А те, что уцелеют, – пущай себе плодятся. Вампирам и оркам тоже жрать надо. Регулируемая рождаемость, храни нас королева! Опять же, надо приобщать этих язычников к свету истинной веры и идеалам демократии. Омен, пардон, аминь.
Рыцарь коротко хохотнул. Пахло от него довольно мерзко, потому как едкий запах нестираного исподнего, смешавшись с «шанелью», заглушал даже терпкий аромат придорожной полыни. По сведениям краткого курса истории диалектических реальностей, в проточной воде жители Островного графства научились умываться только в начале XX века любой реальности.
– Мой верный Ланселот, господа, несколько прямолинеен, – слегка поморщился сэр Артур, – но в целом недалек от истины. Надеюсь, что вы, как истинные джентльмены, уступите нам завтра дорогу. Эскьюз ми плиз, но, право, мне не хотелось бы омрачать наше знакомство столь мелким конфликтом. В конце концов, нам, урожденным дворянам духа, дважды избранным, делить нечего, не так ли, господа?
Сэр Артур Камелотский смачно сплюнул в реку и аккуратно отер губы платочком, извлеченным из приваренного на латах нагрудного кармана. Русалка внизу, плененная было блестящей никелированной упаковкой рыцарей и галантной речью сэра Артура, брезгливо поморщилась.
Кузнецов молча переваривал услышанное, да и насупившийся Ермак мозолистой пятерней задумчиво чесал в затылке, подыскивая ответ подипломатичнее.
«Шо хошь, сволота, делай, а политеса мне не нарушай» – эту старую заповедь в его спинной мозг прочно вколотил розгами Петр Великий на регулярно проводимых им политзанятиях. Те двухнедельные дипломатические государевы экстернат-курсы в Навигационной школе в свое время очень пригодились юному атаману, командированному позже на освоение Сибири.
– Шел бы ты, верблюд… – Ермак грязно, но от души выругался, развернулся и, насвистывая «Гей, славяне!», пошел прочь. По мнению Ерофея Павловича, великий государь остался бы вполне доволен столь лаконичным завершением переговоров…
Так и промолчавший всю встречу переводчик Николай Кузнецов, молча и с достоинством поклонившись, решил сгладить неловкость коллеги тонким русским юмором.
– Вы знаете, господа, а это неправда, что у Нельсона не было одного глаза. У адмирала был один глаз.
Еще раз вежливо поклонившись вконец оторопевшим сэрам, Кузнецов последовал за Ермаком.
«Странный они народ, островные. И с юмором у них что-то не того. Кутузов Михайло Илларионыч полчаса хохотал…» – уже на ходу припомнил Николай свою историческую встречу с ветераном в отделе кадров и выбросил разгулов из головы. Сейчас его больше заботила предстоящая оценка переговоров сначала Ильей, а затем и руководством старшего ранга.
Разгулы, постояв на мосту еще пару минут, обменялись презрительными для дружинников оценками «варваров в портах», потом по-военному слаженно развернули лошадей и, поскрипывая ржавеющими на глазах латами, двинулись к своему отряду.
А белокурая русалка оставила облюбованную сваю, бесшумно нырнула и серебристой молнией понеслась под водой к Коровьему омуту; услышанные вести вполне могли заинтересовать ее троюродного деда Водяного.
* * *
Выслушав доклад, Илья с яростью ухватил себя за ворот полотняной рубахи и без малейшей натуги рванул его вниз. Рубаха разодралась с задорным металлическим скрипом – увлекшись, богатырь прихватил могучими руками и кольчугу, которая теперь, весело позвякивая коваными колечками, сыпалась с его могучего торса. На плече у Ильи обнаружилась яркая темно-синяя пороховая татуировка – пятиугольник знака качества и четыре буковки «СССР».
– Я тебе что говорил, Ерофей! На кой ляд ты, скажи мне, Кольку на мост потащил? У него опыта – с гулькин нос. А ежели бы Хеллоуин этот треклятый сегодня был? Посекли бы они вас двоих как котят.
