Стоявшие вокруг нас люди шепотом переговаривались, не отрывая взглядов от сцены, залитой ярким светом прожекторов.
Дальше моя реплика:
– Ты все правильно нажала. Видишь, красная лампочка горит? Значит, он уже записывает. Больше не надо ничего нажимать.
– Ага. Горит. Спасибо, – ответила Маю.
Как я соскучилась по ее голосу. Высокий, хорошо поставленный голос.
– Саку, что-то я не вижу, крутится кассета или нет.
– Все крутится. Не надо трогать, ладно? Зря ты беспокоишься.
– Я всегда беспокоюсь, – пытаясь разглядеть в полумраке кассету. Маю низко наклонила голову и задумчиво улыбнулась. Было темно, и я почти не видела ее лица. Не видела, но знала, что она улыбается той самой улыбкой. Странной и прекрасной. Улыбается ради того, чтобы улыбаться.
– Это у тебя от мамы. Она тоже всегда беспокоится, – заметила я.
Она, не поднимая головы, спросила:
– А как мама себя чувствует? У нее все в порядке?
И тут раздались аплодисменты, свист и подбадривающие выкрики.
– Все, началось! Началось!
Маю медленно – медленно, как во сне, подняла глаза на сцену.
Это движение было гораздо эффектнее, чем все то, что ей удавалось до этого в фильмах.
Ее мертвенно – бледный профиль плыл в полумраке, как сияющая под лучами солнца луна. Серебристо поблескивали ресницы вокруг широко раскрытых глаз. Точеные маленькие уши, казалось, хотели впитать каждый звук, доносящийся со сцены…
Послышавшиеся из динамиков первые аккорды вернули меня к действительности. Сзади послышался голос Рюичиро: – Почему ты мне не сказала?
Я обернулась. Он не плакал. Только щурился и улыбался вымученной улыбкой.
– Я не знала, что это тоже записалось. – Вторая ложь за этот вечер. Но, как ни странно, мы оба почувствовали облегчение. Я продолжила поиски книги Филипа Дика.
Наверное, в ту ночь, оставшись наедине с самим с собой, он, наконец, смог дать волю слезам.
Книжка нашлась.
– Самое время выпить чаю, – сказала я, и мы на цыпочках спустились по лестнице. Но когда мы вошли на кухню, оказалось, что за кухонным столом под небольшой лампой сидят мама с Джюнко и пьют пиво.
– Вы что, еще не ложились?! – удивлению моему не было предела.
– Нет. Сидим, болтаем о том, о сем.: – Джюнко рассмеялась.
Давняя подруга мамы Джюнко по характеру была полной маминой противоположностью. Милая, спокойная, добродушная. Вот и теперь она сидела на кухне в круге света, обратив к нам круглое, словно пришедшее из мира детских волшебных сказок, лицо.
– Мы слышали, как вы вошли, как на цыпочках по лестнице поднимались. Выходим в коридор, видим – мужские туфли стоят. Ну, думаем, если через два часа гость не уйдет, значит, у нас появится повод над тобой поиздеваться. И что же? Прошло всего пятнадцать минут – и вы оба спускаетесь, да к тому же твоим кавалером оказывается не кто иной, как Рю. Совсем не эротично, – мама отпустила шуточку в своем духе. – Ну ладно, садитесь с нами. Пиво будете?
Вчетвером мы сидели вокруг стола, и пили пиво. Что было очень странно. Рюичиро сказал:
– Я вообще-то пришел забрать свою книжку – я ведь скоро уезжаю.
– Уезжаешь? Куда? – спросила мама. Она знала, как он тоскует по Маю.
– Еще не решил. Просто попутешествую немного, – его слова прозвучали нарочито бодро.
– Как здорово. Писатель в одиночестве отправляется в путешествие, чтобы накопить впечатлений, собрать необходимый материал… – в голосе Джюнко слышалось восхищение.
– Да, не без этого, – сказал Рюичиро.
Я решила сменить тему.
– Лучше расскажите нам, о чем это вы тут разговаривали, вместо того чтобы спать, как это принято у нормальных людей.
– Не издевайся, Саку. Мы о будущем говорили, о серьезных вещах. Вот и не заметили, как ночь наступила, – тихо сказала Джюнко и улыбнулась. Значит, она опять жаловалась маме на бывшего мужа. Наверное, рассказывала о дочке, которая сейчас живет с отцом и его любовницей. Джюнко очень хотела взять дочку к себе, тяжело переживала разлуку. Но отец не отпускал девочку – закон был на его стороне, потому что Джюнко считалась малообеспеченной. Ребенок стал источником постоянных конфликтов между родителями. Почти сразу после развода Джюнко мама предложила ей пожить с нами. «Ты одна долго не продержишься, окончательно с ума сойдешь», – сказала мама, и Джюнко переехала в наш дом. Рюичиро, кстати, тоже был в курсе событий.
