожалуй, не все равно. Только во мне все чувства притупились. Даже если б они вынырнули вместе с драконом на привязи там, в конце проулка, я была бы не в силах сделать больше ни шагу. А схвати они меня сейчас… да, тогда, по крайней мере, они не смогли бы использовать меня как охотничью собаку.
Нико они не нашли. А я не привела их в дом Вдовы!
Сколько я просидела так, не знаю. Может, я попросту клевала носом и на несколько мгновений впала в сон с открытыми глазами. Я не уверена в том, что мне вообще удалось бы подняться, если бы я так немилосердно не мерзла.
На бегу я вспотела. Но сейчас, когда я тихонько сидела, ночной холод пробирал вдвойне, прямо до костей. Моя одежда и волосы промокли насквозь, а зубы стучали. Но зато в конце проулка по-прежнему не слышалось никаких шагов и не видно было никаких теней. Похоже, я ускользнула от преследователей. Только бы сейчас найти какое-нибудь теплое и сухое укромное местечко и немного поспать. А затем, когда рассветет, попытаться вновь найти дом Вдовы.
Мои ноги, как и раньше, едва ли хотели нести меня, так ужасно они дрожали. Проулки же по-прежнему были такие грязные и слякотные, что под ногами хлюпало, когда я шла. Я отыскала какой-то крытый загон для скота, где ночевали три козы, и на краткий миг размечталась о мягкой соломе, а быть может, в придачу о глотке теплого козьего молока. Но из этого ровно ничего не вышло. Одна из трех коз оказалась злющим старым козлом, который выставил рога, лишь только я собралась перелезть через плетень.
Я готова была уже сдаться и усесться где-нибудь, прислонившись к стене, когда теплый и сладостный запах проник в мои ноздри, почти заглушив здешнюю вонь. Запах хлеба! Свежеиспеченного хлеба! Запах привел меня за угол, и я попала прямо в маленькую тесную усадебку, что казалась менее загаженной, нежели остальная часть Грязного города. Площадка двора была не только из грязи да ила, а из утоптанной глины и, казалось, ее иной раз даже подметали. Костяк дома, соединявший обе стороны двора, был из бревен с вмурованной в них глиной, а стены его были некогда побелены.
Ставни в одном из строений ленги были широко распахнуты, и в окно виднелись гигантская печь и труба, сложенная из красновато-коричневого камня. Пекаря же нигде не было видно, да и я не настолько обезумела, чтобы прокрасться в пекарню в том виде, в каком пребывала. Слова «дерьмовая девчонка» наверняка были бы очень метким описанием меня как раз теперь. Даже самый милейший и всепонимающий пекарь впал бы в бешенство, стал бы берсерком, увидев в своей пекарне замурзанного поросенка.
Однако же на дворе у стены стояла повозка. А что коли я залезу под нее… Мне хотелось укрыться от зарядившего мелкого дождика и от враждебных взглядов. А стена, где проходила дымовая труба, была наверняка замечательно теплой.
Прокравшись по двору, я вжалась меж колесом повозки и стеной и с глубочайшей благодарностью вползла во мрак под прицеп повозки. «Замечательное укрытие», – подумала я. И думала так до тех пор, пока не положила руку на нечто мягкое, теплое и живое, прошипевшее:
– Отвали! Отстань от меня! Знай, у меня нож!..
Роза
Вот так я встретила Розу. И не будь я так измотана, мы, пожалуй, никогда бы не перемолвились даже словом друг с другом, ведь я бы тут же улизнула. Но я больше была не в силах убегать. Я сражалась с убийцами, с драконами, с дамами, несущими смерть, с огромными взрослыми стражами замка. Сонный и робкий голос девочки не мог напугать меня, сколько бы ножей ни было у его владелицы.
– Здесь, пожалуй, хватит места на двоих, – сказала я. – А иначе тебе придется поискать другое место для ночлега, потому как нынче ночью я ни единого шага больше не сделаю…
Некоторое время стояла тишина. Было так темно, что я еле-еле различала ее лицо – чуть более светлую серую тень с парой слабо мерцавших глаз.
– До чего чудно ты болтаешь, – произнесла вдруг она. – Откуда ты родом?
– Из Березок, – ответила я, прежде чем мне пришло в голову, что было бы неумно рассказывать слишком много о себе. Может, уже весь город знал, где жила Пробуждающая Совесть?
– А где такое место? – спросила она. – Далеко-предалеко отсюда?
