И хотя мы не опоздали к началу работы, он вечером пришел к нам на новое местожительство и этак игриво спросил:
— Мариночку решил навестить? Я понимаю, такая женщина, соскучился…
Этот разговор и в другое время был бы некстати, а тогда и подавно.
— Мариночку?
— Извиняюсь, Марину… забыл, как отчество?
— Венька, иди, иди, иди… — сказал я.
— Мы с тобой вдвоем отвечаем за дисциплину в бригаде, — посерьезнев, сказал он. — И ты, член комсомольского бюро, какой подаешь пример? Знаешь, что мне сегодня Зайцев сказал? Я, говорит, тоже в город хочу. У меня там шикарная баба… Ястребову можно, а мне нельзя?
— Чего ты хочешь? — спросил я.
— Во-первых, ты колхозный бензин израсходовал…
— А во-вторых?
— Я не ожидал этого от тебя.
В другое время не получилось бы ссоры. В общем-то, Венькины упреки были справедливы, но тут я не стерпел.
— Во-первых, я на работу не опоздал, — сказал я. — Во-вторых, с бензином сам разберусь, а в-третьих, пошел ты…
Венька побагровел, но ничего не сказал. Повернулся и ушел.
На другой день нас собрал председатель и произнес речь. Он сказал, что доволен нами. Если бы не наша своевременная помощь, то колхоз ни за что не завершил бы в срок сев зерновых. Теперь вот посадим овощи и распрощаемся. Всем нам он заранее выносит благодарность и самолично напишет о нас в областную газету.
Мы похлопали ему. Улыбающийся Венька как ни в чем не бывало подошел ко мне и сказал, что вчерашний разговор считает глупым и не стоит о нем вспоминать. И, рассмеявшись, добавил, что он не прочь был бы со мной прокатиться в город. У него там тоже есть дела…
— А что мы подарим Валентину? — спросил Мамонт и даже остановился.
— Магазины давно закрыты, — сказал я.
— Как же без подарка-то?
— Придется завтра.
— Купим вскладчину трехколесный велосипед, а? — предложил он.
— Уж лучше коляску, — сказал я. — Когда еще велосипед понадобится?
— Представляешь, садится такая кроха на велосипед и ножками, ножками на педали…
— Это когда еще ножками, — сказал я.
— Моя первая жена не хотела детей… — с грустью сказал он.
Я сбоку посмотрел на него. Лицо у Никанора Ивановича задумчивое, мягкое. Я и не подозревал, что у него может быть такое лицо. Он всегда казался мне человеком суровым, начисто лишенным сентиментальности.
— У тебя табакерка с собой? — спросил он.
— Вы леденцы сосите, — сказал я. — Говорят, помогает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Был день, но на улице сумерки. На город надвинулась грозовая туча. Вдалеке добродушно ворчал гром. Две девушки в светлых платьях пробежали мимо окна. Дробно процокали их острые каблучки. Девушки остановились под деревом у автобусной остановки.
Я распахнул окно. Ветер шумно ворвался в комнату, сгреб в охапку застоявшийся папиросный дым и вышвырнул на улицу. Зашелестела газета на столе, защелкали листами тетрадки. Я поставил на бумаги графин с водой. В комнате я один. Шуруп ушел в кино. С тех пор как решил поступить во ВГИК, он не пропускал ни одного фильма. Смотрел все подряд. А где Вениамин, не знаю.
Ветер было затих, а потом задул с новой силой. Занавески взлетели под потолок и медленно опустились. Я не стал закрывать окно: пусть гуляет ветер. Я забрался на подоконник и обхватил руками колени. Проскочил мимо еще один прохожий. Он двигал локтями, волосы встопорщились. За человеком гналась театральная афиша. И вот улица стала безлюдной. Девушки стояли под шумящим кленом и с надеждой смотрели в ту сторону, откуда должен был появиться автобус. Но он что-то не шел. Ветер бесстыдно задирал им подолы. Девушки нагибались и руками придерживали платья. Прически их были безнадежно испорчены. Мне захотелось крикнуть девушкам, чтобы бежали сюда. Сейчас хлынет ливень, и прощай субботний вечер! Я уже раскрыл рот, но ветер заткнул его сухим упругим комком.
