— Я подержу его за тебя.
— Вы очень добры, принц Скрейнвуд, но… — Ли покачал головой, — я не могу делать из вас слугу. — Он перебросил меч в левую руку и протянул его мне: — Хокинс, подержишь его за меня?
Мне не очень понравился скрытый намек, что, выходит, я ему слуга, но я понимал, что он не это имел в виду. Я взял меч из его руки, крепко ухватившись за ножны и стараясь не прикасаться к самому клинку. Клинок был легче обычных и на редкость пропорционален. Он и без всякой магии был отличным оружием.
Как только Ли выпустил меч из рук, лицо его расслабилось, в глазах появилось болезненное выражение. Расслабилось и все его тело. Он пытался улыбнуться, но у него стучали зубы.
— Я готов.
Джиландесса быстро приступила к делу, и на этот раз красное свечение проникло в его тело. Я видел, как на его правом боку вспыхнула серебряная полоска, ее было видно даже через повязку, казалось, она обрисовывает линию перелома ребер. Похоже на молнию и, наверное, больно так же, как при ударе молнией.
Красное свечение превратилось в зеленое, от которого серебряная полоска потускнела, потом совсем исчезла — перешла в зеленую. Синяки на груди Ли побледнели, они уходили вглубь, как отходят войска. Ли стал легко дышать, у него расслабленно отвалилась челюсть. Он так и лежал в постели расслабленный, но, казалось, это из-за усталости, а не из-за неспособности двигаться.
Он сонно кивнул целительнице:
— Чувствую себя намного лучше. Спасибо.
Джиландесса улыбнулась:
— Вам теперь поспать надо, недолго, но проснетесь совсем здоровым.
Ли улыбнулся, потом протянул ко мне левую руку.
— Теммера верни, пожалуйста.
Это прозвучало как просьба ребенка отдать любимую игрушку перед сном. Я заколебался не потому, что сильно желал себе этот клинок, но потому хотел, чтобы Ли отдохнул в покое, какого он уже давно не знал. Что-то во мне говорило, что такого покоя ему не суждено изведать никогда, поэтому я отдал Ли Теммера и постарался улыбнуться, когда он прижал клинок к груди в такой же позе, в какой, но его описанию, он его нашел в склепе.
Девушка обернулась ко мне:
— Давайте посмотрю вашу ногу.
Я с удивлением взглянул на нее:
— Видите ли, миледи, я не дворянин.
— Для заклинаний это безразлично. — Она чуть-чуть пожала плечами. — И лук ваш, я вижу, из серебряного дерева. Значит, вы своими поступками доказали, что заслуживаете нашего лечения.
— Но я не хотел бы утомлять вас. Это рана поверхностная — для нее хватит нитки и иголки, зачем еще магия.
Джиландесса осторожно улыбнулась:
— Тогда я вылечу вас вашей собственной энергией, как я сделала с принцем Скрейнвудом.
Ну, я не мог упустить такой возможности. Я кивнул ей и заранее напрягся в ожидании боли. Я всегда считал, что у меня высокий болевой порог — я не так чувствителен к боли, как другие, и пользовался этим своим достоинством, создав себе репутацию стоика. Я сделал соответствующее выражение лица и смотрел мимо нее на Скрейнвуда.
Джиландесса слегка похлопала пальцем по разрезу у меня на бедре. Мне показалось, что она ввела в рану стеклянный бурав и все вращает и вращает его там, загоняя боль все глубже. Прошел один миг, второй, я думал — вот сейчас уже все кончится, ан нет, все продолжалось. Мне хотелось проклинать боль, я хотел богохульствовать, проклинать богиню Фесин, но я сдержался. Заставлял себя изображать на лице безучастность и дышать так же ровно, когда боль достигла предела, но потом не мог скрыть облегчения, когда она начала убывать.
— Вот и все, боль ушла. — Джиландесса улыбнулась мне, отошла на шаг и сделала реверанс принцу и Ли. — Будьте здоровы, милые мои.
Я кивнул ей:
— Большое вам спасибо за помощь.
Она выплыла из комнаты. Я смотрел ей вслед, потом обернулся к Ли — он уже спал. Я заметил, что Скрейнвуд смотрит на меня сердито. У него было такое выражение лица, будто перенесенная мною боль была горьким лекарством, которое его принудили выпить. Я решил не обращать внимания, наклонился, поцеловал Ли в лоб:
— Выспись как следует, Ли. Завтра от твоих действий будет зависеть судьба крепости Дракона.
