В любом собрании его замечали сразу и никогда не оставляли надолго одного.
— Добрый вечер, Данло; рад видеть тебя снова, — воскликнул кто-то и теперь.
Данло отвернулся от фонтана. К нему, расталкивая нарядную толпу, шел по вытоптанной траве очень высокий человек.
Восемь футов мастер-пилота Зондерваля поистине могли смутить кого угодно. Тонкие руки и ноги делали его похожим скорее на гигантское насекомое, чем на человека, но он принадлежал к эталонам Сольскена и надменностью не уступал богу; у эталонов высокий рост и интеллект — наследственные качества, как красота у жакарандийских куртизанок. Одет он был, как и Данло, в черную шелковую форму пилота. Величественно, но быстро, поскольку шагал очень широко, он подошел к своему молодому собрату и склонил голову в знак приветствия.
— В этом фонтане есть что-то особенное? Должен предупредить, что при этаком многолюдстве тебе не удастся долго держаться в стороне от толпы, хотя и не могу винить тебя за то, что ты чураешься этих торгашей.
— Но я никого не чураюсь, мастер-пилот, — ответил Данло. Его голос, восхитительно мелодичный, приобрел уже некоторую жесткость от многочисленных горестных воспоминаний. С немалым трудом — этикет требовал, чтобы он смотрел прямо в глаза Зондерваля, взиравшие на него с непомерной высоты, — он вернул мастер-пилоту поклон.
— Почему же ты стоишь именно у этого фонтана?
Данло снова повернул голову к фонтану, выписывающему красивые водяные параболы. Капли, отражая на лету огни множества световых шаров, вспыхивали серебром, пурпуром, золотом и синевой и роняли свой блеск в бассейн. Большинство других фонтанов в саду било не водой, а вином, жидким тоалачем и прочими наркотическими напитками. Фарфарцы с громким задорным смехом погружали в них свои кубки, а порой, шокируя чопорных орденских академиков, ныряли туда сами и подставляли рты под винные струи.
Данло с улыбкой поднял глаза на Зондерваля и сказал:
— Я всегда любил воду.
— Для питья или для купания?
— Для слуха. И для глаз. В воде столько воспоминаний, правда?
В тот вечер, стоя у фонтана и глядя на посеребренную звездами Экстра реку Истас, Данло вспоминал другие, холодные небеса, которыми любовался в детстве. В свои двадцать два года — а в этом возрасте редко оглядываются на прошлые бедствия, предпочитая мечтать о золотом будущем, — он не мог не вспоминать о гибели своего народа, благословенных деваки, павших жертвой загадочной болезни, созданной руками человека. Не мог не вспоминать о путешествии в Невернес, где он, вопреки всякой вероятности, стал пилотом Ордена и получил черное пилотское кольцо, которое носил теперь на мизинце правой руки. Он не мог не вспоминать о своей юности, потому что, к несчастью своему (и к счастью), был напитан памятью, как камень — силой тяжести и голубая звезда-гигант — огнем и светом.
Каждый в жизни знает три состояния отражающие пройденный душой путь больше, чем детство, зрелость и старость. Эти состояния таковы: “со мной этого не случится”, “я могу это преодолеть” и “я это принимаю”. Судьба Данло состояла в том, что он, пройдя первые два состояния гораздо быстрее, чем полагается человеку, все еще не нашел пути к тому приятию, которого ищет каждый. Однако, несмотря на ужасы его детства, несмотря на предательства, обиды и душевные раны, несмотря на потерю любимой женщины — Тамары Десятой Ашторет, в нем чувствовалось нечто трепещущее и таинственное, словно он дал себе какое-то обещание и заключил секретный договор с жизнью.
— Возможно, ты помнишь слишком много, — сказал Зондерваль. — Как твой отец.
