Клеветники шептали, что на военном совете и перед войсками дон Мануэль звучно повторял приказы и мнения, выдвинутые Тохиль-Вака. В любом случае официальные заявления графа Пуактесмского повсюду вызывали доброе чувство, приберегаемое для старых друзей, так что особого вреда причинено не было.
Наоборот, дон Мануэль теперь раскрыл в себе бесценный дар оратора, и в каждом местечке, которое они занимали, он выступал с яркими обращениями к оставшимся в живых обитателям (прежде чем их повесить), призывая всех здравомыслящих людей бороться против военного самодержавия Асмунда. Кроме того, как указывал Мануэль, это была борьба, какой свет еще не видывал, борьба за мирное детство. Никогда еще, как он выражался, не велось войны ради того, чтобы покончить с войной навсегда и гарантировать прочный мир, и никогда люди не сражались за столь славное дело. И на всех эти возвышенные мысли оказывали благоприятное воздействие.
– Как чудесно ты говоришь! – обычно восклицала в восхищении госпожа Ниафер.
А Мануэль странно смотрел на нее и отвечал:
– Я зарабатываю тебе на дом, моя милая, на жалованье твоим слугам, и однажды эти словесные драгоценности увековечатся в настоящей диадеме. Теперь я понимаю, что одна моя бывшая знакомая была права, указывая на разницу между человеком и остальными животными.
– Ах да! В самом деле! – очень серьезно сказала Ниафер, не придавая словам никакого особого значения, но в целом делая вывод, что они с Мануэлем беседуют о чем-то поучительном и благочестивом. Теперь, став графиней Пуактесмской, Ниафер была набожной христианкой, и никто нигде не питал более искренней почтительности к серьезным слухам.
– К примеру, – продолжила Ниафер, – мне рассказали, что твои прелестные речи произвели такое впечатление на Филистию, что королева Стультиция предложила союз и обещала послать тебе легкую кавалерию и стенобитные машины.
– Правда, она обещала их послать, но так этого и не сделала.
– Тем не менее, Мануэль, ты вскоре обнаружишь, что моральной поддержке нет цены. И, как я часто думаю, в конце концов это самое главное.
– Да-да, – нетерпеливо сказал Мануэль, – у нас повсюду уйма моральной поддержки, а здесь прекрасных речей, а на юге есть святой, творящий для нас чудеса, но именно у Асмунда великолепная армия безнравственных негодяев, и они в грош не ставят мораль и риторику.
Так что сражения продолжались всю весну, и в Пуактесме они казались очень важными и беспримерными, какой война обычно видится людям, участвующим в ней: тысячи людей были убиты, к огорчению их матерей и возлюбленных, а весьма чисто и жен. И наблюдалось рядовое количество не имеющих себе равных зверств, измен, грабежей, поджогов и тому подобного, а выжившие воспринимали свои муки настолько серьезно, что забавно думать, каким неважным все это оказалось в итоге.
Поскольку эта выдающаяся резня имела место давным-давно, то перенесенная боль не стоит рассказа сегодня даже для невнимательного слушателя о схватке рыцарей при Пердигоне, или о тогдашней знаменитой битве лудильщиков, или повествования о том, как несгибаемые синдики Монтора были посажены в тюрьму военнопленных и казнены по ошибке; да и истории о том, как норманны сожгли понтонный мост в Манвиле; и как Асмунд расхаживал по прогоревшей насквозь балке при ужасной осаде Эвра и, упав с высоты почти в сотню эллей прямо в скопление своих врагов, сломал ногу, но дрался так доблестно, что целый и невредимый вырвался от них; и как близ Лизуарта безоружные крестьяне отбили нападение сторонников Мануэля косами, вилами и кольями.
Время смыло значительность этого древнего героизма так же, как непрочная краска смывается с дешевой ткани. Поэтому летописцы поступают мудро, когда отмахиваются некрещеными перьями от эпизода в Бельгарде, касающегося храбрых сиенцев с их зеленым ядом и деяний Антипапы, а бумагу приберегают для увековечивания замечательного способа, которым мрачный Тохиль-Вака обложил в Пуактесме налогом в ливр каждую дымовую трубу.
