Этот вопрос долго не давал мне покоя, но теперь я понимал, почему он решил самостоятельно искать выход из создавшегося положения и не делиться своими мыслями с помощником: чтобы не подвергаться насмешкам и оскорблениям с его стороны, а вовсе не из соображений безопасности.
Но тогда зачем позволять Фредериксу крутиться под ногами? Впрочем, подумал я, найти человека на должность помощника в “Мидуэе”, должно быть, нелегко. Сам доктор Камерон занимал свое место с удовольствием — ведь “Мидуэй” был творением его рук, — а вот помощник находился здесь временно, это для него была лишь ступенька карьеры. Хорошие специалисты охотнее пойдут в больницы и санатории, где нужно заниматься настоящей работой, а не в реабилитационное заведение для бывших пациентов. Выбор у доктора Камерона был, вероятно, невелик, вот почему здесь и появился доктор Фредерике.
А он тем временем отмахнулся от моих возражений насчет чувства превосходства:
— Я наблюдал за вами во время занятия, Тобин. Вы считали себя просто наблюдателем, а совсем не участником. Вы смотрели на остальных, будто они разыгрывают перед вами представление для вашего удовольствия.
— Вовсе нет, — запротестовал я и чуть было не добавил: “Совсем не для удовольствия, а для прояснения ситуации”.
— Не лгите мне, Тобин.
— А вы не разговаривайте со мной в таком тоне, я не один из ваших...
Он склонил голову набок:
— Что-что?
— Я здесь новичок, — сказал я, чувствуя себя смущенным, одураченным и напуганным, — и буду принимать участие, когда привыкну.
— Вы не один из моих кого, Тобин? Я пожал плечами и отвернулся:
— Мне просто не нравится, как вы разговариваете.
— Я для вас слишком сообразителен?
Именно так, черт его побери. Я снова пожал плечами, глядя в сторону.
— Вы предпочли бы, чтобы я более небрежно относился к своим обязанностям?
Если бы я действительно был тем, о ком говорилось в моем досье, его слова были бы ударом ниже пояса, поскольку там содержались сведения о том, что мой коллега погиб из-за моей небрежности. Я посмотрел на него, взбешенный, пытаясь придумать правдоподобный ответ того Тобина, которым он меня считал, но смог сказать лишь:
— Фредерике, вы ублюдок.
Он подался вперед, вперив в меня тяжелый взгляд и постукивая о стол очками, зажатыми в левой руке. Еще одна неприятная привычка.
— Вы снова были наблюдателем. Что с вами, Тобин?
— Со мной ничего.
Он решил стрелять наугад:
— Вы стали причиной смерти вашего коллеги?
— Да.
— Каким образом?
Непонятно почему, я выпалил правду:
— Я был в постели с женщиной.
Он нахмурился, пристально вглядываясь в мое лицо. В документах, которые он читал, ничего подобного не было.
— В постели с женщиной? Ну и что?
— Я должен был страховать его. Он был моим напарником, и мне следовало быть рядом с ним, а я был с женщиной. Я женат, и мне приходилось встречаться с ней в рабочее время: я сбегал с работы, чтобы увидеть ее, а Джок меня покрывал. Мой напарник.
Внимательно глядя на меня, он спросил:
— И что произошло?
— Джок отправился на задержание. Предполагалось, что это будет простым делом, но вышло не так. Джока убили, и тогда они обнаружили, что меня с ним не было.
— Кто обнаружил?
— Полиция. — Я наконец услышал, что говорю, и отвел глаза. — У меня болит голова, — соврал я. — Сам не знаю, что несу. Но я знал.
— Тобин!
Я посмотрел на него с большой неохотой.
— Тобин, — сказал он, подавшись вперед и заглядывая мне в глаза, — Тобин, кто вы такой, черт возьми?!
Я встретился с ним взглядом, пытаясь найти ответ, но ответа не было. В комнате царила тишина, и я знал, что рядом нет никого, кто мог бы ее нарушить. Это должен был сделать я.
