Ну, быстренько!
Голубые одеяния так и взметнулись: ученица исчезла из комнаты в один миг. Рибеке щелкнула языком и озабоченно обернулась к Меди:
– Нынче они берут совсем малышек, да еще и одевают их в голубое, не дожидаясь, пока они созреют. Они что, армию собирают, чтобы завоевать мир численным перевесом? Ох жадность!.. Помяни мое слово. Меди, когда-нибудь она нас погубит. Если только такие, как мы, не перейдут от слов к делу, – не избежать всеобщего восстания, которое нас и сметет. Ладно, схожу посмотрю, что там наши девочки рассмотрели в прудах. И если дойдет до наказания, я прислушаюсь к твоему совету и не буду с ней слишком строга. Будем же, однако, помнить, что сильную волю можно воспитать только твердой рукой. Таких, как она, многообещающих учениц легко может испортить и неумеренная мягкость, и излишняя строгость… Присмотри же здесь за меня. Я лишь успокою маленьких и вскоре вернусь. Изменяющаяся аура!.. Дети, совсем дети…
И Рибеке, качая упрятанной в высокий стоячий капюшон головой, покинула комнату. Меди осталась сидеть на своем табурете и некоторое время, казалось, старалась уловить некий неслышимый звук. Потом она осторожно соскользнула с табурета и поспешила к эмалевой коробке, водруженной на черный стол. Пожирая его глазами, Меди еще раз взвесила принятое решение. Последний взгляд в сторону двери – и длинные смуглые пальцы забегали по мерцающим самоцветам. Движения Заклинательницы были расчетливы и точны…
Коробка, однако, не поддавалась. Меди постояла над ней, задумчиво пристукивая одним пальцем по крышке. Потом чешуйчатые губы тронула тонкая улыбка. Пальцы вновь заскользили, ощупывая, с усилием надавливая… У Меди вырвался вздох: лоснящаяся черная крышка: отделилась от основания. Меди осторожно отложила ее, пригляделась… и замерла, почуяв недоброе.
Ее глазам предстали льняные пелены, смятые и кое-как наброшенные на содержимое коробки. Что-то было не так! Кто-то успел побывать здесь до нее!..
Меди прищурилась, соображая. Рибеке не хотела, чтобы она открывала эту коробку. Уж не потому ли, что сама успела в нее залезть? Сколько же покровов, размышляла Заклинательница, надо приподнять один за другим, чтобы увидеть истинное лицо Рибеке?.. И каково оно окажется, это лицо, если до него все же добраться?.. Чувство вины, начавшее было шевелиться в сознании Меди, испарилось при мысли о том, как, оказывается, Рибеке ее саму все это время обманывала. Оставив последние крохи сомнения, она сдернула пелены. Перед ней были сомкнутые руки чародея, вросшие в свой пьедестал из белого камня, пронизанного черными и красными жилками.
Движимая бесстрастным любопытством, Меди притронулась к ним. Руки были холодны. Длинные, изящные пальцы казались отвердевшими, но смертного окоченения не было и в помине. Меди завистливо погладила черный камень, вделанный в простое с виду кольцо. Как она желала его!.. Но, страстно желая, она в то же время не забывала: если уж брать подобные вещи, то брать так, как полагается. А иначе лучше вовсе не связываться.
– Итак, она, наконец, обрела тебя, Дреш, – тихо проговорила Меди. – Но обрела не таким образом, как ей когда-то хотелось. Мог ли ты предполагать, что все кончится именно так? И хватит ли у нее духу пройти весь путь до конца?.. Она-то думает, что хватит. Но мы с тобой знаем, какая пропасть отделяет намерения от поступков…
14
– Никогда раньше не видал, чтобы так гребли, – подал голос Вандиен. Джени оторвалась от созерцания горизонта и, не отвечая, с глубоким презрением посмотрела на него. Вандиен почувствовал себя сухопутной крысой и счел за благо прекратить попытки завязать разговор, ограничившись ролью зрителя.