– Так ведь переговоры ж, Илюша. – Ерофей Павлович, оправдываясь, походил на впервые выпившего подростка. – Честь рыцарская опять же. Не казачья, конечно. Но ведь честь.
– Какие переговоры, какая честь, Ероша? У них на эту честь мораторий пожизненный. Ты вон у Коли спроси, сколь лет они второй фронт открывали? Тьфу на вас, интеллигенция казачья.
Илья бушевал недолго. Замена Левы на переговорах Кузнецовым была единственной претензией богатыря к понурому Ерофею. Сам ход исторической встречи на мосту он оценил очень высоко, особо упирая на добытые данные.
– Учитесь, парни, – комментировал Илья, поднимая к небу толстый, как сарделька, указательный палец. – Во-первых, Ероша узнал, когда противник предпримет наступление. Во-вторых, мы знаем имена главных их застрельщиков. И наконец, последнее. Своим предложением форсировать реку вброд Ерофей Павлович, полагаю, посеял в рядах агрессора хаос и смятение. Теперь они до утра будут думать, нет ли тут какой хитрости, а утром все они, кроме тролля, через мост попрут, потому как тролль глуп и потому как мост его веса не выдержит. Вам это на руку: в тине тролль увязнет, а речка здешняя илистая, и дно топкое, некачественное.
– Илья Тимофеевич, извините, – суховато-официальным тоном перебил Муромца Задов, – вы сказали «вам» или «нам»?
– Вам, Лева, вам. Я отсель, как сказано, шага не ступлю. А потому предлагаю товарищу Поповичу представить мне к девяти часам утра план вашей обороны. Как там, кстати, супостат, Николай?
Кузнецов навел подзорную трубу на вечерний стан противника. Лагерь, разбитый у дороги перед мостом, выглядел вполне невинно. Эльфы распивали и распевали, гномы попыхивали трубочками и точили свои топоры. Два маленьких мохноногих орка, аккуратно сложив футляры, неустанно подтаскивали хворост для разгоревшегося костра; орки покрупнее то и дело подгоняли их увесистыми тумаками и оплеухами. Тролль любовался у реки своим отражением, а трое гоблинов о чем-то ожесточенно спорили, облокотившись на перила мостика. Остальные гоблины уже спали.
Отдельно кучковались вампиры, озабоченно копошась вокруг сборно-разборных походных гробиков. Собирались ко сну и разгулы; лишь один из них, отряженный, видимо, в караул, еще был на ногах. Остальные поснимали доспехи и, укрывшись попонами, ворочались на охапках реквизированного крестьянского сена.
– Стога два разорили, – заметил Задов.
– Ответят, не боись, – беспечно ответил Илья. – Товарищ Задов, заступить в караул у моста.
– Когда будет смена? – неохотно приподнимаясь и с трудом глотая обиду, поинтересовался Лева.
– Я тебя, сынок, сам разбужу, – ухмыльнулся богатырь. – Мне все одно завтра тут без дела торчать. Ступай себе с Богом от греха и от меня подальше.
– А почему, собственно, вы именно меня в караул, Илья Тимофеевич? – собирая амуницию, упавшим голосом полюбопытствовал Лева.
– Некому больше, Левушка. Ерофей с Николаем вон какое дело вынесли, а у Алеши ночь долгая, бессонная. Думу он думать будет, верно, Лешенька?
Алеша согласно и серьезно кивнул, ласково улыбнулся Леве, отвернулся, присел на камень, закинул ногу за ногу, подпер подбородок рукой и изобразил тягостные раздумья. Задов негромко выругался и поплелся к мосту.