Первые капли хлестнули по деревьям. Пыльные листья вздрогнули и затрепетали. Стало еще темнее. Весь мир растворился в негромком шелесте дождя. Большой синий автобус выплыл из мокрого серебристого облака. На крыше автобуса плясали маленькие фонтанчики. Паучья лапа «дворника» сгребала со стекла струящуюся воду. Автобус остановился возле клена, и девушки влетели в открытую дверь, которая поспешно захлопнулась. Автобус, словно корабль, медленно отвалил от пристани и уплыл в Море Дождя.
От автобусной остановки к нашему дому бежали два человека. У одного под мышкой сверток. Это же Венька! Рубашка прилипла к плечам, мокрые волосы спустились на лоб. Второго я не знал.
Они влетели в комнату, будто дождь все еще гнался за ними по пятам.
— Прихватил все-таки, черт бы его побрал! — сказал Венька и, взяв со спинки кровати полотенце, стал вытирать лицо.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Венькин знакомый.
Это был худощавый чернявый парень лет двадцати. Глаза карие, немного навыкате. Он был в синих джинсах «техас» и белой рубахе, которую спокойно снял и стал выжимать в мусорный ящик. А потом снова надел.
— Великая это вещь — нейлон, — сказал он.
Венька тоже стащил с себя рубашку и повесил на стул.
— Вынимай товар, купец, — потребовал он.
Парень развернул промокшую бумагу и извлек серый с зеленой замшей джемпер. Встряхнул на руке, разгладил и положил на койку. Венька достал из шкафа чистую рубашку, натянул на себя и после этого примерил джемпер.
Зеркало у нас было небольшое и треснутое. Венька повертелся перед ним и подошел ко мне.
— Твое просвещенное мнение? — спросил он.
— На тебя сшито, — сказал я.
— Там умеют делать, — заметил парень.
— Где там? — спросил я.
— Это из Австрии.
Венька снял джемпер и, подойдя к окну, посмотрел на этикетку.
— Так сколько? — спросил он.
— Как договорились, — сказал парень.
— Сеня, сбрось хотя бы пятерку!
— Я не люблю торговаться, — сказал Сеня.
Голос у него тихий, спокойный.
Венька достал деньги, отсчитал сорок рублей. Сеня не стал пересчитывать, небрежно сунул бумажки в один из многочисленных карманов своих джинсов.
— На куртку наскребу деньги к концу месяца, — сказал Венька.
— Буду иметь в виду, — кивнул Сеня.
— Андрей, познакомься — ценный человек, — сказал Венька. — Самые модные заграничные шмотки может достать. У него дядя на торговом судне плавает механиком.
— Старшим механиком, — поправил Сеня и взглянул на меня. — А что вам нужно?
— Вы, Сеня, коммивояжер?
— Что-то в этом роде, — ничуть не смутившись, ответил он. — Коммивояжер — это звучит благородно. Я не люблю эти вульгарные слова: барыга, спекулянт, фарцовщик…
— Его дядя действительно механик, — сказал Венька.
— Старший механик, — спокойно поправил Сеня.
— По мне хоть капитан, — сказал Венька.
— На ваш размер у меня есть югославская рубашка, — сказал Сеня. — Стального цвета. Хотите, завтра принесу? Тридцать рублей — дешевле нигде не купите.
— Зря стараешься, Сеня, — сказал Венька. — Андрей у нас аскет. Ему чужды все эти мещанские штучки…
— Такие вещи я продаю только хорошим знакомым, — не обратив внимания на Венькины слова, сказал Сеня. — Где вы в нашем городе купите такой чудный джемпер?
— Вы действительно, Сеня, незаменимый человек, — сказал я. — Что бы мы без вас делали?
— Я люблю делать людям приятное, — ответил Сеня. — Правда, не все это ценят.
— Я думаю, ты тоже в накладе не остаешься, — сказал Венька.
— Так как насчет рубашки? — спросил Сеня. — Ваш размер редко встречается.
