Но они нашли остроумный и неожиданный выход, обучив морзянке мобилизованных индейцев. Апах передавал наваху на атабаском языке, ассинибойн – сиусу – на дакотском, а тот, кто принимал, переводил текст на английский. Японцы раскрывали шифры, но перед открытыми текстами отступили в бессилии. А часто военная служба людей сближает, и индейцы вернулись домой, имея в запасе бледнолицых боевых товарищей. Но ведь ассимиляции индейцев при этом не произошло, ибо командование ценило именно их этнические особенности, в том числе двуязычие. Итак, хотя в отдельных случаях язык может служить индикатором этнической общности, но не он ее причина.
Наконец, турки-османы! В XIII веке туркменский вождь Эртогрул, спасаясь от монголов, привел в Малую Азию около 500 всадников с семьями. Иконийский султан посетил прибывших на границе с Никеей, в Бруссе, для пограничной войны с «неверными» греками. При первых султанах в Бруссу стекались добровольцы «газии» со всего Ближнего Востока ради добычи и земли для поселения; они составили конницу – «скаги». Завоевание Болгарии и Македонии в XIV веке позволило турецким султанам организовать пехоту из христианских мальчиков, которых отрывали от семей, обучали исламу и военному делу и ставили на положение гвардии – «нового войска» – янычары.
В XV веке был создан флот, укомплектованный всеми авантюристами с берегов Средиземного моря. В XVI веке добавилась легкая конница – «акинджи» из завоеванных Диарбекра, Ирака и Курдистана. Дипломатами становились французские ренегаты, а финансистами и экономистами – греки, армяне, евреи. А жен эти люди покупали на невольнических базарах. Там были польки, украинки, немки, итальянки, грузинки, гречанки, берберки, негритянки и т.д. Эти женщины в XVII-XVIII веках были матерями и бабушками турецких воинов. Турки были этносом, но молодой солдат слушал команду по-турецки, беседовал с матерью по-польски, с бабушкой по-итальянски, на базаре торговался по-гречески, стихи читал персидские, а молитвы – арабские. Но он был «османом», ибо вел себя как подобало осману, храброму и набожному воину ислама.
Эту этническую целостность развалили в XIX веке многочисленные европейские ренегаты и обучавшиеся в Париже младотурки. В XX веке Османская империя пала, а этнос рассыпался: люди вошли в состав других этносов. Новую Турцию подняли потомки сельджуков из глубин Малой Азии, а остатки османов доживали свой век в переулках Стамбула. Значит, 600 лет этнос османов объединяла не языковая, а религиозная общность.
Идеология и культура. Тоже иногда является признаком, но необязательным. Например, византийцем мог быть только православный христианин, и все православные считались подданными константинопольского императора и своими. Однако это нарушалось, как только крещеные болгары затеяли войну с греками, а принявшая православие Русь и не думала подчиняться Царь-граду. Такой же принцип единомыслия был провозглашен халифами, преемниками Мухаммеда, и не выдержал соперничества с живой жизнью: внутри единства ислама опять возникли этносы. В империи османов были мусульмане-сунниты, подвластные султану, но турками себя не считавшие, – арабы и крымские татары. Для последних не сыграла роли даже языковая близость к османам. Значит, и вероисповедание – не общий признак этнической диагностики.
Третий пример конфессионального самоутверждения этноса – сикхи, сектанты индийского происхождения. Установленная в Индии система каст считалась обязательной для всех индусов. Это была особая структура этноса: быть индусом – значило быть членом касты, а все прочие считались неприкасаемыми, т.е. ставились ниже животных. Политического единства не было, но стереотип поведения выдерживался твердо, даже слишком жестко. Каждая каста имела право на определенный род занятий, и тех, кому разрешалась военная служба, было мало. Это дало возможность мусульманам-афганцам овладеть Индией и измываться над беззащитным населением, причем больше всего пострадали жители Пенджаба. В XVI веке там появилось учение, провозгласившее сначала непротивление злу, а потом поставившее целью войну с мусульманами. Система каст была аннулирована, чем сикхи (название адептов новой веры) отделили себя от индусов. Они обособились от индийской целостности путем эндогамии, выработали свой стереотип поведения и установили структуру своей общины. По принятому нами принципу, сикхов надо рассматривать как возникший этнос, противопоставивший себя индусам. Так воспринимают себя они сами.