* * *
– Интере-э-эсный план, – оглядывая коллег, с сомнением протянул Илья, выслушав Поповича в десять часов сорок две минуты следующего утра. – Главное, лаконичный. Обмозгуем…
– Хрена ли тут мозговать? – взвился на дыбы Задов. Ночью Леву так никто и не сменил, а тревожить Илью и отходить от моста он, хорошенько подумав, не решился – богатырь славился равной суровостью как к нарушителям своего ночного покоя, так и к дезертирам из караула. Теперь злой, невыспавшийся и продрогший за ночь Задов был вынужден выслушать еще и гениальный «план» Поповича, который сводился к трем-четырем фразам, ключевой из которых была «А тут мы выскакиваем и по мордам их, по мордам!» Как понял Задов, на обдумывание своей стратегии Алеша не потратил и минуты драгоценного сна. Кстати, условленный срок не проспал только Кузнецов, присоединившийся к Леве в девять утра из товарищеской солидарности.
Здесь, на импровизированном вече, Николай в полном недоумении переводил задумчивый взгляд с Поповича на Илью и обратно. От Ерофея Павловича проку было мало – Ермак от обсуждения предусмотрительно самоустранился. Истово крестясь и поминутно поминая царя небесного, он с тоской мечтал о добрых старых временах покорения Сибири и добром старом своем враге хане Кучуме.
– Хрена ли тут мозговать? – вторично возопил закусивший удила Задов. – Это не план, это форменный контрреволюционный саботаж. Да батька Махно за такие планы самолично саблей от сих до сих вот рубал…
– Ты мне ручонкой не тряси, мал ишшо, чтобы мне перечить. – Илья слегка повысил голос, но тут же, сменив тон на более мирный, ласково глянул на Алешу. – Согласен, в плане есть некоторые, скажем так, недоработки, но заглавная идея мне вполне, понимаешь, импонирует.
– Это насчет «по мордам»? – ехидно уточнил Задов.
– А что? – обиделся за свой план Алеша. – Ласкать их, что ли?
– Ан и приласкать могем, ежели Родина-мать позовет, – раздался за спиной у пятерки отважных дружинников чей-то незнакомый голос с приятной испитой и прокуренной хрипотцой.
– Та-ак, – не оборачиваясь, процедил сквозь зубы Илья, обшаривая траву рукой в поисках меча. – Я, кажется, кого-то умного да надежного вчера на ночь в караул ставил?
– Брось, Илья. У тебя, похоже, проблемы, – продолжал все тот же спокойный голос.
– Проблемы будут у тебя, – едва нащупав меч, заверил незваного гостя Муромец и развернулся к нему. – И мало тебе, козел, не покажется.
– А ведь ответишь за козла когда-нибудь, Илья Тимофеевич, ох и ответишь.
Илья вскочил на ноги. Алеша и Ермак, навалившись на разъяренного богатыря, едва удерживали его.
– Посеку гада! – орал Муромец. – Под трибунал пойду, а посеку вусмерть!
Гость стоял спокойно, иронично улыбаясь и явно наслаждаясь ситуацией.
– А правов у табе таких нетути, деревеншина ты лимитная, простофилина. И реальность здешняя ничейная, и я тут по официальному приглашению братвы местной, – откровенно подначивая Илью, посмеивался гость, небрежно протягивая Задову внушительного вида паспорт с гербом Лукоморья – мрачного вида черно-бело-полосатым котом, разрывающим цепи под раскидистым дубом.
– В порядке документ, Илья Тимофеевич, – хмыкнул Задов. – Виза вчерашним днем открыта.
– Кто такой? – тихонько поинтересовался у Задова Кузнецов.
– Барыга лукоморский, разбойник бывший, Соловей. У Ильи к нему счетец неоплаченный, да с поличным его не возьмешь, юрок больно, – шепнул Николаю Задов и повысил голос: – Да угомонись ты, Тимофеич, говорю же, в порядке бумаги, все чин по чину, командирован по обмену опытом.
– Знаю я его опыт, людишек безвинных изводить, – слегка остывая, стряхнул с плеч руки друзей Илья. – Он тут нам таких делов понаделает за неделю – год не расхлебаем.
– Оно и так, а выбирать не из чего, авось и впрямь чем сгодится, – рассудительно заметил Ермак. – План у Алешки, мягко говоря, невелик, и места в нем всем хватит. Али нет?
– А толку с него? – заметно успокаиваясь, внезапно ухмыльнулся Илья. – Он у меня в прошлый раз полгода зубами плевался. Чем свистеть-то будешь, урод?