— Приноси, — сказал я.
____________________
Дождь ушел по чистым крышам домов в поле. С неба шлепались на тротуар редкие крупные капли. Выглянуло солнце, и жарко засверкали лужи. Взъерошив сизые перья, голуби окунались в мутную воду, а потом, выскочив на тротуар, кружили друг за другом.
Мы с Венькой пообедали в столовой и отправились на автобусную остановку. Решили поехать на пляж. После дождя одно удовольствие выкупаться.
— Вот ты давно работаешь с Ремневым… — сказал Венька. — Что он за человек?
— Мамонт? Ужасный человек, — сказал я. — Консерватор… Не любит институтскую молодежь, все боится, что его место займут. И впридачу — бюрократ.
Венька сразу помрачнел.
— Вот ведь не везет, — сказал он.
— А тебе-то что? Ты в другом цехе… Это нам, грешным, с ним маяться.
— У него мой проект!
— Пиши пропало, — сказал я. — Год продержит, а потом наверняка зарежет… Как только решат похоронить какое-нибудь дело — Мамонту отдают.
— Неужели к нему нельзя никаких ключей подобрать?
— Ключей? Можно. Он любит в бане париться…
Венька с удивлением посмотрел на меня, но был слишком расстроен, чтобы заподозрить в розыгрыше.
— При чем тут баня?
— В городе березовых веников нет, — сказал я. — А без веника какая баня? Преподнеси ему березовый веник, и твоему проекту зеленая улица…
— Где же я возьму этот дурацкий веник?
— Попроси Сеню, — посоветовал я. — Его дядя, старший механик, из Африки привезет…
Венька наконец сообразил, что я его разыгрываю, и разозлился:
— Я с тобой о серьезных вещах говорю, а ты несешь про какую-то баню.
— А ты про ключи, — сказал я.
Венька нахмурился и замолчал. А мне было смешно… Венька в австрийском джемпере торжественно преподносит обалдевшему Мамонту березовый веник в целлофановой обертке…
Я увидел Нонну. Ту самую черноволосую студентку, которая была в Крякушине вместе с Ольгой. Улыбаясь, она приветливо смотрела на меня. Нонна в светлом платье и белых босоножках. Руки коричневые от загара. Она тоже пришла на остановку.
— Мы, оказывается, соседи, — сказала она.
— Я вас вчера видел на автобусной остановке, — заулыбался Венька. — Вы куда-то спешили.
Он с интересом смотрел на нее. Там, в деревне, он пытался приволокнуться за Нонной, но ничего не вышло. (Он бы и за Олей поухаживал, да нельзя — доцент…)
— Поехали с нами на пляж? — предложил я.
— Я мяч захвачу, — подхватил Венька. — Покидаем.
Ей нужно в институт. У них консультация по диалектическому материализму. И, взглянув на меня веселыми черными глазами, сказала, что пляж — это, конечно, лучше, чем консультация…
Ей нужно было взять купальник, и мы все вместе дошли до пятиэтажного дома, где она жила. Когда мы остановились у парадного, я посмотрел вверх: на крыше этого дома по утрам загорала таинственная девица в черных очках… Нонна засмеялась, перехватив мой взгляд.
— Это была я, — сказала она.
Теперь понятно, почему она такая черная. Но непонятно, почему я ее не узнал?
Мы лежим на горячем песке. Венька куда-то уплыл, наверное на тот берег. Небо очистилось от облаков. Солнце припекает на славу. Кричат ребятишки, шлепают ладонями по воде. Они облепили черную лоснящуюся автомобильную шину. То один, то другой с криком срывается с нее. И, вынырнув, снова атакует скользкий баллон.
Крепостной вал с обвалившейся стеной отражается в воде. Рыжая девчонка в купальнике карабкается по крутому откосу на вал. В руке у нее букет желтых цветов. Их много растет на откосе.
— Почему ты не спросишь про Олю? — говорит Нонна. Она лежит на спине и смотрит в небо. Черные глаза ее прищурены. — Она как-то вспоминала тебя.
Я молчу. Только чувствую, как сердце начинает стучать. Такое случается, если долго на солнце лежишь.
