Склонный к созерцанию человек – а именно такое впечатление производил в тот момент Гильдмирт – наверняка нашел бы немало поводов к размышлению в открывшейся нашему взору картине. Розетка из пяти островов, покрытая плотным ковром непрестанно шевелящейся зелени, воздух над которой являл собою сплошное кипение парящих и порхающих крылатых тварей, была окружена многочисленными рифами и цепями отвесных утесов; эти менее значительные отроги затонувших гор тоже кишели жизнью. Волны – как ни странно, они всегда приходили с разных сторон и через абсолютно непредсказуемые промежутки времени – с неизменной яростью бросались на скалы и разбивались, окружая зелень острова белым палисадом пены. Самые мощные буруны возникали над полумесяцем необычайно темной воды, который огибал острова по правую руку от нас. Его изгиб в точности повторял периметр архипелага, и каждый раз, когда поверхность туманной полосы вспучивалась и закипала, волнуемая невидимыми глубинными столкновениями, от нее в разные стороны расходились два вала, один из которых всегда устремлялся к островам, где взрывался брызгами пены.
– Полагаю, – прервал молчание наш проводник, – вы уже догадались, что это такое?
– Щель, – ответил Барнар негромко.
Гильдмирт, горько улыбаясь, кивнул.
– Большая Черная Щель. Обитающие здесь демоны стерегут ее в десять раз строже и атакуют в десять раз отчаяннее, чем те честолюбивые безумцы, которые пытаются прорваться сюда сквозь границу наземного мира.
– Потому что за ней, – пробормотал Барнар, – лежит третичный мир. Все глубже и глубже. Все больше и больше силы. Все страшнее зло.
И снова Гильдмирт кивнул.
– И так далее, до каких пор? Как, по-вашему, выглядит карта этого кошмарного мира? Такое впечатление, что в основании его лежит зло, которому нет названия. Неужели оно-то и есть желток яйца вселенной? А мы, люди, всего лишь запоздалый всход этого изначального зерна тьмы и ужаса? Его самое позднее, самое недолговечное, но одновременно и самое светлое и возвышенное порождение?
На его безрадостную, сверкнувшую, точно лезвие меча, усмешку я ответил улыбкой.
– Продолжай, загадай нам все загадки, которые у тебя накопились, и скажи, что ты сам обо всем этом думаешь.
Гильдмирт поднялся и подошел к правому борту, куда в начале нашего путешествия он спрятал огромный меч. Теперь он достал его, сел на одну из скамей, положил клинок себе на колени, развернул и почти ласкающим движением пробежал пальцами по его лезвию.
– Как вы могли догадаться, я придерживаюсь другой точки зрения, хотя и не могу похвастаться, что за триста лет непосредственного контакта с этой средой добыл неоспоримые доказательства. В сущности, моя теория столь же умозрительна, как и ваша. Знаете ли вы, как долго обитает на земле человек? Ни в одном языке мира нет слова для обозначения той вереницы столетии, что люди пашут землю и бороздят океаны, строят и разрушают города, сражаются и убивают, ищут, обретают и теряют вновь. За прошедшую вечность человечество овладело и затем снова утратило власть над мощнейшими силами, о которых мы не можем и мечтать. Человек проживал целые эпохи, ссыпая в житницу своего опыта запасы невиданных сокровищ, творя чудеса, и каждый раз низвергался во прах, погребая все свои труды под грудой собственных костей, а потом опять возрождался и начинал все с начала. И так происходило несчетное число раз.
Душа, дух – они не умирают. Яростное, неугасимое пламя продолжает гореть в веках. Великое Зло и Великое Добро дают равно нерастворимый осадок. Вот почему я придерживаюсь другой точки зрения. Не демоны наши предки, а мы – их. Вся алчность и похоть, все немыслимое богатство накопленных здесь кошмаров – не источник наших пороков, но их продолжение, точнее, они и есть сами человеческие грехи, доведенные до состояния предельного и устрашающего совершенства. Представьте себе человечество в виде огромной туши, поджаривающейся на вертеле над костром собственной нескончаемой жестокости, и тогда вам станет ясно, что все обитатели здешнего мира, равно как и всех остальных, более глубоких, есть не что иное, как капли жира, вытапливаемые из тела страждущего гиганта.
Наступившую вслед за этим долгую паузу прервал Барнар:
– А где же тогда те, кто творил Великое Добро? Где вторая половина человеческого осадка?
