Поверьте, это было бы лучше для всех.
Глаза Ткачева вновь блеснули гневом и клоун осекся.
– Но все еще можно исправить, – быстро сказал он, – я как раз и хотел с вами об этом поговорить. Все конечно не очень хорошо, и тварь проснулась, но у нас тут есть волшебство. Не дай бог, конечно, что, но ведь можно попробовать…
– Ну? – сказал Красноцветов.
– Вы же на карнавале! – воскликнул клоун, – А это место где исполняются желания. Ночь магии, ночь волшебства и кусок чудесного пирога не облагаемый налогами! У вас есть какие-то мечты? Пожелания? Может быть, вы хотите вернуться домой?
– Мы и так дома, – желчно сказал Красноцветов, – мы хотим, что бы все стало как раньше.
– Вы хотите, чтобы все стало как раньше! – с энтузиазмом выпалил клоун, вызвав новый прилив неприязни у соседей, – Так в чем же дело? Вон там, у фонтана, между кибиткой гадалки и тиром – Волшебный Почтовый Ящик Желаний! Напишите письмо с самой сокровенной мечтой, распишитесь, запечатайте в конверт и киньте в ящик! Адресуйте письмо деду Морозу, волшебной Фее, Снежной Королеве, Оле Лукойле, почтовым работникам, а лучше всего – самим себе. Напишите и я гарантирую – оно дойдет. Вы понимаете меня?
– То есть… – медленно сказал Поляков, – ты предлагаешь нам предупредить себя самих?
– Ты все верно понял, Костя, – качнул головой клоун, – не зря же ты столько лет работал почтальоном… Вы – те вы, которые еще не погрузились с головой в этот омут, получите письмо с предупреждением на свой адрес. И если хотя бы кто-то из вас поверит и последует предостережению – ничего этого не будет! – он махнул рукой в сторону карнавала, – этот отрезок времени будет уничтожен – ваша жизнь пойдет дальше, начиная с поздней осени прошлого года! Другая жизнь… нормальная жизнь, вместо нынешнего кошмара.
– Письмо… вернуться назад… – проговорил Красноцветов, – но, мне казалось, пути назад уже нет?
– Есть, есть! – сказал клоун, облегченно улыбаясь, – как напишете, так и сбудется. Ну что, вы удовлетворенны?
Ткачев вскинул голову:
– Удовлетворенны? Ну, нет! – он вновь толкнул клоуна, придавив его к стене, – Письма, ящики… А не сказки ли ты нам плетешь, а? Ты ведь нам гадил всю дорогу, ты нас убить пытался, а теперь, значит, предлагаешь выход? Что еще за тварь ты упоминал? Она будет нам мешать? Отвечай, ну! Кто ты такой?! Ну!!! – клоун молчал, – Ты, ничтожество, ублюдок вырядившийся в костюм! Что у тебя под гримом!!! СОТРИ ГРИМ!!!
– Саша… не надо. Оставь его, – внезапно сказал Анна, осторожно кладя руку на плечо Ткачеву, – ты разве не видишь? Он же не человек.
Клоун молчал. Его лицо утратило всякое выражение. Ткачев до боли вгляделся пойманному в глаза и вздрогнул. Сквозь спрятавшиеся среди белого жирного грима узкие прорези глазниц на Александра Ткачева смотрела пустота. С непроизвольным отвращением сетевик оттолкнул клоуна от себя.
– Марионетка… – сказал он сдавленным голосом, в котором ненависть мешалась с презрением – Такая же марионетка… как и все!
– Эй вы! – раздался голос со стороны улицы, – Что вы с ним делаете?
– Не твое дело! – заорал в ответ Поляков, – Отваливай!
– А вот и наше! – вступил новый голос, пьяный и задиристый, – Быстро его отпустили!
Теперь уже повернули головы все соседи – начало переулка перекрыли с десяток гуляк, все в костюмах – тут было два дракона, рыцарь в картонных доспехах, безобразно пьяный сантехник, унылое синюшное привидение и девушка, безуспешно пытающаяся прикинуться осьминогом.
– Мы не позволим, чтобы на карнавале кого ни будь обижали! – с запалом выкрикнул рыцарь, – сегодня счастье для всех!
– Кретин, да ты хоть знаешь почему мы… – начал, было, Поляков, но тут клоун рванулся.
Он оттолкнул все еще оторопевшего Ткачева и кинулся к гулякам, отметившим это победным воплем. Под бессильными взглядами семерки он миновал карнавальщиков и остановился. Позади него пестрым потоком неслись танцующие, оттуда смеялись и бросали в клоуна конфетти.
– Глупцы!!! – заорал клоун, перекрывая шум карнавала, – Вам все равно не остановить тварь!! Она уже поглотила все остальное и скорое доберется до вас!! Все срослось, сплелось в такой тугой комок, и тварь держит его в своих когтях!! – он сжал кулаки и воздел их к звездным небесам, потом повернулся и исчез в толпе.