— Жарко, — говорю я. Встаю и иду к воде. Она тоже встает. На коричневом животе блестят песчинки.
Мы на середине Широкой. Течение подхватило нас и понесло. Мальчишки с черной шиной остались позади. А мы все плыли и плыли. Иногда наши плечи касались. Потом Нонна сказала, что устала. Мы вылезли на берег и долго сидели на теплых камнях. Из-под моста выплыла лодка, потом показалась парочка на водяном велосипеде. Они крутили педали, смеялись. Велосипед, хлопая по воде разноцветными лопастями, проплыл совсем близко от берега. Какая-то нелепая штуковина этот водяной велосипед. Как будто из музея притащили его и спустили на воду.
Нонна жевала травинку и смотрела на крепость. Рыжая девочка в черном купальнике взобралась на гребень и стояла у разрушенной стены. На голове у нее — желтый венок.
— Ты что будешь делать вечером? — спрашивает Нонна, глядя на меня.
— Спать, — отвечаю я.
Нонна перекусила травинку пополам и выплюнула. Я вижу, она злится. Но я действительно собирался сегодня пораньше лечь — завтра снова на крышу. Конечно, прогуляться летним вечером с девчонкой неплохо. Можно в парк сходить, на танцплощадку, какой-нибудь фильм посмотреть.
— У тебя есть сигареты? — спрашивает Нонна.
Странный вопрос! Я только из воды. В одних плавках. Не за щекой же я должен держать сигареты и спички?
— Помнишь, как ты хотел меня куда-то унести… — говорит Нонна. — Там, в деревне?
— Я, наверное, был пьяный, — отвечаю я.
Нонна вырывает с корнем красноватый стебель конского щавеля и ломает его своими длинными тонкими пальцами. Зачем я ее злю? Я и сам не знаю. Шуруп говорит, что после той сумасшедшей поездки в город у меня характер испортился. Вот и Веньку сегодня разыграл. Куда же это он уплыл?..
Надо улыбнуться Нонне, сказать что-нибудь приятное. Но я не улыбаюсь и не говорю ничего приятного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Мариночку решил навестить? Я понимаю, такая женщина, соскучился…
Этот разговор и в другое время был бы некстати, а тогда и подавно.
— Мариночку?
— Извиняюсь, Марину… забыл, как отчество?
— Венька, иди, иди, иди… — сказал я.
— Мы с тобой вдвоем отвечаем за дисциплину в бригаде, — посерьезнев, сказал он. — И ты, член комсомольского бюро, какой подаешь пример? Знаешь, что мне сегодня Зайцев сказал? Я, говорит, тоже в город хочу. У меня там шикарная баба… Ястребову можно, а мне нельзя?
— Чего ты хочешь? — спросил я.
— Во-первых, ты колхозный бензин израсходовал…
— А во-вторых?
— Я не ожидал этого от тебя.
В другое время не получилось бы ссоры. В общем-то, Венькины упреки были справедливы, но тут я не стерпел.
— Во-первых, я на работу не опоздал, — сказал я. — Во-вторых, с бензином сам разберусь, а в-третьих, пошел ты…
Венька побагровел, но ничего не сказал. Повернулся и ушел.
На другой день нас собрал председатель и произнес речь. Он сказал, что доволен нами. Если бы не наша своевременная помощь, то колхоз ни за что не завершил бы в срок сев зерновых. Теперь вот посадим овощи и распрощаемся. Всем нам он заранее выносит благодарность и самолично напишет о нас в областную газету.
Мы похлопали ему. Улыбающийся Венька как ни в чем не бывало подошел ко мне и сказал, что вчерашний разговор считает глупым и не стоит о нем вспоминать. И, рассмеявшись, добавил, что он не прочь был бы со мной прокатиться в город. У него там тоже есть дела…
— А что мы подарим Валентину? — спросил Мамонт и даже остановился.
— Магазины давно закрыты, — сказал я.
— Как же без подарка-то?
— Придется завтра.
— Купим вскладчину трехколесный велосипед, а? — предложил он.
