– Люди Кальтенбруннера весь Берлин поставили с ног на голову, чтобы его с подпольщиками отыскать. И погиб, как говорится, с музыкой: прихватил на тот свет с десяток гестаповцев, даже одного штандартенфюрера.
– И мой… наш отец его очень опасался, – заметил Найденов. – Еще там, в Андреевке.
– Я тоже тут натерпелся от него страху, – признался Бруно.
– Значит, Вадик писателем заделался… – проговорил Найденов.
– Твой коллега, журналист, – искоса взглянул на него Бруно.
– Я из-за него, гада, и Пашки Абросимова слинял из Андреевки, – сказал Игорь Иванович. – Я ведь был сыном немецкого шпиона, они мне проходу не давали. И мать почем зря шпыняла!
– Жива она?
– А чего ей сделается? На таких, как она, можно воду возить, – усмехнулся Найденов.
– Не очень-то ты почтителен к своей матери!
Игорь пощупал пальцем старый шрам:
– Ее отметина…
– Не хочешь здесь свести с Вадимом Кузнецовым счеты? – вдруг спросил Бруно.
– Каким образом? – опешил Найденов.
– Встретишься с ним – кто знает, как он себя поведет? Вряд ли его можно привлечь на нашу сторону… Но скомпрометировать-то возможно? Надо бы узнать его слабинку: женщины, вино, дефицитные вещи? На что чаще всего клюют иностранцы?
– Вадим ведь мальчишкой был в партизанах. Не трус. Награжден медалью «За отвагу». С ним не так-то просто. Да, наверное, и за рубежом не первый раз, его на дешевку не купишь.
– Не хочется мне с ним встречаться, – хмуро заметил Бруно. – Еще и меня вставит в свою книжку… Хотя что он может знать обо мне?
– Мне бы тоже не хотелось стать героем его романа, – усмехнулся Найденов.
– Он приедет с нашим берлинским журналистом, – сказал Бруно. – Видно, Ваннефельд нажал на все педали, потому что мое начальство порекомендовало повидаться с ними, мол, все равно не отвяжутся.
– И здесь от них покоя нет, – помолчав, произнес Игорь Иванович. – В Африке мы одного любопытного журналиста сбросили в кратер вулкана с вертолета. Стал совать нос куда не следует… Записал на пленку допрос пленного, сам понимаешь, мы там с ними не церемонились: допросим с пристрастием – и пулю в затылок.
– Сначала я хотел взять и тебя на эту дурацкую встречу, – сказал Бруно, – но, поразмыслив, решил, что мы лучше сделаем так: ты «случайно» встретишься с Казаковым, пригласишь землячка в кабак, потом с девочками к себе, а мои люди нынче же в твоей квартире установят электронную аппаратуру… Ну, не мне тебя учить, как его лучше скомпрометировать.
– А если не клюнет? – засомневался Найденов. – Я ведь для него перебежчик, враг. Да он со мной и разговаривать не захочет!
– Он этого не знает, – возразил Бруно. – Ты для него – Шмелев. И потом, о твоем побеге в советской печати не писали.
– Тогда как я объясню ему, почему, я ошиваюсь здесь?
– Об этом мы сейчас и потолкуем, – сказал Бруно.
3
Вадим Федорович медленно брел по неширокому тротуару мимо зеркальных витрин с разнообразными товарами. Ничего не скажешь, в магазинах есть буквально все, чего может пожелать душа. Было тепло, хотя стоял ноябрь. Прохожие одеты в основном в джинсы и нейлоновые куртки самых различных расцветок. У многих парней на ногах несокрушимые бундесверовские башмаки с блестящими застежками, волосы длинные, почти до плеч. Теперь такая мода. Поди отличи сзади – парень это или девушка. Все длинные, плечистые, узкобедрые, да и походка одинаковая. Или современные парни стали женственнее, или девушки мужественнее. На деревьях в скверах еще держались пожелтевшие листья. В сверкающих широких витринах отражались проносящиеся мимо автомашины, разноцветные, блестящие зеркальным стеклом и хромированной отделкой, шикарные автобусы. Бросалась в глаза некая небрежность в одежде и поведении прохожих: разговаривали и смеялись громко, девушки непринужденно обнимались и целовались с парнями у всех на глазах. Лотошники, не обращая ни на кого внимания, спокойно занимались своим делом: жарили на жаровнях аппетитные колбаски, раскладывали на столиках товары. В тупике между двумя высокими зданиями художники прямо на асфальте расставили свои мольберты. Бородатый верзила вместо кисти вооружился пульверизатором с баллончиком и выводил на серой стене очертания кита.