Каким-то чудом в хаосе внутреннего города я разыскал Сит, и мы отправились в башню Короны. Мы искали спасения в ее комнате. Мы оба были перепачканы сажей, голодные и усталые, но разделись и рухнули в ее постель. Мы набросились друг на друга с яростной страстью, сходной только с пылом сражения, и я получил такое удовольствие, какого не испытывал никогда до тех пор.
Мне доводилось слушать объяснения, почему людей так тянет совокупляться в подобных обстоятельствах. Кто-то считает, что сражение, несущее с собой ужасы, кровь и гибель, напоминает нам, что все мы смертны. Зная, что им вот-вот придется взглянуть в лицо собственной смерти, люди стремятся зачать ребенка, оставить после себя продолжение рода. Другие считают, что радость от того, что остался в живых, так велика, что одни лишь слова, мысли и песни не могут целиком ее выразить. Человек стремится отреагировать всесторонне, и телом и душой. А кое-кто говорит, что это — способ прикоснуться к нормальной жизни для того, кто прошел через горнило войны, где мутнеет и извращается ум.
Я согласен со всеми этими объяснениями, но считаю их недостаточными. Хотя я был молод и полностью пленен Сит, но благодаря ясности ума, полученной мной от Кедина, прекрасно понимал, чем закончатся наши отношения. Даже если мы оба переживем эту войну, я-то состарюсь, а она — нет. Возможно, со временем она устанет от меня или, если мне повезет, будет держать меня за руку, когда я буду лежать на смертном одре. Я мечтал делить с ней страсть все это время, повсюду, при любых обстоятельствах, так, чтобы остаться хоть частично в ее памяти. Я хотел, чтобы она не смогла забыть меня, потому что знал — я-то ее никогда не забуду.
О том, что влекло ее ко мне, я мог только догадываться. Среди безумных ласк она все же заметила, что моя рана на бедре запечатана магией, и игриво обвинила меня в том, что я встречался с другой дамой-эльфом:
— Неужели мы настолько избаловали тебя, Хокинс, что тебе мало одной женщины?
Мы посмеялись вместе и снова предались любви, но от меня не ускользнул тот оттенок печали, с которым она меня пожурила. Быть воркэльфом — значило ощущать себя посторонней, так что мысль о том, что другая, как-то связанная с моей родиной, в чем-то окажется привлекательнее для меня, чем она, легко укоренилась в ее сердце. И словами, и не только словами я сделал все, чтобы искоренить эту мысль из ее головы — и мне кажется, под конец эта мысль зачахла и умерла. Я даже думаю, что Сит толкнуло ко мне желание быть кому-то нужной, не быть посторонней в этой жизни.
Пока мы были вдвоем, мир продолжал существовать вокруг нас, и отгородиться от него мы не могли. С наступлением сумерек — преждевременным, потому что дым застлал небо, загораживая от нас солнце, — громкий взрыв раздался в наружном городе и так сотряс башню, что я выкатился из постели. В ушах у меня звенело и от звука взрыва, и от смеха Сит. Я бросил на нее преувеличенно сердитый взгляд, содрал с постели простыню и завернулся в нее. Я слышал, что в зале суетятся люди, и выглянул спросить, что там случилось.
Никто толком не знал, но Дотан Каварр сопоставил события и дал вполне правдоподобное объяснение случившемуся. Возможно, спеша затащить драгонель в город, чтобы взрывом снести ворота во внутреннюю крепость, вилейн, ответственный за фургон с порохом, загнал его в горящий город. Он неловко развернулся, оказался в тупике горящих зданий, и одно из них рухнуло на фургон. Порох загорелся, и вот результат — взрыв, сровнявший с землей шесть кварталов города.
Этот взрыв дал нам некоторые преимущества, он погасил некоторые пожары, но рано или поздно они закончились бы и сами по себе. Когда солнце село и взошла луна, дым начал рассеиваться и его понесло назад — на лагерь Кайтрин. Из-за этого нам было трудно подсчитать, насколько мы ослабили ее армию, но валявшиеся на улицах трупы, а также отчеты разных командиров заставляли предположить, что она потеряла как минимум половину своих сил.
Взрыв также лишил ее пороха, без которого не мог работать драгонель. Конечно, не исключено, что у нее были еще запасы, но драгонель перестал стрелять — и это было приятным отдыхом уже само по себе. Мы в любое время были готовы к возобновлению этой стрельбы, но ее не было, и наша уверенность в недоступности крепости возросла.
