Ну и конечно, когда в поле зрения появлялась очередная лысина, я всякий раз вздрагивал, ожидая, что сейчас на мое плечо опустится тяжелая рука и уведет меня в какой-нибудь темный угол музея. Короче, я находился среди этой беспечной толпы в таком сильном мандраже, словно знал, что пара спящих львов в угловой диораме вот-вот оживет.
Чтобы успокоиться, я сделал то, что естественно приходит на ум любому охотнику за крутизной: стал присматриваться к гостям.
Судя по всему, целевой аудиторией «Хой Аристой» являлись молодые богатеи, основная работа которых и состояла в том, чтобы ходить на такого рода приемы. Их имена печатаются жирным шрифтом в колонках светских сплетен, видимо, чтобы все знали, чем они там занимались на прошлой неделе. А эти мероприятия посещают, чтобы оттачивать свои социальные навыки в ожидании времени, когда они, унаследовав трастовые фонды, войдут в попечительские советы музеев, оркестров и оперных трупп и будут посещать еще больше приемов. То и дело вспыхивали камеры, собирая материал для воскресных приложений и задних страниц таблоидов, специализирующихся на сплетнях о знаменитостях. Приходилось признать, что журнал «Хой Аристой» действительно имеет аристократические корни. Если журнал способен арендовать для вечеринки весь Музей естественной истории, значит, за ним стоят серьезные люди, занимающие высокое положение в обществе.
Интересно, читал ли кто-нибудь из здешних гостей сам журнал и, вообще, что в нем печатают? Инструкции, как носить норковые шубы?
Впрочем, для журнала важнее другое: кто размещает в нем рекламу, а вот от желающих, чтобы их продукция красовалась в журнале «Хой Аристой» для богатеев, наверняка нет отбоя. Тут тебе и агентства недвижимости, и центры избавления от наркотической зависимости, и клиники избавления от лишнего веса и пластической хирургии — известнейшие заведения, от упоминания названий которых я воздержусь. Привлекательность подобных изданий еще и в том, что на каждого читателя, действительно принадлежащего к высшему обществу, приходится сотня жалких подражателей, стремящихся купить разрекламированную сумочку или наручные часы, в надежде на то, что остальные признаки элитарного стиля жизни как-нибудь последуют за этим сами.
Почему это племя меня особенно раздражает? Не то чтобы я был против социальных слоев — моя работа зависит от их существования. Крутизна, она ведь у всех разная, и продвинутая молодежь, от баскетболистов до диджеев Детройта, подразделяется на элиту и «хой полой», да и внутри этих категорий существуют более тонкие различия. Но здешняя публика была другой. Одно слово — «аристой». Принадлежность к аристократии определяется не вкусом, инновацией или стилем, но тем, что вы по рождению принадлежите к избранной сотне семей Манхэттена. Вот почему у аристократов нет инноваторов. В плане формирования своего нового облика они полагаются на дизайнеров из Парижа и Рима и нанимают помощников среди избранных трендсеттеров, таких как Хиллари Дефис. Верхушка пирамиды крутизны, «хой аристой» пирамиды, — там, где, по сути, должны находиться инноваторы, — срезана, типа как на задней стороне банкноты в один доллар. (Совпадение? Можно обсудить.)
Неожиданно я запнулся, однако мое кисловатое настроение сменилось некоторым оживлением. В нескольких ярдах от меня, перед троицей великолепных бизонов, две приглашенные модели раздавали пакеты с подарками.
Все без исключения, начиная от неприлично богатых людей до анархистов-взрывателей, обожают халяву. Само собой, я тоже вцепился в бесплатный пакет, хотя, конечно, убеждал себя в том, что делаю это ради того, чтобы посмотреть — не будет ли там какой-нибудь наводки, позволяющей побольше разузнать о спонсорах этого мероприятия. В конце концов, все подобные вечеринки, куда гостей приглашают по списку, представляют собой мультикорпоративные рекламные акции, и раздача подарков является их неотъемлемой частью. Подарочные пакеты, содержащие бесплатные наборы косметики, популярные журналы, билеты в кино, компакт-диски, шоколадки и миниатюрные бутылочки с напитками, раздают всем гостям. Главными спонсорами (я могу назвать эти бренды, потому что их по причинам, которые будут объяснены ниже, нет в открытой продаже) являлись сам журнал «Хой Аристой», пряный ром под названием «Благородный дикарь» и новый шампунь, который носил причудливое название «Пунь-шам». Главным призом в пакете была бесплатная цифровая фотокамера размером не больше старомодной сигаретной зажигалки, разумеется, с логотипом этого шампуня.
