– Где хоть ты оставила фургон?..
– На поляне за городом. Там вроде был когда-то дом, но он сгорел, и владелец, видимо, бросил участок. Лужайка хорошая, трава…
Они широко и быстро зашагали по улице. Холодная, зябкая ночь быстро сменяла дневную жару. Серая дорожная пыль фонтанчиками взлетала из-под сапог.
– Сколько у нас денег-то осталось?
– Пять дрю, – с глубоким отвращением ответила Ки. – После того как ты расплатился за еду и постой…
– Цены были божеские, – вставил Вандиен.
– Ну да. Когда ты забрал свои вещи, хозяйка подсчитала убытки, включив не только то, что порушили мы с тобой, но и все, что перебили те недоноски. Она заявила стражникам, дескать, если бы я не встряла, тот медник выпил бы еще немножко и убрался по-тихому. Как тебе это нравится? И еще она утверждала, будто в тех кувшинах, которыми мы швырялись, был не бергун, а шеффиш-бренди…
– Что?! – Вандиен остановился как вкопанный и уставился на нее.
– Что слышал, – мрачно заявила Ки. – Туда-то и ушла большая часть наших денежек. Каким образом я должна была доказывать, что это был бергун?.. А спорить с брорианами мне как-то не захотелось…
– Да в этом занюханном городишке и капельки шеффиша не найдется, куда там кувшины!..
– Правильно, – кивнула она. – Просто, когда заставляешь кого-то раскошелиться за пролитое и впитавшееся в половицы, прямая выгода сделать вид, будто пролил он не дешевый бергун, а самый лучший и дорогой шеффиш. Брориан, понятно, встал на ее сторону…
Вандиен только плюнул:
– Во имя Луны!..
Они зашагали дальше. На улицах почти никого не было, между закрытыми ставнями редко где пробивались лучики света. Кожаные дверные занавески были спущены и крепко завязаны на ночь. Туда и сюда бегали бездомные псы, вынюхивая съестное. Спящий город казался тихим и мирным.
– Ну так что, двинемся завтра в Горькухи? – кинул пробный камешек Вандиен.
Ки оглянулась через плечо:
– Куда? В Горькухи? Ну нет, я собираюсь отправиться с конями на рынок и взяться за любой извоз, какой мне только предложат. С пятью дрю в кармане насчет кормового зерна не очень-то разбежишься, да мне и самой есть-пить тоже надо! Ехать в Горькухи искать работу, чтобы прибыть туда вовсе уж без гроша? Спасибо!
– Но ведь прямо за Горькухами – Обманная Гавань, и там нас всяко приютят на несколько дней. А потом, может, и работа какая найдется…
Ки закатила глаза:
– Слушай, ну какая муха тебя укусила? По-моему, мы с этими делами и так уже неплохо влипли…
– Меня не муха укусила, я слово дал. И собираюсь его сдержать.
– Не вижу, при чем здесь моя упряжка, – заявила она тоном окончательного отказа.
– А я на нее не особо и рассчитывал, дорогая моя. Не твоя, значит, другая. А стало быть, лучше мне двинуться в Обманную Гавань прямо сейчас, чтобы хватило времени нанять упряжку в Горькухах…
– Нанять?.. – не веря своим ушам, переспросила Ки.
– Я договорюсь, чтобы плата за упряжку зависела от того, заплатят ли мне самому.
– Да. Если уж кому и удастся подбить какого-нибудь возчика на подобную сделку, так только тебе…
– Не всякого. Тебя, например, мне убедить не удалось.
Ки сморщилась, как от зубной боли:
– Неужели ты вправду сердишься, Вандиен?
Он неожиданно рассмеялся:
– Да ни в коем разе! – Крепкая жилистая рука обхватила Ки за талию. Так они и шли рядом, задевая друг друга бедрами. – Просто как-то боязно браться за такое дело одному, без тебя, – продолжал Вандиен. – Не бери в голову, ты совершенно права. Если бы мы явились туда с оголодавшей упряжкой, наши шансы совершить невозможное вообще свелись бы к нулю. Нет, Ки, дело в том, что… просто некоторые вещи мне лучше удаются, когда я с тобой. Особенно по части выставить себя идиотом…
– По-моему, тут мы оба талантливы, – согласилась она со смешком. Потом вздохнула: – Вот что, Вандиен. Сейчас я поищу какую-нибудь работу, но, когда я ее сделаю и в кармане что-нибудь забренчит, я заеду за тобой в Обманную Гавань. Может, еще подоспею к этому их отливу и посмотрю, как ты будешь там корячиться. Но откуси я собственную голову, если я хоть палец о палец ударю, чтобы тебе помочь. Уж мне эта Рифа!..