Сегодня даже невозможно проявить горячий интерес к тем, когда-то всех поразивших горшкам с расплавленными серой, жиром и негашеной известью, которые выливали на стены Сторизенда, к недовольству Мануэлевой рати. И хотя это была весьма героическая война, с выставлением напоказ всех разновидностей высшего нравственного начала и самыми звучными выражениями, используемыми с обеих сторон, ей почему-то не удалось вызвать ни реформацию, ни гибель человечества. А после завершения убийств и всеобщего разорения мир продолжал существовать во многом так же, как делал это после всех остальных войн: со смутным представлением о том, что безо всякой выгоды были потрачены время и силы, и убеждением, что бесчестно об этом говорить.
Посему достаточно сообщить, что везде наблюдалось множество смертей и несчастий и что в июне граф Тохиль-Вака был схвачен и убит с весьма жуткой игривостью необычным образом использованной раскаленной кочергой, а войско Мануэля было разгромлено и рассеяно.
Глава XXVI
Сделка с аистом
Дальше Мануэль, изгнанный из Пуактесма, отправился со своей женой в Новогат, бывший уже почти семь лет столицей Филистии. Королева Стультиция, шестая по счету на троне с таким именем, приняла их весьма радушно. Она долго беседовала с Мануэлем с глазу на глаз в комнате со стенами, облицованными изразцами, и потолком, инкрустированным аксиомами морали, составленными из светлых оловянных букв, что позволяло легко заменять эти аксиомы. Стультиция сидела за бронзовым пюпитром. На ней были розовые очки, а у ее ног дремала любимая игрушка – слепая, маленькая, но очень толстая сучка по кличке Удача.
Королева по-прежнему считала, что можно заключить союз против герцога Асмунда, как только в Филистии будут созданы соответствующие общественные настроения, но это займет время.
– Имейте терпение, мой друг, – сказала она, и это было легко сказать преуспевающей, великой государыне, удобно сидящей у себя во дворце в короне и очках под сенью собственных дымовых труб, застекленных крыш, колоколен, куполов, башен и зубчатых стен.
А между тем у Мануэля и Ниафер не было даже свинарника, чтобы предаваться рекомендуемой добродетели. Поэтому Мануэль навел справки и узнал, что королева Фрайдис переехала в свою резиденцию на Саргилл – самый удаленный из Красных Островов.
– Мы отправимся к Фрайдис, – сказал он Ниафер.
– После того, как ты с ней обошелся? – спросила Ниафер.
Мануэль улыбнулся сонной улыбкой, в которой был весь Мануэль.
– Я знаю Фрайдис лучше, чем ты, моя милая.
– Да, но можешь ли ты на нее полагаться?
– Я могу полагаться на себя, а это более важно.
– Но, Мануэль, у тебя есть еще одна подружка в Англии. И хотя Господь знает, что я и видеть ее не хочу, но в Англии мы могли бы, на худой конец, получить все удобства…
Мануэль покачал головой.
– Мне очень нравится Алианора, потому что она напоминает мне о том, насколько явно женщина может напоминать мужчину. Из этого следуют две превосходные причины – по одной каждому из нас, коротышка, – не плыть в Англию.
Итак, они, находясь без крыши над головой, решили отправиться на Саргилл – «навестить другую твою подружку», как описала это Ниафер тоном более прохладным, чем тот, который Мануэль нашел бы приятным.
Но теперь Ниафер начала жаловаться, что Мануэль пренебрегает ею ради политики, войны, речей и частных переговоров со светскими дамами; и она начала вновь говорить о том, как печально, что у них с Мануэлем, вероятно, никогда не будет детей, скрасивших бы одиночество Ниафер. Ниафер теперь жаловалась довольно часто и по разным поводам, упоминать которые здесь не к месту. И она обычно сетовала со всеми проявлениями искренности на то, что, создавая глиняную фигуру Ниафер, Мануэль, должно быть, руководствовался в основном такими повсеместно ценимыми качествами, как невинность и воображение. Это зачастую причиняло, по ее словам, большие неудобства.
Мануэль со времени прибытия в Новогат успел расспросить о том о сем и еще кое о чем, так что теперь ответил с высокомерной уверенностью в себе.
– Да-да, пару детей! – сказал Мануэль. – Лично я думаю, что это превосходная идея, раз уж мы ждем, пока королева Стультиция перекроит мозги своим подданным, и нам, в сущности, нечего делать.
– Но, Мануэль, ты отлично знаешь…
– И я достаточно сведущ в магии Апсар и в силах позвать аиста, который по счастливой случайности мой должник…
– Что у нас общего с аистом?
– Как же, именно он принесет детей, которые скрасят твое одиночество.