Бесплатная цифровая камера в качестве рекламного подарка, а? Я одобрил это кивком.
Но не подарочным пакетом единым жив человек. Я съел шоколадку и огляделся по сторонам в поисках настоящей еды.
Мимо пронесли поднос с шампанским и апельсиновым соком. Схватив сок, я осушил стакан залпом — тут-то и обнаружилось, что в него изрядно добавили «Благородного дикаря» или, наоборот, — «Благородного дикаря» малость разбавили соком. Мне, правда, удалось не поперхнуться, не закашляться и не разбрызгать напиток, но к лучшему ли это, вопрос спорный. Потому что ром, принятый на голодный желудок, тут же ударил мне в голову. Все сделалось каким-то размытым, мне вдруг показалось, что узлы галстуков некоторых из моих собратьев-«пингвинов» далеки от совершенства. То есть не вполне соответствуют канонам, столь внятно изложенным у Эмили Пост. Или Вандербильт? Я не мог вспомнить, у кого именно это являлось дурным тоном.
Мне снова стало не по себе, хотя на сей раз это, возможно, не имело никакого отношения к исчезновению Мэнди, потенциальным угрозам, исходящим от «антиклиента», претенциозности «хой аристой» или даже к тайне отношения Джен ко мне. Дело было даже не в уровне сахара в крови. Дело обстояло гораздо проще.
Я был один как перст.
Никому не нравится быть выставленным напоказ. Как маленькая стайка чучел антилоп, таращившихся на меня через помещение невидящими глазами, я тоже социальное животное. А здесь я стоял в смокинге, держа подарочный пакет и пустой бокал из-под апельсинового сока, чувствуя себя неприкаянным среди множества людей, которых я не знал и инстинктивно не любил.
Где же Джен? Я подумал, может, позвонить ей, но пока мне нечего было ей сообщить. Вечеринка ничем не отличалась от ей подобных.
Сейчас, пожалуй, я был бы рад хоть мельком увидеть того лысого типа, атлета с погрузчика или футуристку. Прятаться, даже уносить ноги, все интереснее, чем вот так торчать, как идиот, одному. Мне позарез требовалось найти себе некое целенаправленное занятие.
Мимо пронесли еще один поднос с чем-то похожим на еду, и я последовал за ним.
Поднос вывел меня по короткому холлу к космической секции музея. Передо мной высился планетарий — огромный белый глобус на изогнутых ножках, внушающий трепет, как инопланетный космический корабль. Однако, как это часто бывает в музеях, я думал о еде и плелся за подносом. Перехватить одетого в белое официанта мне не удавалось до тех пор, пока его не обступила маленькая толпа таких же голодных гостей.
Поднос был покрыт экспериментальными суши, всяческими вывертами вроде крохотных башенок из икры и разноцветных щупалец, короче говоря, тем, чем питаются в природе реальные пингвины. Не могу сказать, чтобы в этом воплощалась моя кулинарная мечта, но я схватил пару кругляшей, больше всего похожих на простые рисовые шарики, и сунул один себе в рот. Внутри он тут же взорвался чем-то солоноватым и рыбным: суши с сюрпризом. Но взрыв меня не остановил, проглотив первый шарик, я взялся за второй.
Мой рот был набит битком, так что когда рядом со мной неожиданно возник наш добрый лысый друг, я не смог даже вскрикнуть.
Глава шестнадцатая
«Мрррф…» — вырвалось у меня с перепугу.
Он пробормотал что-то невнятное, скользнув по мне взглядом.
Я проглотил рисовый шарик практически целиком.
Он продолжал бормотать, и постепенно я сообразил, что он говорит вовсе не со мной. У его рта маячил тонкий черный микрофончик, а выражение лица было отсутствующим. Бугай разговаривал по телефону с помощью гарнитуры и смотрел сквозь меня.
С осветленными волосами и в костюме «пингвина» я стал невидим!
Я повернулся и сделал несколько шагов. Плотно сжатый комок страха в моем еще пустом желудке медленно растворился, перестав угрожать вытолкнуть назад проглоченный шарик суши. Я продвигался к планетарию, стараясь идти ровно, пока не показалась висящая модель Сатурна размером с пляжный мяч.