Слова эти прозвучали у нее так, будто «далеко-предалеко» было все равно что «глупо-преглупо» и «медленно-премедленно».
Но я жутко устала и не в силах была ругаться с ней.
– Да, – согласилась я. – Далеко-предалеко!.. Стена с дымовой трубой оказалась еще теплее, чем я надеялась. Прислонившись к ней, я стала поджариваться. Мои веки сомкнулись, а дрожь нехотя покинула тело.
– Почему ты такая мокрая? – спросила девочка во мраке.
– Дождь идет, – только и ответила я.
– Не такой уж сильный. – Голос ее звучал натянуто и подозрительно. – Кто-то гонится за тобой?
– Не-а, – солгала я.
Что бы ей помолчать и дать мне заснуть?
– Нет, гонится! – возразила она. – А иначе зачем тебе вообще прятаться здесь?
– А почему прячешься ты? Мне надо только где-нибудь поспать.
Она немного помолчала.
– Да ладно, я просто спросила, – сказала она, но в ее голосе веры в мои слова не было.
И все же по той или иной причине она вовсе не казалось больше такой уж подозрительной. Мне даже почудилось, будто ей стало спокойнее оттого, что кто-то, возможно, гонится за мной. Ну и чудная же девчонка! Но я страшно устала, чтобы удивляться, чтобы думать, страшно устала для всего на свете, кроме сна…
Чей-то локоть вонзился мне в бок.
– Привет! Привет! Просыпайся, соня-храпуша! Я открыла глаза. По-настоящему еще не рассвело, однако же и ночного мрака больше не было.
– Подвинься, мне надобно выйти, а ты лежишь с краю!
Я с трудом повернула голову. Девочка с взлохмаченными светлыми косами лежала рядом со мной и толкала меня в бок. Кто это? Где я? И почему мне так худо?
Но все сразу вернулось ко мне. Матушка! Дракон! Это сегодня… Это сегодня… а здесь, под повозкой на заднем дворе в Грязном городе, лежала я, меж тем как Нико и Мистер Маунус думали, будто я у Вдовы. А девочка со светлыми косами – та, с кем я делила укрытие ночью. Этой ночью…
С молниеносной быстротой я снова закрыла глаза, чтобы меня не угораздило встретиться с ней взглядом, но она не обратила на это ни малейшего внимания.
– Давай поднимайся, ленивый ты боров! Двигайся!
– Да, да, успокойся, – пробормотала я, сама ни капельки не успокоившись, и попыталась сесть.
Но стоило мне шевельнуться, как в тот же миг рука, укушенная драконом, заболела так ужасно, что я почти не могла дышать. Несколько слезинок просочились между моих опущенных ресниц и соскользнули на щеки.
– Что худого приключилось? – спросила девочка, делившая со мной укрытие.
– Я… ушибла руку, – выдавила я, стиснув зубы. Тук, тук, тук… – боль должна, пожалуй, утихнуть снова.
В соломе, заменявшей подстилку, что-то зашуршало.
– Да, я вижу, – сказала она. – Рука кровоточит, сильно кровоточит. По-настоящему!
Открыв глаза, я посмотрела сама. Девочка была права. Весь рукав от плеча до локтя был и вправду темным от засохших пятен крови. А я-то надеялась, что сумею незамеченной отыскать дом Вдовы!.. Но с такой рукой мне не скрыться…
Я покосилась на девочку. Ее кофта была явно связана из остатков ниток неопределенного коричнево-серо-белого цветов. Надетое под кофтой черное платье доходило до ступней и целиком прикрывало ее ноги.
– Что возьмешь за то, чтобы поменяться со мной одежкой?
– Так я и знала! За тобой кто-то гонится – Я притворилась, будто не слышала…
– У меня есть четыре скиллинга, можешь взять их хоть сейчас, – только и ответила я. – Получишь еще, когда придешь забирать одежку у… ну там, где я скажу тебе позднее. Коли ты скажешь «да»!
Она задумалась:
– А откуда мне знать, что ты меня не облапошишь? Четыре скиллинга за смену одежды…
По правде говоря, я не знала, что мне еще сказать.
– Я тебя не облапошу…
Но у меня не было никаких доказательств, что могли бы убедить ее.
