— Я же сказал тебе, вонючка, что нам не нужна твоя печенка! — взревел он.
— А я сказал, что мне нужна твоя, — невозмутимым тоном заметил Римо.
Несколько сидевших в креслах мужиков в плохо пошитых тесных костюмах начали подниматься со своих мест, сверля незваного гостя недобрыми взглядами из-под насупленных сросшихся бровей.
— Какого хрена? — спросил один из них — чернокожий с золотой цепочкой, соединявшей мочки ушей, ноздри, соски — а возможно, и другие части его анатомии, скрытые под белоснежной шелковой сорочкой и белыми же виниловыми брючками.
— Я специализируюсь на приготовлении печеночного паштета, — объяснил Римо, снимая с тарелок серебряные крышки.
Здоровенный телохранитель подошел ближе и, недоумевая, уставился на поднос. Моргнул несколько раз, словно не веря своим глазам, и констатировал очевидное:
— Здесь только листья салата.
— Паштет пока не готов, — заметил Римо.
— Не нужно никакого паштета! — Охранник явно начинал терять терпение. — Скажите ему, мистер Ди.
Мистеру Ди на вид было не больше тридцати, и он излучал юношеский оптимизм, сияя, словно двадцатипятиваттная лампочка. Римо решил, что он и есть представитель клана Дамброзио. Из чего можно было заключить, что черномазый с цепями не кто иной, как местный поставщик.
— Послушай-ка, мы заказывали бифштекс с омарами, — сказал мистер Ди. — Ты, видно, ошибся номером.
Сняв последнюю крышку, Римо с обезоруживающей улыбкой обратился к нему:
— Вы первый.
— В каком смысле?
— Первый на паштет.
— Но я не хочу...
Тупая боль в области брюшной полости помешала ему договорить. Будучи большую часть своей короткой жизни гангстером, мистер Ди предположил самое худшее — что шеф-повар пырнул его ножом. Потому что ощущение было именно такое — лезвие раздвигает брюшные стенки.
В глазах мистера Ди застыло выражение животного ужаса. Он потупил взор и тут увидел, как из круглого отверстия в рубашке два окровавленных пальца вытаскивают его влажную, дымящуюся печень.
Печень подпрыгнула перед его носом, развернувшись в воздухе наподобие жирного ската. Шеф-повар, словно фокусник, проделал какое-то молниеносное движение руками, и, когда печень шлепнулась на поднос, это была уже не печень, а нечто вязкое, пастообразное.
— Это же моя... — на последнем издыхании пробормотал мистер Ди, из которого сквозь дырку в шелковой сорочке за сто восемьдесят долларов неумолимо вытекала жизнь.
Никто из собравшихся толком не разглядел, что же именно произошло. Слишком много кьянти — реакция уже на та.
Но для этих людей, выходцев из пользующихся дурной славой кварталов, вида распластанного на коврике бездыханного тела их кореша было достаточно, чтобы руки их сами собой потянулись к девятимиллиметровым стволам, болтавшимся у них под мышками.
Римо в свою очередь тоже принялся за дело.
Ему — с его звериной реакцией и зоркостью хищной птицы — пятеро еще остававшихся в живых казались сомнамбулами.
Чья-то рука уже сжимала рукоятку пистолета, а указательный палец уже ложился на курок, когда ладонь Римо со свистом разрубила воздух. Удар пришелся точно по фалангам пальцев, которые мгновенно разжались, парализованные. Пистолет упал. Руки беспомощно потянулись к полу, но в этот момент Римо вогнал два сомкнутых вместе, крепких, как зубила, пальца в живот мафиози, нащупал печень и вырвал ее, оставив на теле несчастного дыру размером с монету в четверть доллара.
Шмяк! Кроваво-бурая масса приземлилась на зеленый листик салата.
Римо занялся номером третьим, который выхватил из висевшего на ремне чехла складной нож с лезвием запрещенной длины и угрожающе размахивал им. Римо, перехватив его запястье, развернул сжимавшую нож кисть, и лезвие дважды полоснуло по груди незадачливого громилы, сперва срезав пуговицы с его пиджака, а потом — распоров на нем рубашку.
Волосатое брюхо вскрылось, точно на нем разошелся шов. Получилось забавно — вроде бородача, который смеется. Органы нижнего отдела брюшной полости вывалились наружу.
Римо выудил из дымящейся массы кишок печень, помял ладонями, скатал рулетом и швырнул через плечо.
Бросок оказался точным. До сих пор туго соображавшие ребята, похоже, начинали постигать чудовищный смысл происходящего.