Пригнувшись позади планеты, я сосчитал до десяти и стал ждать, когда на виду появится его лысая башка, а с ним еще пять придурков или громил с наушниками и хищными ухмылками. Но он не появился, и я решился выглянуть.
Лысый стоял на том же самом месте, продолжая разговаривать по телефону. Он не был «пингвином»; он был одет в черную униформу службы охраны и буравил взглядом толпу, явно кого-то высматривая.
Меня.
Я улыбнулся. Маскировка Джен сработала. Он не связал нового не-Хантера с похожим на скейтбордиста парнем, которого видел сегодня утром.
Однако мне подумалось, что пройти мимо него еще раз — значит нахально искушать судьбу, и я осмотрелся, интересуясь, что да как в других частях помещения. Передо мной, как в раскрытую пасть, вливался в планетарий равномерный поток гостей, а над входом сообщалось, что состоится показ нового рекламного ролика о шампуне, которым меня уже одарили. Пожалуй, это то, что надо: во-первых, там темно, во-вторых, за привычным делом мне легче вернуть себе ощущение крутизны. Следить за рекламными объявлениями — это как раз то, в чем я мастак.
Я сделал глубокий вдох, вышел из-за висящей планеты и решительно направился к планетарию, прихватив по пути бокал с шампанским, реально чувствуя себя мегасуперсекретным агентом.
«Пунь-шам» оказался чудным, под стать своему названию.
Свет в зрительном зале планетария погас, спинки стульев были откинуты, и мое тело погрузилось в громыхание музейной стереофонической акустической системы. Над головой вспыхнули звезды, кристально ясные, как в холодную ночь в горах.
Появился квадрат света, из глубин вселенной выдвинулся гигантский телевизионный экран.
Клип начался в традиционной манере — модель под душем моет голову шампунем, а потом, когда начинает одеваться, ее мгновенно высохшие волосы рассыпаются пышным, сверкающим каскадом — переливаются так, как этого можно добиться с помощью эффектов освещения. (Где-то на нижнем уровне рекламной индустрии работают машины для преобразования кофе в световые эффекты.)
Потом появился приятель этой модели: действие рекламируемого шампуня производит на него столь сильнее впечатление, что он путает слова и, желая сказать: «…принимала душ?», произносит: «…помогала муж?»
В ответ она с улыбкой, такой же пустой, как эта шутка, встряхивает волосами.
Дальше они входят в театр, и капельдинер с манерной косичкой, потеряв дар речи от ее ослепительных волос, лепечет: «Я приворожу вас на ваше тесто». (Видимо, вместо «Я провожу вас на ваше место».)
В награду он получает ту же пустую улыбку и очередной взмах шелковистой гривы.
Наконец, они сидят в ресторане, и ее все еще не очухавшийся спутник, вместо того чтобы заказать «вино и крабы», требует у официанта «кино и жабы».
Заканчивается этот ролик показом здоровенного флакона и закадровым голосом:
— «Пунь-шам»! Увидел — обалдел!
Экран погас, темный планетарий наполнился гомоном, то растерянным, то насмешливым, но тут экран стремительно замигал разными, от темно-синего до ослепительно красного, цветами. Словно забивая этим странным, заключительным световым аккордом, иголки в мой мозг.
Вспышки прекратились так же неожиданно, как и начались, звезды вернулись, вновь зажегся свет, и публика захлопала.
Из планетария я выбрался, ковыляя, моргая, забыв о лысом парне, об «антиклиенте» и обо всем на свете. Вот что сделал со мной экран со вспышками.
Бокал из-под шампанского в моей руке оказался пустым, поэтому я схватил с подноса еще один бокал с апельсиновым соком. В голове с бешеной скоростью крутились какие-то полумысли, как будто кто-то нажал клавишу перезагрузки моего мозга.
Этот апельсиновый сок оказался еще более приправленным, чем первый, но мне нужна была его холодная реальность в моей руке. Поэтому я продолжал пить его, пытаясь стряхнуть ощущение странности, оставшееся от рекламы «Пунь-шам», хотя по степени невнятности рекламный клип и название продукта вполне соответствовали друг другу. Мне, однако, не давало покоя одно специфическое ощущение. Как и всякий американец, я много времени провожу у телика, видел чертову прорву рекламных клипов — даже получал деньги за то, что высказывал о них свое суждение. Мне к ним было не привыкать, даже к самым оригинальным, но в этом ролике было что-то не просто странное, а неправильное. И это касалось не только финала с мигающим экраном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Чтобы успокоиться, я сделал то, что естественно приходит на ум любому охотнику за крутизной: стал присматриваться к гостям.