— Отец… — Данло указал на восток над рекой и горами, где загорелись первые звезды Экстра. Планета Фарфара, вращаясь вокруг своей оси, поворачивала их к внешним регионам галактики за блестящим рукавом Ориона. Скоро все ее небо должно было стать окном в Экстр. Голубые и белые Якне и Плессис уже мерцали на черном бархате ночи, а вскоре предстояло явиться сверхновым — старым, слабым, далеким сверхновым, которые могла бы затмить любая из шести лун Невернеса. Представление об Экстре как о свалке взорванных звезд казалось Данло ошибочным. Среди миллионов этих небесных огней сверхновых сравнительно немного, несколько сотен или несколько сотен тысяч; величайшая проблема миссии заключалась в том, что никто не знал как следует размеров Экстра и его истинной природы. — Отец был одним из первых пилотов, проникших в Экстр. А теперь это сделали вы, мастер.
Зондерваль потрогал длинным тонким пальцем длинную верхнюю губу и сказал:
— Я должен напомнить тебе, что ты теперь полноправный пилот и не обязан обращаться к каждому мастер-пилоту “мастер”.
— Я не ко всем так обращаюсь.
— Только к тем, кто побывал в Экстре?
— Нет, — улыбнулся Данло. — Только к тем, к кому я не могу обращаться иначе.
Этот комплимент явно польстил Зондервалю, имевшему крайне высокое мнение о собственной персоне. Столь высокое, что он почти на всех смотрел как на низшие существа и, следовательно, не придавал их комплиментам никакого значения. Улыбка и наклон головы, которыми он ответил Данло, служили мерой его уважения к молодому пилоту.
— Ты, разумеется, можешь называть меня “мастер”, если тебе это приятно.
— Вы хорошо знали моего отца, мастер?
— Мы вместе учились в Ресе и вместе давали пилотскую присягу. Вместе воевали. Я знал его настолько хорошо, насколько мне вообще может хотеться знать человека. А он был только человек, что бы там о нем ни говорили.
— Значит, вы не верите… что он сделался богом?
Отец Данло, будучи молодым пилотом, участвовал в великом поиске Старшей Эдды. Желание познать непознаваемое привело его к деваки, одному из алалойских племен, живущих к западу от Невернеса. Там Данло родился и был оставлен, а затем усыновлен приемными родителями, Хайдаром и Чандрой. Там же с его отцом произошла трагедия: ему пробили голову камнем, и он умер. Последующее воскрешение открыло перед ним великие возможности. В Пилотской Войне он привел своих сторонников к победе и стал сначала Главным Пилотом, а потом и главой Ордена.
— Богом… — повторил Зондерваль. — Нет, не верю я в подобные сказки. Ты должен знать, что я обнаружил одного так называемого бога недавно, когда совершил путешествие в восемнадцатое скопление Девы. Мертвого бога. Он был больше Восточной Луны и весь состоял из алмазных нейросхем. Такой огромный алмазный компьютер. Боги — это компьютеры повышенной сложности, больше ничего. Или компьютеры, привитые к человеческому разуму, гибрид человека с компьютером. Это мало кто признает, но так оно и есть. Мэллори Рингесс на Агатанге заменил половину своего поврежденного мозга белковыми нейросхемами. Вот так. Стал ли он из-за этого богом? Если да, то я тоже бог — как любой из тех немногих пилотов, кто владеет легким кораблем по-настоящему. Когда я подключаюсь к корабельному компьютеру и звезды светят мне в глаза и вся вселенная принадлежит мне, я ни в чем не уступаю богу.
Данло помолчал немного, слушая плеск воды в фонтане, жужжание вечерних насекомых и гул тысячи голосов, а потом сказал:
— Кто знает, что значит быть богом? И может ли компьютер быть им? Я думаю, что мой отец — это нечто иное. Нечто большее.
— Что же?
— Он открыл Старшую Эдду. Внутри себя. Нашел способ расслышать глубокую память.
— Мудрость богов?
— Возможно.
— Память об Эльдрии и других богах, вписанная в человеческую ДНК? Так называемая наследственная память?