– Это я получила почти только что, – сказала она, указывая на платье. – Матери дала его одна из тех фру, на которых она стирает, и оно почти не ношеное. Жуткая буза поднимется, коли теперь…
Она осеклась и попыталась поймать мой взгляд, но я, само собой, не хотела смотреть ей в глаза. Мне больше нечего было сказать, я лишь молча сидела, обхватив свою руку, ждала, когда она решится…
– Пошли ко мне домой! – внезапно воскликнула она. – Я могу одолжить тебе мою старую юбку, она все едино ни на что уже не годится. Да и кофту тоже… Кофту можешь взять сию же минуту.
Теперь настал мой черед прикидывать, могу ли я положиться на нее. «Домой…» Зачем же она ночевала здесь, коли у нее есть дом? А пойти с ней – подумать только, что будет, вдруг она сообразила, кто я такая, и решила, будто я чего-то стою для тех, кто «гонится» за мной. А что мне делать? Не так уж много у меня возможностей. Да и она вовсе не похожа с виду на надувалу… Несмотря на всю эту болтовню о ноже и прочем…
– Ну? – спросила она. – Идешь? Я кивнула:
– Да!
– Тогда пошли отсюда!
Она стянула кофту через голову и протянула ее мне. И тут я увидела, что я не единственная, у кого есть повод стонать и охать нынешним утром. Ее шея и плечи были вовсе сине-черными, словно она либо сильно ушиблась, либо была избита. Она прекрасно видела, что я не спускаю глаз с ее синяков, но не сказала ни слова.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Роза. А тебя?
Знали ли в городе, как зовут дочь Пробуждающей Совесть? В какой-то миг мне захотелось назваться другим именем безопасности ради. Но что-то заставило меня отказаться от этого. Ощущение, что, коли я солгу Розе, мне это дорого обойдется.
– Меня зовут Дина!
Она и виду не подала, что ошеломлена, услыхав вдруг имя не мальчика, а девочки. Может, потому, что уже слышала мой голос во мраке, прежде чем увидала меня в мальчишеской одежке. Во всяком случае, она только кивнула в ответ, плюнула на ладонь и протянула мне руку так, как это делают люди, когда совершают какую-то сделку. Я тоже плюнула на свою ладонь, и мы пожали друг другу руки.
Не думаю, что кто-то из нас двоих был окончательно уверен в этой сделке. Но все же это давало ощущение того… да, что мы как-то можем положиться друг на дружку.
Роза жила в одном из самых узких домов, какой мне когда-либо доводилось видеть. Входишь в ворота и поднимаешься по узенькой же лесенке, почти что стремянке. Здесь, над воротами, и жила семья Розы.
– Ты там потише, – прошептала она, когда мы поднимались по лестнице. – Лучше нам никого не будить!
Там была всего лишь одна горница, вытянутая в длину и тоже узкая. В конце горницы располагались две спальные ниши, и слышно было, как кто-то лежавший там храпел. За пологом затхло и тяжело пахло недопитым пивом и неопорожненны-ми ночными горшками.
Я радовалась, что живу не здесь, но, пожалуй, это было все же куда лучше, чем охапка соломы под телегой.
Роза присела на корточки перед сундуком, стоявшим у стены рядом с одной из ниш. Крышка сундука скрипнула, когда она подняла ее, не особо громко, но вполне достаточно…
– Это ты, Роза?
Что-то шевельнулось за одним из пологов, из-за другого по-прежнему доносился ужасающий храп.
– Да, матушка! – прошептала Роза. – Спи!
– Где ты была?
Мать Розы вышла к нам, вся какая-то помятая и заспанная, со взлохмаченными седыми волосами. Голос ее звучал не злобно или боязливо, а только устало. Мне показалось, будто она похожа скорее на бабушку, чем на мать Розы. Во всяком случае, она была намного старше моей матери. Голые ноги, торчавшие из-под ночной рубашки, были тонкие и морщинистые, как у общипанной курицы.
– Не дома, – строптиво произнесла Роза. Попробовала бы я так ответить своей матушке; но мать Розы только вздохнула и отвела глаза, словно чего-то стыдилась.
– Это ведь его дом, Роза, девочка моя, – сказала она. – Это ведь он ныне хозяин дома!
– Да, он тоже это вечно твердит, – громко, резко и горько произнесла Роза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Нетрудно было понять, что я оказалась в самой темной, самой тесной и самой грязной части Дунарка – Грязном городе.
Присев на корточки, я прижалась спиной к чем-то замазанной глинобитной стене и прислушалась. Хотя стояла уже поздняя ночь, за тонкими стенами раздавались голоса, шумное бряканье глиняной посуды и звон жестяных ведер, брань, писк крысы, подбитой башмаком или камнем.