Считать учение сикхов только доктриной нельзя, ибо, если бы некто в Москве воспринял эту религию, он не стал бы сикхом, и они его за своего не сочли бы. Сикхи стали этносом на основе религии, монголы – на основе родства, швейцары – вследствие удачной войны с австрийскими феодалами, спаявшей население страны, где говорят на четырех языках. Этносы образуются разными способами, и наша задача в том, чтобы уловить общую закономерность.
Большинство крупных народов имеет несколько этнографических типов, составляющих гармоничную систему, но весьма разнящихся между собой как во времени, так и в социальной структуре. Сравним хотя бы Москву XVII века с боярскими шапками и бородами, когда женщины пряли за слюдяными окнами; XVIII века – когда вельможи в париках и камзолах возили своих жен на балы; XIX века – когда бородатые студенты-нигилисты просвещали барышень из всех сословий, уже начавших смешиваться между собой, добавим декадентов начала XX века. Сравнив их всех с нашей эпохой, зная, что это один и тот же этнос, мы увидим, что без знания истории этнография ввела бы исследователя в заблуждение. И не менее показателен срез пространственный, по одному, допустим, 1869 году. Поморы, питерские рабочие, староверы в Заволжье, сибирские золотоискатели, крестьяне лесных и крестьяне степных губерний, казаки уральские были внешне совсем не похожи друг на друга, но народного единства это не разрушало, а близость по быту, скажем, гребенских казаков с чеченцами их не объединяла. Такие группы людей мы можем назвать субэтносами.
Этнос как иллюзия. Но может быть, «этнос» – просто социальная категория, образующаяся при сложении того или иного общества? Тогда «этнос» – величина мнимая, а этнография – бессмысленное времяпрепровождение,так как проще изучать социальные условия непосредственно. Однако эта точка – зрения ошибочна, что очевидно, если спекуляции подменить наблюдениями натуральных процессов, доступными вдумчивому человеку. Поясним на реальных примерах. Во Франции живут кельты-бретонцы и иберы-гасконцы. В лесах Вандеи и на склонах Пиренеев они одеваются в свои костюмы, говорят на своем языке и на своей родине четко отличают себя от французов. Но можно ли сказать про маршалов Франции Мюрата и Ланна, что они баски, а не французы? Или про д'Артаньяна, как исторического персонажа так и героя романа Дюма? Можно ли не считать французами бретонского дворянина Шатобриана и Жиля де Ретца, соратника Жанны д'Арк? Разве ирландец Оскар Уайльд – не английский писатель? Знаменитый ориенталист Чокан Валиханов сам говорил о себе, что он считает себя в равной мере русским и казахом. Таким примерам несть числа, но все они указывают, что этническая принадлежность, обнаруживаемая в сознании людей, не есть продукт самого сознания. Очевидно, она отражает какую-то сторону природы человека, гораздо более глубокую, внешнюю по отношению к сознанию и психологии, под которой мы понимаем форму высшей нервной деятельности. Но в других случаях этносы почему-то проявляют огромную сопротивляемость воздействиям окружения и не ассимилируются.
Цыгане вот уже тысячу лет оторвались от своего общества и Индии, потеряли связь с родной землей и, тем не менее, неслились ни с испанцами, ни с французами, ни с чехами или с монголами. Они не приняли феодальных институтов обществ Европы, оставшись иноплеменной группой во всех странах, куда бы они ни попадали. Ирокезы до сих пор живут маленькой этнической группой (их всего 20 тысяч человек), окруженные гипертрофированным капитализмом, но не принимают в «американском образе жизни» участия. В Монгольской Народной Республике живут тюркские этносы: сойоты (урянхайцы), казахи и др., но, несмотря на сходство «материального и духовного развития общества», они не сливаются с монголами, составляя самостоятельные этносы. А ведь «уровень развития общества, состояние его производительных сил» – один и тот же. И наоборот: французы выселились в Канаду в XVII веке и до сих пор сохранили свое этническое лицо, хотя развитие их лесных поселков и промышленных городов Франции были весьма различны. Евреи в Салониках живут эндогамной группой свыше 400 лет после своего изгнания из Испании, но, по данным 1918 года, они скорее похожи на арабов, чем на своих соседей – греков. Точно так же немцы в Венгрии внешним обликом походят на своих соплеменников в Германии, а цыгане – на индусов. Отбор их изменяет соотношение признаков медленно, а мутации, как известно, редки. Поэтому любая народность, живущая в привычном для нее ландшафте, находится почти в состоянии равновесия.