Он сидел на неистребимо пропахшем рыбой дне небольшой дори – лодки с острым носом и такой же острой кормой. Свежий ветер обдувал его лицо, заставляя рубец натягиваться от холода. Впрочем, он не болел. ПОКА не болел. Вандиен радовался про себя тому, что его облачили в тяжелый непромоканец, двойные штаны и теплую рубаху, помогавшую удерживать телесное тепло. Джени снабдила его даже вязаной шапочкой, которую он, усмирив свои непослушные кудри, натянул на самые уши. Он украдкой посматривал на Джени и видел, что сине-зеленая рыбацкая куртка и такие же штаны выгодно подчеркивали естественный цвет ее глаз, и даже простая шерстяная шапка необыкновенно ей шла. Высокие скулы девушки покраснели от ветра. Светлые пряди то и дело выскальзывали из-под шапки и развевались по плечам. Еще на ней были мягкие, свободные кожаные сапожки, покороче, чем у него. Вандиен припомнил, что сказала ему вчера вечером Берни: «Никто в наших местах не носит сапог, как у тебя. А если ты в них в воду попадешь? Их же мигом зальет, и они тебя утянут вниз прежде, чем ты поспеешь их сбросить. Надо носить такие, из которых можно сразу выскочить и, конечно, чтобы скользили по палубе, но не царапали. Вот что тебе, парень, необходимо. Эй, Хелти! Слышишь, присмотри, чтобы у нашего возчика к завтрему были какие следует сапоги!..»
Дори ныряла в морских волнах, словно плывущая чайка. Суденышко было чистенькое, безо всяких там присохших рыбьих кишок. На досках не было видно ни единой чешуйки. А там, где полагалось красоваться названию, было выжжено: «Повелительница дождя». Джени стояла посередине, глядя вперед. Длинные весла размеренно окунались в воду и снова взлетали. Джени толкала рукояти вперед, поднимала лопасти над водой, отводила рукояти назад, прижимая к груди, погружала лопасти и снова толкала. Вандиен только диву давался. По зрелом размышлении он отказался от мысли предложить Джени свои услуги. Весьма скоро у него будет масса других возможностей выставить себя идиотом. Что же до девушки, она гребла с кажущейся легкостью, плавными, слаженными движениями, без рывков и задержек. Вандиен запоздало припомнил, как она управлялась с тяжеленными ведрами, и сказал себе, что тогда уже должен был заподозрить в ее руках и плечах неженскую силу. Она гребла молча, сжав губы в одну черту, – заговорит сама, когда сочтет необходимым.
…Джени разбудила его в полной темноте: вошла и принялась трясти за плечо, пока он не проснулся и не понял, что ее намерения куда как серьезны. Поднявшись, он принялся шарить в потемках, – Джени не принесла с собой свечи и ему зажечь не позволила. «Встречаемся у задней двери!» – без долгих разговоров приказала она, убедившись, что он открыл глаза и соображает. И с тем удалилась, оставив его озадаченно одеваться во тьме.
В гостинице царила мертвая тишина. Вандиен спустился по лестнице; в общей комнате было немного света от углей, угасавших в очаге. Обширная дверь оказалась не заперта и легко уступила осторожному нажатию его руки.
Джени, как и обещала, дожидалась его у задней двери. Она сунула ему в руки вязаную шапочку и отмахнулась от его расспросов. Потом повела его куда-то в темноту. Вандиен глубоко вздохнул и обнаружил, что в воздухе уже пахло рассветом. «Я хотела поймать приливное течение, – только и сказала ему Джени. – И потом, я вообще люблю бодрствовать и гулять, пока вся остальная деревня еще спит!»
Вандиен послушно последовал за нею туда, где ждала маленькая дори, привязанная к подгнившему причалу. «Садись прямо на дно! – прошипела Джени ему на ухо. – Моя „Повелительница дождя“ сидит в воде высоко, а пустая и подавно. Так что за борт лучше не высовывайся, – и без этого дай Бог с ней управиться на волне!»