Покачав головой, я произнес:
— Думаю, нам лучше поговорить с доктором Камероном.
Глава 7
Говорил доктор Камерон, а Фредерике сидел и слушал. Когда мы вошли, я рассказал доктору Камерону достаточно, чтобы он понял, что пора открыть карты перед доктором Фредериксом, а потом сел и предоставил ему взять бразды правления в свои руки.
Фредерике походил на губку, в которой спрятано лезвие, если такое сравнение вообще уместно. Он буквально впитывал в себя каждое слово.
Когда Камерон закончил, Фредерике спросил с едва сдерживаемой яростью:
— Почему мне об этом не сказали раньше?
— Я полагал, что следует по возможности сузить круг посвященных, — объяснил ему доктор Камерон. Интересно, до какой степени сам Камерон испытывал антипатию к Фредериксу. — Я полагал, что вам будет легче вести себя как обычно, если вы будете думать, что все идет своим чередом.
— Но разве вы не понимаете, к чему это привело? — Фредерике был разъярен, но ему удавалось сдерживать свой гнев. — Рушится абсолютно все, что я пытаюсь сделать. Вам следовало бы прийти сегодня на занятие, доктор, тогда вы наверняка почувствовали бы, что что-то не в порядке. Я знал, что в этом виноват Тобин, в нем было что-то фальшивое, но я и на минуту не мог предположить, что его внедрили намеренно! Если на групповой терапии присутствует посторонний, все, что я пытаюсь сделать, сводится к нулю. Да и само его пребывание в этом доме...
Доктор Камерон попытался успокоить Фредерикса, убеждая его в том, что если в корзине яблок оказался восковой муляж, то это не портит всю корзину. Я откинулся назад и в изумлении взирал на происходящее. Из всех причин, которые Фредерике мог бы найти для оправдания своей теперешней злости — а я мог бы придумать несколько, — он выбрал ту, которая была за гранью моего разумения. Его не обидело то, что ему не рассказали о происходящем. Он не был озабочен тем, что постояльцам “Мидуэя” грозила опасность, а их о ней не предупредили. Его беспокоило только то, что мое присутствие изменило условия протекания какого-то непонятного эксперимента. “Мидуэй” был для него не чем иным, как лабораторией, и, если его обитателям нравилось коротать время, нанося друг другу увечья, для него это было просто интересно; если начальник заведения скрывал что-то от своего помощника, это было в его представлении просто неразумно; но когда сюда внедрили человека, который не вполне вписывался в эту среду, он пришел в бешенство.
Я сидел, наблюдая за тем, как Фредерике кипит от злости, а Камерон его успокаивает, пока Фредерике не вскинул руки и не возопил:
— Как я могу судить об их реакции на мои слова, если они подсознательно реагируют на него?! — И он указал на меня.
— Извините, доктор Фредерике, — произнес я. Он посмотрел на меня одновременно со злостью и нетерпением. — Вы хотя бы задумывались о том, что намеренно оскорбляете постояльцев “Мидуэя”?
Он раздраженно отмахнулся от моего вопроса:
— У меня нет ни времени, ни желания объяснять свои методы непрофессионалу.
— Это не метод, доктор Фредерике, — возразил я. — Вы столь же оскорбительно ведете себя и по отношению ко мне, а вы ведь уже выяснили, что я не обычный постоялец. Вы чертовски хорошо знаете, что доктор Камерон — не постоялец, но постоянно обижаете и его.
Доктор Камерон замахал руками:
— Ничего, Тобин. Мы с доктором Фредериксом понимаем друг друга. Мы с этим разберемся.
— Я рад, — сказал я и поднялся со стула. — Пойду наверх, отдохну. Я еще не вполне пришел в себя после вчерашней истории. Сообщите, укладывать мне чемодан или нет.