– Но, Мануэль, – с сомнением сказала Ниафер, – я не считаю, что в Ратгоре или в Пуактесме детей берут у аиста.
– Вне всякого сомнения, как и в каждой стране, у них есть забавные местные обычаи. Однако сейчас нас не интересуют эти провинциалы, поскольку мы находимся в Филистии. Кроме того, ты не должна забывать, что наша главная надежда – наполовину обещанный союз с королевой Стультицией, которая, насколько я понимаю, дорогая, является единственным монархом, поддерживающим нас.
– Но какое отношение королева Стультиция имеет к моему будущему ребенку?
– Самое непосредственное, милая коротышка. Ты должна понять, что для человека в моем положении самое важное – любым способом избежать оскорбления чувств филистеров.
– Все же, Мануэль, у самих филистеров есть дети, и я не понимаю, как они могут возразить против того, что у меня будет очень маленький ребеночек, если только…
– Да нет! Никто не возражает против ребенка самого по себе, поскольку ты – замужняя женщина. Суть в том, что детей филистерам приносит аист, и даже намек на возможность получения заблудшими людьми ребенка иным способом филистеры посчитают отвратительным, непристойным и похотливым.
– Какие они чудные! Но ты в этом уверен, Мануэль?
– Все, по их мнению, лучшие и самые популярные писатели, моя милая, в этом вопросе единодушны, а их законодатели приняли огромное количество указов, а их маслоторговцы основали гильдию специально для преследования подобных упоминаний. Нет, разумеется, существует вырождающаяся секта, выдвинувшая лозунг, что детей можно находить в капусте, но все по-настоящему уважающие себя люди при необходимости в потомстве договариваются насчет посещения их аистом.
– Несомненно, удивительный обычай, но это звучит подходяще, если ты сможешь все устроить, – сказала Ниафер. – И, конечно же, мы должны попытаться достать ребенка в манере филистеров, раз ты с этим знаком, ибо уверена, что у меня нет желания кого-либо оскорблять.
Поэтому Мануэль приготовился достать ребенка в манере, предпочитаемой филистерами. Он вспомнил соответствующие магические формулы, все подготовил в манере, прежде использовавшейся фессалийскими ведьмами и колдуньями, и выкрикнул вслух очень древнее заклинание на латыни, произнеся его, как велела ему его произносить королева Стультиция, без какого-либо притворно скромного смягчения выражений:
– Dictum est antiqua sandalio mulier habitavit, Quae multos pueros habuit turn ut potuit nullum Quod faciundum erat cognoscere. Sic Domina Anser.
Затем Мануэль достал из нагрудного кармана пять любопытных предметов, чем-то напоминающих черные звездочки, и голубой мелок. Мелом он провел на полу две параллельные прямые линии, осторожно прошелся по одной из них, а затем поманил к себе Ниафер. Стоя на том же месте, он обнял и поцеловал ее. Затем он положил в ряд пять черных звезд и перешагнул на соседнюю линию.
Вот так, надлежащим образом вызвав аиста, Мануэль напомнил птице о трех желаниях, которые были обещаны, когда он спас аисту жизнь. Он попросил аиста за каждое желание принести ему по сыну, исполнив все в манере филистеров.
Аист рассудил, что это можно устроить.
– Однако не сегодня утром, как вы предлагаете, потому что хотя я и ваш должник, дон Мануэль, я, к тому же, очень занятая птица. У меня огромное количество заказов, сделанных за месяцы до вашего, а я в своем деле обязан придерживаться системы, поскольку вы и понятия не имеете, какие тщательные и точные расчеты часто требуют женатые мужчины, заказы которых я выполняю.
– Пожалуйста, – говорит Мануэль, – окажи услугу, помня, что я когда-то спас тебе жизнь: мы с женой просим всех прямо сейчас и избавляем тебя от хлопот по сохранению каких-либо касающихся нас расчетов.
– Ох, если вы имеете желание вести оптовую торговлю с подобными нарушениями норм и обращаете внимание лишь на внесение в мой счет старых долгов, я мог бы, чтобы отделаться от вас, не так строго соблюдать правила, – со вздохом сказал аист.
– По-моему, – заметил Мануэль, – ты мог бы относиться к этому вопросу не так уныло.
– Отчего именно я, один из всех птиц, летающих в небесах, не должен быть унылым?
– Почему-то от тебя, приносящего веселье и соски во множество семей, ждут некоторой жизнерадостности.