Вандиен безропотно сел и, следуя примеру своей спутницы, постарался воздержаться от лишней болтовни…
Утро сказалось на воде еще прежде, чем в небе появились признаки рассвета. Масляная чернота волн уступила место серебристо-серым тонам, а потом над влажным горизонтом проглянул краешек солнца. «Праздник, – сообщила ему Джени таким тоном, словно только это ему и следовало знать. – После вчерашней вечеринки вся деревня будет спать допоздна. На некоторое время море принадлежит только нам…»
Удовольствовавшись ролью пассажира, Вандиен любовался ее греблей. Один раз он оглянулся, желая посмотреть, далеко ли они отошли от берега. Не так далеко, как он предполагал. Тем не менее, расстояние на глаз казалось большим, чем если бы он оглядывался на сухопутную дорогу. Могучая сила морской стихии проявлялась во всем, даже в таком вот искажении расстояния. Было и еще кое-что. Вандиен вдруг осознал, как бесконечно далеко был от него надежный берег. Маленькая, скачущая по волнам дори вдруг показалась ему слишком норовистым скакуном, которому он весьма опрометчиво вручил свою единственную жизнь. Какие-то жалкие досочки, скрепленные вместе!.. Дори весело взлетала на гребни волн, словно стремясь показать им всю ширину мира. Потом соскальзывала во впадину между гребнями, и горизонт стремительно сужался. Вандиен, будь на то его воля, предпочел бы посудину поосновательней. «Прямо как на чайке верхом!» – сказал он себе, потом представил себе пару перепончатых лапок, усердно толкающих лодку вперед, и нашел, что это куда больше соответствовало ее облику, чем деревянные весла.
Тут, однако, размеренный ритм гребли был прерван. Джени стояла неподвижно, предоставив веслам чертить по воде.
– Здесь начинается провал, – сказала она. – Мы сейчас как раз над старой деревней. Она была выстроена на пологом склоне у подножия холма. А храм – на длинном мысу. Кое-кто говорит, что в прилив вода полностью окружала храм, а в отлив к нему можно было пройти посуху по песчаной перемычке. Но все это было давным-давно, и теперь никто не знает в точности, как и что было на самом деле. Доподлинно известно только одно: когда потонула деревня, храм ушел под воду глубже всего. Часть деревни обнажается в отлив не реже раза в месяц, но макушка храма показывается только раз в год. И лишь один раз в три года вода опускается так низко, что можно попытаться что-то оттуда вытащить…
Вандиен слушал не перебивая. Ему казалось, Джени ждала от него каких-то слов, но он молчал. Если она собралась говорить, пускай говорит. Он чувствовал, что девушка только и ищет предлога снова замкнуться. Попробуй он открыть рот, и уж она постарается придать каждому его слову самый невыгодный смысл. Нет, не будет он спрашивать, с какой целью она его сюда притащила. Вандиен просто с самым серьезным и внимательным видом смотрел в ее серые глаза. И ждал продолжения.
Но даже и такое молчание не полностью удовлетворило ее. Теперь, когда она решилась заговорить, слова хлынули безжалостным кипящим потоком.
– Вчера вечером ты задал вопрос, возчик. Он так и остался без ответа, но ты не заметил. Ты предпочел развесив уши слушать, что болтают обо мне деревенские. Когда же они кончили, ты ни о чем больше спрашивать не стал. Интересно, что они тебе поведали, когда я ушла? Что моя мать была пьянчугой, как и ее родители?.. Что за порцию выпивки она способна была не то что языком с три короба наплести, но и СДЕЛАТЬ все что угодно?.. Что ж, возчик, все это правда. Только две вещи оставила она мне в наследство. «Повелительницу дождя», которая принадлежала моему отцу, пока его не взяло море. И историю, которую она никогда не рассказывала, чтобы получить выпивку. Она сберегала ее для меня одной!