Казаков присел на скамью напротив гостиницы, где у него был номер на одиннадцатом этаже, задумался. Честно говоря, его поездку в ФРГ нельзя считать удачной: Бруно фон Бохов был с ним весьма любезен, пригласил к себе на виллу, угостил отличным ужином. Позже Курт Ваннефельд заметил, что для истинного немца Бохов, пожалуй, слишком уж щедр! У немцев как? Кто-либо попросил у знакомого человека сигарету и тут же за нее протягивает мелочь. И так во всем: ты – мне, я – тебе.
– Это вы, русские, – широкие натуры, готовы для гостя все лучшее на стол выставить, а европейцы лишнюю копейку на ветер не выбросят, – смеялся Курт.
Ничего нового Бруно фон Бохов не сообщил Казакову. С русским разведчиком Кузнецовым он встречался всего один раз, получил от него перстень и письмо от Гельмута, мог, конечно, его задержать, но не сделал этого, понимал, что тогда брату в плену туго придется. Кузнецов исчез с его горизонта, а в скором времени в Берлине стала активно действовать подпольная группа, за которой охотились десятки гестаповцев и эсэсовцев. Когда подпольную квартиру окружили, русский разведчик взорвал себя и своих преследователей. Больше Бруно ничего не известно.
Мало чем помог и журналист Курт Ваннефельд: в сохранившихся архивах гестапо фамилия русского разведчика не значится. Ведь фашисты много бумаг перед капитуляцией успели куда-то вывезти, а часть уничтожить. До сих пор разыскивают спрятанную документацию.
Пожалуй, лишь Гельмут порадовал Казакова, он вспомнил свои беседы с Иваном Васильевичем – это был бесстрашный человек с ясной головой и железной волей, умел убеждать в своей правоте… На вопрос Вадима Федоровича, мог ли Бруно выдать его гестапо, Гельмут ответил отрицательно: дескать, с какой стати было брату выдавать его Кальтенбруннеру, когда он мог сам заполучить его? Причем наверняка за разоблачение русского разведчика в чине полковника получил бы в абвере повышение по службе. И потом ради него, Гельмута, он не сделал бы этого. Брат всегда трезво оценивал обстановку и знал, что дни третьего рейха сочтены. Нет, он не мог выдать Кузнецова.
Бруно фон Бохов производил впечатление человека тонкого, умного. По-русски говорил почти без акцента, хорошо знал русскую литературу, с интересом расспрашивал про Москву, Ленинград. Но Вадим Федорович ни на минуту не забывал, что перед ним сидит в мягком кресле с бокалом вина и чуть смущенной улыбкой бывший разведчик, – об этом ему перед поездкой сообщил тот самый чекист Борис Иванович Игнатьев, с которым он однажды встретился на квартире Василисы Прекрасной…
Нет, безусловно, поездка была не напрасной! Казаков побывал на Александерплац, где раньше помещалось гестапо. Бруно фон Бохов как-то не вписывался в сложившееся представление о фашистах. В беседе на вилле, будто прочитав его мысли, бывший абверовец с улыбкой заметил, что офицеры абвера терпеть не могли гестаповцев Гиммлера и Кальтенбруннера, еще и тогда считали их палачами и садистами. Кстати, о вражде адмирала Канариса и заправил гестапо пишут даже в русских книгах о прошлой войне…
– Скорее – о соперничестве, – вставил Курт Ваннефельд.