— Многие характеризуют Эдду именно так, мастер. Но Эдда тоже нечто иное. Нечто большее.
— Ну еще бы. Секрет жизни. Тайна вселенной. И у Мэллори Рингесса, которого я натаскивал по топологии и побеждал в шахматы девять раз из десяти, хватило ума эту тайну раскрыть.
Данло зачерпнул ладонью воды из фонтана и поднес ко рту. Вода была хорошая, чистая.
— Но ведь и вы, мастер, участвовали в поиске Хранителя Времени вместе с моим отцом?
— Это верно, — бросив на Данло холодный, подозрительный взгляд, признал Зондерваль. — Хранитель объявил этот поиск за два года до твоего рождения. Я, твой отец, другие пилоты — мы прошли полгалактики от Невернеса до Хельворгорзее, разыскивая Старшую Эдду, этот Священный Грааль, в который так верили, Эсхатон, трансцендентальный объект. Я лично никогда не верил в этот миф.
— Но, мастер, ведь Эдда не миф, в который можно верить или не верить. Это память — ее нужно вспомнить.
— Да, так говорят. Должен тебе сказать, что и я пытался вспомнить. После падения Хранителя, когда твой отец впервые объявил, что поиск завершен. Мне стало любопытно, поэтому я воспользовался услугами мнемоника и принял этот их наркотик, каллу, разворачивающую глубинные слои памяти. И ничего не добился, кроме собственных воспоминаний — памяти о самом себе.
— Но другие — они вспомнили.
— Мифы о самих себе, которые они превратили в универсалии и верят, что это правда.
Данло снова напился и качнул головой.
— Нет, мастер, это не мифы.
Зондерваль застыл над Данло, как дерево, глядя на него сверху вниз.
— Должен тебе сказать, что в умственном отношении для меня нет ничего недостижимого. Если бы Старшая Эдда существовала как память, я бы непременно ее вспомнил.
Данло закрыл глаза, снова вспомнив гибель деваки и свое путешествие в Невернес через замерзшее море. Там он подружился с Хануманом ли Тошем и мастер-пилотом Бардо. Именно они трое стояли у истоков религии, возникшей из чудесного преображения Мэллори Рингесса в божество. Душой этой религии Данло считал процесс вспоминания Старшей Эдды.
Он сам не раз пил каллу, священный наркотик мнемоников, и погружался в холодное море наследственной памяти внутри себя.
— Вспоминать глубоко — это очень трудно, — сказал он. — Труднее всего во вселенной.
— Я слышал, что ты тоже пил каллу — и в итоге получил так называемое великое воспоминание. Быть может, тебе следовало бы стать мнемоником, а не пилотом.
— Я утратил свой мнемонический дар. Теперь я просто пилот.
— Пилот должен вести свой корабль среди звезд — иначе он ничто.
— Я пришел в Невернес для того, чтобы стать пилотом.
Зондерваль вздохнул и провел пальцами по своим золотистым волосам.
— Последние годы я слишком редко бывал в Невернесе, однако заметил, что там происходит. Не могу сказать, что мне это нравится. Мэллори Рингесса провозгласили богом, и его лучший друг основал церковь, чтобы ему поклоняться, а сын его тоже вступил на этот самый “Путь Рингесса”. При этом половина Невернеса вдруг принялась вспоминать Старшую Эдду, чтобы приобщиться к божественному состоянию.
— Но я ушел из Пути. Мне никогда не хотелось становиться богом.
— Так ты не ищешь Старшую Эдду?
Данло потупился, глядя в фонтан.
— Нет, больше не ищу.
— И тем не менее ты искатель, так ведь?
— Я… дал обет отправиться в Экстр. И посвятил свою жизнь этому новому поиску.
Зондерваль отмахнулся, точно отгоняя докучливое насекомое.
— Все миссии похожи одна на другую. Не все ли равно, какова их цель, главное, что они дают таким пилотам, как ты и я, возможность отличиться.
— Вы говорите так, словно не надеетесь остановить взрывы звезд.