Судя по всему, целевой аудиторией «Хой Аристой» являлись молодые богатеи, основная работа которых и состояла в том, чтобы ходить на такого рода приемы. Их имена печатаются жирным шрифтом в колонках светских сплетен, видимо, чтобы все знали, чем они там занимались на прошлой неделе. А эти мероприятия посещают, чтобы оттачивать свои социальные навыки в ожидании времени, когда они, унаследовав трастовые фонды, войдут в попечительские советы музеев, оркестров и оперных трупп и будут посещать еще больше приемов. То и дело вспыхивали камеры, собирая материал для воскресных приложений и задних страниц таблоидов, специализирующихся на сплетнях о знаменитостях. Приходилось признать, что журнал «Хой Аристой» действительно имеет аристократические корни. Если журнал способен арендовать для вечеринки весь Музей естественной истории, значит, за ним стоят серьезные люди, занимающие высокое положение в обществе.
Интересно, читал ли кто-нибудь из здешних гостей сам журнал и, вообще, что в нем печатают? Инструкции, как носить норковые шубы?
Впрочем, для журнала важнее другое: кто размещает в нем рекламу, а вот от желающих, чтобы их продукция красовалась в журнале «Хой Аристой» для богатеев, наверняка нет отбоя. Тут тебе и агентства недвижимости, и центры избавления от наркотической зависимости, и клиники избавления от лишнего веса и пластической хирургии — известнейшие заведения, от упоминания названий которых я воздержусь. Привлекательность подобных изданий еще и в том, что на каждого читателя, действительно принадлежащего к высшему обществу, приходится сотня жалких подражателей, стремящихся купить разрекламированную сумочку или наручные часы, в надежде на то, что остальные признаки элитарного стиля жизни как-нибудь последуют за этим сами.
Почему это племя меня особенно раздражает? Не то чтобы я был против социальных слоев — моя работа зависит от их существования. Крутизна, она ведь у всех разная, и продвинутая молодежь, от баскетболистов до диджеев Детройта, подразделяется на элиту и «хой полой», да и внутри этих категорий существуют более тонкие различия. Но здешняя публика была другой. Одно слово — «аристой». Принадлежность к аристократии определяется не вкусом, инновацией или стилем, но тем, что вы по рождению принадлежите к избранной сотне семей Манхэттена. Вот почему у аристократов нет инноваторов. В плане формирования своего нового облика они полагаются на дизайнеров из Парижа и Рима и нанимают помощников среди избранных трендсеттеров, таких как Хиллари Дефис. Верхушка пирамиды крутизны, «хой аристой» пирамиды, — там, где, по сути, должны находиться инноваторы, — срезана, типа как на задней стороне банкноты в один доллар. (Совпадение? Можно обсудить.)
Неожиданно я запнулся, однако мое кисловатое настроение сменилось некоторым оживлением. В нескольких ярдах от меня, перед троицей великолепных бизонов, две приглашенные модели раздавали пакеты с подарками.
Все без исключения, начиная от неприлично богатых людей до анархистов-взрывателей, обожают халяву. Само собой, я тоже вцепился в бесплатный пакет, хотя, конечно, убеждал себя в том, что делаю это ради того, чтобы посмотреть — не будет ли там какой-нибудь наводки, позволяющей побольше разузнать о спонсорах этого мероприятия. В конце концов, все подобные вечеринки, куда гостей приглашают по списку, представляют собой мультикорпоративные рекламные акции, и раздача подарков является их неотъемлемой частью. Подарочные пакеты, содержащие бесплатные наборы косметики, популярные журналы, билеты в кино, компакт-диски, шоколадки и миниатюрные бутылочки с напитками, раздают всем гостям. Главными спонсорами (я могу назвать эти бренды, потому что их по причинам, которые будут объяснены ниже, нет в открытой продаже) являлись сам журнал «Хой Аристой», пряный ром под названием «Благородный дикарь» и новый шампунь, который носил причудливое название «Пунь-шам». Главным призом в пакете была бесплатная цифровая фотокамера размером не больше старомодной сигаретной зажигалки, разумеется, с логотипом этого шампуня.
