Да и вид у домов был какой угодно, но только не заброшенный: все они были в очень хорошем состоянии. Однако, приглядевшись повнимательней, я заметил, что все постройки до единой отмечены общим признаком упадка или, может быть, вандализма. В изгибах и завитках украшавших фасады бордюров, резьбы, лепных карнизов и узорчатых барельефов все еще сохранялись обрывки золотой фольги, которая во время оно, должно быть, покрывала их целиком. Поймав на себе пристальный взгляд Гильдмирта, я понял, что мое любопытство не укрылось от его внимания.
Вид у него был такой, что мне сразу расхотелось задавать вопросы, и так, сохраняя молчание, мы дошли наконец до оружейной. Суровое величие этого сооружения давно обратило на себя мое внимание – я принял его за святилище или мавзолей. Тем более приятно удивило меня его внутреннее убранство: все стены не разделенного перегородками помещения от пола до потолка были покрыты полками и крючками, на которых висели, лежали и стояли доспехи и вооружение самого разнообразного вида и предназначения. На потолке также не было ни единого дюйма свободного пространства: он весь был увешан лодками. Суденышки всех мыслимых и немыслимых форм и очертаний висели на цепях, которые при помощи подвижных колесиков крепились к утопленным в потолок балкам, сходившимся под острым углом к огромной полукруглой двери в той стене оружейной, что глядела прямо на море.
Пока мы глазели по сторонам, Гильдмирт нашел покрытые металлическими пластинами кожаные штаны, кольчужную рубаху и натянул все это на себя.
– Вооружайтесь, джентльмены, – покончив с одеванием, обратился он к нам, явно передразнивая дружелюбную манеру какого-нибудь компанейского трактирного слуги. – Как видите, у нас имеется все, что пожелаете, и с избытком. Экипируйтесь соответственно вашим вкусам. Кольчуги и латы вы найдете здесь и вон там, на тех крюках, рядом с копьями и гарпунами. Тут клинки разных видов, там шлемы, наголенники и прочее в том же духе, вот здесь дубинки, булавы, топоры – в общем, сами видите. Что до меня, то мне сегодня приглянулась вон та кираса.
Последнюю фразу он произнес с особенным выражением, и я, перебирая копья железного дерева, невольно проследил глазами за его движениями, когда он пошел к крючьям, на которых висели доспехи. Выбранная им кираса из ярко отшлифованной стали, покрытой золотой филигранью, была настоящим чудом оружейного искусства. Держа ее в руках, он подошел к полке с ножами, выбрал длинный тонкий кинжал с заостренным концом и начал отковыривать филигрань с грудной пластины.
Мы смотрели на него во все глаза, понимая, что именно этого он и хочет. Зажав в пальцах несколько золотых волокон, он сильно дернул и сорвал всю филигрань одним махом. Затем уронил кирасу на пол и, не сводя с нас глаз цвета свежей раны, принялся скатывать золотую паутину в клубок величиной с яблоко. Этот моток он поднес ко рту, не переставая смотреть на нас.
– Прошу прощения, но я как раз собирался перекусить, когда вы появились. Занятия зоологией всегда вызывают у меня жуткий голод. – С этими словами он широко раскрыл рот и погрузил свои мощные нечеловеческие зубы прямо в сердцевину золотого клубка.
Жадно кроша податливую массу стальными челюстями, кусок за куском он отправлял ее себе в желудок. Все это время мы наблюдали за ним, а он наблюдал за нами. Голодный блеск в его глазах соперничал с выражением глубокого отчаяния.
Покончив с едой, он некоторое время стоял перед нами, точно говоря: «Вот он я, и вот в чем заключается постыдная природа моего пленения». Мы хотели что-нибудь сказать, но не могли найти слов. Чуть заметно улыбнувшись, Пират кивнул, словно наше молчание его вполне удовлетворяло.
– Но я хочу, чтобы вы поняли, друзья мои… – как ни в чем не бывало продолжал он, точно наш разговор не прерывался ни на минуту, – я сам решил испортить собственную работу. Здешние моря предлагают богатейший выбор для удовлетворения аппетитов, подобных моему, но гордость требует, чтобы я уродовал дело рук своих. Всю эту красоту я создал в пору своего могущества, однако поводов для хвастовства более не существует. Позолоченные стены хороши для триумфаторов, а не для узников. Ну да ладно, продолжим. Берите все, что вам по нраву, но мне придется попросить вас захватить по шлему со сплошным забралом и пару тяжелых гарпунов. Кто-нибудь из вас умеет прилично обращаться с копьем?