— Возможно, надежда была бы большей, если бы главой экспедиции выбрали меня, а не лорда Николоса. Но в конце концов это не столь уж важно. Звезды будут умирать, и люди тоже. Ты действительно веришь, что наш вид способен уничтожить всю галактику?
Данло надавил на шрам над глазом, борясь с приступом часто мучившей его головной боли. Подумав над вопросом Зондерваля, он ответил:
— Я верю, что все, что мы делаем, имеет значение.
— Это потому, что ты молод и полон страстей.
— Возможно.
— Я слышал, что в Экстре у тебя есть и собственная, личная цель.
Данло нажал на шрам сильнее.
— Задолго до того, как Архитекторы начали уничтожать звезды, они уничтожали друг друга. Война Контактов — вы ведь знаете, да? Они создали вирус, чтобы убивать друг друга, и этот вирус убил мой народ. Я буду искать планету под названием Таннахилл. Есть надежда, что Архитекторы знают средство от этой болезни.
— Я слышал, что такого средства не существует.
— Оно… должно быть. — Данло снова зачерпнул воды и поднес ее к глазу. Вода, медленно просачиваясь между ладонью и щекой, стекала обратно в фонтан.
— Твой отец тоже всегда верил в чудеса.
Данло отошел от фонтана и указал на звезды.
— Говорят, что отец всегда надеялся спасти звезды. Сейчас он где-то там — у какой-нибудь обреченной звезды, быть может. За этим он и улетел в Экстр. Он всегда мечтал исцелить вселенную.
— Твой отец, каким я его знал, даже сам себя не мог исцелить. Вечно его что-то мучило.
— Правда? Но есть ведь раны, которые исцелить нельзя?
— Ты, однако, не веришь, что они есть.
— Нет, не верю, — улыбнулся Данло.
— Ты намерен найти своего отца, пилот?
— Не могу же я бросить его одного, — сказал Данло, вслушиваясь в плеск воды.
— Стало быть, у тебя есть своя миссия внутри общей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Добрый вечер, Данло; рад видеть тебя снова, — воскликнул кто-то и теперь.
Данло отвернулся от фонтана. К нему, расталкивая нарядную толпу, шел по вытоптанной траве очень высокий человек.
Восемь футов мастер-пилота Зондерваля поистине могли смутить кого угодно. Тонкие руки и ноги делали его похожим скорее на гигантское насекомое, чем на человека, но он принадлежал к эталонам Сольскена и надменностью не уступал богу; у эталонов высокий рост и интеллект — наследственные качества, как красота у жакарандийских куртизанок. Одет он был, как и Данло, в черную шелковую форму пилота. Величественно, но быстро, поскольку шагал очень широко, он подошел к своему молодому собрату и склонил голову в знак приветствия.
— В этом фонтане есть что-то особенное? Должен предупредить, что при этаком многолюдстве тебе не удастся долго держаться в стороне от толпы, хотя и не могу винить тебя за то, что ты чураешься этих торгашей.
— Но я никого не чураюсь, мастер-пилот, — ответил Данло. Его голос, восхитительно мелодичный, приобрел уже некоторую жесткость от многочисленных горестных воспоминаний. С немалым трудом — этикет требовал, чтобы он смотрел прямо в глаза Зондерваля, взиравшие на него с непомерной высоты, — он вернул мастер-пилоту поклон.
— Почему же ты стоишь именно у этого фонтана?
Данло снова повернул голову к фонтану, выписывающему красивые водяные параболы. Капли, отражая на лету огни множества световых шаров, вспыхивали серебром, пурпуром, золотом и синевой и роняли свой блеск в бассейн. Большинство других фонтанов в саду било не водой, а вином, жидким тоалачем и прочими наркотическими напитками. Фарфарцы с громким задорным смехом погружали в них свои кубки, а порой, шокируя чопорных орденских академиков, ныряли туда сами и подставляли рты под винные струи.