Бесплатная цифровая камера в качестве рекламного подарка, а? Я одобрил это кивком.
Но не подарочным пакетом единым жив человек. Я съел шоколадку и огляделся по сторонам в поисках настоящей еды.
Мимо пронесли поднос с шампанским и апельсиновым соком. Схватив сок, я осушил стакан залпом — тут-то и обнаружилось, что в него изрядно добавили «Благородного дикаря» или, наоборот, — «Благородного дикаря» малость разбавили соком. Мне, правда, удалось не поперхнуться, не закашляться и не разбрызгать напиток, но к лучшему ли это, вопрос спорный. Потому что ром, принятый на голодный желудок, тут же ударил мне в голову. Все сделалось каким-то размытым, мне вдруг показалось, что узлы галстуков некоторых из моих собратьев-«пингвинов» далеки от совершенства. То есть не вполне соответствуют канонам, столь внятно изложенным у Эмили Пост. Или Вандербильт? Я не мог вспомнить, у кого именно это являлось дурным тоном.
Мне снова стало не по себе, хотя на сей раз это, возможно, не имело никакого отношения к исчезновению Мэнди, потенциальным угрозам, исходящим от «антиклиента», претенциозности «хой аристой» или даже к тайне отношения Джен ко мне. Дело было даже не в уровне сахара в крови. Дело обстояло гораздо проще.
Я был один как перст.
Никому не нравится быть выставленным напоказ. Как маленькая стайка чучел антилоп, таращившихся на меня через помещение невидящими глазами, я тоже социальное животное. А здесь я стоял в смокинге, держа подарочный пакет и пустой бокал из-под апельсинового сока, чувствуя себя неприкаянным среди множества людей, которых я не знал и инстинктивно не любил.
Где же Джен? Я подумал, может, позвонить ей, но пока мне нечего было ей сообщить. Вечеринка ничем не отличалась от ей подобных.
Сейчас, пожалуй, я был бы рад хоть мельком увидеть того лысого типа, атлета с погрузчика или футуристку. Прятаться, даже уносить ноги, все интереснее, чем вот так торчать, как идиот, одному. Мне позарез требовалось найти себе некое целенаправленное занятие.
Мимо пронесли еще один поднос с чем-то похожим на еду, и я последовал за ним.
Поднос вывел меня по короткому холлу к космической секции музея. Передо мной высился планетарий — огромный белый глобус на изогнутых ножках, внушающий трепет, как инопланетный космический корабль. Однако, как это часто бывает в музеях, я думал о еде и плелся за подносом. Перехватить одетого в белое официанта мне не удавалось до тех пор, пока его не обступила маленькая толпа таких же голодных гостей.
Поднос был покрыт экспериментальными суши, всяческими вывертами вроде крохотных башенок из икры и разноцветных щупалец, короче говоря, тем, чем питаются в природе реальные пингвины. Не могу сказать, чтобы в этом воплощалась моя кулинарная мечта, но я схватил пару кругляшей, больше всего похожих на простые рисовые шарики, и сунул один себе в рот. Внутри он тут же взорвался чем-то солоноватым и рыбным: суши с сюрпризом. Но взрыв меня не остановил, проглотив первый шарик, я взялся за второй.
Мой рот был набит битком, так что когда рядом со мной неожиданно возник наш добрый лысый друг, я не смог даже вскрикнуть.
Глава шестнадцатая
«Мрррф…» — вырвалось у меня с перепугу.
Он пробормотал что-то невнятное, скользнув по мне взглядом.
Я проглотил рисовый шарик практически целиком.
Он продолжал бормотать, и постепенно я сообразил, что он говорит вовсе не со мной. У его рта маячил тонкий черный микрофончик, а выражение лица было отсутствующим. Бугай разговаривал по телефону с помощью гарнитуры и смотрел сквозь меня.
С осветленными волосами и в костюме «пингвина» я стал невидим!
Я повернулся и сделал несколько шагов. Плотно сжатый комок страха в моем еще пустом желудке медленно растворился, перестав угрожать вытолкнуть назад проглоченный шарик суши. Я продвигался к планетарию, стараясь идти ровно, пока не показалась висящая модель Сатурна размером с пляжный мяч.
Пригнувшись позади планеты, я сосчитал до десяти и стал ждать, когда на виду появится его лысая башка, а с ним еще пять придурков или громил с наушниками и хищными ухмылками. Но он не появился, и я решился выглянуть.
