Все здравствуйте!..
Домовушка потчевал гостей – Снегурочку усадили прямо на пол, предложив ей в качестве сиденья подушку, а Дед Мороз сидел в кресле и держал свою тарелку на коленях. Впрочем, они почти ничего не ели, а пили только лимонад. То ли успели закусить где-то в другом месте, то ли аппетит им испортил рассказ Домовушки, потому что рассказывал Домовушка о печальных вещах. Об исчезновении Бабушки, о том, что Лада от рук отбилась, о том, что, по его мнению, пора бы нам переезжать в другой город, поскольку эта квартира «засвеченная» (ох уж этот Домовушка с его шпиономанией!), однако же Лада о переезде и слышать не хочет, потому как а ну Бабушка вернется, что тогда? Где она нас искать будет?
Дед Мороз хмурился, покачивая головой, и дивился тому, что слышал.
– Ну Ладу я еще увижу нынче, – сказал он, почесывая бороду, – мы еще здесь, в этом городе свои дела не завершили. А вот Бабушка… Ежели она этот Новый год встречает, я, конечно, ее в любом обличье обнаружу. А вдруг проспит она новогоднюю ночь? Или же за границу уехала? Там моя власть, сами знаете, ограниченна. Что же Лада прежде мне такую новость печальную не сообщила? Я бы поискал да коллег попросил, чтоб они смотрели в оба. Завтра, конечно, я с ними поговорю, но надежды мало… Мало, знаете ли, надежды…
– А коллеги – это кто? – опять встрял я с вопросом.
– Коллеги мои, киса – это Санта-Клаус и фея Рождества. В Европе да в Америке. Ну в Азии есть кое-кто знакомый. А вот Африка…
Он покачал седой головой и снова почесал бороду. Снегурочка утерла слезку со щеки. Расстроилась, значит.
Я прыгнул к ней на колени и замурлыкал, утешая. Она погладила меня прохладной ручкой по спинке и почесала за ушком.
– Да, не подумали, – вздохнул Ворон.
– Однако же, – сказал Дед Мороз, вставая, – засиделись мы, и о делах своих позабыли. А дел у нас еще ого сколько! Ну ребятки, милые зверятки, подходи, говори, кто как в старом году себя вел, хорошо ли, дурно ли, кто какой подарок заслужил!
Он взялся за свой ставший огромным – под стать его росту под потолок – мешок, а я спрыгнул со Снегурочкиных колен и отошел в сторонку. Только сейчас мне в голову пришла мысль, что, кажется, подарка я не получу – благодаря некоторым фактам моей биографии. И надо же мне было нашкодить прямо перед праздником! Но кто же знал, кто знал, что детские сказки – и не сказки вовсе и что воздаяние по заслугам бывает не только в викторианских романах?
Дед Мороз рылся в мешке, наделяя каждого чем-нибудь полезным и приятным, сопровождая раздачу подарков прибаутками, поздравлениями и наставлениями. Я особо не приглядывался, заметил только, что Пес получил новый ошейник с надписью золотом: «Верен, честен, благороден», а Ворону досталась китайская ручка с золотым пером. Домовушка радовался новым спицам, у Рыба в аквариуме прибавилось растений…
Я отвернулся к окну. На улице шло новогоднее гулянье – в небо взлетали разноцветные ракеты, кто-то гнусаво орал: «Эй, мороз, мороз…», женщины визгливо смеялись…
Мне взгрустнулось.
– А ты, киса, что ж не подходишь? – прогудел вдруг над самым моим ухом Дед Мороз. – Или тебе подарок не надобен?
– Я не заслужил, – буркнул я со всем достоинством, на какое только был способен в настоящий момент. Мне хотелось плакать.
– Ну проказник ты изрядный, это правда, – согласился Дед Мороз. – Но ведь недаром ты – Кот, а не ягненок. Это в натуре твоей сидит – шкоды да проказы, но ты же раскаиваешься?