Данло с улыбкой поднял глаза на Зондерваля и сказал:
— Я всегда любил воду.
— Для питья или для купания?
— Для слуха. И для глаз. В воде столько воспоминаний, правда?
В тот вечер, стоя у фонтана и глядя на посеребренную звездами Экстра реку Истас, Данло вспоминал другие, холодные небеса, которыми любовался в детстве. В свои двадцать два года — а в этом возрасте редко оглядываются на прошлые бедствия, предпочитая мечтать о золотом будущем, — он не мог не вспоминать о гибели своего народа, благословенных деваки, павших жертвой загадочной болезни, созданной руками человека. Не мог не вспоминать о путешествии в Невернес, где он, вопреки всякой вероятности, стал пилотом Ордена и получил черное пилотское кольцо, которое носил теперь на мизинце правой руки. Он не мог не вспоминать о своей юности, потому что, к несчастью своему (и к счастью), был напитан памятью, как камень — силой тяжести и голубая звезда-гигант — огнем и светом.
Каждый в жизни знает три состояния отражающие пройденный душой путь больше, чем детство, зрелость и старость. Эти состояния таковы: “со мной этого не случится”, “я могу это преодолеть” и “я это принимаю”. Судьба Данло состояла в том, что он, пройдя первые два состояния гораздо быстрее, чем полагается человеку, все еще не нашел пути к тому приятию, которого ищет каждый. Однако, несмотря на ужасы его детства, несмотря на предательства, обиды и душевные раны, несмотря на потерю любимой женщины — Тамары Десятой Ашторет, в нем чувствовалось нечто трепещущее и таинственное, словно он дал себе какое-то обещание и заключил секретный договор с жизнью.
— Возможно, ты помнишь слишком много, — сказал Зондерваль. — Как твой отец.
— Отец… — Данло указал на восток над рекой и горами, где загорелись первые звезды Экстра. Планета Фарфара, вращаясь вокруг своей оси, поворачивала их к внешним регионам галактики за блестящим рукавом Ориона. Скоро все ее небо должно было стать окном в Экстр. Голубые и белые Якне и Плессис уже мерцали на черном бархате ночи, а вскоре предстояло явиться сверхновым — старым, слабым, далеким сверхновым, которые могла бы затмить любая из шести лун Невернеса. Представление об Экстре как о свалке взорванных звезд казалось Данло ошибочным. Среди миллионов этих небесных огней сверхновых сравнительно немного, несколько сотен или несколько сотен тысяч; величайшая проблема миссии заключалась в том, что никто не знал как следует размеров Экстра и его истинной природы. — Отец был одним из первых пилотов, проникших в Экстр. А теперь это сделали вы, мастер.
Зондерваль потрогал длинным тонким пальцем длинную верхнюю губу и сказал:
— Я должен напомнить тебе, что ты теперь полноправный пилот и не обязан обращаться к каждому мастер-пилоту “мастер”.
— Я не ко всем так обращаюсь.
— Только к тем, кто побывал в Экстре?
— Нет, — улыбнулся Данло. — Только к тем, к кому я не могу обращаться иначе.
Этот комплимент явно польстил Зондервалю, имевшему крайне высокое мнение о собственной персоне. Столь высокое, что он почти на всех смотрел как на низшие существа и, следовательно, не придавал их комплиментам никакого значения. Улыбка и наклон головы, которыми он ответил Данло, служили мерой его уважения к молодому пилоту.
— Ты, разумеется, можешь называть меня “мастер”, если тебе это приятно.
— Вы хорошо знали моего отца, мастер?
— Мы вместе учились в Ресе и вместе давали пилотскую присягу. Вместе воевали. Я знал его настолько хорошо, насколько мне вообще может хотеться знать человека. А он был только человек, что бы там о нем ни говорили.
— Значит, вы не верите… что он сделался богом?