— Уж лучше коляску, — сказал я. — Когда еще велосипед понадобится?
— Представляешь, садится такая кроха на велосипед и ножками, ножками на педали…
— Это когда еще ножками, — сказал я.
— Моя первая жена не хотела детей… — с грустью сказал он.
Я сбоку посмотрел на него. Лицо у Никанора Ивановича задумчивое, мягкое. Я и не подозревал, что у него может быть такое лицо. Он всегда казался мне человеком суровым, начисто лишенным сентиментальности.
— У тебя табакерка с собой? — спросил он.
— Вы леденцы сосите, — сказал я. — Говорят, помогает.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Был день, но на улице сумерки. На город надвинулась грозовая туча. Вдалеке добродушно ворчал гром. Две девушки в светлых платьях пробежали мимо окна. Дробно процокали их острые каблучки. Девушки остановились под деревом у автобусной остановки.
Я распахнул окно. Ветер шумно ворвался в комнату, сгреб в охапку застоявшийся папиросный дым и вышвырнул на улицу. Зашелестела газета на столе, защелкали листами тетрадки. Я поставил на бумаги графин с водой. В комнате я один. Шуруп ушел в кино. С тех пор как решил поступить во ВГИК, он не пропускал ни одного фильма. Смотрел все подряд. А где Вениамин, не знаю.
Ветер было затих, а потом задул с новой силой. Занавески взлетели под потолок и медленно опустились. Я не стал закрывать окно: пусть гуляет ветер. Я забрался на подоконник и обхватил руками колени. Проскочил мимо еще один прохожий. Он двигал локтями, волосы встопорщились. За человеком гналась театральная афиша. И вот улица стала безлюдной. Девушки стояли под шумящим кленом и с надеждой смотрели в ту сторону, откуда должен был появиться автобус. Но он что-то не шел. Ветер бесстыдно задирал им подолы. Девушки нагибались и руками придерживали платья. Прически их были безнадежно испорчены. Мне захотелось крикнуть девушкам, чтобы бежали сюда. Сейчас хлынет ливень, и прощай субботний вечер! Я уже раскрыл рот, но ветер заткнул его сухим упругим комком.
Первые капли хлестнули по деревьям. Пыльные листья вздрогнули и затрепетали. Стало еще темнее. Весь мир растворился в негромком шелесте дождя. Большой синий автобус выплыл из мокрого серебристого облака. На крыше автобуса плясали маленькие фонтанчики. Паучья лапа «дворника» сгребала со стекла струящуюся воду. Автобус остановился возле клена, и девушки влетели в открытую дверь, которая поспешно захлопнулась. Автобус, словно корабль, медленно отвалил от пристани и уплыл в Море Дождя.
От автобусной остановки к нашему дому бежали два человека. У одного под мышкой сверток. Это же Венька! Рубашка прилипла к плечам, мокрые волосы спустились на лоб. Второго я не знал.
Они влетели в комнату, будто дождь все еще гнался за ними по пятам.
— Прихватил все-таки, черт бы его побрал! — сказал Венька и, взяв со спинки кровати полотенце, стал вытирать лицо.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Венькин знакомый.
Это был худощавый чернявый парень лет двадцати. Глаза карие, немного навыкате. Он был в синих джинсах «техас» и белой рубахе, которую спокойно снял и стал выжимать в мусорный ящик. А потом снова надел.
— Великая это вещь — нейлон, — сказал он.
Венька тоже стащил с себя рубашку и повесил на стул.
— Вынимай товар, купец, — потребовал он.
Парень развернул промокшую бумагу и извлек серый с зеленой замшей джемпер. Встряхнул на руке, разгладил и положил на койку. Венька достал из шкафа чистую рубашку, натянул на себя и после этого примерил джемпер.
Зеркало у нас было небольшое и треснутое. Венька повертелся перед ним и подошел ко мне.
— Твое просвещенное мнение? — спросил он.
— На тебя сшито, — сказал я.
— Там умеют делать, — заметил парень.
— Где там? — спросил я.
— Это из Австрии.
Венька снял джемпер и, подойдя к окну, посмотрел на этикетку.