– Она, кстати, так и не смирилась с тем, что тебя угораздило спутаться с бродячим псом вроде меня. И в особенности оттого, что я не могу дать тебе детей…
– Дети у меня уже были, – коротко отозвалась Ки. Вандиен подумал и переменил тему:
– Ну так я, стало быть, потащился в Горькухи. Пока!
Вместо ответа Ки крепко обхватила его поперек тела, как раз по поясному ремню. Движение вышло сильным и порывистым – Вандиен сбился с шага и едва не споткнулся. От него пахло папоротником; так пахнет в сумерках свежескошенный луг, отдающий тепло нагретой солнцем земли. На какой-то миг во всем мире для нее существовали только его темные, искрящиеся глаза, тугие непокорные завитки волос на затылке и твердые губы под мягкими, шелковыми усами.
– Я тебе дам «пока», – ворчливо пригрозила она. – Завтра утром куда еще ни шло…
Скоро перед ними зачернела глыба фургона, и Сигурд, приподняв голову от сочной травы, приветливо заржал из темноты.
2
Мальчишка проталкивался сквозь базарную суету, вздымая босыми ногами горячую пыль. Казалось, вопли лоточников и приглушенные споры торгующихся только усиливают жару. И как вообще люди могут торговать в такую погоду?.. Все же каким-то образом они умудрялись. Делал свое маленькое дело и мальчик: разносил послания из конца в конец запруженного народом, изнемогающего от зноя города. Он знал, что совсем скоро начнутся внезапные, непредсказуемые осенние бури. И он еще успеет соскучиться по нынешней жаре, шлепая по колено в грязи, под холодным дождем. Мальчик облизал пересохшие губы и принялся проталкиваться между плотно сгрудившимися фермерами.
Перед ним был как раз тот угол площади, куда приходили ищущие работы и заработка. В сторонке стояли сезонные рабочие, вооруженные косами и лопатами: вдруг понадобятся какому-нибудь земледельцу, припозднившемуся убрать урожай? Увы, год выдался засушливый: Заклинательницы Ветров пустыми угрозами не ограничились. Урожай был скудный, так что большинство хозяев справилось с ним без посторонней подмоги. Впрочем, до сезонных рабочих мальчику не было никакого дела.
В другом углу стояли со своими упряжками наемные возчики. Здесь не было ни клочка тени; зеленые мухи одолевали беспокойных, мучимых жаждой животных. Возчики едва поспевали их отгонять. Мальчик опасливо обежал бычью упряжку и едва успел увернуться от какой-то клячи, оскалившей на него желтые зубы. Хозяин клячи расхохотался, показывая зубы – такие же длинные и желтые, как и у его лошади. Но мальчик уже заметил то, что он разыскивал.
Высокий расписной фургон заметно возвышался над тележками и повозками, сгрудившимися на площадке. Задняя часть фургона представляла собой открытую платформу, предназначенную для грузов. Пара серых тяжеловозов не потела в упряжи, стоя на солнцепеке: кони были выпряжены и привязаны в убогой полоске тени, отбрасываемой фургоном. Что касается самой возчицы, она клевала носом на сиденье. Мальчишка немедленно потерял к ней всякое уважение. Надо быть окончательной дурой, чтобы дрыхнуть таким образом посреди шумного торга, где каждый второй уж точно был нечист на руку. Мальчик остановился посреди улицы, снизу вверх глядя на женщину. На ней была широченная синяя юбка, из-за которой она выглядела еще более миниатюрной и хрупкой. На расшитой блузке проступали темные пятна пота. Русые волосы спадали на плечи, липли ко лбу…
Мальчик подошел, беззвучно ступая по пыли босыми ногами. И протянул руку, собираясь дернуть возчицу за юбку. Но прикоснуться не успел: зеленые глаза мгновенно раскрылись и пристально уставились на него.
– Как у кошки!.. – выдохнул мальчик, поспешно отдергивая руку.
– Чего надо? – осведомилась Ки, не обращая внимания на столь странное приветствие.
– Мне-то ничего, – ответил мальчик. – Меня просто прислали сказать тебе: «Если хочешь поработать на приличного заказчика и за хорошую плату, подгони фургон к черному каменному дому в конце улицы, ведущей мимо мастерских кузнецов и бондарей». Вопросы есть, возчица?
– А кто в том черном доме живет?
Мальчик ответил, помявшись:
– Откуда я знаю…
– А что они хотят, чтобы я перевезла?
– Откуда я знаю.
Ки смотрела на него с высокого сиденья. Загорелая мордочка и обтрепанная рубашка, безнадежно короткая растущему, как на дрожжах, пареньку.
– Если ты ничего не знаешь, зачем спрашиваешь, нет ли у меня вопросов?