Она помолчала. Лицо ее пылало, и не только от ветра. Вандиен молчал по-прежнему, хорошо понимая, что поддакивать ей столь же опасно, как и перечить.
– Ей ее рассказывал мой дедушка, – немного успокоившись, продолжала Джени. – Он был уже очень, очень стар, и кое-кто болтает, будто к тому времени он малость плоховато соображал. Другие говорили, что ему остатка жизни уже не хватит, чтобы протрезветь. В общем, никто его, кроме мамы, не слушал. И потому-то они знают только с пятого на десятое, а подробно ничего сказать не могут. Я-то ведь ни единого разу никому не рассказывала. Ну да пусть их так и живут в невежестве. Я нипочем не дам им повода еще раз назвать меня дурой, я ведь все равно доказать ничего не могу… Так я себе всегда говорила и собиралась помереть и унести все с собой, и так бы оно и вышло, если бы не…
Но тут Джени словно прикусила язык, а потом, вздохнув, перешла совсем на другое:
– Во всей деревне есть только одна душа, которой можно верить. Зролан. Она, конечно, старая и порядком свихнутая, но не настолько, чтобы не понимать истины. Я ни разу не слышала, чтобы она кого-то подвела или обманула. Она…
Джени вдруг посмотрела на Вандиена, посмотрела глубоким, внимательным взглядом. И он увидел в ее глазах сочувствие и понимание не по годам – такое, которому научить может только постоянная необходимость выносить чужую жестокость.
– Она объяснила мне, почему ты взялся за это дело, – продолжала Джени.
– Больше никто не знает, только Зролан и я. Деревенскому совету известно только о деньгах, которые она тебе предложила, ну да это их мало волнует: они ведь не рассчитывают, что придется выплачивать. Но Зролан сказала мне об истинной причине, приведшей тебя сюда. Ты хочешь избавиться от шрама на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Голубые одеяния так и взметнулись: ученица исчезла из комнаты в один миг. Рибеке щелкнула языком и озабоченно обернулась к Меди:
– Нынче они берут совсем малышек, да еще и одевают их в голубое, не дожидаясь, пока они созреют. Они что, армию собирают, чтобы завоевать мир численным перевесом? Ох жадность!.. Помяни мое слово. Меди, когда-нибудь она нас погубит. Если только такие, как мы, не перейдут от слов к делу, – не избежать всеобщего восстания, которое нас и сметет. Ладно, схожу посмотрю, что там наши девочки рассмотрели в прудах. И если дойдет до наказания, я прислушаюсь к твоему совету и не буду с ней слишком строга. Будем же, однако, помнить, что сильную волю можно воспитать только твердой рукой. Таких, как она, многообещающих учениц легко может испортить и неумеренная мягкость, и излишняя строгость… Присмотри же здесь за меня. Я лишь успокою маленьких и вскоре вернусь. Изменяющаяся аура!.. Дети, совсем дети…
И Рибеке, качая упрятанной в высокий стоячий капюшон головой, покинула комнату. Меди осталась сидеть на своем табурете и некоторое время, казалось, старалась уловить некий неслышимый звук. Потом она осторожно соскользнула с табурета и поспешила к эмалевой коробке, водруженной на черный стол. Пожирая его глазами, Меди еще раз взвесила принятое решение. Последний взгляд в сторону двери – и длинные смуглые пальцы забегали по мерцающим самоцветам. Движения Заклинательницы были расчетливы и точны…
Коробка, однако, не поддавалась. Меди постояла над ней, задумчиво пристукивая одним пальцем по крышке. Потом чешуйчатые губы тронула тонкая улыбка. Пальцы вновь заскользили, ощупывая, с усилием надавливая… У Меди вырвался вздох: лоснящаяся черная крышка: отделилась от основания. Меди осторожно отложила ее, пригляделась… и замерла, почуяв недоброе.
