Новый паразит наконец замедлил свой метаболизм. И гусеница решает перейти в атаку. Она должна помешать ему среагировать, защититься, а для этого надо немедленно прервать его основные жизненные функции. Наблюдая за ним, гусеница поняла, что паразит должен вдыхать воздух, который выделяют пористые стенки чрева. Вот почему странница раздула их перед взлетом. Новый пассажир не может обойтись без воздуха. Гусеница заметила два небольших отверстия, расположенных под удлиненным наростом, через которые газ входит в тело и выходит из него. Иногда газ проходит через более широкое отверстие, изредка открывающееся, чтобы издать ужасающие звуки. Значит, надо закрыть эти отверстия, и паразит без поступления драгоценного воздуха не сможет защищаться, его метаболизм прекратится и тело его начнет охлаждаться. Огненные гусеницы, охладившиеся до нуля, быстро превращаются в холодный пепел. Она сожрет его с ненасытностью, характерной для ее вида. Все ли она предусмотрела? Лучшее средство узнать – сделать попытку. Она слишком долго ждала, острые кромки ее рта требуют пищи, дергаются. Она выходит из фазы камуфляжа. Ее кольца бросают огненные отблески на коричневую плоть, на светлую кожу спящего паразита. Она выскальзывает из укрытия. Медленно, словно потеряв вес, она ставит первые лапки на шелковистую кожу, вползает на тело. Гусеница имеет почти такую же длину, как и паразит. Она направляется к круглой вершине с шапкой волос, где заметила дышащие отверстия. Все хорошо: жертва ничего не ощутила, не шелохнулась.
Добравшись до круглой вершины, она сворачивается и, словно присоска, приклеивается к выступам.
Проход газу перекрыт.
Жек просыпается рывком, ощущая, что задыхается.
– Я – твоя служительница, твой корабль, – произносит космина. – Если хочешь насладиться пребыванием во мне, защищай свою жизнь…
Глава 20

Друг, сейчас я открою тебе, как защитить твой хрупкий цветок, как укрыть твое самое ценное сокровище от тех, кто стремится завладеть им, как предохранить свободу твоей души…
Друг, заметил ли ты, что все земные вещи состоят из вибраций, волн, света? Слышал ли ты тончайшую песню вселенной?
Это и есть тайна. Она настолько проста, что покажется тебе детской: открой свою душу, открой свое сердце и позволь звуку убаюкать тебя…
Выдержка из проповеди Крейца на дюнах великой пустыни Осгора. Маленькая книга-фильм, найденная в запретной библиотеке епископского дворца Церкви Крейца

– Этой ночью… – сообщили викарии в масках после последней встречи в Склепе Оскопленных.
Этой ночью… Этими двумя словами они подписали смертный приговор муффию Барофилю Двадцать Четвертому.
Этой ночью… Кардинал Фрасист Богх, новый генеральный секретарь Церкви Крейца, не понимал, как они приведут в исполнение свой проект. Муффий окружал себя таким количеством предосторожностей, что покушение на августейшую персону казалось невозможным. Когда он принимал лиц, не принадлежавших к кругу постоянных обитателей епископского дворца, он был открыто и тайно окружен многочисленной стражей, состоявшей из бывших наемников-притивов, знакомых со всеми боевыми искусствами. Если приема не было, он удалялся в апартаменты башни муффиев, крепости с множеством тайных проходов, лабиринтов, ловушек, изолированных бронированных покоев.
Как викариям удастся совершить убийство Барофиля Двадцать Четвертого? Ел он только то, что ему готовил личный повар, джулианин, которого он спас от огненного креста и который был предан ему телом и душой, что не мешало муффию давать каждое блюдо на пробу прирученным обезьянам и долго наблюдать за их реакцией, прежде чем начать есть самому. Он прекратил все любовные связи с детьми, которых ему поставлял бывший генеральный секретарь, кардинал Фражиус Моланали. Фрасиста Богха покоробило, когда он узнал, что Непогрешимый Пастырь, глава Церкви Крейца занимался отвратительной педофилией, и эта информация, которую ему поспешили сообщить заинтересованные лица, укрепила его решимость. Викарии были правы: надо было срочно избавиться от развратного чудовища. Человек, царивший над сотнями миллиардов душ, должен был быть примером, существом образцовой добродетели и религиозности. Из-за отказа муффия от утех нельзя было наполнить природные отверстия невинных жертв его похоти ядом или микробомбами, которые разнесли бы понтифика в куски в момент, когда… Да сжалится над ним Крейц… И так, наверное, было лучше: убивать Непогрешимого Пастыря с помощью детей было аморальным и отвратительным делом.