– Мы не желали ничего общего иметь с этими скотами и костоломами, – нахмурился Бруно.
Вадим подумал про себя: не стоило бы Бруно столь категорично отмежевываться от гестапо! Абверовцы на оккупированной территории СССР тоже участвовали в карательных операциях против партизан и сжигали целые деревни вместе с мирными жителями.
Неужели и правда любовь к брату перевесила у разведчика абвера служебный долг? По сути дела, держать в руках русского полковника и отпустить за здорово живешь? В натуре ли это «истинного» немца, как справедливо заметил Курт? Причем немца поры третьего рейха…
Тут можно было бы поломать голову! С другой стороны, как умный человек, Бруно понимал, что фашистскому режиму «капут». Это словечко было расхожим в те годы. Может, он пытался договориться с Кузнецовым? Об этом тоже можно было только гадать. Сидящий напротив любезный хозяин виллы больше к этой теме не желал возвращаться, его интересовала культурная жизнь Москвы.
Вадим Федорович обратил внимание, что вот уже два раза мимо него прошел по красноватой песчаной тропинке рослый плечистый мужчина в синей хлопчатобумажной куртке с накладными карманами. Когда он повнимательнее взглянул на незнакомца, тот остановился, потом, будто против своей воли, подошел.
– Здравствуйте, – сказал он по-русски. – Вы меня не узнаете?
Казаков недоуменно уставился на незнакомца. Что-то в его облике показалось ему знакомым. И тут всплыли в памяти целинный совхоз, парень с девушкой… Да, его звали так же, как Шмелева, – Игорь. А вот фамилию вспомнить не мог.
– Встреча с космонавтами в целинном совхозе, – улыбнулся Казаков и, поднявшись со скамейки, протянул руку. – Вас звать Игорь?
– Игорь Шмелев, – сказал тот, не отпуская руки. – Когда вы от нас уехали, я вспомнил тебя… вас!
Черт возьми, ведь и Вадим Федорович еще тогда подумал, что тракторист целинного совхоза напомнил ему Игорька Шмелева!
– Вадим Иванович? – широко улыбался Шмелев.
– Федорович, – улыбался в ответ и Казаков – Я взял фамилию отчима.
– Костыля? – еще шире расплылся в улыбке Шмелев.
– Казакова давно уже так не зовут, он на пенсии…
– Как я рад тебя… – Игорь Шмелев опять споткнулся на этом слове. – Все-таки мы вместе росли в Андреевке, как-то на «вы» не получается…
– Давай на «ты», – вставил Вадим Федорович.
– Подумать только, два русских человека из маленькой Андреевки встречаются через столько лет и в другой стране! – говорил Шмелев. – За тридевять земель от родного дома… Чудеса, Вадим, а? Как это говорила моя мать: «Чудеса в решете, а сила в крошеве!»
– Без чудес скучно жилось бы на свете, – улыбнулся Казаков.
– Твой очерк о встрече космонавтов с целинниками я прочел в газете, – вспоминал Шмелев. – Когда увидел твою фамилию, я понял, что это был ты… Ну и расписал ты про нас!
– Какими судьбами здесь? – осторожно осведомился Вадим Федорович.
– А ты?
– Я ведь журналист, – сказал Казаков.
– Оборудуем здесь наш советский павильон для международной выставки, – охотно поделился Найденов. – Меня ведь на целину послали от ЗИЛа, три года отышачил, заработал на «жигуль»! А здесь будем рекламировать свою отечественную продукцию.
– И давно ты в Мюнхене?
– Третий месяц. Выставка в конце ноября. Свернем свой павильончик – и домой! Если бы ты знал, как мне здесь осточертело! И деньги хорошие платят, и всего тут полно, а домой жуть как хочется! Как вспомню Москву, улицу Горького, дом, дочку свою Жанну… Эх, да что говорить! А ты давно из Ленинграда?
– Мне скоро обратно, – сказал Вадим Федорович.