Соловей широко улыбнулся, обнажив прокуренные золотые фиксы:
– Чудеса заморской стоматологии, Илюша. Сотня дублонов, и всех делов. Я тебе еще «Прощание славянки» на похоронах насвищу.
И Соловей, демонстративно сложив губы трубочкой, издал пару известных трелей.
– Тоже мне, золотые губы Лукоморья, – снова, но уже без прежнего энтузиазма, буркнул Илья.
Кузнецов поймал себя на мысли, что отношение Ильи к явлению Соловья вдруг изменилось.
– Слышь, мил человек, дела твои с Ильей того… дела приватные, и нам до них и дела-то нет, – проникновенно обратился к Соловью Ермак. – А с каких таких пор, скажи, ты о наших заботах печалишься, злыдень. Али не твои сродственники, нечисть поганая, по ту сторону кордона на нас зубы точат? Отвечай как на духу!
– Отвечаю, казачок. – Соловей недовольно пощупал еще влажную от утреннего тумана землю, скривился и без спросу расположился на вещмешке Кузнецова. – По первости, мы не нечисть, а нелюдь, а это, как говорят у господина Задова на Дерибасовской, две большие разницы. Второе. Нелюдь мы местная, тихая, и нам лишней крови по понятиям не треба. А забулдыги закордонные на нашу территорию лапу наложить хотят. Это нам надо?
– Таки на вашу территорию? – выделяя голосом «вашу», поинтересовался ехидный Задов.
– Это частности, господин-товарищ Задов, – развел руками Соловей. – Нашу-вашу, шолом-салам, шашлык-машлык. Я эту реальность, между нами, земляки, лет пятьсот знаю. Захолустье, конечно, но свой гешефт мы имели, имеем и иметь будем. Если, конечно, вы ее разгулам не уступите. Наше дело небольшое, но верное. Ну сами посудите: кабы мы тут куролесили, то вы бы сюда давно добрались. А так мы сидели рядком да гуляли тишком. И все в ажуре. Местные нас, конечно, не больно жалуют, а кому охота дань платить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Рыцарь коротко хохотнул. Пахло от него довольно мерзко, потому как едкий запах нестираного исподнего, смешавшись с «шанелью», заглушал даже терпкий аромат придорожной полыни. По сведениям краткого курса истории диалектических реальностей, в проточной воде жители Островного графства научились умываться только в начале XX века любой реальности.
– Мой верный Ланселот, господа, несколько прямолинеен, – слегка поморщился сэр Артур, – но в целом недалек от истины. Надеюсь, что вы, как истинные джентльмены, уступите нам завтра дорогу. Эскьюз ми плиз, но, право, мне не хотелось бы омрачать наше знакомство столь мелким конфликтом. В конце концов, нам, урожденным дворянам духа, дважды избранным, делить нечего, не так ли, господа?
Сэр Артур Камелотский смачно сплюнул в реку и аккуратно отер губы платочком, извлеченным из приваренного на латах нагрудного кармана. Русалка внизу, плененная было блестящей никелированной упаковкой рыцарей и галантной речью сэра Артура, брезгливо поморщилась.
Кузнецов молча переваривал услышанное, да и насупившийся Ермак мозолистой пятерней задумчиво чесал в затылке, подыскивая ответ подипломатичнее.
«Шо хошь, сволота, делай, а политеса мне не нарушай» – эту старую заповедь в его спинной мозг прочно вколотил розгами Петр Великий на регулярно проводимых им политзанятиях. Те двухнедельные дипломатические государевы экстернат-курсы в Навигационной школе в свое время очень пригодились юному атаману, командированному позже на освоение Сибири.
– Шел бы ты, верблюд… – Ермак грязно, но от души выругался, развернулся и, насвистывая «Гей, славяне!», пошел прочь. По мнению Ерофея Павловича, великий государь остался бы вполне доволен столь лаконичным завершением переговоров…
Так и промолчавший всю встречу переводчик Николай Кузнецов, молча и с достоинством поклонившись, решил сгладить неловкость коллеги тонким русским юмором.