– Раскаиваюсь, – промямлил я, чувствуя, что вот-вот расплачусь.
– И с натурой своей борешься?
– Борюсь.
– Ну а что не всегда побеждаешь – это оттого, что опыту у тебя пока маловато в таком трудном деле. Хорошо быть благородным тому, у кого благородство в крови. А вот как быть тому, кто родился озорником? Трудно. За труды твои тебе подарок будет, а за то, что не всегда справляешься с собой – порицание покамест.
В подарок мне досталась трубка вишневого дерева и кисет с табаком.
– О!.. – задохнулся я от восторга. Моя давняя мечта – мне так хотелось научиться курить трубку! – Спасибо! – воскликнул я, и слезы все-таки прорвались на волю. – Я буду стараться! Я очень буду стараться!
Ну вот и ладненько. А теперь, братцы мои дорогие, хозяева, пора нам с внучкой и честь знать. Спасибо этому дому…
…И по комнате пробежал прохладный приятный ветерок, а Дед Мороз со Снегурочкой исчезли, и только издалека донеслось до нас их прощальное «До свидания!..»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
в которой я раскуриваю трубку
Один грамм никотина убивает лошадь.
Научный факт
– А почему они были вначале такие маленькие, а потом стали большие? – спросил я.
– Потому что вначале они были сразу в очень многих местах, – объяснил Ворон. – А потом они были только здесь, отдохнули и отправились дальше.
– Подарки раздавать?
– Ну не только… – неуверенно сказал Ворон. И – о чудо из чудес! – признался: – Я не очень хорошо знаю, чем они занимаются в новогоднюю ночь и вообще каков их образ жизни. Это Бабушка с ними дружила, и Лада, конечно, тоже. Бабушка даже в гостях у них бывала, но никого из нас с собой не брала.
– В Лапландии?
– Не знаю. Бабушка просила меня не интересоваться этим вопросом, я и не интересуюсь, – сухо ответил Ворон. В переводе это означало: «Не суй свой нос, куда не следует».
Я перестал совать свой нос, куда не следует, и вместо этого занялся трубочкой.
Нет, безусловно, курение вредит нашему здоровью. И Минздрав СССР не зря предупреждал, как теперь предупреждают Минздравы России, Украины и других стран СНГ: курить вредно!
Но…
Есть еще такая вещь, как положительные эмоции. Которые мы получаем не только от того, что полезно для здоровья, но и от того, что и в самом деле вредит нашему здоровью. Должен отметить, что второе чаще приносит нам положительные эмоции, чем первое.
Хотя в некотором роде я личность исключительная, из этого правила я себя не исключаю.
Ах, трубочка, гениальное изобретение человека!
Процесс набивания и раскуривания трубки достоин отдельного литературного произведения со всяческими изысками и словесными выкрутасами: дефицит времени и места не позволяют мне этого, к тому же мешают узкие рамки избранного мною жанра биографических записок. Поэтому я буду краток.
Итак – вот ваша новая, вишневого дерева трубка. Вы берете ее в руки. Некоторое время вертите ее в пальцах и наслаждаетесь ощущением шероховатости обработанного должным образом дерева – удовольствие первое, осязательное.
Вы ее нюхаете: трубка, пока она не обкурена, сохраняет вкусный и теплый запах вишневого дерева – удовольствие второе, обонятельное.
Вы зажимаете мундштук трубки в зубах, и у вас слюнки текут от предвкушения грядущего наслаждения – удовольствие третье, перспективное.
Потом вы вынимаете трубку изо рта. Вы уже получили все удовольствия от нераскуренной и необкуренной трубки, и, собравшись с силами и мыслями, вы приступаете к следующему важному этапу – к употреблению трубки по ее прямому назначению.