– Наконец-то! – вскричал Гильдмирт торжествующе. – Где же еще, как… – Он широким жестом вскинул вверх руку, но тут же осекся и устремил взгляд на простершееся над нашими головами дымное покрывало, сквозь которое тут и там прорывались полосы неестественного света. – Триста лет, – произнес он наконец, качая головой, – а я все еще никак не привыкну, что надо мной нет неба.
Немного подождав, я задал наводящий вопрос:
– Ты хочешь сказать, что они на небе, Пират?
– Среди звезд, Ниффт. Быть может, иные порождения человечества их и достигли. Быть может, в незапамятные времена все люди обитали там.
– Поневоле пожалеешь, что хотя бы некоторые из них не стались здесь, просто для равновесия, – проворчал Барнар.
– Но откуда нам знать, что их здесь нет? – воскликнул Гильдмирт с прежней горячностью – Наши величайшие маги, благороднейшие короли – кто может с уверенностью сказать, что питает их силы и возвышает над легионами порождений тьмы?
Мы молчали. Должно быть, мир, который он сохранил в воспоминаниях, казался ему невыразимо прекрасным по сравнению с застенком, где он был заперт ныне. На мой же взгляд, легионы порождений тьмы очень неплохо чувствовали себя наверху Гильдмирт поднялся.
– Так Сначала спускаемся вместе. Как только увидите мальчишку, дайте мне знать, и я подниму вас наверх, а сам нырну за боншадой Они всегда держат пучок нервов своего стада в зубах, и потому достаточно хотя бы слегка их ранить, не говоря уже о том, чтобы насильно разомкнуть челюсти, как они выпускают стадо из-под контроля Но, как только я разомкну боншаде челюсти, мне придется держать ее всеми четырьмя лапами, чтобы самому остаться в живых. Все, что я смогу сделать, это поднять ее на поверхность. Поэтому, когда мы с ней вынырнем и я разверну ее пастью к тебе, ты уже должен стоять в ялике с гарпуном: наготове. Управлять яликом несложно он подчиняется твоим мыслям Потренируйся, пока будете ожидать моего возвращения И помните для того обличья, которым я пользуюсь в открытом море боншада более чем сильный соперник. Если хотя бы на секунду ей удастся вырваться из моей хватки, я погиб.
Вся мощь этого моря сконцентрирована вокруг Щели, друзья мои, но при этом именно здесь гораздо безопаснее, чем в любом другом месте, так как демоны заняты исключительно границей между мирами Вы увидите, какую кипучую деятельность развили они у самого края бездны. Недавно лига особенно могучих демонов умудрилась вытащить что-то из Щели Все морское дно изнывает от страха и любопытства Но вас это не должно отвлекать. Боншады пасут свои стада в оврагах и лощинах, которыми изобилуют подводные склоны этих гор, так что мы все время будем находиться в непосредственной близости от зоны наиболее напряженной демонической активности, но вы не обращайте внимания на то, что будет происходить поблизости, а знайте себе разглядывайте лица. Работы вам хватит.
С этими словами Гильдмирт положил меч на дно, скинул с себя одежду и сиганул за борт. Вода вокруг лодки тут же вскипела, и через секунду из тучи пузырей высунулись громадные серебристые лапы. Мы быстренько натянули шлемы и обвешались всем оружием, которое было у нас при себе, исключая гарпуны. Голова гигантского ящера поднялась над волнами и легла на корму нашей лодки. Вслед за ней возникла когтистая перепончатая лапа и протянулась к мечу, который наконец-то пришел в соответствие с размерами своего владельца, ибо ящер был не менее тридцати футов длиной. Когда он заговорил, мы увидели огромный красный язык, трудно ворочавшийся промеж двух стальных пил, в которые превратились зубы Гильдмирта. Выплевывая сиплые, полураздавленные слова, искалеченные малоподвижным языком, он прошипел:
– Хватайтесь за мой ремень, ссславные воришшшки. Копья держите наизготовку. Посспешим! Ззза дело!
Мы обрушились в воду. Подплыть к гиганту оказалось очень страшно, хотя мы и знали, кто он такой. Еще страшнее стало, когда, просунув ладони под ремень, опоясывавший середину его тела, я почувствовал, как костяшки моих пальцев уперлись в чешую, крупную и твердую, точно булыжная мостовая. Но совсем невыносимо сделалось, когда ящер, точно ударом хлыста вспенив воду, начал уходить в глубину так стремительно, будто не плыл, а камнем падал с огромной высоты. Тут же перед нами распахнулся совсем другой мир, и я, против воли погружаясь в безудержное кипение его жизни, стал весь внимание и благоговейный ужас.