– Вы знаете, господа, а это неправда, что у Нельсона не было одного глаза. У адмирала был один глаз.
Еще раз вежливо поклонившись вконец оторопевшим сэрам, Кузнецов последовал за Ермаком.
«Странный они народ, островные. И с юмором у них что-то не того. Кутузов Михайло Илларионыч полчаса хохотал…» – уже на ходу припомнил Николай свою историческую встречу с ветераном в отделе кадров и выбросил разгулов из головы. Сейчас его больше заботила предстоящая оценка переговоров сначала Ильей, а затем и руководством старшего ранга.
Разгулы, постояв на мосту еще пару минут, обменялись презрительными для дружинников оценками «варваров в портах», потом по-военному слаженно развернули лошадей и, поскрипывая ржавеющими на глазах латами, двинулись к своему отряду.
А белокурая русалка оставила облюбованную сваю, бесшумно нырнула и серебристой молнией понеслась под водой к Коровьему омуту; услышанные вести вполне могли заинтересовать ее троюродного деда Водяного.
* * *
Выслушав доклад, Илья с яростью ухватил себя за ворот полотняной рубахи и без малейшей натуги рванул его вниз. Рубаха разодралась с задорным металлическим скрипом – увлекшись, богатырь прихватил могучими руками и кольчугу, которая теперь, весело позвякивая коваными колечками, сыпалась с его могучего торса. На плече у Ильи обнаружилась яркая темно-синяя пороховая татуировка – пятиугольник знака качества и четыре буковки «СССР».
– Я тебе что говорил, Ерофей! На кой ляд ты, скажи мне, Кольку на мост потащил? У него опыта – с гулькин нос. А ежели бы Хеллоуин этот треклятый сегодня был? Посекли бы они вас двоих как котят.
– Так ведь переговоры ж, Илюша. – Ерофей Павлович, оправдываясь, походил на впервые выпившего подростка. – Честь рыцарская опять же. Не казачья, конечно. Но ведь честь.
– Какие переговоры, какая честь, Ероша? У них на эту честь мораторий пожизненный. Ты вон у Коли спроси, сколь лет они второй фронт открывали? Тьфу на вас, интеллигенция казачья.
Илья бушевал недолго. Замена Левы на переговорах Кузнецовым была единственной претензией богатыря к понурому Ерофею. Сам ход исторической встречи на мосту он оценил очень высоко, особо упирая на добытые данные.
– Учитесь, парни, – комментировал Илья, поднимая к небу толстый, как сарделька, указательный палец. – Во-первых, Ероша узнал, когда противник предпримет наступление. Во-вторых, мы знаем имена главных их застрельщиков. И наконец, последнее. Своим предложением форсировать реку вброд Ерофей Павлович, полагаю, посеял в рядах агрессора хаос и смятение. Теперь они до утра будут думать, нет ли тут какой хитрости, а утром все они, кроме тролля, через мост попрут, потому как тролль глуп и потому как мост его веса не выдержит. Вам это на руку: в тине тролль увязнет, а речка здешняя илистая, и дно топкое, некачественное.
– Илья Тимофеевич, извините, – суховато-официальным тоном перебил Муромца Задов, – вы сказали «вам» или «нам»?
– Вам, Лева, вам. Я отсель, как сказано, шага не ступлю. А потому предлагаю товарищу Поповичу представить мне к девяти часам утра план вашей обороны. Как там, кстати, супостат, Николай?
Кузнецов навел подзорную трубу на вечерний стан противника. Лагерь, разбитый у дороги перед мостом, выглядел вполне невинно. Эльфы распивали и распевали, гномы попыхивали трубочками и точили свои топоры. Два маленьких мохноногих орка, аккуратно сложив футляры, неустанно подтаскивали хворост для разгоревшегося костра; орки покрупнее то и дело подгоняли их увесистыми тумаками и оплеухами. Тролль любовался у реки своим отражением, а трое гоблинов о чем-то ожесточенно спорили, облокотившись на перила мостика. Остальные гоблины уже спали.