Аист ответил:
– Я приношу детей безупречными, милыми и беспомощными, а с ними, говорят, я приношу радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Наоборот, дон Мануэль теперь раскрыл в себе бесценный дар оратора, и в каждом местечке, которое они занимали, он выступал с яркими обращениями к оставшимся в живых обитателям (прежде чем их повесить), призывая всех здравомыслящих людей бороться против военного самодержавия Асмунда. Кроме того, как указывал Мануэль, это была борьба, какой свет еще не видывал, борьба за мирное детство. Никогда еще, как он выражался, не велось войны ради того, чтобы покончить с войной навсегда и гарантировать прочный мир, и никогда люди не сражались за столь славное дело. И на всех эти возвышенные мысли оказывали благоприятное воздействие.
– Как чудесно ты говоришь! – обычно восклицала в восхищении госпожа Ниафер.
А Мануэль странно смотрел на нее и отвечал:
– Я зарабатываю тебе на дом, моя милая, на жалованье твоим слугам, и однажды эти словесные драгоценности увековечатся в настоящей диадеме. Теперь я понимаю, что одна моя бывшая знакомая была права, указывая на разницу между человеком и остальными животными.
– Ах да! В самом деле! – очень серьезно сказала Ниафер, не придавая словам никакого особого значения, но в целом делая вывод, что они с Мануэлем беседуют о чем-то поучительном и благочестивом. Теперь, став графиней Пуактесмской, Ниафер была набожной христианкой, и никто нигде не питал более искренней почтительности к серьезным слухам.
– К примеру, – продолжила Ниафер, – мне рассказали, что твои прелестные речи произвели такое впечатление на Филистию, что королева Стультиция предложила союз и обещала послать тебе легкую кавалерию и стенобитные машины.
– Правда, она обещала их послать, но так этого и не сделала.
– Тем не менее, Мануэль, ты вскоре обнаружишь, что моральной поддержке нет цены. И, как я часто думаю, в конце концов это самое главное.
– Да-да, – нетерпеливо сказал Мануэль, – у нас повсюду уйма моральной поддержки, а здесь прекрасных речей, а на юге есть святой, творящий для нас чудеса, но именно у Асмунда великолепная армия безнравственных негодяев, и они в грош не ставят мораль и риторику.
Так что сражения продолжались всю весну, и в Пуактесме они казались очень важными и беспримерными, какой война обычно видится людям, участвующим в ней: тысячи людей были убиты, к огорчению их матерей и возлюбленных, а весьма чисто и жен. И наблюдалось рядовое количество не имеющих себе равных зверств, измен, грабежей, поджогов и тому подобного, а выжившие воспринимали свои муки настолько серьезно, что забавно думать, каким неважным все это оказалось в итоге.
Поскольку эта выдающаяся резня имела место давным-давно, то перенесенная боль не стоит рассказа сегодня даже для невнимательного слушателя о схватке рыцарей при Пердигоне, или о тогдашней знаменитой битве лудильщиков, или повествования о том, как несгибаемые синдики Монтора были посажены в тюрьму военнопленных и казнены по ошибке; да и истории о том, как норманны сожгли понтонный мост в Манвиле; и как Асмунд расхаживал по прогоревшей насквозь балке при ужасной осаде Эвра и, упав с высоты почти в сотню эллей прямо в скопление своих врагов, сломал ногу, но дрался так доблестно, что целый и невредимый вырвался от них; и как близ Лизуарта безоружные крестьяне отбили нападение сторонников Мануэля косами, вилами и кольями.
Время смыло значительность этого древнего героизма так же, как непрочная краска смывается с дешевой ткани. Поэтому летописцы поступают мудро, когда отмахиваются некрещеными перьями от эпизода в Бельгарде, касающегося храбрых сиенцев с их зеленым ядом и деяний Антипапы, а бумагу приберегают для увековечивания замечательного способа, которым мрачный Тохиль-Вака обложил в Пуактесме налогом в ливр каждую дымовую трубу.
Сегодня даже невозможно проявить горячий интерес к тем, когда-то всех поразивших горшкам с расплавленными серой, жиром и негашеной известью, которые выливали на стены Сторизенда, к недовольству Мануэлевой рати. И хотя это была весьма героическая война, с выставлением напоказ всех разновидностей высшего нравственного начала и самыми звучными выражениями, используемыми с обеих сторон, ей почему-то не удалось вызвать ни реформацию, ни гибель человечества. А после завершения убийств и всеобщего разорения мир продолжал существовать во многом так же, как делал это после всех остальных войн: со смутным представлением о том, что безо всякой выгоды были потрачены время и силы, и убеждением, что бесчестно об этом говорить.