Отец Данло, будучи молодым пилотом, участвовал в великом поиске Старшей Эдды. Желание познать непознаваемое привело его к деваки, одному из алалойских племен, живущих к западу от Невернеса. Там Данло родился и был оставлен, а затем усыновлен приемными родителями, Хайдаром и Чандрой. Там же с его отцом произошла трагедия: ему пробили голову камнем, и он умер. Последующее воскрешение открыло перед ним великие возможности. В Пилотской Войне он привел своих сторонников к победе и стал сначала Главным Пилотом, а потом и главой Ордена.
— Богом… — повторил Зондерваль. — Нет, не верю я в подобные сказки. Ты должен знать, что я обнаружил одного так называемого бога недавно, когда совершил путешествие в восемнадцатое скопление Девы. Мертвого бога. Он был больше Восточной Луны и весь состоял из алмазных нейросхем. Такой огромный алмазный компьютер. Боги — это компьютеры повышенной сложности, больше ничего. Или компьютеры, привитые к человеческому разуму, гибрид человека с компьютером. Это мало кто признает, но так оно и есть. Мэллори Рингесс на Агатанге заменил половину своего поврежденного мозга белковыми нейросхемами. Вот так. Стал ли он из-за этого богом? Если да, то я тоже бог — как любой из тех немногих пилотов, кто владеет легким кораблем по-настоящему. Когда я подключаюсь к корабельному компьютеру и звезды светят мне в глаза и вся вселенная принадлежит мне, я ни в чем не уступаю богу.
Данло помолчал немного, слушая плеск воды в фонтане, жужжание вечерних насекомых и гул тысячи голосов, а потом сказал:
— Кто знает, что значит быть богом? И может ли компьютер быть им? Я думаю, что мой отец — это нечто иное. Нечто большее.
— Что же?
— Он открыл Старшую Эдду. Внутри себя. Нашел способ расслышать глубокую память.
— Мудрость богов?
— Возможно.
— Память об Эльдрии и других богах, вписанная в человеческую ДНК? Так называемая наследственная память?
— Многие характеризуют Эдду именно так, мастер. Но Эдда тоже нечто иное. Нечто большее.
— Ну еще бы. Секрет жизни. Тайна вселенной. И у Мэллори Рингесса, которого я натаскивал по топологии и побеждал в шахматы девять раз из десяти, хватило ума эту тайну раскрыть.
Данло зачерпнул ладонью воды из фонтана и поднес ко рту. Вода была хорошая, чистая.
— Но ведь и вы, мастер, участвовали в поиске Хранителя Времени вместе с моим отцом?
— Это верно, — бросив на Данло холодный, подозрительный взгляд, признал Зондерваль. — Хранитель объявил этот поиск за два года до твоего рождения. Я, твой отец, другие пилоты — мы прошли полгалактики от Невернеса до Хельворгорзее, разыскивая Старшую Эдду, этот Священный Грааль, в который так верили, Эсхатон, трансцендентальный объект. Я лично никогда не верил в этот миф.
— Но, мастер, ведь Эдда не миф, в который можно верить или не верить. Это память — ее нужно вспомнить.
— Да, так говорят. Должен тебе сказать, что и я пытался вспомнить. После падения Хранителя, когда твой отец впервые объявил, что поиск завершен. Мне стало любопытно, поэтому я воспользовался услугами мнемоника и принял этот их наркотик, каллу, разворачивающую глубинные слои памяти. И ничего не добился, кроме собственных воспоминаний — памяти о самом себе.
— Но другие — они вспомнили.
— Мифы о самих себе, которые они превратили в универсалии и верят, что это правда.
Данло снова напился и качнул головой.
— Нет, мастер, это не мифы.
Зондерваль застыл над Данло, как дерево, глядя на него сверху вниз.
— Должен тебе сказать, что в умственном отношении для меня нет ничего недостижимого. Если бы Старшая Эдда существовала как память, я бы непременно ее вспомнил.