Отдельно кучковались вампиры, озабоченно копошась вокруг сборно-разборных походных гробиков. Собирались ко сну и разгулы; лишь один из них, отряженный, видимо, в караул, еще был на ногах. Остальные поснимали доспехи и, укрывшись попонами, ворочались на охапках реквизированного крестьянского сена.
– Стога два разорили, – заметил Задов.
– Ответят, не боись, – беспечно ответил Илья. – Товарищ Задов, заступить в караул у моста.
– Когда будет смена? – неохотно приподнимаясь и с трудом глотая обиду, поинтересовался Лева.
– Я тебя, сынок, сам разбужу, – ухмыльнулся богатырь. – Мне все одно завтра тут без дела торчать. Ступай себе с Богом от греха и от меня подальше.
– А почему, собственно, вы именно меня в караул, Илья Тимофеевич? – собирая амуницию, упавшим голосом полюбопытствовал Лева.
– Некому больше, Левушка. Ерофей с Николаем вон какое дело вынесли, а у Алеши ночь долгая, бессонная. Думу он думать будет, верно, Лешенька?
Алеша согласно и серьезно кивнул, ласково улыбнулся Леве, отвернулся, присел на камень, закинул ногу за ногу, подпер подбородок рукой и изобразил тягостные раздумья. Задов негромко выругался и поплелся к мосту.
* * *
– Интере-э-эсный план, – оглядывая коллег, с сомнением протянул Илья, выслушав Поповича в десять часов сорок две минуты следующего утра. – Главное, лаконичный. Обмозгуем…
– Хрена ли тут мозговать? – взвился на дыбы Задов. Ночью Леву так никто и не сменил, а тревожить Илью и отходить от моста он, хорошенько подумав, не решился – богатырь славился равной суровостью как к нарушителям своего ночного покоя, так и к дезертирам из караула. Теперь злой, невыспавшийся и продрогший за ночь Задов был вынужден выслушать еще и гениальный «план» Поповича, который сводился к трем-четырем фразам, ключевой из которых была «А тут мы выскакиваем и по мордам их, по мордам!» Как понял Задов, на обдумывание своей стратегии Алеша не потратил и минуты драгоценного сна. Кстати, условленный срок не проспал только Кузнецов, присоединившийся к Леве в девять утра из товарищеской солидарности.
Здесь, на импровизированном вече, Николай в полном недоумении переводил задумчивый взгляд с Поповича на Илью и обратно. От Ерофея Павловича проку было мало – Ермак от обсуждения предусмотрительно самоустранился. Истово крестясь и поминутно поминая царя небесного, он с тоской мечтал о добрых старых временах покорения Сибири и добром старом своем враге хане Кучуме.
– Хрена ли тут мозговать? – вторично возопил закусивший удила Задов. – Это не план, это форменный контрреволюционный саботаж. Да батька Махно за такие планы самолично саблей от сих до сих вот рубал…
– Ты мне ручонкой не тряси, мал ишшо, чтобы мне перечить. – Илья слегка повысил голос, но тут же, сменив тон на более мирный, ласково глянул на Алешу. – Согласен, в плане есть некоторые, скажем так, недоработки, но заглавная идея мне вполне, понимаешь, импонирует.
– Это насчет «по мордам»? – ехидно уточнил Задов.
– А что? – обиделся за свой план Алеша. – Ласкать их, что ли?
– Ан и приласкать могем, ежели Родина-мать позовет, – раздался за спиной у пятерки отважных дружинников чей-то незнакомый голос с приятной испитой и прокуренной хрипотцой.
– Та-ак, – не оборачиваясь, процедил сквозь зубы Илья, обшаривая траву рукой в поисках меча. – Я, кажется, кого-то умного да надежного вчера на ночь в караул ставил?
– Брось, Илья. У тебя, похоже, проблемы, – продолжал все тот же спокойный голос.