Упадок Высокой Порты в XVII веке привлек внимание турецких писателей-современников. По их мнению, причиной упадка были «эджем-огланы», т.е. дети ренегатов, причем название «ренегат» в те времена не имело оскорбительного оттенка, и переход на службу к врагу был явлением обыденным. Но если переход в рамках одного суперэтноса даже не считался изменой, то уход к мусульманам лишал ренегата былой этнической принадлежности. «Теперь я турок, а не – казак» («Запорожец за Дунаем»).Искренность неофитов не подвергалась сомнению. Некоторые ренегаты были энергичными и полезными людьми, например француз Кеприлю и грек Хайрэддин Барбаросса, но большинство их были подонки, искавшие теплого местечка и добывавшие синекуры через гаремы визирей, наполненные польками, хорватками, итальянками, гречанками и т.п. Эти проходимцы разжижали османский этнос, и настоящие османы были уже в XVIII векесведены на положение этноса, угнетенного в своей собственной стране. Прилив инородцев калечил стереотип поведения, что сказалось – на продажности визирей, подкупности судей, падении боеспособности войска и развале экономики. К началу XIX века Турция стала «больным человеком». По поводу столь странного превращения сильного народа в слабый В.Д.Смирнов в своей диссертации пишет: «Неужели же кто-нибудь хоть в шутку станет утверждать, что граждане Чайковский, Лангевич и т.п. личности из славян, греков, мадьяров, итальянцев и др, приняли ислам по убеждению? Без сомнения, никто. А между тем на долю подобных-то перевертышей и выпал жребий воспользоваться плодами доблестных подвигов османского племени. Не имея никакой религии, они чужды были всяких нравственных убеждений; не чувствуя никаких симпатий к народу, над которым они властвовали, они жили одной животною жизнью. Гаремные интриги заменяли им настоящую, интересующую всякого истинного гражданина, политику. Семейные связи не вызывались у них изуродованным состоянием организма или восполнялись гнусным пороком… Понятие о благе не шло у них дальше благополучия собственного кармана. Чувство долга ограничивалось приисканием законных предлогов, которыми бы можно было прикрыть свои беззакония, не рискуя сделаться жертвою происков подобных им общественных деятелей. Словом, будучи османами по имени, они не были ими в действительности». Где же решающий фактор: в природе или в гражданском состоянии?
Итак, внедрение в Турцию иноплеменников обострило и без того нарастающий кризис классовых противоречий, для которых превращение этнической целостности в химерную играло роль катализатора, ибо каждому понятно, что искренние лояльные чиновники ценней, нежели лицемерные и беспринципные. И наоборот, развитие классовых Противоречий для этногенеза османского этноса играло роль вектора. Сочетание же этнических и социальных процессов в одном регионе оказалось фактором антропогенной ломки ландшафтов некогда богатейших стран мира, в древности именовавшихся благодатным «полумесяцем». Завоевания Селима I в XVI веке отдали в руки османских султанов Сирию, Палестину, Египет и Месопотамию, где интенсивное земледелие еще в III тысячелетии до н.э. преобразило первозданный ландшафт.
Шумеры в низовьях Тигра и Евфрата «отделили воду от суши», и созданную ими страну современники называли «Эдем». Аккадийцы построили Вавилон – «Врата Бога», первый в мире город с миллионным населением, для которого хватало пищи без привоза из дальних стран. Антиохия, а потом Дамаск были большими, веселыми и культурными городами, процветавшими за счет местных ресурсов. Малая Азия кормила огромный Константинополь.
Однако культурный ландшафт нуждался в том, чтобы его постоянно поддерживали. Это понимали арабские халифы, покупавшие в Занзибаре рабов для сохранения ирригации в Месопотамии, византийские автократоры, специальными эдиктами укреплявшие мелкое крестьянское хозяйство как наиболее интенсивное в тех природных условиях, и даже монгольский иль-хан Газан, организовавший строительство канала в засушливой части Северного Двуречья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82