Черные стены высоко возносились над серыми развалюхами, – настоящая крепость, владелец которой, не иначе, боялся, что кто-нибудь вломится внутрь или станет подглядывать. Умелые каменотесы придали черным валунам, из которых были сложены эти стены, идеальную кубическую форму. Из-за этого они безо всякой известки прилегали один к другому невероятно плотно, не давая ни малейшей зацепки даже ползучему мху, куда уж там ночному воришке. Несмотря на сухую жару, камень блестел, как мокрый. Ки обратила внимание на большое засохшее дерево, стоявшее возле стены. Его ветви застыли в изгибе, сторонясь черного камня. Похоже, дерево зародилось, выросло и засохло в сени этих стен. Перерасти их дерево не успело: молния обуглила его ствол.
Двустворчатые деревянные ворота, своим цветом ничуть не отличавшиеся от стены, стояли распахнутыми настежь. Кони не особенно рвались въезжать внутрь. Сигурд фыркал, катая грызло во рту. Ки решительно пришлепнула вожжами по необъятным серым спинам. Сигурд фыркнул в последний раз, и фургон, скрипя, вкатился во двор.
Изнутри двор казался таким же покинутым, как те дома, мимо которых Ки только что проезжала. По углам виднелись скелеты засохших кустов, которые закатил туда ветер. Давно умершие деревья возвышались, словно руины когда-то ухоженного сада. Черный дом, стоявший посредине безжизненного двора, равнодушно взирал вокруг глазницами окон. Ки остановила упряжку, всматриваясь в эти окна. Они зияли высоко над ее головой. Прямоугольные окна, как было принято у людей. Зато в нижнем этаже не было ни окон, ни каких-либо иных отверстий, если не считать единственной двери – деревянной и очень крепкой с виду. А выше уровня окон опять простиралась гладкая, без малейших продушин, стена. Если там, наверху, и были какие-то помещения, то, верно, солнечный свет в них не проникал.
– Веселенькое местечко… – протянула Ки, обращаясь к коням.
– Эй! – Неожиданно раздавшийся голос заставил ее вздрогнуть. – Мне что, так и стоять весь день в дверях, ожидая, пока ты соблаговолишь обернуться, и напуская внутрь тучи мух и слепней?..
Оказывается, черная дверь приоткрылась. Ее придерживала пожилая матрона, одетая опять-таки в черное. Взгляд у этой особы был не намного приветливее только что прозвучавших слов. Тощая морщинистая шея и часто моргающие глаза вызвали у Ки мысль о черной птице, сидящей на перекладине виселицы.
– За возчиком не посылали?.. – спросила Ки, надеясь про себя, что тут какая-нибудь ошибка.
– Да, посылали, и ты, пожалуй, сойдешь. Ну так что, может, отклеишь свой зад от досок? Или вашему брату привычней торговаться, жарясь на солнцепеке?
Ки молча поставила фургон на тормоз. Хмуро велела лошадям стоять смирно и слезла с сиденья наземь. Вот это называется влипла. Что ж, без гроша в кармане проглотишь и не такое…
Ки подошла к двери. Хозяйка, или кем там она была, дожидаться ее не стала и сразу двинулась по коридору вперед. Ки прикрыла за собой дверь, и дверь хлопнула, пожалуй, громче, чем следовало. Черные юбки проворно шуршали впереди, удаляясь по коридору. Ки пришлось поторопиться. Солнечный свет сюда уже не достигал; вдоль стен стояли зажженные канделябры, но их было маловато, да и свечек в каждом могло бы быть и побольше. Тень Ки то пряталась у нее под ногами, то вновь протягивалась вперед. Дорожные сапоги гулко топали по полу. Женщина, шедшая впереди, вдруг куда-то свернула, и Ки трусцой пробежала несколько шагов, чтобы не отстать и не потерять ее из виду.
За поворотом совершенно неожиданно открылось гигантское помещение. Нигде не было видно ни слуг, ни каких-либо иных домочадцев; потолок возносился на неправдоподобную высоту; эхо шагов отдавалось со всех сторон, точно в пещере. Серые солнечные лучи вливались внутрь сквозь одно из окон, замеченных ею снаружи. Столбы света, в которых плавала пыль, позволяли рассмотреть посредине комнаты небольшой резной столик. Больше в пустой комнате не было вообще ничего. Женщина стояла подле столика в пыльном луче.
Ки помедлила, неуверенно оглядываясь кругом. Как прикажете торговаться и заключать сделки в подобном местечке? Ни тебе кресла, в котором можно было бы развалиться со скучающим и безразличным видом, ни тебе пива или вина, прихлебывая которое при необходимости можно скрыть миг раздумья и расчета… Если бы они взялись действительно договариваться на солнцепеке у ее фургона, Ки и то чувствовала бы себя более в своей тарелке. Однако женщина с птичьими глазами-бусинками не дала ей ни мгновения на размышления.