Барнар, пряча усмешку, провел по губам ладонью. Я вынужден был заверить Гильдмирта, что работу гарпунщика, если до таковой дойдет дело во время нашей миссии, смело можно доверить мне.
– Тогда выбери два, какие тебе понравятся, – сказал он, – и если вы уже взяли все, что хотели, то можно отправляться в путь. Нам осталось лишь спустить на воду лодку да заглянуть ко мне за некоторыми необходимыми вещами.
В центре комнаты, посреди залежей оружия, которого хватило бы на целый легион, возвышалась платформа. Гильдмирт взобрался на нее и принялся поворачивать какие-то рукоятки. Колесики, через которые были переброшены удерживавшие лодки цепи, заскользили по желобам в потолке, и под музыку грохочущих цепей и скрежещущих лебедок подвешенная в воздухе армада качала свою причудливую кадриль.
В то время как Барнар раздумывал над боевыми топорами – его любимый вид оружия, – я перебирал гарпуны, пока не отобрал два, которые показались мне наиболее подходящими. Потом я решил примерить один из тех шлемов, что приказал нам надеть Гильдмирт. С виду он напоминал старинный шлем из Аристоса, забрало которого – бронзовая маска с узкими прорезями для глаз и вытянутой, как волчья пасть, нижней частью – полностью закрывало лицо. Как только я застегнул пряжку под подбородком, мои легкие окаменели. Невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. В панике я начал было расцарапывать застежку, как вдруг понял, что больше не нуждаюсь в воздухе, и, подождав несколько мгновений, убедился, что в голове у меня не мутится. Я спокойно снял шлем и крикнул Барнару:
– Клянусь Трещиной, Бык! Эти шлемы – они избавляют человека от необходимости дышать! Жизнь становится все легче и легче: есть не надо, пить не надо, спать не надо, а теперь еще и дышать не надо. Но почему-то уверенности мне это не прибавляет. Скорее наоборот, я все чаще и чаще начинаю сомневаться, а живу ли я вообще.
– Что до меня, – откликнулся мой спутник ворчливо, – то я хочу только одного: как можно скорее унести свою задницу из этого грязного, кишащего всякой дрянью подвала мироздания и никогда больше его не видеть. Судя по тому, насколько неотступно преследует меня эта мысль, я еще не умер. Утешение, конечно, не самое большое, но уж какое есть.
Пират расхохотался. Смех его невыносимо было слышать: это был какой-то дикий лай, эхом рассыпавшийся по оружейной, причем в каждом его отзвуке чудился вопль боли.
– Ах, как ты прав, дорогой мой Чилит. Всякий, кто оказывается здесь, постепенно теряет себя, начинает иначе думать и чувствовать, но до тех пор, пока потребность вырваться отсюда не покидает его, он жив и жива толика его прежнего «я». – Возможно, Гильдмирту показалось, что в его замечании прозвучало слишком много жалости к самому себе, потому что он тут же фыркнул, сплюнул на платформу и начал ожесточенно работать рычагами. Потом небрежно бросил: – Прошу садиться, джентльмены!
Мы приняли приглашение, хотя и не без колебаний: над платформой как раз проплывало вытянутое, словно веретено, боевое каноэ, сделанное из натянутой на ребристый костяк чешуйчатой шкуры. Носовой частью лодки служил мощный череп, длинные клыкастые челюсти которого с остервенением разрывали воздух; колючий хвост из высохших позвонков ходил из стороны в сторону, неутомимый, как метроном.
Но пока мы, достигли платформы, подозрительного вида каноэ благополучно ее миновало и остановилось сразу за ней, а Гильдмирт уже причаливал следующее суденышко. Трудно было поверить, что этот ничем не примечательный изящный одномачтовый шлюп с грациозно изогнутым аутригером на левом борту имеет отношение к причудливой флотилии Пирата. Мы шагнули в лодку. Голая палуба, настеленная двумя футами ниже планшира, да несколько скамей для гребцов – вот и все ее убранство. Ни каюты, ни парусов, ни даже руля не было и в помине. Гильдмирт передвинул несколько рычагов, отчего все лодки, преграждавшие нам путь к выходу, немедленно убрались на боковые пути, а потом взялся за вращающуюся рукоять. Как только он повернул ее немного, огромная стальная дверь, к которой стремились все потолочные балки, запела, и створки ее поползли в стороны, расстилая перед нами толстое синее покрывало, под которым гнездились кошмарные видения Гильдмиртовой подводной конюшни. Наконец Пират тоже прыгнул на палубу и знаком приказал нам занять места, предназначенные для гребцов, а сам сел на корму и положил руку на кольцо стальной чеки, которая скрепляла цепи нашей металлической люльки.