– Чего мы тут стоим? – спохватился Игорь Иванович. – Айда в знаменитую мюнхенскую пивную, где бесноватый фюрер речугу толкал. Еще не был? Туда первым делом везут туристов. Из капстран, понятно. Надо же нам отметить такую неожиданную встречу?
– Лучше зайдем в бар при гостинице? – предложил Казаков.
– Тут везде у них пиво первый сорт, – сказал Найденов. – А виски – дрянь! По сравнению с нашей «столичной», но шотландское виски все же лучше ихнего шнапса.
– Я смотрю, ты специалист по выпивке.
– Норму свою знаю, – рассмеялся Найденов.
В баре они заняли маленький столик в углу. Игорь Иванович потолковал по-немецки с барменом, и скоро им подали бутылку шотландского виски, пяток пузатых коричневых, с красивыми этикетками, бутылок датского пива.
– И что это за тара? – ловко сковыривая блестящей открывашкой пробку, заметил Найденов. – Граммов триста… На один глоток.
Вадим Федорович взглянул на часы: в девять обещал к нему зайти Курт Ваннефельд, с вечерним он возвращается в Западный Берлин; Казаков выедет из Мюнхена через сутки, – у него завтра еще одна встреча с Бруно фон Боховым. Когда гостеприимный хозяин виллы провожал гостей до железных ворот, он вдруг негромко сказал Вадиму Федоровичу:
– Я поддерживаю хорошие отношения с комиссаром полицейского управления, постараюсь что-нибудь через него для вас сделать…
– А что тут можно сделать? – удивился Вадим Федорович.
– Он знает людей, которые тогда служили в гестапо, отсидели свой срок, теперь пишут мемуары… Не исключено, что кто-нибудь из них слышал про подпольную группу полковника Кузнецова.
– Точнее, выслеживал его, – ввернул Курт Ваннефельд.
– Все может быть, – улыбнулся Бруно.
– Я буду вам очень признателен, – бросив на приятеля выразительный взгляд, сказал Казаков. Это была хоть какая-то зацепка. Честно говоря, у него создалось впечатление, что Бохов больше знает, чем говорит. И Курту так показалось.
Договорились на завтра, Бруно обещал позвонить в номер ровно в семнадцать и сообщить, куда приехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– И мой… наш отец его очень опасался, – заметил Найденов. – Еще там, в Андреевке.
– Я тоже тут натерпелся от него страху, – признался Бруно.
– Значит, Вадик писателем заделался… – проговорил Найденов.
– Твой коллега, журналист, – искоса взглянул на него Бруно.
– Я из-за него, гада, и Пашки Абросимова слинял из Андреевки, – сказал Игорь Иванович. – Я ведь был сыном немецкого шпиона, они мне проходу не давали. И мать почем зря шпыняла!
– Жива она?
– А чего ей сделается? На таких, как она, можно воду возить, – усмехнулся Найденов.
– Не очень-то ты почтителен к своей матери!
Игорь пощупал пальцем старый шрам:
– Ее отметина…
– Не хочешь здесь свести с Вадимом Кузнецовым счеты? – вдруг спросил Бруно.
– Каким образом? – опешил Найденов.
– Встретишься с ним – кто знает, как он себя поведет? Вряд ли его можно привлечь на нашу сторону… Но скомпрометировать-то возможно? Надо бы узнать его слабинку: женщины, вино, дефицитные вещи? На что чаще всего клюют иностранцы?
– Вадим ведь мальчишкой был в партизанах. Не трус. Награжден медалью «За отвагу». С ним не так-то просто. Да, наверное, и за рубежом не первый раз, его на дешевку не купишь.
– Не хочется мне с ним встречаться, – хмуро заметил Бруно. – Еще и меня вставит в свою книжку… Хотя что он может знать обо мне?
– Мне бы тоже не хотелось стать героем его романа, – усмехнулся Найденов.
– Он приедет с нашим берлинским журналистом, – сказал Бруно. – Видно, Ваннефельд нажал на все педали, потому что мое начальство порекомендовало повидаться с ними, мол, все равно не отвяжутся.