Вы распускаете завязки кисета с табаком и вновь некоторое время предаетесь обонятельному наслаждению – вы вдыхаете благородный, чуть кисловатый запах табачных листьев, возросших на щедрой земле Виргинии, или Каролины, или Болгарии, или Украины, или еще на какой-нибудь благодатной и солнечной территории; собранных потом вручную или при помощи табакоуборочного комбайна; высушенных жарким американским, или европейским, или каким иным солнцем, либо в сушилке подогретым воздухом, или заключенным в оцинкованные трубы острым паром; мелко нарубленных ножом-гильотинкой, или же измельченных на специальной табакодробилке; смешанных с чайным листом, или сорной травой, или оберточной бумагой, изрубленными еще более мелко – какая разница? Эффект достигается в любом или почти любом случае.
Затем вы осторожно, двумя пальцами, берете щепоть табачной высококачественной смеси и помещаете ее в выемку, специально выдолбленную в головке трубки – в чашечку. Вы приминаете табак – только специалисты этого дела могут примять табак правильно, чтобы трубка раскурилась почти сразу, чтобы не пыхтеть долго и упорно, сжигая без счета ставшие с недавних пор дефицитными спички. И это умение, как никакое другое, дается вам после долгих упражнений; и вот вы набили чашечку трубки табаком, и наступает самый ответственный момент – вы начинаете раскуривать трубку.
Вы снова зажимаете гладкий мундштук в зубах. Теперь вам не до получения третьего, перспективного, удовольствия – вы слишком заняты, чтобы наслаждаться. Вы чиркаете спичкой о боковинку коробка и подносите горящую спичку к трубке – спичка гаснет. Вы мысленно чертыхаетесь – чертыхнуться вслух вам мешает зажатый в зубах мундштук – и повторяете операцию. С третьего раза вам удается поднести спичку к трубке, и вы изо всех сил начинаете пыхтеть – прогонять воздух сквозь табачную смесь в чашечке трубки с целью обеспечения воспламенения. С непривычки, а также вследствие волнения вы забываете, что воздух надо тянуть в себя, вдыхать, а не выдыхать, но вы с силой дуете в отверстие чубука, и табачная смесь вылетает под давлением воздушной струи из чашечки, обсыпая вам грудь и колени. Вы повторяете весь процесс сначала – от момента взятия пальцами щепотки табака и до момента сосредоточенного пыхтения. На третий или четвертый раз вы добиваетесь успеха, табак в трубке начинает тлеть, испуская клубочки синеватого, сизоватого ароматного дымка – удовольствие четвертое, зрительное; вы вдыхаете дым – и, закашлявшись, поперхнувшись дымом, слюной и теми особыми веществами, которые вырабатываются в вашем рту под влиянием табачного дыма, содержащего никотин, оксиды, смолы и прочие вредные химические отравляющие вещества, вы роняете трубку из внезапно ослабевших пальцев, сгибаясь пополам от влекущего вас неудержимо к рвоте кашля. Трубка разбивается надвое или даже на большее количество кусков, и вы с тоской глядите на обломки и сожалеете, что не сдержались, что ваш организм не справился с таким утонченным удовольствием, и ждете следующей оказии, когда вам снова доведется подержать в пальцах новую не обкуренную еще никем трубку вишневого дерева с янтарным мундштуком, внутри которого сидит такая симпатичная искусственная мушка…
Удовольствие от раскуривания трубки может сравниться только с удовольствием от процесса варки кофе по-турецки (с последующим употреблением, разумеется).
Однако мне – в моем котином обличье – часть удовольствий была недоступна. Если обонятельное и вкусовое удовольствия я еще мог с грехом пополам получить то сам процесс ощупывания трубки и набивания ее табаком был для меня недосягаем. Ну как, скажите, я мог повертеть трубку в пальцах и насладиться ее шероховатостью, если как раз пальцев у меня и не было, а были когти и покрытые шерстью лапы с твердыми и не ощущающими почти ничего подушечками? Я даже щепоть табаку захватить своими когтями не мог, и мне помог набить трубку Домовушка, который, как оказалось, когда-то курил, пока не прочел в журнале «Здоровье» о пагубности этой привычки.