Но никаких шагов я не слышала. Я долго просидела в ожидании, что кто-то вынырнет из-за угла в узком проходе в проулке. Я не знала, удалось ли избавиться от них, не знала, что бы они сделали, коли б нашли меня теперь. Пожалуй, они всего-навсего не дали бы мне уйти. Скорее всего они снова потащили бы меня с собой. Быть может, привязали бы или посадили на цепь, как сажают охотничью собаку, которая в этот день больше не нужна.
Я так устала, что мне было почти все равно. Нет, пожалуй, не все равно. Только во мне все чувства притупились. Даже если б они вынырнули вместе с драконом на привязи там, в конце проулка, я была бы не в силах сделать больше ни шагу. А схвати они меня сейчас… да, тогда, по крайней мере, они не смогли бы использовать меня как охотничью собаку.
Нико они не нашли. А я не привела их в дом Вдовы!
Сколько я просидела так, не знаю. Может, я попросту клевала носом и на несколько мгновений впала в сон с открытыми глазами. Я не уверена в том, что мне вообще удалось бы подняться, если бы я так немилосердно не мерзла.
На бегу я вспотела. Но сейчас, когда я тихонько сидела, ночной холод пробирал вдвойне, прямо до костей. Моя одежда и волосы промокли насквозь, а зубы стучали. Но зато в конце проулка по-прежнему не слышалось никаких шагов и не видно было никаких теней. Похоже, я ускользнула от преследователей. Только бы сейчас найти какое-нибудь теплое и сухое укромное местечко и немного поспать. А затем, когда рассветет, попытаться вновь найти дом Вдовы.
Мои ноги, как и раньше, едва ли хотели нести меня, так ужасно они дрожали. Проулки же по-прежнему были такие грязные и слякотные, что под ногами хлюпало, когда я шла. Я отыскала какой-то крытый загон для скота, где ночевали три козы, и на краткий миг размечталась о мягкой соломе, а быть может, в придачу о глотке теплого козьего молока. Но из этого ровно ничего не вышло. Одна из трех коз оказалась злющим старым козлом, который выставил рога, лишь только я собралась перелезть через плетень.
Я готова была уже сдаться и усесться где-нибудь, прислонившись к стене, когда теплый и сладостный запах проник в мои ноздри, почти заглушив здешнюю вонь. Запах хлеба! Свежеиспеченного хлеба! Запах привел меня за угол, и я попала прямо в маленькую тесную усадебку, что казалась менее загаженной, нежели остальная часть Грязного города. Площадка двора была не только из грязи да ила, а из утоптанной глины и, казалось, ее иной раз даже подметали. Костяк дома, соединявший обе стороны двора, был из бревен с вмурованной в них глиной, а стены его были некогда побелены.
Ставни в одном из строений ленги были широко распахнуты, и в окно виднелись гигантская печь и труба, сложенная из красновато-коричневого камня. Пекаря же нигде не было видно, да и я не настолько обезумела, чтобы прокрасться в пекарню в том виде, в каком пребывала. Слова «дерьмовая девчонка» наверняка были бы очень метким описанием меня как раз теперь. Даже самый милейший и всепонимающий пекарь впал бы в бешенство, стал бы берсерком, увидев в своей пекарне замурзанного поросенка.
Однако же на дворе у стены стояла повозка. А что коли я залезу под нее… Мне хотелось укрыться от зарядившего мелкого дождика и от враждебных взглядов. А стена, где проходила дымовая труба, была наверняка замечательно теплой.
Прокравшись по двору, я вжалась меж колесом повозки и стеной и с глубочайшей благодарностью вползла во мрак под прицеп повозки. «Замечательное укрытие», – подумала я. И думала так до тех пор, пока не положила руку на нечто мягкое, теплое и живое, прошипевшее:
– Отвали! Отстань от меня! Знай, у меня нож!..
Роза
Вот так я встретила Розу. И не будь я так измотана, мы, пожалуй, никогда бы не перемолвились даже словом друг с другом, ведь я бы тут же улизнула. Но я больше была не в силах убегать. Я сражалась с убийцами, с драконами, с дамами, несущими смерть, с огромными взрослыми стражами замка. Сонный и робкий голос девочки не мог напугать меня, сколько бы ножей ни было у его владелицы.
– Здесь, пожалуй, хватит места на двоих, – сказала я. – А иначе тебе придется поискать другое место для ночлега, потому как нынче ночью я ни единого шага больше не сделаю…
Некоторое время стояла тишина. Было так темно, что я еле-еле различала ее лицо – чуть более светлую серую тень с парой слабо мерцавших глаз.