Доктор Камерон выразительно посмотрел на меня, призывая к терпению:
— Уверен, все уладится, Я кивнул, увидев по его лицу, что лишь мешаю ему. Я вообще не стал бы вмешиваться в их беседу, если бы Фредерике приложил хоть малейшие усилия, чтобы не доводить меня до белого каления, и я с трудом сдерживался, стараясь не наговорить еще больше.
Но он не захотел даже попробовать. А жаль. Когда я уже шел к двери, он сказал:
— Тобин!
Я остановился и посмотрел на него.
— Вы считаете, что моя манера поведения — не метод. А скольким людям вы при первой встрече рассказали то, что рассказали мне?
— Я не говорил, что такое поведение не дает результата. Я просто сказал, что это не метод. Метод — это то, что можно применить в случае необходимости и от чего потом можно отказаться. Акульи зубы тоже дают ощутимый результат, но они едва ли являются методом. Это просто то, что есть у акулы, потому что она акула.
Фредерике одарил меня натянутой улыбкой:
— При других обстоятельствах, скажем, во время долгого путешествия в поезде, мне, вероятно, было бы приятно побеседовать с вами. Но не здесь. Не думаю, что вы это поймете — вы не профессионал, но доктору Камерону, несомненно, следует...
— Имейте в виду, — рявкнул я, — доктор Камерон находится здесь, и если вы хотите с ним поговорить, повернитесь и скажите это ему самому.
Я посмотрел на доктора Камерона. Он стоял за своим столом, и у него было страдальческое выражение лица.
— Я буду у себя, — сказал я и вышел из кабинета.
Дебби Латтимор сидела, склонившись над бумагами в канцелярии, куда выходила дверь кабинета доктора Камерона. Слышала ли она наш спор? Несколько секунд я помедлил у закрытой двери, но через нее не доносилось ни звука. Итак, Дебби, вероятно, пока не знала о том, что случилось и кто я такой. Тем лучше. Я все еще не исключал ее из числа подозреваемых, хотя мне казалось маловероятным, что она могла быть злоумышленницей.
Когда я проходил мимо, Дебби подняла голову и рассеянно мне улыбнулась, я тоже ответил ей улыбкой и вышел в холл.
Путешествие по “Мидуэю” каждый раз действовало мне на нервы, и не только из-за того, что дом был похож на лабиринт. Главной причиной все-таки были ловушки. Кто мог поручиться, что где-то не притаилась еще не сработавшая западня, ожидающая своей жертвы? Я старался идти непринужденной походкой, чтобы не привлекать внимания людей, мимо которых я проходил, однако то и дело ловил себя на том, что, как слепой, шаркаю ногами и пытаюсь держаться поближе к стенам.
Мне снова понадобилось время, чтобы найти дорогу в свою комнату. Трудности этого поиска удивительным образом помогли мне избавиться от охватившего меня раздражения. Когда наконец я целым и невредимым добрался туда, у меня больше не было желания немедленно расквасить физиономию доктору Фредериксу. Я по-прежнему считал его отвратительным типом — отталкивающим по самой своей сути, — который, избрав профессию психиатра, нашел способ извлекать выгоду из собственных недостатков.
Странное дело, но я не испытывал негодования из-за того, что он заставил меня рассказать о себе. В этом отношении я ему доверял. У меня не было сомнений в том, что он никогда не использует то, что услышал, мне во вред. Конечно, если я не окажусь в роли его пациента — тогда уж он, конечно, станет бить меня этим по башке, просто для того, чтобы узнать, какой будет моя реакция. Он действовал на меня подобно одному из тех лекарств, которые порой кажутся нам хуже самой болезни.
Я был изрядно измотан физически, но голова у меня оставалась ясной, и вскоре мне стало скучно. Я помнил, что обещал находиться у себя, пока доктора договариваются между собой, к тому же мне вовсе не хотелось слоняться по дому, выискивая, с кем бы поговорить. Однако в комнате не было ни радиоприемника, ни телевизора, ни книг.