Домовушка набил для меня трубку по всем правилам, потом протянул ее мне, даже и спичку зажег. После первой же моей попытки раскурить трубку он отобрал ее у меня и раскурил сам. И покурил немножко, со смаком вдыхая дым, показал, и как пускать колечки. А потом протянул трубку мне. Трепетной лапой я взял трубку, сунул ее в рот, вдохнул дым… – и закашлялся, и упустил трубку из внезапно ослабевших лап, и трубка разлетелась на две половинки: мундштук отдельно, а чубук с головкой – отдельно.
Я чуть не расплакался от огорчения.
– Экий ты… Ерема-кулема, – с досадой сказал Домовушка. – Ну дак ничего… Поправим.
Он соединил две части изолентой. Трубка много потеряла во внешнем виде, зато ею можно было пользоваться. Мы воспользовались – все по очереди, кроме, естественно, Паука, для которого эта трубка была великовата, и Рыба, который считал, что курение несовместимо с его статусом преподавателя (хоть и бывшего). Разумеется, Петух тоже не участвовал в нашем развлечении, потому что, откукарекав положенное число раз, наклевался вдоволь праздничных яств, уселся на спинку кресла и уснул.
Наступил уже рассвет.
И пришла Лада.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой Лада возвращается домой
У любви, как у пташки, крылья…
Кармен
Не знаю, кто как, а я всегда могу отличить влюбленную женщину от невлюбленной. Влюбленная иначе ходит, иначе смотрит, иначе разговаривает. Внутри у нее будто загорается фонарик, и его теплый свет изливается на вас из ее глаз, согревает ее голос, придает легкость и уверенность ее походке.
А если эта влюбленная женщина к тому же еще и ведьма (пардон, чародейка) и красавица, то внутри у нее не жалкий фонарик, а прожектор, вроде тех, какие ставят на маяках.
Лада всегда ступала легко, не оставляя следов.
Голосок у нее всегда был нежный и певучий. (Особенно в те моменты, когда она читала заклинания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Домовушка потчевал гостей – Снегурочку усадили прямо на пол, предложив ей в качестве сиденья подушку, а Дед Мороз сидел в кресле и держал свою тарелку на коленях. Впрочем, они почти ничего не ели, а пили только лимонад. То ли успели закусить где-то в другом месте, то ли аппетит им испортил рассказ Домовушки, потому что рассказывал Домовушка о печальных вещах. Об исчезновении Бабушки, о том, что Лада от рук отбилась, о том, что, по его мнению, пора бы нам переезжать в другой город, поскольку эта квартира «засвеченная» (ох уж этот Домовушка с его шпиономанией!), однако же Лада о переезде и слышать не хочет, потому как а ну Бабушка вернется, что тогда? Где она нас искать будет?
Дед Мороз хмурился, покачивая головой, и дивился тому, что слышал.
– Ну Ладу я еще увижу нынче, – сказал он, почесывая бороду, – мы еще здесь, в этом городе свои дела не завершили. А вот Бабушка… Ежели она этот Новый год встречает, я, конечно, ее в любом обличье обнаружу. А вдруг проспит она новогоднюю ночь? Или же за границу уехала? Там моя власть, сами знаете, ограниченна. Что же Лада прежде мне такую новость печальную не сообщила? Я бы поискал да коллег попросил, чтоб они смотрели в оба. Завтра, конечно, я с ними поговорю, но надежды мало… Мало, знаете ли, надежды…
– А коллеги – это кто? – опять встрял я с вопросом.
– Коллеги мои, киса – это Санта-Клаус и фея Рождества. В Европе да в Америке. Ну в Азии есть кое-кто знакомый. А вот Африка…
Он покачал седой головой и снова почесал бороду. Снегурочка утерла слезку со щеки. Расстроилась, значит.
Я прыгнул к ней на колени и замурлыкал, утешая. Она погладила меня прохладной ручкой по спинке и почесала за ушком.
– Да, не подумали, – вздохнул Ворон.