Ее глазам предстали льняные пелены, смятые и кое-как наброшенные на содержимое коробки. Что-то было не так! Кто-то успел побывать здесь до нее!..
Меди прищурилась, соображая. Рибеке не хотела, чтобы она открывала эту коробку. Уж не потому ли, что сама успела в нее залезть? Сколько же покровов, размышляла Заклинательница, надо приподнять один за другим, чтобы увидеть истинное лицо Рибеке?.. И каково оно окажется, это лицо, если до него все же добраться?.. Чувство вины, начавшее было шевелиться в сознании Меди, испарилось при мысли о том, как, оказывается, Рибеке ее саму все это время обманывала. Оставив последние крохи сомнения, она сдернула пелены. Перед ней были сомкнутые руки чародея, вросшие в свой пьедестал из белого камня, пронизанного черными и красными жилками.
Движимая бесстрастным любопытством, Меди притронулась к ним. Руки были холодны. Длинные, изящные пальцы казались отвердевшими, но смертного окоченения не было и в помине. Меди завистливо погладила черный камень, вделанный в простое с виду кольцо. Как она желала его!.. Но, страстно желая, она в то же время не забывала: если уж брать подобные вещи, то брать так, как полагается. А иначе лучше вовсе не связываться.
– Итак, она, наконец, обрела тебя, Дреш, – тихо проговорила Меди. – Но обрела не таким образом, как ей когда-то хотелось. Мог ли ты предполагать, что все кончится именно так? И хватит ли у нее духу пройти весь путь до конца?.. Она-то думает, что хватит. Но мы с тобой знаем, какая пропасть отделяет намерения от поступков…
14
– Никогда раньше не видал, чтобы так гребли, – подал голос Вандиен. Джени оторвалась от созерцания горизонта и, не отвечая, с глубоким презрением посмотрела на него. Вандиен почувствовал себя сухопутной крысой и счел за благо прекратить попытки завязать разговор, ограничившись ролью зрителя.
Он сидел на неистребимо пропахшем рыбой дне небольшой дори – лодки с острым носом и такой же острой кормой. Свежий ветер обдувал его лицо, заставляя рубец натягиваться от холода. Впрочем, он не болел. ПОКА не болел. Вандиен радовался про себя тому, что его облачили в тяжелый непромоканец, двойные штаны и теплую рубаху, помогавшую удерживать телесное тепло. Джени снабдила его даже вязаной шапочкой, которую он, усмирив свои непослушные кудри, натянул на самые уши. Он украдкой посматривал на Джени и видел, что сине-зеленая рыбацкая куртка и такие же штаны выгодно подчеркивали естественный цвет ее глаз, и даже простая шерстяная шапка необыкновенно ей шла. Высокие скулы девушки покраснели от ветра. Светлые пряди то и дело выскальзывали из-под шапки и развевались по плечам. Еще на ней были мягкие, свободные кожаные сапожки, покороче, чем у него. Вандиен припомнил, что сказала ему вчера вечером Берни: «Никто в наших местах не носит сапог, как у тебя. А если ты в них в воду попадешь? Их же мигом зальет, и они тебя утянут вниз прежде, чем ты поспеешь их сбросить. Надо носить такие, из которых можно сразу выскочить и, конечно, чтобы скользили по палубе, но не царапали. Вот что тебе, парень, необходимо. Эй, Хелти! Слышишь, присмотри, чтобы у нашего возчика к завтрему были какие следует сапоги!..»