– Ты должна перевезти груз из Дайяла в Горькухи. Семь сундуков. Они должны быть доставлены в течение четырех дней, начиная с завтрашнего. Любая задержка приведет к вычетам. Четыре дня назначены, чтобы дать время слугам приготовить дом для размещения перевозимых вещей. Но после этого срока никаких задержек мы не потерпим!
– Кажется, я еще не говорила, что согласна на вас работать, – спокойно заметила Ки.
– А я, кажется, не говорила, что собираюсь тебя нанимать. И, будь моя воля, нипочем бы не наняла. К сожалению, Хозяин выбрал именно тебя, а его попробуй переубеди!
Только тут, с порядочным опозданием, до Ки дошло, что властно державшаяся старуха была здесь отнюдь не хозяйкой – в лучшем случае старшей служанкой. Ее манера держаться бесконечно раздражала Ки, но, видимо, это следовало списать на ее возраст и должность. Такие, как она, вечно подозревают младших слуг в праздности. Тем не менее вовсе ни к чему было заговаривать с Ки подобным тоном. Да еще и высказывать всякие там мнения.
– Повторяю: я еще не говорила, что согласна на вас работать, – сказала Ки, движимая духом противоречия. – К тому же я веду дела немного не так, как другие возчики, с которыми ты, наверное, сталкивалась. Во-первых, я жестко ограничиваю вес, который предстоит тащить моим коням, а во-вторых, всегда прошу половину вперед.
Она говорила холодно и спокойно, но про себя уже обдумывала дорогу через холмы, по которой можно было добраться в Горькухи в три дня, если не быстрее.
– Да знаю я все твои выверты, девка! – отрезала Глазки-Бусинки. – Я тебе что, какая-нибудь глупенькая-молоденькая служаночка, которая нанимает первого попавшегося возчика, в глаза его не видав и понятия никакого не имея ни о правилах, ни о расценках? Нет, возчица Ки, тебя выбирали долго и тщательно, хотя чтоб мне провалиться, если я понимаю за что!.. Груз, чтобы ты знала, будет нисколько не тяжелее, чем ты возишь обычно, и будет загодя упакован и размещен. Семья только настаивает, чтобы ты обращалась с ним со всей мыслимой осторожностью и ни в коем случае ничего не повредила. Мы будем в Горькухах прежде тебя, и там хозяева примут от тебя груз и самолично проверят все печати, не сломана ли какая!
Ки подняла бровь:
– Что хоть я такого повезу, чтобы разводить подобные предосторожности? Если что-нибудь незаконное – предупреждаю, за это я беру дороже…
– Да уж, вы, возчики, такие. Вы такие. Вообще-то не твое это дело, сорока, но я тебе скажу: ты повезешь некоторые домашние вещи, старинные семейные реликвии, не представляющие особой ценности ни для кого, кроме кровной родни. Так что живи спокойно. Все будет упаковано, как я уже сказала. Городская стража тебя не побеспокоит, это я обещаю. Все, что ты должна сделать, – это отвезти вещи по назначению и там получить оставшуюся часть платы. Так сколько, говоришь, ты просишь за поездку в Горькухи?
– В это время года – тридцать дрю, – ответила Ки. – Зимой было бы уже две штуки. Но пока погода еще держится, дороги не развезло… В общем, тридцать дрю, и, по-моему, это довольно-таки дешево.
И Ки сложила руки на груди, готовясь спокойно выслушать встречное предложение.
– Ха!.. Ну ничего себе дешево!.. Ох, предупреждала же я Хозяина, да разве ж он меня слушает! Присоветовал ему, видите ли, тот его дружок-нищий, и все тут. Откуда он взялся, чтобы его в подобном обществе принимали, хотела бы я знать?.. В общем, велели мне его милость заплатить тебе, сколько назначишь. Вот тебе твои тридцать дрю задатка, но учти, если хоть одну самую маленькую печать поцарапаешь – в Горькухах не получишь ни единого медяка…
– Я приеду за грузом завтра на рассвете, – перебила Ки. Говоря о тридцати дрю, она вообще-то имела в виду пятнадцать сейчас и еще пятнадцать потом. Если Глазкам-Бусинкам было угодно истолковать ее слова как тридцать сейчас и тридцать в Горькухах и ответить согласием – Ки разубеждать ее не собиралась. Если у них денег куры не клюют – их дело. С точки зрения Ки, сделка была такова, что можно было не обращать внимания на воркотню.