– Однако же, – сказал Дед Мороз, вставая, – засиделись мы, и о делах своих позабыли. А дел у нас еще ого сколько! Ну ребятки, милые зверятки, подходи, говори, кто как в старом году себя вел, хорошо ли, дурно ли, кто какой подарок заслужил!
Он взялся за свой ставший огромным – под стать его росту под потолок – мешок, а я спрыгнул со Снегурочкиных колен и отошел в сторонку. Только сейчас мне в голову пришла мысль, что, кажется, подарка я не получу – благодаря некоторым фактам моей биографии. И надо же мне было нашкодить прямо перед праздником! Но кто же знал, кто знал, что детские сказки – и не сказки вовсе и что воздаяние по заслугам бывает не только в викторианских романах?
Дед Мороз рылся в мешке, наделяя каждого чем-нибудь полезным и приятным, сопровождая раздачу подарков прибаутками, поздравлениями и наставлениями. Я особо не приглядывался, заметил только, что Пес получил новый ошейник с надписью золотом: «Верен, честен, благороден», а Ворону досталась китайская ручка с золотым пером. Домовушка радовался новым спицам, у Рыба в аквариуме прибавилось растений…
Я отвернулся к окну. На улице шло новогоднее гулянье – в небо взлетали разноцветные ракеты, кто-то гнусаво орал: «Эй, мороз, мороз…», женщины визгливо смеялись…
Мне взгрустнулось.
– А ты, киса, что ж не подходишь? – прогудел вдруг над самым моим ухом Дед Мороз. – Или тебе подарок не надобен?
– Я не заслужил, – буркнул я со всем достоинством, на какое только был способен в настоящий момент. Мне хотелось плакать.
– Ну проказник ты изрядный, это правда, – согласился Дед Мороз. – Но ведь недаром ты – Кот, а не ягненок. Это в натуре твоей сидит – шкоды да проказы, но ты же раскаиваешься?
– Раскаиваюсь, – промямлил я, чувствуя, что вот-вот расплачусь.
– И с натурой своей борешься?
– Борюсь.
– Ну а что не всегда побеждаешь – это оттого, что опыту у тебя пока маловато в таком трудном деле. Хорошо быть благородным тому, у кого благородство в крови. А вот как быть тому, кто родился озорником? Трудно. За труды твои тебе подарок будет, а за то, что не всегда справляешься с собой – порицание покамест.
В подарок мне досталась трубка вишневого дерева и кисет с табаком.
– О!.. – задохнулся я от восторга. Моя давняя мечта – мне так хотелось научиться курить трубку! – Спасибо! – воскликнул я, и слезы все-таки прорвались на волю. – Я буду стараться! Я очень буду стараться!
Ну вот и ладненько. А теперь, братцы мои дорогие, хозяева, пора нам с внучкой и честь знать. Спасибо этому дому…
…И по комнате пробежал прохладный приятный ветерок, а Дед Мороз со Снегурочкой исчезли, и только издалека донеслось до нас их прощальное «До свидания!..»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,
в которой я раскуриваю трубку
Один грамм никотина убивает лошадь.
Научный факт
– А почему они были вначале такие маленькие, а потом стали большие? – спросил я.
– Потому что вначале они были сразу в очень многих местах, – объяснил Ворон. – А потом они были только здесь, отдохнули и отправились дальше.
– Подарки раздавать?
– Ну не только… – неуверенно сказал Ворон. И – о чудо из чудес! – признался: – Я не очень хорошо знаю, чем они занимаются в новогоднюю ночь и вообще каков их образ жизни. Это Бабушка с ними дружила, и Лада, конечно, тоже. Бабушка даже в гостях у них бывала, но никого из нас с собой не брала.
– В Лапландии?
– Не знаю. Бабушка просила меня не интересоваться этим вопросом, я и не интересуюсь, – сухо ответил Ворон. В переводе это означало: «Не суй свой нос, куда не следует».