— Сматываемся отсюда! — кричал охранник. — Нас накрыли!
Римо не обращал на него внимания.
Взгляд его упал на жирного лысого парня с тремя складками жира на толстой шее. Выхватив «пушку», тот принялся беспорядочно палить по комнате.
Римо потребовалась доля секунды, чтобы добраться до него.
Лысый успел произвести еще несколько выстрелов, при этом продырявив здоровяка-охранника. Из груди и изо рта, которым тот отчаянно хватал воздух, хлынула кровища, и в следующий миг его грузная туша рухнула ниц. Римо уже добрался до жирных складок на шее лысого.
Едва ребро его ладони пришло в соприкосновение с бычьей шеей, лысая голова скатилась с плеч, а остальное тело обмякло и сползло на пол. Отметив, что расчлененный труп похож на разобранную куклу-марионетку, Римо перевел взгляд на единственного из всей шайки, кому пока удалось уцелеть. Это был местный черномазый, увешанный золотыми цепочками, словно рождественская елка.
У этого оказался шестизарядный «кольт-питон» с хромированным барабаном. Римо решил показать фокус, знакомый даже подросткам. Он зажал барабан двумя пальцами и стал наблюдать, как черный пыжится, пытаясь нажать на спусковой крючок. Естественно, у него ничего не получалось. Тогда Римо вырвал у него револьвер и продемонстрировал другой фокус — на сей раз недоступный пониманию простого смертного.
Он стал пальцами рвать барабан на части.
Чернокожий вытаращенными глазами смотрел, как падают на ковер кусочки хромированной стали.
— Как это ты?... — пробормотал он и осекся.
— Как я это делаю? — подсказал Римо, отряхивая ладони от металлической пыли.
— Ну да.
— Очень просто. Надо только как следует сжать.
— Но эта штука из стали, а ты — нет!
— Ну и что? Зато я живой, а ты — нет.
Чернокожий только изумленно охнул, когда Римо правым указательным пальцем зацепил его за золотое ожерелье и резко дернул. Цепочки были прикреплены довольно надежно, поэтому оторвались лишь вместе с ноздрями, мочками ушей и сосками.
Особенно долго цепь держалась на животе, и пупок — вместе с золотым кольцом в двадцать четыре карата и изрядным куском мяса — оторвался последним.
Вслед за этим из живота вывалилась очередная порция органов, и Римо на лету подхватил печенку.
Изъяв печень у остальных покойников, он быстренько превратил ее в паштет и аккуратно разложил по тарелкам, стоявшим на сервировочном столике.
Водрузив на место серебряные крышки, он потер ладони одна о другую и окинул комнату довольным взглядом.
— Кто теперь скажет, что я не умею готовить? Весело насвистывая, он вышел из комнаты.
Глава 3
В Белом доме отмечали Кванзу.
На северной лужайке Белого дома стояла традиционная рождественская елка — вернее, дугласия, украшенная традиционными гирляндами и шарами.
Президент издал вздох облегчения, когда Первая леди торжественно объявила, что в этом году они будут придерживаться традиций.
— Значит, на верхушке на сей раз не будет звезды Давида? — спросил он, имея в виду одну особенно злополучную праздничную церемонию, о которой ему хотелось бы забыть, как о кошмарном сне. Как о конгрессе сто третьего созыва.
— Никаких звезд Давида, — пообещала Первая леди. Это было в День благодарения, который, к вящему удовлетворению Президента, также отмечался традиционно.
— И никаких кукол, олицетворяющих индейских духов, никаких эскимосских идолов и вудуистских шаманов? — спросил Президент. Он только что откушал праздничной индейки и теперь сыто рыгал.
— Только зеленые и красные фонарики с серебряными блестками.
— Твои поклонники решат, что я тебя придушил и заменил клонированной копией, — произнес Президент.
— Я хочу отметить наше четвертое в Белом доме Рождество, как Авраам Линкольн.
— Ты предлагаешь развязать Гражданскую войну?
— Нет, — ответила Первая леди, с меланхолическим видом обгладывая индюшачью ножку. — Традиционно. Как это делают простые американцы.
Только тут Президент окончательно поверил в серьезность ее слов. Широко улыбнувшись, он гнусавым арканзасским голосом заявил:
— Сейчас же распоряжусь! — С этими словами он поспешил к двери, предчувствуя, что Первая леди готова преподать ему очередной урок политической грамотности.
— Коль скоро уж мы об этом заговорили... — ядовитым тоном проронила та.