Данло закрыл глаза, снова вспомнив гибель деваки и свое путешествие в Невернес через замерзшее море. Там он подружился с Хануманом ли Тошем и мастер-пилотом Бардо. Именно они трое стояли у истоков религии, возникшей из чудесного преображения Мэллори Рингесса в божество. Душой этой религии Данло считал процесс вспоминания Старшей Эдды.
Он сам не раз пил каллу, священный наркотик мнемоников, и погружался в холодное море наследственной памяти внутри себя.
— Вспоминать глубоко — это очень трудно, — сказал он. — Труднее всего во вселенной.
— Я слышал, что ты тоже пил каллу — и в итоге получил так называемое великое воспоминание. Быть может, тебе следовало бы стать мнемоником, а не пилотом.
— Я утратил свой мнемонический дар. Теперь я просто пилот.
— Пилот должен вести свой корабль среди звезд — иначе он ничто.
— Я пришел в Невернес для того, чтобы стать пилотом.
Зондерваль вздохнул и провел пальцами по своим золотистым волосам.
— Последние годы я слишком редко бывал в Невернесе, однако заметил, что там происходит. Не могу сказать, что мне это нравится. Мэллори Рингесса провозгласили богом, и его лучший друг основал церковь, чтобы ему поклоняться, а сын его тоже вступил на этот самый “Путь Рингесса”. При этом половина Невернеса вдруг принялась вспоминать Старшую Эдду, чтобы приобщиться к божественному состоянию.
— Но я ушел из Пути. Мне никогда не хотелось становиться богом.
— Так ты не ищешь Старшую Эдду?
Данло потупился, глядя в фонтан.
— Нет, больше не ищу.
— И тем не менее ты искатель, так ведь?
— Я… дал обет отправиться в Экстр. И посвятил свою жизнь этому новому поиску.
Зондерваль отмахнулся, точно отгоняя докучливое насекомое.
— Все миссии похожи одна на другую. Не все ли равно, какова их цель, главное, что они дают таким пилотам, как ты и я, возможность отличиться.
— Вы говорите так, словно не надеетесь остановить взрывы звезд.
— Возможно, надежда была бы большей, если бы главой экспедиции выбрали меня, а не лорда Николоса. Но в конце концов это не столь уж важно. Звезды будут умирать, и люди тоже. Ты действительно веришь, что наш вид способен уничтожить всю галактику?
Данло надавил на шрам над глазом, борясь с приступом часто мучившей его головной боли. Подумав над вопросом Зондерваля, он ответил:
— Я верю, что все, что мы делаем, имеет значение.
— Это потому, что ты молод и полон страстей.
— Возможно.
— Я слышал, что в Экстре у тебя есть и собственная, личная цель.
Данло нажал на шрам сильнее.
— Задолго до того, как Архитекторы начали уничтожать звезды, они уничтожали друг друга. Война Контактов — вы ведь знаете, да? Они создали вирус, чтобы убивать друг друга, и этот вирус убил мой народ. Я буду искать планету под названием Таннахилл. Есть надежда, что Архитекторы знают средство от этой болезни.
— Я слышал, что такого средства не существует.
— Оно… должно быть. — Данло снова зачерпнул воды и поднес ее к глазу. Вода, медленно просачиваясь между ладонью и щекой, стекала обратно в фонтан.
— Твой отец тоже всегда верил в чудеса.
Данло отошел от фонтана и указал на звезды.
— Говорят, что отец всегда надеялся спасти звезды. Сейчас он где-то там — у какой-нибудь обреченной звезды, быть может. За этим он и улетел в Экстр. Он всегда мечтал исцелить вселенную.
— Твой отец, каким я его знал, даже сам себя не мог исцелить. Вечно его что-то мучило.
— Правда? Но есть ведь раны, которые исцелить нельзя?
— Ты, однако, не веришь, что они есть.
— Нет, не верю, — улыбнулся Данло.
— Ты намерен найти своего отца, пилот?
— Не могу же я бросить его одного, — сказал Данло, вслушиваясь в плеск воды.
— Стало быть, у тебя есть своя миссия внутри общей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84