Мальчишка пожал плечами:
– Положено так спрашивать, когда мы передаем сообщение. Ну, на тот случай, если ты не поймешь, что тебе сказано.
– Ясненько…
Ки порылась в тощем кошельке, висевшем у нее на поясе, и вытащила один из медяков, полученных на сдачу с ее последнего дрю. Этот дрю она потратила нынче утром на хлеб для себя и на зерно для своих коней. Скорее всего здесь было принято давать на чай больше, но у нее просто ничего больше не было. Монетка взлетела в воздух. Мальчик ловко поймал ее и уже раскрыл было кошель, но все-таки нехотя остановил руку.
– Та, что меня послала, все оплатила вперед, даже те чаевые, что должен заплатить получатель. Она сказала, у тебя вряд ли вообще что-то найдется…
Медяк вновь описал дугу в воздухе, возвращаясь к Ки, но она отбила ее ладонью:
– Оставь себе, парень. Я тоже страдаю избытком честности и знаю, как редко это вознаграждается…
Мальчик удивленно и благодарно улыбнулся ей, показывая два ряда белых зубов. И засверкал пятками, пока странная возчица не передумала.
Ки потянулась, потом провела рукой по лицу, стерев слой пыли и пота. Спустившись с сиденья, она занялась серыми, уговаривая их встать на места и дать себя запрячь. Как бы ей хотелось разузнать побольше о таинственной заказчице. Например, откуда она узнала, что Ки столь основательно издержалась. Да уж, тут не покапризничаешь, выбирая, на кого стоит работать, на кого нет. Но когда все кому не лень знают, что ты на мели, – это последнее дело. Того гляди обсчитают… Или вынудят заниматься чем-нибудь не слишком законным…
Ки принялась запрягать тяжеловозов. Кроткий Сигмунд стоял терпеливо и неподвижно, не мешая ей затягивать ремни и застегивать многочисленные пряжки. Сигурд переминался, вскидывал голову и фыркал. Избытком терпения и покладистости он не отличался никогда, и три дня, что они провели на жаре в ожидании возможного нанимателя, отнюдь не улучшили его нрав.
Резким движением Ки застегнула на нем последнюю пряжку.
– К вечеру, милый мой, ты у меня так умотаешься, что станет не до штучек, – предупредила она серого гиганта коня. Сигурд фыркнул с явным сомнением.
Ки вскарабкалась на сиденье и легонько хлопнула вожжами. Фургон сдвинулся с места. Ки аккуратно вывела его с торговой площади на улицу и встала на сиденье во весь рост, крича что было мочи:
– Дорогу! Дорогу!..
Торговцы и разносчики неохотно раздавались в стороны. Ругань, которую вызывала поднимаемая фургоном пыль, заглушала негромкий рокот колес. Решившись не обращать внимания, Ки встряхнула вожжами. Кони зашагали проворней; на серых шкурах начали проступать темные пятна пота.
Отыскать улицу кузнецов оказалось проще простого. Лязг молотков, усердно плющивших раскаленный металл, далеко разносился в жарком воздухе. Ки поневоле стало жалко учеников, которые качали меха, добела раздувая угли в горнах. Волны жара выкатывались из раскрытых дверей кузниц, обдавая и возчицу, и мерно шагавших коней. Ки вздохнула с облегчением, когда череда кузниц уступила место мастерским бондарей. Но вот фургон миновал и их, а черное каменное здание, о котором говорил мальчик, все не показывалось. Фургон, поскрипывая, катился мимо скособоченных деревянных развалюх, давным-давно брошенных и дошедших до такого состояния, что даже бездомные нищие не желали в них жить. То, что целые кварталы большого и шумного города оказались заброшенными и безлюдными, внушило Ки беспокойство и смутные опасения; дело прояснилось, только когда она увидела площадь с пересохшим колодцем. Доведись Ки жить в городе с таким резким климатом, как здесь, она тоже предпочла бы поселиться вблизи надежного источника воды.
Деревянные части опустелых домов скукожились от времени и рассохлись, топорщась серебристо-серыми щепками. Наверное, решила Ки, эта часть Дайяла была одной из древнейших. Вместо вошедших нынче в моду складных висячих дверей повсюду виднелись двери со сплошными створками, висевшие сикось-накось или вовсе лежавшие на растрескавшихся порогах. Эти двери, а также высота по-старомодному прямоугольных оконных проемов навели Ки на мысль, что эту часть городка строила человеческая колония. Определенно, только люди могли проложить такие улицы, широкие и одновременно извилистые. Керуги предпочитали прямые и узкие проходы, по которым они и сновали, точно насекомые, кишащие в улье.
Остался позади еще один поворот, и Ки наконец разглядела дом, который искала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52