Я перестал совать свой нос, куда не следует, и вместо этого занялся трубочкой.
Нет, безусловно, курение вредит нашему здоровью. И Минздрав СССР не зря предупреждал, как теперь предупреждают Минздравы России, Украины и других стран СНГ: курить вредно!
Но…
Есть еще такая вещь, как положительные эмоции. Которые мы получаем не только от того, что полезно для здоровья, но и от того, что и в самом деле вредит нашему здоровью. Должен отметить, что второе чаще приносит нам положительные эмоции, чем первое.
Хотя в некотором роде я личность исключительная, из этого правила я себя не исключаю.
Ах, трубочка, гениальное изобретение человека!
Процесс набивания и раскуривания трубки достоин отдельного литературного произведения со всяческими изысками и словесными выкрутасами: дефицит времени и места не позволяют мне этого, к тому же мешают узкие рамки избранного мною жанра биографических записок. Поэтому я буду краток.
Итак – вот ваша новая, вишневого дерева трубка. Вы берете ее в руки. Некоторое время вертите ее в пальцах и наслаждаетесь ощущением шероховатости обработанного должным образом дерева – удовольствие первое, осязательное.
Вы ее нюхаете: трубка, пока она не обкурена, сохраняет вкусный и теплый запах вишневого дерева – удовольствие второе, обонятельное.
Вы зажимаете мундштук трубки в зубах, и у вас слюнки текут от предвкушения грядущего наслаждения – удовольствие третье, перспективное.
Потом вы вынимаете трубку изо рта. Вы уже получили все удовольствия от нераскуренной и необкуренной трубки, и, собравшись с силами и мыслями, вы приступаете к следующему важному этапу – к употреблению трубки по ее прямому назначению.
Вы распускаете завязки кисета с табаком и вновь некоторое время предаетесь обонятельному наслаждению – вы вдыхаете благородный, чуть кисловатый запах табачных листьев, возросших на щедрой земле Виргинии, или Каролины, или Болгарии, или Украины, или еще на какой-нибудь благодатной и солнечной территории; собранных потом вручную или при помощи табакоуборочного комбайна; высушенных жарким американским, или европейским, или каким иным солнцем, либо в сушилке подогретым воздухом, или заключенным в оцинкованные трубы острым паром; мелко нарубленных ножом-гильотинкой, или же измельченных на специальной табакодробилке; смешанных с чайным листом, или сорной травой, или оберточной бумагой, изрубленными еще более мелко – какая разница? Эффект достигается в любом или почти любом случае.
Затем вы осторожно, двумя пальцами, берете щепоть табачной высококачественной смеси и помещаете ее в выемку, специально выдолбленную в головке трубки – в чашечку. Вы приминаете табак – только специалисты этого дела могут примять табак правильно, чтобы трубка раскурилась почти сразу, чтобы не пыхтеть долго и упорно, сжигая без счета ставшие с недавних пор дефицитными спички. И это умение, как никакое другое, дается вам после долгих упражнений; и вот вы набили чашечку трубки табаком, и наступает самый ответственный момент – вы начинаете раскуривать трубку.