– И здесь от них покоя нет, – помолчав, произнес Игорь Иванович. – В Африке мы одного любопытного журналиста сбросили в кратер вулкана с вертолета. Стал совать нос куда не следует… Записал на пленку допрос пленного, сам понимаешь, мы там с ними не церемонились: допросим с пристрастием – и пулю в затылок.
– Сначала я хотел взять и тебя на эту дурацкую встречу, – сказал Бруно, – но, поразмыслив, решил, что мы лучше сделаем так: ты «случайно» встретишься с Казаковым, пригласишь землячка в кабак, потом с девочками к себе, а мои люди нынче же в твоей квартире установят электронную аппаратуру… Ну, не мне тебя учить, как его лучше скомпрометировать.
– А если не клюнет? – засомневался Найденов. – Я ведь для него перебежчик, враг. Да он со мной и разговаривать не захочет!
– Он этого не знает, – возразил Бруно. – Ты для него – Шмелев. И потом, о твоем побеге в советской печати не писали.
– Тогда как я объясню ему, почему, я ошиваюсь здесь?
– Об этом мы сейчас и потолкуем, – сказал Бруно.
3
Вадим Федорович медленно брел по неширокому тротуару мимо зеркальных витрин с разнообразными товарами. Ничего не скажешь, в магазинах есть буквально все, чего может пожелать душа. Было тепло, хотя стоял ноябрь. Прохожие одеты в основном в джинсы и нейлоновые куртки самых различных расцветок. У многих парней на ногах несокрушимые бундесверовские башмаки с блестящими застежками, волосы длинные, почти до плеч. Теперь такая мода. Поди отличи сзади – парень это или девушка. Все длинные, плечистые, узкобедрые, да и походка одинаковая. Или современные парни стали женственнее, или девушки мужественнее. На деревьях в скверах еще держались пожелтевшие листья. В сверкающих широких витринах отражались проносящиеся мимо автомашины, разноцветные, блестящие зеркальным стеклом и хромированной отделкой, шикарные автобусы. Бросалась в глаза некая небрежность в одежде и поведении прохожих: разговаривали и смеялись громко, девушки непринужденно обнимались и целовались с парнями у всех на глазах. Лотошники, не обращая ни на кого внимания, спокойно занимались своим делом: жарили на жаровнях аппетитные колбаски, раскладывали на столиках товары. В тупике между двумя высокими зданиями художники прямо на асфальте расставили свои мольберты. Бородатый верзила вместо кисти вооружился пульверизатором с баллончиком и выводил на серой стене очертания кита.
Казаков присел на скамью напротив гостиницы, где у него был номер на одиннадцатом этаже, задумался. Честно говоря, его поездку в ФРГ нельзя считать удачной: Бруно фон Бохов был с ним весьма любезен, пригласил к себе на виллу, угостил отличным ужином. Позже Курт Ваннефельд заметил, что для истинного немца Бохов, пожалуй, слишком уж щедр! У немцев как? Кто-либо попросил у знакомого человека сигарету и тут же за нее протягивает мелочь. И так во всем: ты – мне, я – тебе.
– Это вы, русские, – широкие натуры, готовы для гостя все лучшее на стол выставить, а европейцы лишнюю копейку на ветер не выбросят, – смеялся Курт.
Ничего нового Бруно фон Бохов не сообщил Казакову. С русским разведчиком Кузнецовым он встречался всего один раз, получил от него перстень и письмо от Гельмута, мог, конечно, его задержать, но не сделал этого, понимал, что тогда брату в плену туго придется. Кузнецов исчез с его горизонта, а в скором времени в Берлине стала активно действовать подпольная группа, за которой охотились десятки гестаповцев и эсэсовцев. Когда подпольную квартиру окружили, русский разведчик взорвал себя и своих преследователей. Больше Бруно ничего не известно.
Мало чем помог и журналист Курт Ваннефельд: в сохранившихся архивах гестапо фамилия русского разведчика не значится. Ведь фашисты много бумаг перед капитуляцией успели куда-то вывезти, а часть уничтожить. До сих пор разыскивают спрятанную документацию.