– Проблемы будут у тебя, – едва нащупав меч, заверил незваного гостя Муромец и развернулся к нему. – И мало тебе, козел, не покажется.
– А ведь ответишь за козла когда-нибудь, Илья Тимофеевич, ох и ответишь.
Илья вскочил на ноги. Алеша и Ермак, навалившись на разъяренного богатыря, едва удерживали его.
– Посеку гада! – орал Муромец. – Под трибунал пойду, а посеку вусмерть!
Гость стоял спокойно, иронично улыбаясь и явно наслаждаясь ситуацией.
– А правов у табе таких нетути, деревеншина ты лимитная, простофилина. И реальность здешняя ничейная, и я тут по официальному приглашению братвы местной, – откровенно подначивая Илью, посмеивался гость, небрежно протягивая Задову внушительного вида паспорт с гербом Лукоморья – мрачного вида черно-бело-полосатым котом, разрывающим цепи под раскидистым дубом.
– В порядке документ, Илья Тимофеевич, – хмыкнул Задов. – Виза вчерашним днем открыта.
– Кто такой? – тихонько поинтересовался у Задова Кузнецов.
– Барыга лукоморский, разбойник бывший, Соловей. У Ильи к нему счетец неоплаченный, да с поличным его не возьмешь, юрок больно, – шепнул Николаю Задов и повысил голос: – Да угомонись ты, Тимофеич, говорю же, в порядке бумаги, все чин по чину, командирован по обмену опытом.
– Знаю я его опыт, людишек безвинных изводить, – слегка остывая, стряхнул с плеч руки друзей Илья. – Он тут нам таких делов понаделает за неделю – год не расхлебаем.
– Оно и так, а выбирать не из чего, авось и впрямь чем сгодится, – рассудительно заметил Ермак. – План у Алешки, мягко говоря, невелик, и места в нем всем хватит. Али нет?
– А толку с него? – заметно успокаиваясь, внезапно ухмыльнулся Илья. – Он у меня в прошлый раз полгода зубами плевался. Чем свистеть-то будешь, урод?
Соловей широко улыбнулся, обнажив прокуренные золотые фиксы:
– Чудеса заморской стоматологии, Илюша. Сотня дублонов, и всех делов. Я тебе еще «Прощание славянки» на похоронах насвищу.
И Соловей, демонстративно сложив губы трубочкой, издал пару известных трелей.
– Тоже мне, золотые губы Лукоморья, – снова, но уже без прежнего энтузиазма, буркнул Илья.
Кузнецов поймал себя на мысли, что отношение Ильи к явлению Соловья вдруг изменилось.
– Слышь, мил человек, дела твои с Ильей того… дела приватные, и нам до них и дела-то нет, – проникновенно обратился к Соловью Ермак. – А с каких таких пор, скажи, ты о наших заботах печалишься, злыдень. Али не твои сродственники, нечисть поганая, по ту сторону кордона на нас зубы точат? Отвечай как на духу!
– Отвечаю, казачок. – Соловей недовольно пощупал еще влажную от утреннего тумана землю, скривился и без спросу расположился на вещмешке Кузнецова. – По первости, мы не нечисть, а нелюдь, а это, как говорят у господина Задова на Дерибасовской, две большие разницы. Второе. Нелюдь мы местная, тихая, и нам лишней крови по понятиям не треба. А забулдыги закордонные на нашу территорию лапу наложить хотят. Это нам надо?
– Таки на вашу территорию? – выделяя голосом «вашу», поинтересовался ехидный Задов.
– Это частности, господин-товарищ Задов, – развел руками Соловей. – Нашу-вашу, шолом-салам, шашлык-машлык. Я эту реальность, между нами, земляки, лет пятьсот знаю. Захолустье, конечно, но свой гешефт мы имели, имеем и иметь будем. Если, конечно, вы ее разгулам не уступите. Наше дело небольшое, но верное. Ну сами посудите: кабы мы тут куролесили, то вы бы сюда давно добрались. А так мы сидели рядком да гуляли тишком. И все в ажуре. Местные нас, конечно, не больно жалуют, а кому охота дань платить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41