Викарии не могли воспользоваться услугами наемных убийц, ибо их немедленно бы разоблачили с помощью инфраизлучений и морфопсихологов, которые наблюдали за посетителями и фильтровали их поток с помощью гигантских сферических экранов.
Оставалась, конечно, возможность стирания всей информации в мозгу или ментальной смерти. Сенешаль Гаркот, которого Фрасист Богх подозревал в том, что тот был главной фигурой в заговоре, вполне мог заменить мыслехранителя или инквизитора стирателем или ментальным убийцей. Такая практика подмены использовалась при императорском дворе.
Бывший губернатор Ут-Гена, который по обязанности должен был часто встречаться с сенешалем (отныне кардинал стал главным агентом связи между духовными и мирскими властями империи Ангов), пытался прозондировать своего таинственного собеседника. Он ощущал недомогание в присутствии Гаркота, но, если викариям удастся низложить Барофиля Двадцать Четвертого и возвести его, Богха, на трон понтифика, ему придется научиться преодолевать отвращение.
– Находятся ли мыслезащитники и инквизиторы муффия под вашей властью, ваше превосходительство? – как бы небрежно спросил он у сенешаля, когда они однажды остались наедине.
Непроницаемые глаза скаита остановились на генеральном секретаре и долго всматривались в него.
– Конечно, ваше преосвященство, – наконец ответил он металлическим, безликим голосом, который терзал барабанные перепонки собеседников-людей. – Почему такой вопрос?
– Видите ли… я не сиракузянин, как вам известно, а потому в качестве нового генерального секретаря стараюсь узнать об обычаях, принятых при дворе и в Церкви… Я думал, что ответственность скаитов, служащих муффию, не входит в ваши прерогативы, исходя из главенства духовной власти над властью мирской…
– Будучи слугами людей, скаиты прежде всего являются моими сопланетянами, которыми управляют иные законы, чем законы человеческих миров. Только скаит высших эшелонов власти вправе передавать приказы своим подчиненным. И речь не идет о том, что они могут поступать как им угодно под суетным предлогом духовного превосходства.
Фрасисту Богху показалось, что он слышит угрозу в словах сенешаля: ему дали ясно понять, что никакие дела империи Ангов, ни мирские, ни духовные, не были чужды Гаркоту. Подобное предупреждение также свидетельствовало, что Гаркот отныне считал его законным собеседником, и это скрытое признание польстило ему.
Гаркот не сообщил ему, что его сопланетяне и он сам лишились возможности контролировать мозг Барофиля Двадцать Четвертого. Именно по этой причине третий конгломерат решил физически устранить понтифика. После двадцати с лишним лет верного и действенного союзничества нынешний муффий, чей мозг стал недоступен стирателям и ментальным убийцам, стал оппозиционером, врагом, препятствием. Он не превратился в человека истоков, как девица Алексу или оранжанин Тиксу Оти, но развил свой ментальный контроль до такой степени, что справлялся с любыми попытками стирания или покушения, которые предпринимали ставленники Гаркота в ближайшем окружении муффия. Недоверие этого скользкого старика защищало его дух, как плотный и жесткий панцирь. Духовный глава вселенной настолько вник в материю, что буквально кристаллизовал свои мысли.
Гаркоту пришлось признаться викариям, что он не может ничего сделать.
– Надо использовать другие методы, братья-викарии. Ментальные убийцы и старатели не добиваются никаких результатов, воздействуя на мозг муффия.
Это признание повергло заговорщиков в недоумение.
– Разве не такое же происходит с некоторыми еретиками, ваше превосходительство? Разве они не сопротивляются стиранию?
– Вероятность крайне невелика, если не равна нулю. Муффий – исключение, которое подтверждает правило: он с такой силой цепляется за жизнь, что его подсознание отталкивает любую идею, любую мысль о стирании или смерти. Для тех, кого нельзя обратить в свою веру мягкими мерами, остается лишь силовое воздействие – огненный крест.