В конце концов, больше для того, чтобы найти хоть какое-нибудь занятие для ума, нежели из желания что-то для себя уяснить, я решил составить список постояльцев, разделив их на тех, кто пока находился под подозрением, и тех, с кого подозрение уже было снято. Я уселся за письменный стол со своей записной книжкой, и, когда работа была закончена, передо мной лежали три списка. Напротив имен тех, с кем я уже успел познакомиться, я записал некоторые факты, которые могли мне напомнить, кто из них кто. Можно было бы сделать то же и в остальных случаях, но я боялся исказить характеристики, поскольку с этими постояльцами я еще не встречался.
В первом списке значились пять человек — это были те, кто к настоящему моменту получил травмы, разумеется, исключая меня самого:
Эдит Вустер (терраса)
Роуз Акерсон, вдова-похитительница ребенка (стол)
Молли Швейцлер, обжора (стол)
Дональд Уолберн (стремянка)
Джордж Бартоломью (кладовая).
Во втором списке тоже было пять имен. Сюда я включил тех постояльцев, которые находились в комнате для пинг-понга, когда кто-то подстраивал ловушку на черной лестнице:
Боб Гейл (контузия)
Эдгар Дженнингз
Фил Роше
Мэрилин Назарро (депрессия)
Бет Трейси.
Зато третий список, куда я включил постояльцев, которые еще находились под подозрением, насчитывал, ни много ни мало, двенадцать имен:
Джерри Кантер (убийца семерых человек)
Дебби Латтимор (суицид/кататония)
Роберт О'Хара (совратитель малолетних)
Уильям Мерривейл (избивал отца)
Кей Прендергаст (нимфоманка)
Уолтер Стоддард (убийца неполноценной дочери)
Этель Холл (библиотекарь-лесбиянка)
Дорис Брейди (культурный шок)
Николае Файк (алкоголик)
Хелен Дорси (мания наведения чистоты)
Рут Эйренгарт
Айви Поллетт.
Из этих двадцати двух человек я познакомился только с четырнадцатью, но большинство из тех восьмерых, кого я еще не видел, по той или иной причине исключались из числа подозреваемых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Но тогда зачем позволять Фредериксу крутиться под ногами? Впрочем, подумал я, найти человека на должность помощника в “Мидуэе”, должно быть, нелегко. Сам доктор Камерон занимал свое место с удовольствием — ведь “Мидуэй” был творением его рук, — а вот помощник находился здесь временно, это для него была лишь ступенька карьеры. Хорошие специалисты охотнее пойдут в больницы и санатории, где нужно заниматься настоящей работой, а не в реабилитационное заведение для бывших пациентов. Выбор у доктора Камерона был, вероятно, невелик, вот почему здесь и появился доктор Фредерике.
А он тем временем отмахнулся от моих возражений насчет чувства превосходства:
— Я наблюдал за вами во время занятия, Тобин. Вы считали себя просто наблюдателем, а совсем не участником. Вы смотрели на остальных, будто они разыгрывают перед вами представление для вашего удовольствия.
— Вовсе нет, — запротестовал я и чуть было не добавил: “Совсем не для удовольствия, а для прояснения ситуации”.
— Не лгите мне, Тобин.
— А вы не разговаривайте со мной в таком тоне, я не один из ваших...
Он склонил голову набок:
— Что-что?
— Я здесь новичок, — сказал я, чувствуя себя смущенным, одураченным и напуганным, — и буду принимать участие, когда привыкну.
— Вы не один из моих кого, Тобин? Я пожал плечами и отвернулся:
— Мне просто не нравится, как вы разговариваете.
— Я для вас слишком сообразителен?
Именно так, черт его побери. Я снова пожал плечами, глядя в сторону.
— Вы предпочли бы, чтобы я более небрежно относился к своим обязанностям?