Вы снова зажимаете гладкий мундштук в зубах. Теперь вам не до получения третьего, перспективного, удовольствия – вы слишком заняты, чтобы наслаждаться. Вы чиркаете спичкой о боковинку коробка и подносите горящую спичку к трубке – спичка гаснет. Вы мысленно чертыхаетесь – чертыхнуться вслух вам мешает зажатый в зубах мундштук – и повторяете операцию. С третьего раза вам удается поднести спичку к трубке, и вы изо всех сил начинаете пыхтеть – прогонять воздух сквозь табачную смесь в чашечке трубки с целью обеспечения воспламенения. С непривычки, а также вследствие волнения вы забываете, что воздух надо тянуть в себя, вдыхать, а не выдыхать, но вы с силой дуете в отверстие чубука, и табачная смесь вылетает под давлением воздушной струи из чашечки, обсыпая вам грудь и колени. Вы повторяете весь процесс сначала – от момента взятия пальцами щепотки табака и до момента сосредоточенного пыхтения. На третий или четвертый раз вы добиваетесь успеха, табак в трубке начинает тлеть, испуская клубочки синеватого, сизоватого ароматного дымка – удовольствие четвертое, зрительное; вы вдыхаете дым – и, закашлявшись, поперхнувшись дымом, слюной и теми особыми веществами, которые вырабатываются в вашем рту под влиянием табачного дыма, содержащего никотин, оксиды, смолы и прочие вредные химические отравляющие вещества, вы роняете трубку из внезапно ослабевших пальцев, сгибаясь пополам от влекущего вас неудержимо к рвоте кашля. Трубка разбивается надвое или даже на большее количество кусков, и вы с тоской глядите на обломки и сожалеете, что не сдержались, что ваш организм не справился с таким утонченным удовольствием, и ждете следующей оказии, когда вам снова доведется подержать в пальцах новую не обкуренную еще никем трубку вишневого дерева с янтарным мундштуком, внутри которого сидит такая симпатичная искусственная мушка…
Удовольствие от раскуривания трубки может сравниться только с удовольствием от процесса варки кофе по-турецки (с последующим употреблением, разумеется).
Однако мне – в моем котином обличье – часть удовольствий была недоступна. Если обонятельное и вкусовое удовольствия я еще мог с грехом пополам получить то сам процесс ощупывания трубки и набивания ее табаком был для меня недосягаем. Ну как, скажите, я мог повертеть трубку в пальцах и насладиться ее шероховатостью, если как раз пальцев у меня и не было, а были когти и покрытые шерстью лапы с твердыми и не ощущающими почти ничего подушечками? Я даже щепоть табаку захватить своими когтями не мог, и мне помог набить трубку Домовушка, который, как оказалось, когда-то курил, пока не прочел в журнале «Здоровье» о пагубности этой привычки.
Домовушка набил для меня трубку по всем правилам, потом протянул ее мне, даже и спичку зажег. После первой же моей попытки раскурить трубку он отобрал ее у меня и раскурил сам. И покурил немножко, со смаком вдыхая дым, показал, и как пускать колечки. А потом протянул трубку мне. Трепетной лапой я взял трубку, сунул ее в рот, вдохнул дым… – и закашлялся, и упустил трубку из внезапно ослабевших лап, и трубка разлетелась на две половинки: мундштук отдельно, а чубук с головкой – отдельно.
Я чуть не расплакался от огорчения.
– Экий ты… Ерема-кулема, – с досадой сказал Домовушка. – Ну дак ничего… Поправим.
Он соединил две части изолентой. Трубка много потеряла во внешнем виде, зато ею можно было пользоваться. Мы воспользовались – все по очереди, кроме, естественно, Паука, для которого эта трубка была великовата, и Рыба, который считал, что курение несовместимо с его статусом преподавателя (хоть и бывшего). Разумеется, Петух тоже не участвовал в нашем развлечении, потому что, откукарекав положенное число раз, наклевался вдоволь праздничных яств, уселся на спинку кресла и уснул.
Наступил уже рассвет.
И пришла Лада.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой Лада возвращается домой
У любви, как у пташки, крылья…
Кармен
Не знаю, кто как, а я всегда могу отличить влюбленную женщину от невлюбленной. Влюбленная иначе ходит, иначе смотрит, иначе разговаривает. Внутри у нее будто загорается фонарик, и его теплый свет изливается на вас из ее глаз, согревает ее голос, придает легкость и уверенность ее походке.
А если эта влюбленная женщина к тому же еще и ведьма (пардон, чародейка) и красавица, то внутри у нее не жалкий фонарик, а прожектор, вроде тех, какие ставят на маяках.
Лада всегда ступала легко, не оставляя следов.
Голосок у нее всегда был нежный и певучий. (Особенно в те моменты, когда она читала заклинания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57