Дори ныряла в морских волнах, словно плывущая чайка. Суденышко было чистенькое, безо всяких там присохших рыбьих кишок. На досках не было видно ни единой чешуйки. А там, где полагалось красоваться названию, было выжжено: «Повелительница дождя». Джени стояла посередине, глядя вперед. Длинные весла размеренно окунались в воду и снова взлетали. Джени толкала рукояти вперед, поднимала лопасти над водой, отводила рукояти назад, прижимая к груди, погружала лопасти и снова толкала. Вандиен только диву давался. По зрелом размышлении он отказался от мысли предложить Джени свои услуги. Весьма скоро у него будет масса других возможностей выставить себя идиотом. Что же до девушки, она гребла с кажущейся легкостью, плавными, слаженными движениями, без рывков и задержек. Вандиен запоздало припомнил, как она управлялась с тяжеленными ведрами, и сказал себе, что тогда уже должен был заподозрить в ее руках и плечах неженскую силу. Она гребла молча, сжав губы в одну черту, – заговорит сама, когда сочтет необходимым.
…Джени разбудила его в полной темноте: вошла и принялась трясти за плечо, пока он не проснулся и не понял, что ее намерения куда как серьезны. Поднявшись, он принялся шарить в потемках, – Джени не принесла с собой свечи и ему зажечь не позволила. «Встречаемся у задней двери!» – без долгих разговоров приказала она, убедившись, что он открыл глаза и соображает. И с тем удалилась, оставив его озадаченно одеваться во тьме.
В гостинице царила мертвая тишина. Вандиен спустился по лестнице; в общей комнате было немного света от углей, угасавших в очаге. Обширная дверь оказалась не заперта и легко уступила осторожному нажатию его руки.
Джени, как и обещала, дожидалась его у задней двери. Она сунула ему в руки вязаную шапочку и отмахнулась от его расспросов. Потом повела его куда-то в темноту. Вандиен глубоко вздохнул и обнаружил, что в воздухе уже пахло рассветом. «Я хотела поймать приливное течение, – только и сказала ему Джени. – И потом, я вообще люблю бодрствовать и гулять, пока вся остальная деревня еще спит!»
Вандиен послушно последовал за нею туда, где ждала маленькая дори, привязанная к подгнившему причалу. «Садись прямо на дно! – прошипела Джени ему на ухо. – Моя „Повелительница дождя“ сидит в воде высоко, а пустая и подавно. Так что за борт лучше не высовывайся, – и без этого дай Бог с ней управиться на волне!»
Вандиен безропотно сел и, следуя примеру своей спутницы, постарался воздержаться от лишней болтовни…
Утро сказалось на воде еще прежде, чем в небе появились признаки рассвета. Масляная чернота волн уступила место серебристо-серым тонам, а потом над влажным горизонтом проглянул краешек солнца. «Праздник, – сообщила ему Джени таким тоном, словно только это ему и следовало знать. – После вчерашней вечеринки вся деревня будет спать допоздна. На некоторое время море принадлежит только нам…»
Удовольствовавшись ролью пассажира, Вандиен любовался ее греблей. Один раз он оглянулся, желая посмотреть, далеко ли они отошли от берега. Не так далеко, как он предполагал. Тем не менее, расстояние на глаз казалось большим, чем если бы он оглядывался на сухопутную дорогу. Могучая сила морской стихии проявлялась во всем, даже в таком вот искажении расстояния. Было и еще кое-что. Вандиен вдруг осознал, как бесконечно далеко был от него надежный берег. Маленькая, скачущая по волнам дори вдруг показалась ему слишком норовистым скакуном, которому он весьма опрометчиво вручил свою единственную жизнь. Какие-то жалкие досочки, скрепленные вместе!.. Дори весело взлетала на гребни волн, словно стремясь показать им всю ширину мира. Потом соскальзывала во впадину между гребнями, и горизонт стремительно сужался. Вандиен, будь на то его воля, предпочел бы посудину поосновательней. «Прямо как на чайке верхом!» – сказал он себе, потом представил себе пару перепончатых лапок, усердно толкающих лодку вперед, и нашел, что это куда больше соответствовало ее облику, чем деревянные весла.
Тут, однако, размеренный ритм гребли был прерван. Джени стояла неподвижно, предоставив веслам чертить по воде.