Если бы я действительно был тем, о ком говорилось в моем досье, его слова были бы ударом ниже пояса, поскольку там содержались сведения о том, что мой коллега погиб из-за моей небрежности. Я посмотрел на него, взбешенный, пытаясь придумать правдоподобный ответ того Тобина, которым он меня считал, но смог сказать лишь:
— Фредерике, вы ублюдок.
Он подался вперед, вперив в меня тяжелый взгляд и постукивая о стол очками, зажатыми в левой руке. Еще одна неприятная привычка.
— Вы снова были наблюдателем. Что с вами, Тобин?
— Со мной ничего.
Он решил стрелять наугад:
— Вы стали причиной смерти вашего коллеги?
— Да.
— Каким образом?
Непонятно почему, я выпалил правду:
— Я был в постели с женщиной.
Он нахмурился, пристально вглядываясь в мое лицо. В документах, которые он читал, ничего подобного не было.
— В постели с женщиной? Ну и что?
— Я должен был страховать его. Он был моим напарником, и мне следовало быть рядом с ним, а я был с женщиной. Я женат, и мне приходилось встречаться с ней в рабочее время: я сбегал с работы, чтобы увидеть ее, а Джок меня покрывал. Мой напарник.
Внимательно глядя на меня, он спросил:
— И что произошло?
— Джок отправился на задержание. Предполагалось, что это будет простым делом, но вышло не так. Джока убили, и тогда они обнаружили, что меня с ним не было.
— Кто обнаружил?
— Полиция. — Я наконец услышал, что говорю, и отвел глаза. — У меня болит голова, — соврал я. — Сам не знаю, что несу. Но я знал.
— Тобин!
Я посмотрел на него с большой неохотой.
— Тобин, — сказал он, подавшись вперед и заглядывая мне в глаза, — Тобин, кто вы такой, черт возьми?!
Я встретился с ним взглядом, пытаясь найти ответ, но ответа не было. В комнате царила тишина, и я знал, что рядом нет никого, кто мог бы ее нарушить. Это должен был сделать я.
Покачав головой, я произнес:
— Думаю, нам лучше поговорить с доктором Камероном.
Глава 7
Говорил доктор Камерон, а Фредерике сидел и слушал. Когда мы вошли, я рассказал доктору Камерону достаточно, чтобы он понял, что пора открыть карты перед доктором Фредериксом, а потом сел и предоставил ему взять бразды правления в свои руки.
Фредерике походил на губку, в которой спрятано лезвие, если такое сравнение вообще уместно. Он буквально впитывал в себя каждое слово.
Когда Камерон закончил, Фредерике спросил с едва сдерживаемой яростью:
— Почему мне об этом не сказали раньше?
— Я полагал, что следует по возможности сузить круг посвященных, — объяснил ему доктор Камерон. Интересно, до какой степени сам Камерон испытывал антипатию к Фредериксу. — Я полагал, что вам будет легче вести себя как обычно, если вы будете думать, что все идет своим чередом.
— Но разве вы не понимаете, к чему это привело? — Фредерике был разъярен, но ему удавалось сдерживать свой гнев. — Рушится абсолютно все, что я пытаюсь сделать. Вам следовало бы прийти сегодня на занятие, доктор, тогда вы наверняка почувствовали бы, что что-то не в порядке. Я знал, что в этом виноват Тобин, в нем было что-то фальшивое, но я и на минуту не мог предположить, что его внедрили намеренно! Если на групповой терапии присутствует посторонний, все, что я пытаюсь сделать, сводится к нулю. Да и само его пребывание в этом доме...
Доктор Камерон попытался успокоить Фредерикса, убеждая его в том, что если в корзине яблок оказался восковой муляж, то это не портит всю корзину. Я откинулся назад и в изумлении взирал на происходящее. Из всех причин, которые Фредерике мог бы найти для оправдания своей теперешней злости — а я мог бы придумать несколько, — он выбрал ту, которая была за гранью моего разумения. Его не обидело то, что ему не рассказали о происходящем. Он не был озабочен тем, что постояльцам “Мидуэя” грозила опасность, а их о ней не предупредили. Его беспокоило только то, что мое присутствие изменило условия протекания какого-то непонятного эксперимента. “Мидуэй” был для него не чем иным, как лабораторией, и, если его обитателям нравилось коротать время, нанося друг другу увечья, для него это было просто интересно; если начальник заведения скрывал что-то от своего помощника, это было в его представлении просто неразумно; но когда сюда внедрили человека, который не вполне вписывался в эту среду, он пришел в бешенство.