— Так сколько? — спросил он.
— Как договорились, — сказал парень.
— Сеня, сбрось хотя бы пятерку!
— Я не люблю торговаться, — сказал Сеня.
Голос у него тихий, спокойный.
Венька достал деньги, отсчитал сорок рублей. Сеня не стал пересчитывать, небрежно сунул бумажки в один из многочисленных карманов своих джинсов.
— На куртку наскребу деньги к концу месяца, — сказал Венька.
— Буду иметь в виду, — кивнул Сеня.
— Андрей, познакомься — ценный человек, — сказал Венька. — Самые модные заграничные шмотки может достать. У него дядя на торговом судне плавает механиком.
— Старшим механиком, — поправил Сеня и взглянул на меня. — А что вам нужно?
— Вы, Сеня, коммивояжер?
— Что-то в этом роде, — ничуть не смутившись, ответил он. — Коммивояжер — это звучит благородно. Я не люблю эти вульгарные слова: барыга, спекулянт, фарцовщик…
— Его дядя действительно механик, — сказал Венька.
— Старший механик, — спокойно поправил Сеня.
— По мне хоть капитан, — сказал Венька.
— На ваш размер у меня есть югославская рубашка, — сказал Сеня. — Стального цвета. Хотите, завтра принесу? Тридцать рублей — дешевле нигде не купите.
— Зря стараешься, Сеня, — сказал Венька. — Андрей у нас аскет. Ему чужды все эти мещанские штучки…
— Такие вещи я продаю только хорошим знакомым, — не обратив внимания на Венькины слова, сказал Сеня. — Где вы в нашем городе купите такой чудный джемпер?
— Вы действительно, Сеня, незаменимый человек, — сказал я. — Что бы мы без вас делали?
— Я люблю делать людям приятное, — ответил Сеня. — Правда, не все это ценят.
— Я думаю, ты тоже в накладе не остаешься, — сказал Венька.
— Так как насчет рубашки? — спросил Сеня. — Ваш размер редко встречается.
— Приноси, — сказал я.
____________________
Дождь ушел по чистым крышам домов в поле. С неба шлепались на тротуар редкие крупные капли. Выглянуло солнце, и жарко засверкали лужи. Взъерошив сизые перья, голуби окунались в мутную воду, а потом, выскочив на тротуар, кружили друг за другом.
Мы с Венькой пообедали в столовой и отправились на автобусную остановку. Решили поехать на пляж. После дождя одно удовольствие выкупаться.
— Вот ты давно работаешь с Ремневым… — сказал Венька. — Что он за человек?
— Мамонт? Ужасный человек, — сказал я. — Консерватор… Не любит институтскую молодежь, все боится, что его место займут. И впридачу — бюрократ.
Венька сразу помрачнел.
— Вот ведь не везет, — сказал он.
— А тебе-то что? Ты в другом цехе… Это нам, грешным, с ним маяться.
— У него мой проект!
— Пиши пропало, — сказал я. — Год продержит, а потом наверняка зарежет… Как только решат похоронить какое-нибудь дело — Мамонту отдают.
— Неужели к нему нельзя никаких ключей подобрать?
— Ключей? Можно. Он любит в бане париться…
Венька с удивлением посмотрел на меня, но был слишком расстроен, чтобы заподозрить в розыгрыше.
— При чем тут баня?
— В городе березовых веников нет, — сказал я. — А без веника какая баня? Преподнеси ему березовый веник, и твоему проекту зеленая улица…
— Где же я возьму этот дурацкий веник?
— Попроси Сеню, — посоветовал я. — Его дядя, старший механик, из Африки привезет…
Венька наконец сообразил, что я его разыгрываю, и разозлился:
— Я с тобой о серьезных вещах говорю, а ты несешь про какую-то баню.
— А ты про ключи, — сказал я.
Венька нахмурился и замолчал. А мне было смешно… Венька в австрийском джемпере торжественно преподносит обалдевшему Мамонту березовый веник в целлофановой обертке…
Я увидел Нонну. Ту самую черноволосую студентку, которая была в Крякушине вместе с Ольгой. Улыбаясь, она приветливо смотрела на меня. Нонна в светлом платье и белых босоножках. Руки коричневые от загара. Она тоже пришла на остановку.