XIII
Каждый раз, бывая в Кархман-Ра, я выхожу с наступлением ночи на холмы, окружающие город. По ним бродят волки, а иногда прокрадывается и вампир, но открывающийся с высоты вид вполне оправдывает риск. Великий город, раскинувшийся в ночи, – он будит желания, разжигает честолюбие, заставляет мечтать о славе, которая может принадлежать всякому, в том числе и тебе, ибо труд и отвага способны наделить человека совершенствами, сияющими так же ярко, как миллионы городских огней, чей свет бросает вызов звездному небу.
Но здесь, в глубочайшей точке этого мира, который и сам находится глубоко под нашим миром, меня ослепил умопомрачительный блеск, необъятный, как тысячи городов. Затонувшее пламя яркими искрами и штрихами покрывало склоны подводных гор, огненными муравьями разбегалось по рифам, буграм и впадинам морского дна, устремляясь к краю непроницаемо-черной бездны, окруженной стеной огня.
Титаническое пламя развевалось, подобно знамени на ветру, только гораздо медленнее, словно придавленное толщей океана. Окаймляя весь периметр Черной Щели, оно изрыгало столбы жирного дыма, которые, как чернила из мешка огромной каракатицы, маскировали раскол, не позволяя оценить его истинную глубину. Морское дно на многие мили вокруг озарялось болезненным свечением; сонмы расцвечивающих глубины фосфоресцирующих огней мерцали сквозь его красноватую мглу.
Наиболее впечатляющие скопления этих огоньков можно было видеть поблизости от стены пламени, посреди их бивуаков частенько возвышались разнообразные механизмы для осады или нападения. Тут и там команды уродцев пытались сокрушить неподатливое огненное заграждение стенобитными орудиями или хотя бы перебросить через его вершину железную лапу подъемного крана.
Один из лагерей был настолько огромен, что по сравнению с ним остальные казались воистину карликовыми, – во всяком случае, так оно было, когда я спускался вниз. Правда, есть все основания полагать, что с тех пор многое переменилось. Но в то время, повторяю, он был настолько велик, что я без труда различил его очертания издалека, тогда как ближние укрепления, хотя и довольно крупные сами по себе, все еще оставались скоплением размытых расстоянием огней: у самой стены лежали два потрясающих воображение яйца, опутанные сетью лесов и окруженные циклопическими подъемными кранами.
Гильдмирт, обшаривая взглядом пространство, неумолимо увлекал нас за собой. Наподобие ястреба, парящего над грядой холмов, неслись мы над морским дном, в точности повторяя каждый его изгиб. Поначалу само движение было столь же ужасным, как и те отвратительные подробности морской жизни, которые оно открывало нашему взору. Скорость ящера потрясала, даже чудовищная плотность воды не способна была его задержать, но дух мой вопреки всему пребывал в угнетенном состоянии, как в кошмарном сне, когда леденящее незримое присутствие парализует волю, превращая ее в доносящийся издалека голос, который тщетно заклинает тело двигаться быстрее.
Первое, что мы смогли разглядеть в подробностях, когда снижение закончилось и траектория нашего движения начала повторять очертания морского дна, было целое поле восковых камер, напоминавшее гигантские соты. Сквозь стенки каждой такой камеры виднелись неясные расплывчатые силуэты мужчин и женщин. Они сидели, подтянув колени к груди, обхватив их руками, широко разинув глаза и рты. Трудившиеся в поле существа напоминали огромных грациозных ос. Двигаясь с подчеркнутым изяществом, точно танцоры, они то и дело останавливались, запускали в камеру жало и, содрогаясь всем телом, впрыскивали в нее черный многогранник. Только тут начал я замечать, что в камерах, помимо людей, находились и другие существа. Черные жирные членистоногие твари постепенно вгрызались в тела своих соседей, становясь все больше по мере того, как те хирели и увядали.
Мерцающие ручейки лавы окружали инфернальные ясли со всех сторон. Конус вулкана, поднимавшийся к поверхности по левую руку от нас, постоянно грозил уничтожением всему, что лежало между вершинами гор и черным провалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26