– Ушел… – сказал Ткачев, – все, ушел. Ищи его теперь…
– Ушел и черт с ним! – резко произнес Красноцветов, – что мы будем делать, а, соседи?
– Очевидно – писать письмо, – пожал плечами Константин, – у кого-то есть идеи?
– Глупо не попытаться, – сказал Андрей Якутин, – в конце концов, я бы дорого дал, чтобы все это не случилось.
– Что ж, – собачник кивнул, – идемте, раз ничего больше не остается.
На выходе из проулка они остановились, глядя на карнавал. Ритм все еще звучал – однообразный, навязчивый, вокруг танцевали. Горели и источали резкий аромат факелы, а с черного неба, как разноцветный снег, падал и падал конфетти. Ночь казалась бесконечной и бескрайней. Время словно замерло – остановилось, зациклилось на одном коротком отрезке, вмещавшем резкую музыку, стробоскопические вспышки и изогнутые в танце тела. Казалось, утро уже никогда не наступит, и дикий вселенский карнавал будет пробивать себе путь из одной вечности в другую. Это нагоняло темный суеверный страх – соседи казались себе мошками, навеки завязшими посреди янтарного озера, застывшими в подвешенном состоянии без опоры под ногами, не имея возможности ухватиться рукой и на километры вокруг нет ничего реального, и есть только карнавал, и ты можешь принять его, или сбежать единственным доступным тебе способом – сойти с ума. На фоне озаряющих небеса ярких вспышек от фейерверков конфетти казался абсолютно черным.
Волшебный Почтовый Ящик Желаний и вправду оказался между балаганом гадалки – колоритной чернявой тетки с золотыми зубами – и простецким деревянным тиром с жестяными зверушками. Вокруг было полно народу, но не к тиру, не к гадалке никто не подходил, и вокруг Ящика образовался островок пустоты. Ящик выглядел соответствующе – деревянная коробка, обшитая вытертым алым крепом с кричаще безвкусным псевдо-золотым шитьем и аляповатыми кистями по углам. Прорезь для писем была обшита медью и выглядела входной щелью для факса времен Жюля Верна. Бланки и конверты лежали здесь же – аккуратной стопкой. На лицевой стороне Ящика тем же золотым житьем было каллиграфически выведено: «Испытай судьбу»
– Никогда не любил лотереи… – сказал Константин Поляков, беря из стопки чистый бланк – на дорогой тисненой бумаге, с гербом и аккуратными линиями для письма – у кого ни будь есть ручка?
– На, возьми, – Валера протянул ему «Паркер» с вечным платиновым пером.
Поляков расстелил бланк, поднял, было ручку, но вопросительно обернулся к соседям:
– Но, что мы будем писать?
– Пиши предупреждение… для себя, – сказал Красноцветов, а каждый из нас добавит что-то свое.
Поляков кивнул, склонился над бланком. Несколько секунд «Паркер» бесшумно порхал над бумагой, потом почтальон выпрямился и передал перо Валере. Тот взял лист, внимательно его прочитал:
– Постой, – сказал Золотников, – Ты же хотел про себя писать!
– Я и писал про себя, – нахмурился Константин.
– Да как же про себя… Тут написано: «Не бери морскую свинку!», это мое послание, я сам хотел его написать! Так, что…
– Там этого не было, – быстро сказал Поляков, – я писал: «Не заходи в дом номер…»
– Дай мне! – резко сказал Красноцветов и выхватил листок из рук Валеры, – кажется, нам уже не надо ничего писать… у меня здесь: «Твоей собаке не нужна опека». Как раз то, о чем я когда-то думал… Были соображения – имею ли я право воспитывать, могу ли принять ответственность… Выходит – не могу.
– Можно мне? – Ткачев осторожно взял бланк, и с некоторой опаской заглянул:
– «Нельзя любить призрака» – прочитал он, – а ведь и правда, нельзя. Ах, если бы я это прочел до того, как полез в чат! Если бы успокоился, вышел на улицу, посмотрел вокруг! – он повернулся, держа в руках письмо и посмотрел на Анну, – нельзя любить призрака, – повторил он, – только живых. Настоящих.
Анна, вдруг смутилась и опустила глаза. «Но я ведь живая!» – подумала она, – «Настоящая!»
– Я, кажется, понял! – воскликнул Поляков, – Очень меткие выражения. Стоит нам прочитать и мы… мы переменим свои решения! Все будет по-другому.