– До чего чудно ты болтаешь, – произнесла вдруг она. – Откуда ты родом?
– Из Березок, – ответила я, прежде чем мне пришло в голову, что было бы неумно рассказывать слишком много о себе. Может, уже весь город знал, где жила Пробуждающая Совесть?
– А где такое место? – спросила она. – Далеко-предалеко отсюда?
Слова эти прозвучали у нее так, будто «далеко-предалеко» было все равно что «глупо-преглупо» и «медленно-премедленно».
Но я жутко устала и не в силах была ругаться с ней.
– Да, – согласилась я. – Далеко-предалеко!.. Стена с дымовой трубой оказалась еще теплее, чем я надеялась. Прислонившись к ней, я стала поджариваться. Мои веки сомкнулись, а дрожь нехотя покинула тело.
– Почему ты такая мокрая? – спросила девочка во мраке.
– Дождь идет, – только и ответила я.
– Не такой уж сильный. – Голос ее звучал натянуто и подозрительно. – Кто-то гонится за тобой?
– Не-а, – солгала я.
Что бы ей помолчать и дать мне заснуть?
– Нет, гонится! – возразила она. – А иначе зачем тебе вообще прятаться здесь?
– А почему прячешься ты? Мне надо только где-нибудь поспать.
Она немного помолчала.
– Да ладно, я просто спросила, – сказала она, но в ее голосе веры в мои слова не было.
И все же по той или иной причине она вовсе не казалось больше такой уж подозрительной. Мне даже почудилось, будто ей стало спокойнее оттого, что кто-то, возможно, гонится за мной. Ну и чудная же девчонка! Но я страшно устала, чтобы удивляться, чтобы думать, страшно устала для всего на свете, кроме сна…
Чей-то локоть вонзился мне в бок.
– Привет! Привет! Просыпайся, соня-храпуша! Я открыла глаза. По-настоящему еще не рассвело, однако же и ночного мрака больше не было.
– Подвинься, мне надобно выйти, а ты лежишь с краю!
Я с трудом повернула голову. Девочка с взлохмаченными светлыми косами лежала рядом со мной и толкала меня в бок. Кто это? Где я? И почему мне так худо?
Но все сразу вернулось ко мне. Матушка! Дракон! Это сегодня… Это сегодня… а здесь, под повозкой на заднем дворе в Грязном городе, лежала я, меж тем как Нико и Мистер Маунус думали, будто я у Вдовы. А девочка со светлыми косами – та, с кем я делила укрытие ночью. Этой ночью…
С молниеносной быстротой я снова закрыла глаза, чтобы меня не угораздило встретиться с ней взглядом, но она не обратила на это ни малейшего внимания.
– Давай поднимайся, ленивый ты боров! Двигайся!
– Да, да, успокойся, – пробормотала я, сама ни капельки не успокоившись, и попыталась сесть.
Но стоило мне шевельнуться, как в тот же миг рука, укушенная драконом, заболела так ужасно, что я почти не могла дышать. Несколько слезинок просочились между моих опущенных ресниц и соскользнули на щеки.
– Что худого приключилось? – спросила девочка, делившая со мной укрытие.
– Я… ушибла руку, – выдавила я, стиснув зубы. Тук, тук, тук… – боль должна, пожалуй, утихнуть снова.
В соломе, заменявшей подстилку, что-то зашуршало.
– Да, я вижу, – сказала она. – Рука кровоточит, сильно кровоточит. По-настоящему!
Открыв глаза, я посмотрела сама. Девочка была права. Весь рукав от плеча до локтя был и вправду темным от засохших пятен крови. А я-то надеялась, что сумею незамеченной отыскать дом Вдовы!.. Но с такой рукой мне не скрыться…
Я покосилась на девочку. Ее кофта была явно связана из остатков ниток неопределенного коричнево-серо-белого цветов. Надетое под кофтой черное платье доходило до ступней и целиком прикрывало ее ноги.
– Что возьмешь за то, чтобы поменяться со мной одежкой?
– Так я и знала! За тобой кто-то гонится – Я притворилась, будто не слышала…
– У меня есть четыре скиллинга, можешь взять их хоть сейчас, – только и ответила я. – Получишь еще, когда придешь забирать одежку у… ну там, где я скажу тебе позднее. Коли ты скажешь «да»!
Она задумалась:
– А откуда мне знать, что ты меня не облапошишь? Четыре скиллинга за смену одежды…
По правде говоря, я не знала, что мне еще сказать.