– Здесь начинается провал, – сказала она. – Мы сейчас как раз над старой деревней. Она была выстроена на пологом склоне у подножия холма. А храм – на длинном мысу. Кое-кто говорит, что в прилив вода полностью окружала храм, а в отлив к нему можно было пройти посуху по песчаной перемычке. Но все это было давным-давно, и теперь никто не знает в точности, как и что было на самом деле. Доподлинно известно только одно: когда потонула деревня, храм ушел под воду глубже всего. Часть деревни обнажается в отлив не реже раза в месяц, но макушка храма показывается только раз в год. И лишь один раз в три года вода опускается так низко, что можно попытаться что-то оттуда вытащить…
Вандиен слушал не перебивая. Ему казалось, Джени ждала от него каких-то слов, но он молчал. Если она собралась говорить, пускай говорит. Он чувствовал, что девушка только и ищет предлога снова замкнуться. Попробуй он открыть рот, и уж она постарается придать каждому его слову самый невыгодный смысл. Нет, не будет он спрашивать, с какой целью она его сюда притащила. Вандиен просто с самым серьезным и внимательным видом смотрел в ее серые глаза. И ждал продолжения.
Но даже и такое молчание не полностью удовлетворило ее. Теперь, когда она решилась заговорить, слова хлынули безжалостным кипящим потоком.
– Вчера вечером ты задал вопрос, возчик. Он так и остался без ответа, но ты не заметил. Ты предпочел развесив уши слушать, что болтают обо мне деревенские. Когда же они кончили, ты ни о чем больше спрашивать не стал. Интересно, что они тебе поведали, когда я ушла? Что моя мать была пьянчугой, как и ее родители?.. Что за порцию выпивки она способна была не то что языком с три короба наплести, но и СДЕЛАТЬ все что угодно?.. Что ж, возчик, все это правда. Только две вещи оставила она мне в наследство. «Повелительницу дождя», которая принадлежала моему отцу, пока его не взяло море. И историю, которую она никогда не рассказывала, чтобы получить выпивку. Она сберегала ее для меня одной!
Она помолчала. Лицо ее пылало, и не только от ветра. Вандиен молчал по-прежнему, хорошо понимая, что поддакивать ей столь же опасно, как и перечить.
– Ей ее рассказывал мой дедушка, – немного успокоившись, продолжала Джени. – Он был уже очень, очень стар, и кое-кто болтает, будто к тому времени он малость плоховато соображал. Другие говорили, что ему остатка жизни уже не хватит, чтобы протрезветь. В общем, никто его, кроме мамы, не слушал. И потому-то они знают только с пятого на десятое, а подробно ничего сказать не могут. Я-то ведь ни единого разу никому не рассказывала. Ну да пусть их так и живут в невежестве. Я нипочем не дам им повода еще раз назвать меня дурой, я ведь все равно доказать ничего не могу… Так я себе всегда говорила и собиралась помереть и унести все с собой, и так бы оно и вышло, если бы не…
Но тут Джени словно прикусила язык, а потом, вздохнув, перешла совсем на другое:
– Во всей деревне есть только одна душа, которой можно верить. Зролан. Она, конечно, старая и порядком свихнутая, но не настолько, чтобы не понимать истины. Я ни разу не слышала, чтобы она кого-то подвела или обманула. Она…
Джени вдруг посмотрела на Вандиена, посмотрела глубоким, внимательным взглядом. И он увидел в ее глазах сочувствие и понимание не по годам – такое, которому научить может только постоянная необходимость выносить чужую жестокость.
– Она объяснила мне, почему ты взялся за это дело, – продолжала Джени.
– Больше никто не знает, только Зролан и я. Деревенскому совету известно только о деньгах, которые она тебе предложила, ну да это их мало волнует: они ведь не рассчитывают, что придется выплачивать. Но Зролан сказала мне об истинной причине, приведшей тебя сюда. Ты хочешь избавиться от шрама на лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52