– Вот-вот. Начали с серьезных вещей, а потом вдруг оказалось, что говорим про любовь, про то, что мужчину бы хорошего встретить, замуж, наконец, выйти, и вообще говорим глупости, о которых мы еще школьницами часами разговаривали. Вы когда вошли, я как раз собиралась сказать Джюнко, что все это стыд и позор – такое впечатление, что за годы мы ни капельки не поумнели, – мама тихонько засмеялась.
– Ой, точно! Помнишь, мы по очереди ночевали друг у друга? Иногда чуть не до утра болтали, И все о том же! – Джюнко засмеялась вслед за мамой.
– То-то вы обе такие молоденькие, – с чувством сказал Рюичиро. По его лицу было видно, что он говорит совершенно серьезно.
В ответ на комплимент мама с Джюнко снова засмеялись. А я, переводя взгляд с их радостных, смеющихся лиц на тонкий профиль Рюичиро, раздумывала над тем, почему писатели всегда так очаровывают стареющих женщин. Сияющие улыбки двух давних подружек не имели ничего общего с обычными, повседневными улыбками. Лица мамы и Джюнко светились надеждой – а вдруг им и правда удалось преодолеть годы и они сейчас по-прежнему молоды, как и раньше…
Тайная ночная беседа на кухне. Разговор полушепотом, тихий смех. Женщины обретают молодость, рассказывая друг дружке о заветных желаниях.
И я живу с этими женщинами. Что же это такое? Волшебная сказка или страшный сон?
– Ну ладно, я пошел, – сказал Рюичиро и вышел за калитку.
Мы втроем стояли и смотрели ему вслед.
– Береги себя.
– Не пропадай.
– Творческих успехов.
Мы помахали ему на прощанье. Он помахал в ответ, и его голубая перчатка, поймав на мгновение свет фонаря, проплыла в воздухе светлячком…
Наверное, с того места, где Рюичиро стоял и махал нам рукой, он видел, как у нашей калитки качаются на ветру три светлых цветка.
Спустя некоторое время он уехал.
Я пару раз звонила ему, но автоответчик неизменно отвечал: «Я путешествую. Оставьте сообщение».
А сколько раз я звонила по этому же номеру Маю, девушке с золотой улыбкой, чтобы услышать:
– Ало, Саку? Это ты?
И чем больше становилась ежедневная доза, тем радостнее звучали эти слова.
Больница, лекарства. Таблетки, которые можно купить в аптеке. Таблетки, которые нельзя купить в аптеке. Алкоголь. Который можно купить в любом магазине и в любых количествах.
Когда же это произошло? Когда я успела привыкнуть к такой Маю? Все потому, что она всегда пила красиво.
Потому, что, делая вид, будто ничего особенно – го не происходит, она искусно играла свою пьесу – заставляла напиток струиться по нежному горлу, немного откидывая назад прекрасную голову.
Три дня назад по почте пришли яблоки. Вторая серия многосерийного фильма «Почтовые пересылки».
Когда я вернулась домой, у входа меня встретил братец, с хрустом жующий яблоко. Рядом с братцем стояла раскрытая коробка из зеленого картона, наполненная красными – красными яблоками и коричневыми опилками. Я чуть не ослепла от этого буйства красок. По коридору плыл кисло – сладкий аромат свежести.
– Это что такое? – спросила я.
– Это нам из Тохоку прислали.
Мама и Джюнко спустились со второго этажа. У Джюнко в руках была большая корзина. Она с улыбкой сказала:
– Я подумала, что можно украсить яблоками гостиную. Вот, даже нашла наверху корзину. Никогда еще не видела столько яблок!
– Рю сейчас в Аомори, – сообщила мама.
– Аомори? Прекрасно, – пробормотала я.
Ох, где-то сейчас Рюичиро? В какие небеса смотрит он, сжимая в руке грустную книжку Филиппа Дика?
Что и откуда пришлет он мне в следующий раз?
Вместе с эхо далекого ветра и запахом соленого моря…
Совсем недавно у меня появилось предчувствие.
Если это путешествие будет продолжаться и дальше, то в какой-то момент Рюичиро начнет писать письма, чтобы рассказать о том, о чем не могут рассказать вещи. В конце концов, он ведь писатель. И адресатом буду именно я, потому что с той самой ночи у него просто не может быть другого адресата.
Я жду этого. Мне хочется прочесть его новый роман.
Ребенком я с таким же чувством ждала рождественского утра. Чтобы открыть глаза, заново прочувствовать предвкушение и тут же обнаружить под подушкой родительский подарок, перевязанный красочными лентами. Уютная комната. Начало зимних каникул.