Потеря такого орудия как драгонель заставила Кайтрин прибегнуть к тому, чего она, по-моему, предпочла бы избежать. Первое слабое подозрение, что она предпринимает некие действия, зародилось в нас, когда какой-то предмет с крыльями на миг заслонил луну. Я сам его не видел, но другие завопили, что видят дракона. Каварр немедленно изолировал и допросил тех, кто это утверждал, но слухи пошли, и они смутили даже эльфов и урЗрети. Я знал о драконах из легенд, но трудно бояться того, что ты считаешь порождением мифов.
Осмысливая свои атвалские впечатления, я, похоже, тронулся умом от страха. Я видел, что драконы могут сделать с городом, и не мог не понимать, как легко им опустошить крепость. И все же только на заре, когда это массивное создание развернуло крылья, похожие на крылья летучей мыши, и взлетело в воздух, — только тогда я затрепетал.
В легендах и песнях бардов дракон описывается как огромное огнедышащее существо, покрытое чешуей, с клыками и заостренным хвостом, когтями и крыльями, и это так и есть. Авторы грешат против истины только в двух отношениях: во-первых, дракон вовсе не движется с той легкостью и грациозностью, о какой они болтают. Я бы никогда не описал дракона как существо игривое, но при полете его хвост сворачивался и разворачивался, а голова вертелась во все стороны при перелете через крепость, как у любопытных кошек и собак или гибкой куницы.
Во-вторых, легенды не сообщают, что в глазах дракона светится ум. Когда он приземлился перед воротами внутренней крепости, когтями выворачивая камни мостовой, движениями тела разметая дымящиеся развалины домов, он поднял глаза на нас. В огромных зеленых глазах мелькали золотые искорки, этим же узором была . украшена его чешуя. Он наблюдал за нами, и когда я встретился взглядом с этими бездонными очами, я понял, что он видит меня насквозь, а за мной — целую череду моих предков, вплоть до начала начал. В этих глазах я не увидел сочувствия или сострадания. Простое любопытство, несомненный ум и, пожалуй, удовлетворение от созерцания того, как некоторые династии мельчают с течением веков.
Потом его глаза потускнели, живот раздулся. Стоя на парапете достаточно далеко к северу от ворот, я ощущал движение воздуха, вдыхаемого драконом. Потом движение воздуха прекратилось. Как перед бурей. Молчание нарушали только крики людей, сбегавших со стенки вблизи ворот.
И тут дракон выдохнул.
Меня обожгло горячим воздухом, как будто я вступил в нагретую печь холодной зимней ночью, только было горячее и труднее. Из глаз у меня потекло, я прищурился, когда из пасти животного вырвалась струя сверкающего огня. Железные скобы, скрепляющие дубовые балки в воротах, из черных стали красными и вмиг распались. Балки еще минуту посопротивлялись, подпираемые массивным брусом, сдерживающим половинки ворот в закрытом состоянии. Потом они вспыхнули, а через секунду загорелся и брус. Я слышал, как они треснули, и обгорелые куски дуба рассеялись по двору, как будто кто-то небрежно раскидал головешки от костра.
Те, кто не успел убежать, были снесены порывом воздуха с парапета и, еще не успев упасть, превратились в пепел. Но что особенно интересно — тут я вспомнил Атвал, — что камни у ворот начали как бы плавиться, а потом замерли в полурасплавленном состоянии. У ворот был такой вид, будто на них выплеснули каменную волну, но до того как камень с них стек, он затвердел. Эти новые зубцы придавали воротам изумленный вид, как будто ворота не могли поверить, что же будет проходить сквозь них.
Дракон взлетел в воздух, один раз вызывающе крикнул, сделал круг над крепостью и улетел назад, в лагерь Кайтрин. Там он уселся позади ее павильона и в восторге заорал.
Сит, дрожа, укрылась в моих объятиях. Вдоль стены ко мне шел лорд Норрингтон.
— Кайтрин получила из Окраннела фрагмент Короны Драконов, поэтому может им управлять. А если заполучит остальные, которые хранятся тут, ее сила умножится. Она сможет управлять не одним драконом, а легионами их.
— Но ведь нельзя же этого допустить.
— Нельзя.
Как бы в насмешку над нашей решимостью, в лагере авроланов забили военные барабаны и легионы Кайтрин двинулись вперед. Передышка кончилась.
Глава 37
Сит, лорд Норрингтон и я помчались вниз по ступеням, где Каварр и принц Кирилл расставляли людей у баллист, чтобы защищать открытый проем ворот. Все — Ли, Ней, Август, даже Скрейнвуд — активно участвовали в возведении баррикад. Подкатывали и переворачивали фургоны, выкладывали деревянные жерди с остриями со всех сторон — даже пинками и палками подгребали горящие останки ворот, — все это с целью удержать вражескую армию, которая была на подходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61