— Мы, оказывается, соседи, — сказала она.
— Я вас вчера видел на автобусной остановке, — заулыбался Венька. — Вы куда-то спешили.
Он с интересом смотрел на нее. Там, в деревне, он пытался приволокнуться за Нонной, но ничего не вышло. (Он бы и за Олей поухаживал, да нельзя — доцент…)
— Поехали с нами на пляж? — предложил я.
— Я мяч захвачу, — подхватил Венька. — Покидаем.
Ей нужно в институт. У них консультация по диалектическому материализму. И, взглянув на меня веселыми черными глазами, сказала, что пляж — это, конечно, лучше, чем консультация…
Ей нужно было взять купальник, и мы все вместе дошли до пятиэтажного дома, где она жила. Когда мы остановились у парадного, я посмотрел вверх: на крыше этого дома по утрам загорала таинственная девица в черных очках… Нонна засмеялась, перехватив мой взгляд.
— Это была я, — сказала она.
Теперь понятно, почему она такая черная. Но непонятно, почему я ее не узнал?
Мы лежим на горячем песке. Венька куда-то уплыл, наверное на тот берег. Небо очистилось от облаков. Солнце припекает на славу. Кричат ребятишки, шлепают ладонями по воде. Они облепили черную лоснящуюся автомобильную шину. То один, то другой с криком срывается с нее. И, вынырнув, снова атакует скользкий баллон.
Крепостной вал с обвалившейся стеной отражается в воде. Рыжая девчонка в купальнике карабкается по крутому откосу на вал. В руке у нее букет желтых цветов. Их много растет на откосе.
— Почему ты не спросишь про Олю? — говорит Нонна. Она лежит на спине и смотрит в небо. Черные глаза ее прищурены. — Она как-то вспоминала тебя.
Я молчу. Только чувствую, как сердце начинает стучать. Такое случается, если долго на солнце лежишь.
— Жарко, — говорю я. Встаю и иду к воде. Она тоже встает. На коричневом животе блестят песчинки.
Мы на середине Широкой. Течение подхватило нас и понесло. Мальчишки с черной шиной остались позади. А мы все плыли и плыли. Иногда наши плечи касались. Потом Нонна сказала, что устала. Мы вылезли на берег и долго сидели на теплых камнях. Из-под моста выплыла лодка, потом показалась парочка на водяном велосипеде. Они крутили педали, смеялись. Велосипед, хлопая по воде разноцветными лопастями, проплыл совсем близко от берега. Какая-то нелепая штуковина этот водяной велосипед. Как будто из музея притащили его и спустили на воду.
Нонна жевала травинку и смотрела на крепость. Рыжая девочка в черном купальнике взобралась на гребень и стояла у разрушенной стены. На голове у нее — желтый венок.
— Ты что будешь делать вечером? — спрашивает Нонна, глядя на меня.
— Спать, — отвечаю я.
Нонна перекусила травинку пополам и выплюнула. Я вижу, она злится. Но я действительно собирался сегодня пораньше лечь — завтра снова на крышу. Конечно, прогуляться летним вечером с девчонкой неплохо. Можно в парк сходить, на танцплощадку, какой-нибудь фильм посмотреть.
— У тебя есть сигареты? — спрашивает Нонна.
Странный вопрос! Я только из воды. В одних плавках. Не за щекой же я должен держать сигареты и спички?
— Помнишь, как ты хотел меня куда-то унести… — говорит Нонна. — Там, в деревне?
— Я, наверное, был пьяный, — отвечаю я.
Нонна вырывает с корнем красноватый стебель конского щавеля и ломает его своими длинными тонкими пальцами. Зачем я ее злю? Я и сам не знаю. Шуруп говорит, что после той сумасшедшей поездки в город у меня характер испортился. Вот и Веньку сегодня разыграл. Куда же это он уплыл?..
Надо улыбнуться Нонне, сказать что-нибудь приятное. Но я не улыбаюсь и не говорю ничего приятного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52