Я сидел, наблюдая за тем, как Фредерике кипит от злости, а Камерон его успокаивает, пока Фредерике не вскинул руки и не возопил:
— Как я могу судить об их реакции на мои слова, если они подсознательно реагируют на него?! — И он указал на меня.
— Извините, доктор Фредерике, — произнес я. Он посмотрел на меня одновременно со злостью и нетерпением. — Вы хотя бы задумывались о том, что намеренно оскорбляете постояльцев “Мидуэя”?
Он раздраженно отмахнулся от моего вопроса:
— У меня нет ни времени, ни желания объяснять свои методы непрофессионалу.
— Это не метод, доктор Фредерике, — возразил я. — Вы столь же оскорбительно ведете себя и по отношению ко мне, а вы ведь уже выяснили, что я не обычный постоялец. Вы чертовски хорошо знаете, что доктор Камерон — не постоялец, но постоянно обижаете и его.
Доктор Камерон замахал руками:
— Ничего, Тобин. Мы с доктором Фредериксом понимаем друг друга. Мы с этим разберемся.
— Я рад, — сказал я и поднялся со стула. — Пойду наверх, отдохну. Я еще не вполне пришел в себя после вчерашней истории. Сообщите, укладывать мне чемодан или нет.
Доктор Камерон выразительно посмотрел на меня, призывая к терпению:
— Уверен, все уладится, Я кивнул, увидев по его лицу, что лишь мешаю ему. Я вообще не стал бы вмешиваться в их беседу, если бы Фредерике приложил хоть малейшие усилия, чтобы не доводить меня до белого каления, и я с трудом сдерживался, стараясь не наговорить еще больше.
Но он не захотел даже попробовать. А жаль. Когда я уже шел к двери, он сказал:
— Тобин!
Я остановился и посмотрел на него.
— Вы считаете, что моя манера поведения — не метод. А скольким людям вы при первой встрече рассказали то, что рассказали мне?
— Я не говорил, что такое поведение не дает результата. Я просто сказал, что это не метод. Метод — это то, что можно применить в случае необходимости и от чего потом можно отказаться. Акульи зубы тоже дают ощутимый результат, но они едва ли являются методом. Это просто то, что есть у акулы, потому что она акула.
Фредерике одарил меня натянутой улыбкой:
— При других обстоятельствах, скажем, во время долгого путешествия в поезде, мне, вероятно, было бы приятно побеседовать с вами. Но не здесь. Не думаю, что вы это поймете — вы не профессионал, но доктору Камерону, несомненно, следует...
— Имейте в виду, — рявкнул я, — доктор Камерон находится здесь, и если вы хотите с ним поговорить, повернитесь и скажите это ему самому.
Я посмотрел на доктора Камерона. Он стоял за своим столом, и у него было страдальческое выражение лица.
— Я буду у себя, — сказал я и вышел из кабинета.
Дебби Латтимор сидела, склонившись над бумагами в канцелярии, куда выходила дверь кабинета доктора Камерона. Слышала ли она наш спор? Несколько секунд я помедлил у закрытой двери, но через нее не доносилось ни звука. Итак, Дебби, вероятно, пока не знала о том, что случилось и кто я такой. Тем лучше. Я все еще не исключал ее из числа подозреваемых, хотя мне казалось маловероятным, что она могла быть злоумышленницей.
Когда я проходил мимо, Дебби подняла голову и рассеянно мне улыбнулась, я тоже ответил ей улыбкой и вышел в холл.