– Как сказал клоун, у нас тут немного волшебства, – произнес Якутин, – дайте-ка глянуть! «В наши клетки мы загоняем себя сами». Помню, в тот день, когда я шел к Павлику мне как никогда хотелось бросить все и побродить по проспектам. Просто так. Но я был слишком правильным, чтобы делать хоть что ни будь без восьмидесятипроцентного КПД. Здравый смысл тогда победил. С этим же письмом…
– А я! – воскликнул Максим, – Дайте мне… Что тут: «Сядь у реки и жди, когда труп твоего врага проплывет мимо тебя…»
– Древнекитайская мудрость, – сказал Поляков, – Терпение, Максим, и Арсентий сам бы от тебя отстал. Но ты решил победить его, а в итоге сам угодил в ловушку… Аня, осталась ты, у тебя ведь тоже были какие то проблемы?
– О, да! – невесело усмехнулась Анна, – здесь написано: «Кривое зеркало. Картины лживы. И лишь жизнь никогда не врет». Так оно и есть. Я рисовала наш дом, и картина лгала мне, а я верила ей. Если бы я не думала все время о ней, все было бы по-другому.
Совсем по другому. Господи, я была совсем сумасшедшая.
– Не больше, чем мы все, – произнес почтальон, – что ж, мы получили шанс.
Расписывайтесь. – И он сам поставил свой росчерк под текстом – строгим наклонным почерком.
Красноцветов кивнул, взял «Паркер» и расписался – ровными прямыми буквами много практикующего бухгалтера. Следом Валера – его роспись начиналась крупными, неумелыми, как у третьеклассника, буквами, а кончалась лихим многоступенчатым вензелем. Роспись Ткачева была крупной, округлой, а у Якутина – резкой и неровной как колючая проволока.
Максим старательно вывел свое имя – аккуратно и с неестественной тщательностью, как в прописях. Почерк Анны был легким и летящим – она лишь слегка прикоснулась пером к бумаге.
Неяркий свет от выпущенной зеленой ракеты пал на листок, сделав его похожим на королевский указ и древний манускрипт одновременно – строчка текста, колонка подписей снизу. Поблескивало тиснение. Поляков взял конверт, и, поместив аккуратно сложенный листок внутрь, запечатал его. Замер у ящика, всматриваясь в получившееся письмо.
– Ну что, – неуверенно сказал он, – я опускаю?
Рука его замерла над прорезью. Толпа разразилась ликующими воплями – на специальной тележке вывозили праздничный пирог. Никто из соседей не удивился, увидев, что он похож на почтовую бандероль. Сделанная из марципана печать льдисто поблескивала.
– Ну же, опускай письмо! – сказала Анна, – Оно дойдет, ведь я его видела!
Константин Поляков убрал руку от ящика. Письмо осталось не отправленным. Почтальон повернулся к соседям, держа конверт перед собой, как щит, или неоспоримую улику, обрушивающую все построения защиты.
– Вот… – сказал он, дрогнувшим голосом, – вот это я и хотел вспомнить! Мы все его видели! Но кто ни будь, скажите мне… кто ни будь из вас подобрал его?
– Я хотел, но как-то не собрался, – сказал, удивленно Алексей Сергеевич, – не до того было.
– А вам? – Поляков повернулся к Валере и Якутину, – вам знакомо оно?
– А то, – сказал Валера, – белый конверт, синие штемпели… Без сомнения, это оно!
Письмецо это два месяца у подъезда валялось, пока я с Чуком разбирался.
– Дольше, – мрачно сказал Красноцветов, – с самого начала осени… когда я его не поднял. А ты Саня, пытался?
– Я не о том думал, – произнес Александр.
– А мне оно попалось в феврале месяце… – сказал Анна, – что же оно, столько пролежало и даже не пожелтело? Чистый белый конверт. Вот только чернила уже выцвели – ничего не прочесть. Я его кинула обратно.
– Вы хоть понимаете, в какую ловушку себя чуть не загнали? – спросил почтальон, – Письмо дойдет, это точно. Но никто же из нас его не поднимет! Лишь Анна, но и она, только после того, как уже упустит свой шанс. Оно так и останется лежать у подъезда, а мы пойдем по своим рельсам прямиком в нынешний день. Как и раньше.
Ткачев зябко передернул плечами. Он смотрел на письмо – на знакомый белый конверт, мимо которого он проходил в тот замечательный и ужасный день середины декабря, не зная и не догадываясь, что путь его уже свернул с освещенной автострады обыденности и ведет прямиком в сумеречную зону. То самое письмо. Так нестрашно выглядит и такие бездны в себе содержит.
– Выходит, обманул нас клоун, – сказал Алексей Сергеевич, – подставил…
– Выходит так, – почтальон взмахнул конвертом, – единственный, кто его поднял, был я.
И я пытался его доставить по адресу, но… не сумел. Теперь я понимаю, что это было началом сдвига. Поверьте мне, я старался как мог, но у меня, похоже, не было никаких шансов. Это самое письмо и стало причиной, по которой я попал в один силок с вами, хоть и никогда не жил в этом доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86