Пожалуй, лишь Гельмут порадовал Казакова, он вспомнил свои беседы с Иваном Васильевичем – это был бесстрашный человек с ясной головой и железной волей, умел убеждать в своей правоте… На вопрос Вадима Федоровича, мог ли Бруно выдать его гестапо, Гельмут ответил отрицательно: дескать, с какой стати было брату выдавать его Кальтенбруннеру, когда он мог сам заполучить его? Причем наверняка за разоблачение русского разведчика в чине полковника получил бы в абвере повышение по службе. И потом ради него, Гельмута, он не сделал бы этого. Брат всегда трезво оценивал обстановку и знал, что дни третьего рейха сочтены. Нет, он не мог выдать Кузнецова.
Бруно фон Бохов производил впечатление человека тонкого, умного. По-русски говорил почти без акцента, хорошо знал русскую литературу, с интересом расспрашивал про Москву, Ленинград. Но Вадим Федорович ни на минуту не забывал, что перед ним сидит в мягком кресле с бокалом вина и чуть смущенной улыбкой бывший разведчик, – об этом ему перед поездкой сообщил тот самый чекист Борис Иванович Игнатьев, с которым он однажды встретился на квартире Василисы Прекрасной…
Нет, безусловно, поездка была не напрасной! Казаков побывал на Александерплац, где раньше помещалось гестапо. Бруно фон Бохов как-то не вписывался в сложившееся представление о фашистах. В беседе на вилле, будто прочитав его мысли, бывший абверовец с улыбкой заметил, что офицеры абвера терпеть не могли гестаповцев Гиммлера и Кальтенбруннера, еще и тогда считали их палачами и садистами. Кстати, о вражде адмирала Канариса и заправил гестапо пишут даже в русских книгах о прошлой войне…
– Скорее – о соперничестве, – вставил Курт Ваннефельд.
– Мы не желали ничего общего иметь с этими скотами и костоломами, – нахмурился Бруно.
Вадим подумал про себя: не стоило бы Бруно столь категорично отмежевываться от гестапо! Абверовцы на оккупированной территории СССР тоже участвовали в карательных операциях против партизан и сжигали целые деревни вместе с мирными жителями.
Неужели и правда любовь к брату перевесила у разведчика абвера служебный долг? По сути дела, держать в руках русского полковника и отпустить за здорово живешь? В натуре ли это «истинного» немца, как справедливо заметил Курт? Причем немца поры третьего рейха…
Тут можно было бы поломать голову! С другой стороны, как умный человек, Бруно понимал, что фашистскому режиму «капут». Это словечко было расхожим в те годы. Может, он пытался договориться с Кузнецовым? Об этом тоже можно было только гадать. Сидящий напротив любезный хозяин виллы больше к этой теме не желал возвращаться, его интересовала культурная жизнь Москвы.
Вадим Федорович обратил внимание, что вот уже два раза мимо него прошел по красноватой песчаной тропинке рослый плечистый мужчина в синей хлопчатобумажной куртке с накладными карманами. Когда он повнимательнее взглянул на незнакомца, тот остановился, потом, будто против своей воли, подошел.
– Здравствуйте, – сказал он по-русски. – Вы меня не узнаете?
Казаков недоуменно уставился на незнакомца. Что-то в его облике показалось ему знакомым. И тут всплыли в памяти целинный совхоз, парень с девушкой… Да, его звали так же, как Шмелева, – Игорь. А вот фамилию вспомнить не мог.
– Встреча с космонавтами в целинном совхозе, – улыбнулся Казаков и, поднявшись со скамейки, протянул руку. – Вас звать Игорь?
– Игорь Шмелев, – сказал тот, не отпуская руки. – Когда вы от нас уехали, я вспомнил тебя… вас!
Черт возьми, ведь и Вадим Федорович еще тогда подумал, что тракторист целинного совхоза напомнил ему Игорька Шмелева!
– Вадим Иванович? – широко улыбался Шмелев.
– Федорович, – улыбался в ответ и Казаков – Я взял фамилию отчима.