Лысый стоял на том же самом месте, продолжая разговаривать по телефону. Он не был «пингвином»; он был одет в черную униформу службы охраны и буравил взглядом толпу, явно кого-то высматривая.
Меня.
Я улыбнулся. Маскировка Джен сработала. Он не связал нового не-Хантера с похожим на скейтбордиста парнем, которого видел сегодня утром.
Однако мне подумалось, что пройти мимо него еще раз — значит нахально искушать судьбу, и я осмотрелся, интересуясь, что да как в других частях помещения. Передо мной, как в раскрытую пасть, вливался в планетарий равномерный поток гостей, а над входом сообщалось, что состоится показ нового рекламного ролика о шампуне, которым меня уже одарили. Пожалуй, это то, что надо: во-первых, там темно, во-вторых, за привычным делом мне легче вернуть себе ощущение крутизны. Следить за рекламными объявлениями — это как раз то, в чем я мастак.
Я сделал глубокий вдох, вышел из-за висящей планеты и решительно направился к планетарию, прихватив по пути бокал с шампанским, реально чувствуя себя мегасуперсекретным агентом.
«Пунь-шам» оказался чудным, под стать своему названию.
Свет в зрительном зале планетария погас, спинки стульев были откинуты, и мое тело погрузилось в громыхание музейной стереофонической акустической системы. Над головой вспыхнули звезды, кристально ясные, как в холодную ночь в горах.
Появился квадрат света, из глубин вселенной выдвинулся гигантский телевизионный экран.
Клип начался в традиционной манере — модель под душем моет голову шампунем, а потом, когда начинает одеваться, ее мгновенно высохшие волосы рассыпаются пышным, сверкающим каскадом — переливаются так, как этого можно добиться с помощью эффектов освещения. (Где-то на нижнем уровне рекламной индустрии работают машины для преобразования кофе в световые эффекты.)
Потом появился приятель этой модели: действие рекламируемого шампуня производит на него столь сильнее впечатление, что он путает слова и, желая сказать: «…принимала душ?», произносит: «…помогала муж?»
В ответ она с улыбкой, такой же пустой, как эта шутка, встряхивает волосами.
Дальше они входят в театр, и капельдинер с манерной косичкой, потеряв дар речи от ее ослепительных волос, лепечет: «Я приворожу вас на ваше тесто». (Видимо, вместо «Я провожу вас на ваше место».)
В награду он получает ту же пустую улыбку и очередной взмах шелковистой гривы.
Наконец, они сидят в ресторане, и ее все еще не очухавшийся спутник, вместо того чтобы заказать «вино и крабы», требует у официанта «кино и жабы».
Заканчивается этот ролик показом здоровенного флакона и закадровым голосом:
— «Пунь-шам»! Увидел — обалдел!
Экран погас, темный планетарий наполнился гомоном, то растерянным, то насмешливым, но тут экран стремительно замигал разными, от темно-синего до ослепительно красного, цветами. Словно забивая этим странным, заключительным световым аккордом, иголки в мой мозг.
Вспышки прекратились так же неожиданно, как и начались, звезды вернулись, вновь зажегся свет, и публика захлопала.
Из планетария я выбрался, ковыляя, моргая, забыв о лысом парне, об «антиклиенте» и обо всем на свете. Вот что сделал со мной экран со вспышками.
Бокал из-под шампанского в моей руке оказался пустым, поэтому я схватил с подноса еще один бокал с апельсиновым соком. В голове с бешеной скоростью крутились какие-то полумысли, как будто кто-то нажал клавишу перезагрузки моего мозга.
Этот апельсиновый сок оказался еще более приправленным, чем первый, но мне нужна была его холодная реальность в моей руке. Поэтому я продолжал пить его, пытаясь стряхнуть ощущение странности, оставшееся от рекламы «Пунь-шам», хотя по степени невнятности рекламный клип и название продукта вполне соответствовали друг другу. Мне, однако, не давало покоя одно специфическое ощущение. Как и всякий американец, я много времени провожу у телика, видел чертову прорву рекламных клипов — даже получал деньги за то, что высказывал о них свое суждение. Мне к ним было не привыкать, даже к самым оригинальным, но в этом ролике было что-то не просто странное, а неправильное. И это касалось не только финала с мигающим экраном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28