Посему достаточно сообщить, что везде наблюдалось множество смертей и несчастий и что в июне граф Тохиль-Вака был схвачен и убит с весьма жуткой игривостью необычным образом использованной раскаленной кочергой, а войско Мануэля было разгромлено и рассеяно.
Глава XXVI
Сделка с аистом
Дальше Мануэль, изгнанный из Пуактесма, отправился со своей женой в Новогат, бывший уже почти семь лет столицей Филистии. Королева Стультиция, шестая по счету на троне с таким именем, приняла их весьма радушно. Она долго беседовала с Мануэлем с глазу на глаз в комнате со стенами, облицованными изразцами, и потолком, инкрустированным аксиомами морали, составленными из светлых оловянных букв, что позволяло легко заменять эти аксиомы. Стультиция сидела за бронзовым пюпитром. На ней были розовые очки, а у ее ног дремала любимая игрушка – слепая, маленькая, но очень толстая сучка по кличке Удача.
Королева по-прежнему считала, что можно заключить союз против герцога Асмунда, как только в Филистии будут созданы соответствующие общественные настроения, но это займет время.
– Имейте терпение, мой друг, – сказала она, и это было легко сказать преуспевающей, великой государыне, удобно сидящей у себя во дворце в короне и очках под сенью собственных дымовых труб, застекленных крыш, колоколен, куполов, башен и зубчатых стен.
А между тем у Мануэля и Ниафер не было даже свинарника, чтобы предаваться рекомендуемой добродетели. Поэтому Мануэль навел справки и узнал, что королева Фрайдис переехала в свою резиденцию на Саргилл – самый удаленный из Красных Островов.
– Мы отправимся к Фрайдис, – сказал он Ниафер.
– После того, как ты с ней обошелся? – спросила Ниафер.
Мануэль улыбнулся сонной улыбкой, в которой был весь Мануэль.
– Я знаю Фрайдис лучше, чем ты, моя милая.
– Да, но можешь ли ты на нее полагаться?
– Я могу полагаться на себя, а это более важно.
– Но, Мануэль, у тебя есть еще одна подружка в Англии. И хотя Господь знает, что я и видеть ее не хочу, но в Англии мы могли бы, на худой конец, получить все удобства…
Мануэль покачал головой.
– Мне очень нравится Алианора, потому что она напоминает мне о том, насколько явно женщина может напоминать мужчину. Из этого следуют две превосходные причины – по одной каждому из нас, коротышка, – не плыть в Англию.
Итак, они, находясь без крыши над головой, решили отправиться на Саргилл – «навестить другую твою подружку», как описала это Ниафер тоном более прохладным, чем тот, который Мануэль нашел бы приятным.
Но теперь Ниафер начала жаловаться, что Мануэль пренебрегает ею ради политики, войны, речей и частных переговоров со светскими дамами; и она начала вновь говорить о том, как печально, что у них с Мануэлем, вероятно, никогда не будет детей, скрасивших бы одиночество Ниафер. Ниафер теперь жаловалась довольно часто и по разным поводам, упоминать которые здесь не к месту. И она обычно сетовала со всеми проявлениями искренности на то, что, создавая глиняную фигуру Ниафер, Мануэль, должно быть, руководствовался в основном такими повсеместно ценимыми качествами, как невинность и воображение. Это зачастую причиняло, по ее словам, большие неудобства.
Мануэль со времени прибытия в Новогат успел расспросить о том о сем и еще кое о чем, так что теперь ответил с высокомерной уверенностью в себе.
– Да-да, пару детей! – сказал Мануэль. – Лично я думаю, что это превосходная идея, раз уж мы ждем, пока королева Стультиция перекроит мозги своим подданным, и нам, в сущности, нечего делать.
– Но, Мануэль, ты отлично знаешь…
– И я достаточно сведущ в магии Апсар и в силах позвать аиста, который по счастливой случайности мой должник…
– Что у нас общего с аистом?
– Как же, именно он принесет детей, которые скрасят твое одиночество.
– Но, Мануэль, – с сомнением сказала Ниафер, – я не считаю, что в Ратгоре или в Пуактесме детей берут у аиста.