– Погоди, – сказала тут Глазки-Бусинки. Точно таким же тоном Ки приказывала своим коням стоять смирно, дожидаясь ее возвращения. Взмахнув шуршащими юбками, матрона стремительно развернулась и исчезла за дверью прежде, чем Ки успела вставить хотя бы словечко. Она насторожила уши, предполагая услышать удаляющиеся шаги, но ниоткуда не доносилось ни звука. Ки испытала немалое искушение подойти к двери и выглянуть, но справилась с собой и не стала подсматривать. Она неторопливо обошла комнату, но не обнаружила ничего, что ускользнуло бы от первого взгляда. Окна, расположенные необъяснимо высоко, оставались неразрешимой загадкой.
Перезвон монет, раздавшийся за спиной, заставил ее резко обернуться. Старая служанка как ни в чем не бывало стояла возле стола. На столе же красовался прямоугольник кремового пергамента и на нем – два столбика монет, по пятнадцати в каждом. Глазки-Бусинки постучала желтоватым ногтем по краю стола и жестом указала Ки на лежавшие там предметы.
– Вот твой задаток, – сказала она. – И контракт, который его милость честь честью подписали еще четыре дня назад. Я его прочту тебе, а ты поставь крестик в знак того, что выслушала и поняла.
Ки подошла, цокая подковками сапог по черному каменному полу. И молча накрыла ладонью пергаментный лист, припечатав его к столу. Свободной рукой она сгребла выложенные монеты и ссыпала их в потертый кожаный кошель, висевший на поясе. А потом наклонилась над контрактом, держа руку так, чтобы можно было читать, не давая забрать лист со стола.
Серый свет, лившийся в окно, показался ей каким-то неверным. Контракт был начертан твердым и энергичным почерком, четкими т'черийскими письменами по гладкой поверхности пергамента. Текст был кратким и не содержал ни единого лишнего слова. Возчица Ки возлагала на себя обязанность доставить порученный ей груз к порогу Карн-Холла, что в Горькухах, не позднее чем через четверо суток. Груз должен прибыть туда в идеальной целости, в полном количестве и с нетронутыми печатями. Возчица Ки обязалась предпринять все от нее зависевшее, чтобы это исполнить. В случае если она не справится с поручением, она теряет остаток платы, а кроме того, с нее еще будет высчитано шесть дрю из задатка. Ки нахмурилась. Случись какое-нибудь невезение, и останется она всего-то с двадцатью четырьмя дрю. Не густо. А впрочем, сказала она себе, невезение, конечно, возможно, но не обязательно же что-то случится. И уж в любом случае двадцать четыре дрю – это вам не единственный медяк, перекатывавшийся сегодня утром у нее в кошеле.
Ки решительно пододвинула к себе пергамент и пошарила глазами в поисках письменного прибора. Женщина в черном перехватила ее взгляд и невозмутимо достала из обширного кармана маленький футлярчик. Внутри него были кисточки для письма и скляночка чернил. Ки столь же невозмутимо взяла кисточку, обмакнула ее в чернила и теми же т'черийскими буквами начертала свою подпись. Покосилась на служанку и торопливо добавила еще два значка: один обозначал «свободнорожденная», другой – «не состоящая в вассальной зависимости». Если Глазки-Бусинки и удивилась, она ничем этого не показала. Разве что стала говорить с Ки еще более высокомерно, чем прежде.
– Итак, отправляйся в путь, – сказала она.
– Я бы сперва пополнила припасы, – ответила Ки.
– Как тебе будет угодно. Помни только, на все дела у тебя ровно четыре дня!
– Вот что, голубушка, – сказала ей Ки. – Ты свое дело сделала, а мне моим предоставь заниматься самой. Как я уже говорила, на рассвете я приеду за грузом, но прежде хотела бы взглянуть на него и прикинуть, каков вес. Где то, что я должна перевезти?
– Погружено в твой фургон, – ответствовала служанка. Круто повернувшись на каблуке, она проследовала вон из комнаты, не потрудившись хотя бы раз оглянуться. Шагала она, как и прежде, совершенно бесшумно. Ки только фыркнула в том направлении, куда она скрылась. Какое-то время она стояла у столика, потом дважды обошла комнату. И наконец поняла, что женщина вовсе не собиралась возвращаться, чтобы проводить ее вон. Ки обозлилась. Она-то было решила, что Глазки-Бусинки отправилась за пивом, которым по традиции скрепляли контракт. Нет, с подобной наглостью ей точно никогда еще сталкиваться не приходилось!
Кое-как разыскав без посторонней подмоги дорогу наружу, Ки прошла зябкими голыми коридорами и, моргая и щурясь, выбралась на яркий солнечный свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52