– Я тебя не облапошу…
Но у меня не было никаких доказательств, что могли бы убедить ее.
– Это я получила почти только что, – сказала она, указывая на платье. – Матери дала его одна из тех фру, на которых она стирает, и оно почти не ношеное. Жуткая буза поднимется, коли теперь…
Она осеклась и попыталась поймать мой взгляд, но я, само собой, не хотела смотреть ей в глаза. Мне больше нечего было сказать, я лишь молча сидела, обхватив свою руку, ждала, когда она решится…
– Пошли ко мне домой! – внезапно воскликнула она. – Я могу одолжить тебе мою старую юбку, она все едино ни на что уже не годится. Да и кофту тоже… Кофту можешь взять сию же минуту.
Теперь настал мой черед прикидывать, могу ли я положиться на нее. «Домой…» Зачем же она ночевала здесь, коли у нее есть дом? А пойти с ней – подумать только, что будет, вдруг она сообразила, кто я такая, и решила, будто я чего-то стою для тех, кто «гонится» за мной. А что мне делать? Не так уж много у меня возможностей. Да и она вовсе не похожа с виду на надувалу… Несмотря на всю эту болтовню о ноже и прочем…
– Ну? – спросила она. – Идешь? Я кивнула:
– Да!
– Тогда пошли отсюда!
Она стянула кофту через голову и протянула ее мне. И тут я увидела, что я не единственная, у кого есть повод стонать и охать нынешним утром. Ее шея и плечи были вовсе сине-черными, словно она либо сильно ушиблась, либо была избита. Она прекрасно видела, что я не спускаю глаз с ее синяков, но не сказала ни слова.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Роза. А тебя?
Знали ли в городе, как зовут дочь Пробуждающей Совесть? В какой-то миг мне захотелось назваться другим именем безопасности ради. Но что-то заставило меня отказаться от этого. Ощущение, что, коли я солгу Розе, мне это дорого обойдется.
– Меня зовут Дина!
Она и виду не подала, что ошеломлена, услыхав вдруг имя не мальчика, а девочки. Может, потому, что уже слышала мой голос во мраке, прежде чем увидала меня в мальчишеской одежке. Во всяком случае, она только кивнула в ответ, плюнула на ладонь и протянула мне руку так, как это делают люди, когда совершают какую-то сделку. Я тоже плюнула на свою ладонь, и мы пожали друг другу руки.
Не думаю, что кто-то из нас двоих был окончательно уверен в этой сделке. Но все же это давало ощущение того… да, что мы как-то можем положиться друг на дружку.
Роза жила в одном из самых узких домов, какой мне когда-либо доводилось видеть. Входишь в ворота и поднимаешься по узенькой же лесенке, почти что стремянке. Здесь, над воротами, и жила семья Розы.
– Ты там потише, – прошептала она, когда мы поднимались по лестнице. – Лучше нам никого не будить!
Там была всего лишь одна горница, вытянутая в длину и тоже узкая. В конце горницы располагались две спальные ниши, и слышно было, как кто-то лежавший там храпел. За пологом затхло и тяжело пахло недопитым пивом и неопорожненны-ми ночными горшками.
Я радовалась, что живу не здесь, но, пожалуй, это было все же куда лучше, чем охапка соломы под телегой.
Роза присела на корточки перед сундуком, стоявшим у стены рядом с одной из ниш. Крышка сундука скрипнула, когда она подняла ее, не особо громко, но вполне достаточно…
– Это ты, Роза?
Что-то шевельнулось за одним из пологов, из-за другого по-прежнему доносился ужасающий храп.
– Да, матушка! – прошептала Роза. – Спи!
– Где ты была?
Мать Розы вышла к нам, вся какая-то помятая и заспанная, со взлохмаченными седыми волосами. Голос ее звучал не злобно или боязливо, а только устало. Мне показалось, будто она похожа скорее на бабушку, чем на мать Розы. Во всяком случае, она была намного старше моей матери. Голые ноги, торчавшие из-под ночной рубашки, были тонкие и морщинистые, как у общипанной курицы.
– Не дома, – строптиво произнесла Роза. Попробовала бы я так ответить своей матушке; но мать Розы только вздохнула и отвела глаза, словно чего-то стыдилась.
– Это ведь его дом, Роза, девочка моя, – сказала она. – Это ведь он ныне хозяин дома!
– Да, он тоже это вечно твердит, – громко, резко и горько произнесла Роза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25