– Видишь вон ту проволоку, что свисает с потолка чуть правее носа? – обратился он ко мне. – Дотянись до нее и дерни как следует. Скажи, а тот парнишка, которого вы ищете, хотел раздобыть Эликсир Сазмазма?
Моя рука застыла на полпути к проволоке.
– Так ты его знаешь?
Гильдмирт рассмеялся и жестом напомнил мне о деле. Я потянул, шарнир, на котором мы висели, высвободился, и наша лодка начала опускаться.
– Просто повидал немало таких, как он, вот и все, – ответил на мой вопрос Гильдмирт. – Почти все, кого притаскивают сюда боншады, сами вызывают этих тварей в надежде заполучить Эликсир.
Чем ниже мы опускались, тем громче лязгала и грохотала провисающая цепь. Наконец наша лодка скользнула в дверной проем и оказалась на специальной укосине, которая, постепенно сближаясь с поверхностью излучины, тянулась примерно на шестьдесят футов над водой. Гильдмирт выдернул болт, на котором все это время покоилась его ладонь, только когда мы почти достигли самого конца стрелы. Обвивавшие корпус лодки цепи со звоном распались, и мы свободно скользнули в яркие, манящие, смертельно опасные воды.
XI
Чтобы добраться до особняка, нам пришлось поработать веслами.
– Наш парус, – объяснял Гильдмирт, – и есть одна из тех вещей, за которой мы должны заехать. Вы, конечно, не станете обижаться, что я не помогаю вам грести, когда поймете, на какую жертву я пошел ради вас.
– Всегда рады помочь, – буркнул я. – Ну так что же? Продолжай, пожалуйста. Что ты можешь сказать про Уимфорта?
– А кто такой Уимфорт?
– Мальчишка, которого мы ищем.
– Ах вот оно что. Да практически ничего, я знаю только, почему он здесь оказался. Видите ли, в «Карманный справочник чародея» Бальдера Ксолота вкралась ошибка. Именно она за сто двенадцать лет с момента первой публикации книги погубила множество людей, которые ничему не желают учиться, но покупают заклятия возами. Дело в том, что волхвам-недоучкам прекрасно известна репутация Ксолота как самого грамотного и надежного среди всех авторов, добывающих свой хлеб популяризацией слова Силы. Но, увы, он всего лишь смертный, и ничто человеческое ему не чуждо. Транскрибируя древнеархаический текст о Сазмазме, он сделал ошибку в прочтении слова «парн-штадха». Это один из редких вариантов более обычного «шт-парндха», слова столь близкого к верхнеархаическому «хешат па-харнда», что не надо знать древнеархаический, чтобы догадаться о его значении – «никто». Но Ксолот решил, что это ошибка переписчика, и перевел его как «парнштада», то есть «боншада». Подумать только, какой урожай горя и несчастий породило столь крохотное зернышко! Всего одно предложение. «И никто, – гласит оно, – не имеет власти извлечь его оттуда» – имеется в виду эликсир, – «где он находится ныне, и принести в мир солнечного света». Еще немного, джентльмены, и можно сушить весла.
Мы повиновались. Лодка, увлекаемая инерцией собственного движения, пересекла террасу и скользнула в затопленный дверной проем.
До сих пор мы могли лишь догадываться, какие страдания причиняет Гильдмирту пребывание в неволе. Но только увидев, в каких руинах он обитает, мы поняли, насколько сильно он пал духом. С первого взгляда ясно было, что зал, в котором мы оказались, в прошлом служил одновременно демонстрационной комнатой, где были выставлены достижения хозяина, и кабинетом, где он обдумывал новые проекты. В настоящее время он являлся продолжением лагуны, его грандиозные своды эхом откликались на неумолчный шепот волн, море захватило и подчинило себе все, что в нем было. Даже развешанные по стенам картины, несмотря на то что их украшенные резьбой рамы лишь слегка касались воды, давно превратились в настоящие колонии водорослей и ракушек. Цветной мох, точно проказа, пятнал изображенные на них фигуры; струпья ракушек покрывали их, водоросли уродовали лица. Все до единого полотна были посвящены ключевым событиям жизни Гильдмирта в подземном мире, нарисованным, надо отметить, с большим искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26