– Костыля? – еще шире расплылся в улыбке Шмелев.
– Казакова давно уже так не зовут, он на пенсии…
– Как я рад тебя… – Игорь Шмелев опять споткнулся на этом слове. – Все-таки мы вместе росли в Андреевке, как-то на «вы» не получается…
– Давай на «ты», – вставил Вадим Федорович.
– Подумать только, два русских человека из маленькой Андреевки встречаются через столько лет и в другой стране! – говорил Шмелев. – За тридевять земель от родного дома… Чудеса, Вадим, а? Как это говорила моя мать: «Чудеса в решете, а сила в крошеве!»
– Без чудес скучно жилось бы на свете, – улыбнулся Казаков.
– Твой очерк о встрече космонавтов с целинниками я прочел в газете, – вспоминал Шмелев. – Когда увидел твою фамилию, я понял, что это был ты… Ну и расписал ты про нас!
– Какими судьбами здесь? – осторожно осведомился Вадим Федорович.
– А ты?
– Я ведь журналист, – сказал Казаков.
– Оборудуем здесь наш советский павильон для международной выставки, – охотно поделился Найденов. – Меня ведь на целину послали от ЗИЛа, три года отышачил, заработал на «жигуль»! А здесь будем рекламировать свою отечественную продукцию.
– И давно ты в Мюнхене?
– Третий месяц. Выставка в конце ноября. Свернем свой павильончик – и домой! Если бы ты знал, как мне здесь осточертело! И деньги хорошие платят, и всего тут полно, а домой жуть как хочется! Как вспомню Москву, улицу Горького, дом, дочку свою Жанну… Эх, да что говорить! А ты давно из Ленинграда?
– Мне скоро обратно, – сказал Вадим Федорович.
– Чего мы тут стоим? – спохватился Игорь Иванович. – Айда в знаменитую мюнхенскую пивную, где бесноватый фюрер речугу толкал. Еще не был? Туда первым делом везут туристов. Из капстран, понятно. Надо же нам отметить такую неожиданную встречу?
– Лучше зайдем в бар при гостинице? – предложил Казаков.
– Тут везде у них пиво первый сорт, – сказал Найденов. – А виски – дрянь! По сравнению с нашей «столичной», но шотландское виски все же лучше ихнего шнапса.
– Я смотрю, ты специалист по выпивке.
– Норму свою знаю, – рассмеялся Найденов.
В баре они заняли маленький столик в углу. Игорь Иванович потолковал по-немецки с барменом, и скоро им подали бутылку шотландского виски, пяток пузатых коричневых, с красивыми этикетками, бутылок датского пива.
– И что это за тара? – ловко сковыривая блестящей открывашкой пробку, заметил Найденов. – Граммов триста… На один глоток.
Вадим Федорович взглянул на часы: в девять обещал к нему зайти Курт Ваннефельд, с вечерним он возвращается в Западный Берлин; Казаков выедет из Мюнхена через сутки, – у него завтра еще одна встреча с Бруно фон Боховым. Когда гостеприимный хозяин виллы провожал гостей до железных ворот, он вдруг негромко сказал Вадиму Федоровичу:
– Я поддерживаю хорошие отношения с комиссаром полицейского управления, постараюсь что-нибудь через него для вас сделать…
– А что тут можно сделать? – удивился Вадим Федорович.
– Он знает людей, которые тогда служили в гестапо, отсидели свой срок, теперь пишут мемуары… Не исключено, что кто-нибудь из них слышал про подпольную группу полковника Кузнецова.
– Точнее, выслеживал его, – ввернул Курт Ваннефельд.
– Все может быть, – улыбнулся Бруно.
– Я буду вам очень признателен, – бросив на приятеля выразительный взгляд, сказал Казаков. Это была хоть какая-то зацепка. Честно говоря, у него создалось впечатление, что Бохов больше знает, чем говорит. И Курту так показалось.
Договорились на завтра, Бруно обещал позвонить в номер ровно в семнадцать и сообщить, куда приехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100