– Вне всякого сомнения, как и в каждой стране, у них есть забавные местные обычаи. Однако сейчас нас не интересуют эти провинциалы, поскольку мы находимся в Филистии. Кроме того, ты не должна забывать, что наша главная надежда – наполовину обещанный союз с королевой Стультицией, которая, насколько я понимаю, дорогая, является единственным монархом, поддерживающим нас.
– Но какое отношение королева Стультиция имеет к моему будущему ребенку?
– Самое непосредственное, милая коротышка. Ты должна понять, что для человека в моем положении самое важное – любым способом избежать оскорбления чувств филистеров.
– Все же, Мануэль, у самих филистеров есть дети, и я не понимаю, как они могут возразить против того, что у меня будет очень маленький ребеночек, если только…
– Да нет! Никто не возражает против ребенка самого по себе, поскольку ты – замужняя женщина. Суть в том, что детей филистерам приносит аист, и даже намек на возможность получения заблудшими людьми ребенка иным способом филистеры посчитают отвратительным, непристойным и похотливым.
– Какие они чудные! Но ты в этом уверен, Мануэль?
– Все, по их мнению, лучшие и самые популярные писатели, моя милая, в этом вопросе единодушны, а их законодатели приняли огромное количество указов, а их маслоторговцы основали гильдию специально для преследования подобных упоминаний. Нет, разумеется, существует вырождающаяся секта, выдвинувшая лозунг, что детей можно находить в капусте, но все по-настоящему уважающие себя люди при необходимости в потомстве договариваются насчет посещения их аистом.
– Несомненно, удивительный обычай, но это звучит подходяще, если ты сможешь все устроить, – сказала Ниафер. – И, конечно же, мы должны попытаться достать ребенка в манере филистеров, раз ты с этим знаком, ибо уверена, что у меня нет желания кого-либо оскорблять.
Поэтому Мануэль приготовился достать ребенка в манере, предпочитаемой филистерами. Он вспомнил соответствующие магические формулы, все подготовил в манере, прежде использовавшейся фессалийскими ведьмами и колдуньями, и выкрикнул вслух очень древнее заклинание на латыни, произнеся его, как велела ему его произносить королева Стультиция, без какого-либо притворно скромного смягчения выражений:
– Dictum est antiqua sandalio mulier habitavit, Quae multos pueros habuit turn ut potuit nullum Quod faciundum erat cognoscere. Sic Domina Anser.
Затем Мануэль достал из нагрудного кармана пять любопытных предметов, чем-то напоминающих черные звездочки, и голубой мелок. Мелом он провел на полу две параллельные прямые линии, осторожно прошелся по одной из них, а затем поманил к себе Ниафер. Стоя на том же месте, он обнял и поцеловал ее. Затем он положил в ряд пять черных звезд и перешагнул на соседнюю линию.
Вот так, надлежащим образом вызвав аиста, Мануэль напомнил птице о трех желаниях, которые были обещаны, когда он спас аисту жизнь. Он попросил аиста за каждое желание принести ему по сыну, исполнив все в манере филистеров.
Аист рассудил, что это можно устроить.
– Однако не сегодня утром, как вы предлагаете, потому что хотя я и ваш должник, дон Мануэль, я, к тому же, очень занятая птица. У меня огромное количество заказов, сделанных за месяцы до вашего, а я в своем деле обязан придерживаться системы, поскольку вы и понятия не имеете, какие тщательные и точные расчеты часто требуют женатые мужчины, заказы которых я выполняю.
– Пожалуйста, – говорит Мануэль, – окажи услугу, помня, что я когда-то спас тебе жизнь: мы с женой просим всех прямо сейчас и избавляем тебя от хлопот по сохранению каких-либо касающихся нас расчетов.
– Ох, если вы имеете желание вести оптовую торговлю с подобными нарушениями норм и обращаете внимание лишь на внесение в мой счет старых долгов, я мог бы, чтобы отделаться от вас, не так строго соблюдать правила, – со вздохом сказал аист.
– По-моему, – заметил Мануэль, – ты мог бы относиться к этому вопросу не так уныло.
– Отчего именно я, один из всех птиц, летающих в небесах, не должен быть унылым?
– Почему-то от тебя, приносящего веселье и соски во множество семей, ждут некоторой жизнерадостности.
Аист ответил:
– Я приношу детей безупречными, милыми и беспомощными, а с ними, говорят, я приношу радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31