– Вы не облегчаете нам задачи, ваше превосходительство! – проворчал чей-то голос из-под маски.
Маски, иллюзорная защита для того, кто умеет читать в мозгу…
– Решение искать вам, братья викарии. В конце концов, замена нынешнего муффия есть плод вашего желания, вашей воли.
Желания и воли, имплантированных стирателями… Наделите людей ощущением, что решение принимают они, и они с закрытыми глазами ринутся в любую ловушку, даже самую грубую…
– Мы берем ваши слова на заметку, ваше превосходительство! Мы разберемся сами, но будем помнить, что ваше сотрудничество было неполным!
Людишки… Чем больше они теряли свою суть, тем решительнее раздувались от гордости и пыжились от собственной важности! Хотя у них практически ничего не осталось от прежней власти… Гипонерос пользуется их недостатками и разъедает их изнутри. Вскоре они превратятся во врата, открытые в небытие, в черные дыры, в детей Бесформенного. Если стиратели и ментальные убийцы не могут покончить с Барофилем Двадцать Четвертым, пусть люди сами разбираются с ним. Они всегда проявляли чудеса ума, когда надо было заняться самоуничтожением. Они издавна готовили приход Гипонероса…
Викарии с нарочитой гордостью запахнули свои черные одеяния.
– Мы используем услуги своего стирателя, ваше превосходительство! – бросил один из них, перед тем как исчезнуть в подземном переходе Склепа Оскопленных.
Викарии… вы уже почернели, уже стали сыновьями Гипонероса. Вы пыжитесь, считая себя последними защитниками веры, провозглашаете добродетель, а сами являетесь первыми могильщиками человечества. Барофиль не чист в том смысле, как понимаете чистоту вы. Кстати, пожертвовав своими детородными органами, вы признали, что боитесь собственной нечистоты, но он заслуживает того, чтобы существовать в качестве суверенного эго, в качестве руководителя царства с определенными границами… Что предпочтительнее, викарии? Жить в вечных сожалениях и отрицании самого себя или жить в грехе и возвеличивании самого себя? Добро пожаловать в антивселенную, братья викарии…
Служитель проводил Гаркота по лабиринту коридоров епископского дворца.
В рядах пяти тысяч кардиналов Церкви разгорелась яростная война за наследство. Она оказалась полезной для Фрасиста Богха, поскольку они почти не заметили назначения его на пост генерального секретаря, второй по важности в церковной иерархии. Однако носители пурпура имели причины для недовольства: впервые в долгой истории крейцианства этот важнейший пост был доверен не сиракузянину, а чужаку, человеку, еще не достигшему тридцати лет… Фрасист чувствовал сопротивление, отбил несколько атак, несколько нападок, несколько подлых выходок, но не стал жертвой адского давления, на которое намекал Барофиль Двадцать Четвертый во время последнего разговора. Подобное отсутствие реакции было вызвано тем, что у кардиналов были иные заботы. Подготовка выборов нового муффия поглотила их целиком, а пост генерального секретаря пока не стал предметом торга. Все считали назначение молодого маркинатянина очередной ошибкой Барофиля Двадцать Четвертого, ошибкой, которую новый муффий немедленно исправит. Самые безумные слухи световыми волнами распространялись по коридорам епископского дворца в Венисии: одни утверждали, что видели труп понтифика, другие говорили, что он агонизировал в ужасающих муках, третьи уверяли, что он вновь согрешил с детишками, а четвертые нашептывали, что он окончательно рехнулся и голым, как дама Веронит де Мотогор, бродил по комнатам своих апартаментов… Викариям было достаточно запустить соответствующие слухи, чтобы резко выросло количество заговоров с целью устранения понтифика, чей трон уже считался вакантным. А желающих занять его было предостаточно.
По сведениям, полученным Фрасистом Богхом, претендентов было около сотни. И каждый имел своих горячих сторонников (уровень поддержки напрямую зависел от обещаний), своих заклятых противников (уровень враждебности прямо пропорционален обещаниям соперника), каждый хвастался привилегированными связями с великими сиракузскими семьями, каждый в открытую говорил о своем богатстве, о политическом чутье, а поскольку все они были служителями Крейца на земле, каждый говорил о своей набожности, о своей приверженности богу и о строгом соблюдении заповедей Церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68