Путешествие по “Мидуэю” каждый раз действовало мне на нервы, и не только из-за того, что дом был похож на лабиринт. Главной причиной все-таки были ловушки. Кто мог поручиться, что где-то не притаилась еще не сработавшая западня, ожидающая своей жертвы? Я старался идти непринужденной походкой, чтобы не привлекать внимания людей, мимо которых я проходил, однако то и дело ловил себя на том, что, как слепой, шаркаю ногами и пытаюсь держаться поближе к стенам.
Мне снова понадобилось время, чтобы найти дорогу в свою комнату. Трудности этого поиска удивительным образом помогли мне избавиться от охватившего меня раздражения. Когда наконец я целым и невредимым добрался туда, у меня больше не было желания немедленно расквасить физиономию доктору Фредериксу. Я по-прежнему считал его отвратительным типом — отталкивающим по самой своей сути, — который, избрав профессию психиатра, нашел способ извлекать выгоду из собственных недостатков.
Странное дело, но я не испытывал негодования из-за того, что он заставил меня рассказать о себе. В этом отношении я ему доверял. У меня не было сомнений в том, что он никогда не использует то, что услышал, мне во вред. Конечно, если я не окажусь в роли его пациента — тогда уж он, конечно, станет бить меня этим по башке, просто для того, чтобы узнать, какой будет моя реакция. Он действовал на меня подобно одному из тех лекарств, которые порой кажутся нам хуже самой болезни.
Я был изрядно измотан физически, но голова у меня оставалась ясной, и вскоре мне стало скучно. Я помнил, что обещал находиться у себя, пока доктора договариваются между собой, к тому же мне вовсе не хотелось слоняться по дому, выискивая, с кем бы поговорить. Однако в комнате не было ни радиоприемника, ни телевизора, ни книг.
В конце концов, больше для того, чтобы найти хоть какое-нибудь занятие для ума, нежели из желания что-то для себя уяснить, я решил составить список постояльцев, разделив их на тех, кто пока находился под подозрением, и тех, с кого подозрение уже было снято. Я уселся за письменный стол со своей записной книжкой, и, когда работа была закончена, передо мной лежали три списка. Напротив имен тех, с кем я уже успел познакомиться, я записал некоторые факты, которые могли мне напомнить, кто из них кто. Можно было бы сделать то же и в остальных случаях, но я боялся исказить характеристики, поскольку с этими постояльцами я еще не встречался.
В первом списке значились пять человек — это были те, кто к настоящему моменту получил травмы, разумеется, исключая меня самого:
Эдит Вустер (терраса)
Роуз Акерсон, вдова-похитительница ребенка (стол)
Молли Швейцлер, обжора (стол)
Дональд Уолберн (стремянка)
Джордж Бартоломью (кладовая).
Во втором списке тоже было пять имен. Сюда я включил тех постояльцев, которые находились в комнате для пинг-понга, когда кто-то подстраивал ловушку на черной лестнице:
Боб Гейл (контузия)
Эдгар Дженнингз
Фил Роше
Мэрилин Назарро (депрессия)
Бет Трейси.
Зато третий список, куда я включил постояльцев, которые еще находились под подозрением, насчитывал, ни много ни мало, двенадцать имен:
Джерри Кантер (убийца семерых человек)
Дебби Латтимор (суицид/кататония)
Роберт О'Хара (совратитель малолетних)
Уильям Мерривейл (избивал отца)
Кей Прендергаст (нимфоманка)
Уолтер Стоддард (убийца неполноценной дочери)
Этель Холл (библиотекарь-лесбиянка)
Дорис Брейди (культурный шок)
Николае Файк (алкоголик)
Хелен Дорси (мания наведения чистоты)
Рут Эйренгарт
Айви Поллетт.
Из этих двадцати двух человек я познакомился только с четырнадцатью, но большинство из тех восьмерых, кого я еще не видел, по той или иной причине исключались из числа подозреваемых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24