Президент остановился точно вкопанный.
— Что еще? Новый год?
— Да. Традиционный Новый год. Проследи за этим.
— Будет сделано, — с облегчением произнес Президент, нащупывая дверную ручку. В следующую же секунду ему суждено было пожалеть, что он не проявил достаточно проворства и не успел вовремя смыться.
— Но в перерыве мы будем отмечать Кванзу, — заявила Первая леди, в голосе которой послышались металлические нотки.
Президент подпрыгнул на месте, словно ему выстрелили в спину.
— Кванзу? Черное Рождество?!
— Это не Рождество, — мягко поправила его Первая леди. — Рождество двадцать пятого. Новый год первого января. Кванза — это шесть дней между ними. И не употребляй слово «черное». Говори «афро-американское». Так более корректно.
— Кажется, мы уже имели спор по этому поводу, — глухо проронил Президент, в котором начинало подниматься раздражение.
— Да, и я позволила тебе взять верх. Но теперь выборы остались позади, и мы ничего не потеряем, если будем отмечать Кванзу.
— Мне не придется напяливать дашики или что-нибудь в этом роде?
— Нет. Просто каждый день мы будем зажигать свечу и устраивать африканские фольклорные фестивали.
Президент подумал, что все в конце концов не так страшно. Выборы позади, и терять им действительно нечего — разве что снова уронят достоинство в глазах нации. Но к последнему им было не привыкать.
— Посмотрим, — не слишком уверенно произнес он.
— Нет, не посмотрим, а сделаем, — отрезала Первая леди, в голос которой снова вернулись привычные стальные интонации. С этими словами она вонзила свои безупречно белые резцы в индюшачью ногу, чтобы оторвать темную мякоть от кости.
Президент закрыл за собой дверь и уже преодолел половину коридора, как вдруг до его слуха донесся неприятный звук, напоминающий хруст перемалываемых костей. «Еще подавится осколком», — мелькнуло у него в голове. Он не встречал другой женщины-юриста с таким феноменальным аппетитом.
Но Первая леди не подавилась. Ни индейкой, ни Кванзой.
На второй день после Рождества в Синем зале Белого дома Президент Соединенных Штатов перед объективами направленных на него камер зажигал красную свечу, заправленную в африканский многосвечник со странным названием «кинара». Первая леди шепнула ему, что красная свеча символизирует главное — куджи-чагулиа.
— Это означает самоопределение, — многозначительно добавила она.
— Может, эту свечу следовало бы зажечь тебе, — ехидно заметил Президент, держа в руках длинную палочку с горящим фитилем. Запах напомнил Президенту о сигаретах с «травкой», которые он курил в годы своего арканзасского детства.
— Сначала улыбнись, потом зажги свечу, — сквозь зубы процедила Первая леди, сама улыбаясь одними губами. — Именно в таком порядке.
Президент покорно поднес огонек к красной свече.
— Теперь подними чашу единства, — инструктировала его Первая леди.
Президент задул огонь и, отложив фитиль в сторону, взял стоявший рядом с кинарой небольшой деревянный кубок.
— Я пью за единство, — провозгласил он.
Замелькали вспышки фотокамер. Президент подозрительно заглянул в деревянный сосуд. Накануне, когда он зажигал зеленую свечу, жидкость в нем была прозрачной. Простая вода. Теперь она была красной.
— Что это? — спросил он, продолжая вымученно улыбаться.
— Кажется, кровь ягненка, — рассеянно проронила Первая леди.
— Я не буду пить кровь ягненка!
— Ты нанесешь оскорбление нашему афро-американскому электорату.
— Вот пусть кто-нибудь из них сам это выпьет.
Услышав его последние слова, из группы стоявших чуть поодаль видных представителей черного населения Америки выступил преподобный Джунипер Джекман. Улыбаясь во весь свой гигантский рот, он сказал:
— Позвольте мне продемонстрировать Президенту, как это делает наш народ.
Первая леди зашипела, точно кошка. Однако все решили, что звук исходит от батареи отопления, и никто не обратил на него внимания. Меж тем Джунипер Джекман — лидер черного меньшинства, время от времени безуспешно выставлявший свою кандидатуру на президентских выборах, — поднес чашу к губам и залпом выпил ее содержимое.
Он обнажил в улыбке зубы, которые на сей раз оказались кроваво-красными, словно он нажевался подушечек «Чиклет».
— Что это я выпил? — процедил он, продолжая улыбаться улыбкой политика (какой он ее себе представлял).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38