В письмах Рюичиро не будет никакой романтики. Они – символ прощения.
Я найду в них ответы на свои вопросы. Единственно верные слова, которые оправдают смерть Маю. Слова, которые сказал бы мне Ниппер, и прошептали красные яблоки, если бы только умели говорить.
Кроме Рюичиро никто не скажет этих слов.
Его письма спасут меня. Я буду ждать их с нетерпением.
АМРИТА
1. Долгожданный дождь
Мне часто приходилось слышать, что после очень сильного потрясения мир вокруг полностью меняется, все становится совершенно иным. Но у меня есть подозрение, что в моем случае это не так.
И, кажется, я даже знаю, в чем дело: когда я вспоминаю те или иные случаи, произошедшие со мной, Саку Вакабаяши, за 28 лет, минувшие со дня моего рождения, когда я думаю о своей семье или о любимых блюдах – короче, обо всех тех вещах, что делают меня именно мною и никем другим, – я словно рассказываю самой себе бесконечную историю.
Я просто не могу по-другому. Не могу без историй.
И я не имею ни малейшего понятия, что я на самом деле думала про свою жизнь до того, как со мной произошло то, что произошло. Может, раньше я воспринимала мир точно так же, как воспринимаю его сейчас. А может, и нет. Я довольно часто задумываюсь о прежней жизни. Что это было? Череда бесцельно прожитых дней и месяцев? Как мне удавалось все это время жить в согласии с самой собой? А еще мне часто приходилось слышать, что если подстричься очень коротко, то окружающие начнут относиться к тебе иначе, и, в конце концов, ты изменишься незаметно для себя. Во время операции меня побрили наголо, и только сейчас, когда повернуло на зиму, волосы отрасли, и я смогла более-менее прилично постричься.
Все домашние и друзья в один голос заявили, что новая стрижка невероятно меня молодит и что теперь я совсем другой человек.
– Так уж и другой? – отшучиваюсь я. А потом иду и украдкой открываю альбом с фотографиями. Нахожу себя. У меня длинные волосы. Я улыбаюсь. Множество мест, различные обстоятельства. Я помню каждую подробность. Помню, какая была погода, помню, что в тот день у меня ужасно болел живот из-за месячных и я с трудом держалась на ногах… Множество деталей. И значит – это я. Я и никто другой.
Только одного я не могу понять.
Откуда это странное ощущение, будто мир вокруг плывет, и я плыву вместе с ним?
Иногда мне хочется похвалить себя за то, что, несмотря на «плавучее» состояние, я продолжаю каким-то образом сохранять свое «я».
Сейчас мы живем впятером: я, мама, мой младший брат, который учится в четвертом классе, мамина подруга детства Джюнко (она живет на нашем обеспечении) и двоюродная сестра Микико – студентка. Мой отец умер много лет назад. После его смерти мама вышла замуж во второй раз. А потом развелась. То есть у меня и у моего брата Ёшио разные отцы. Но между мной и Ёшио была еще моя сестра Маю. Родная сестра – у нас с ней один отец. Сначала Маю работала киноактрисой, потом бросила работу и стала жить с одним писателем. А еще через некоторое время у нее началось нервное расстройство, и она умерла при обстоятельствах, очень похожих на самоубийство. Все это было довольно давно.
Пять вечеров в неделю я работаю официанткой. Подаю клиентам крепкие напитки в маленьком старом баре с хорошей репутацией. Хозяин бара – бывший хиппи, и это сразу заметно по интерьеру заведения. В дневное время я иногда подрабатываю в офисе на фирме у своего приятеля. Кручусь, как могу. Мой отец был человеком не богатым, но состоятельным. Я довольно долго размышляла 6 тех деньгах, которые он нам оставил: например, о том, что можно было бы пожить в свое удовольствие, особенно не напрягаясь, или, наоборот, о том, что жить надо достойно и добиваться всего своими силами. Эти мысли действительно крутились у меня в голове много лет подряд. А в результате я оказалась там, где оказалась, – не принцесса и не пролетарий. Так, нечто среднее. Нечто странное. Но это вовсе не значит, что я недовольна своей жизнью. Мне абсолютно не о чем жалеть. Я искренне так думаю и очень хочу, чтобы все думали точно так же.
Как-то раз я вернулась домой после работы и застала маму на кухне. Было около трех часов ночи. Мама хмуро сидела за столом.
Раньше она довольно часто поджидала меня на кухне, чтобы поговорить о том, что ее волновало. Так было, например, в тот день, когда она решила выйти замуж во второй раз. Я до сих пор помню, как она пыталась напустить на себя серьезный вид, хотя ее распирало от радости и ей хотелось говорить, говорить, говорить… Но в последнее время это происходило все реже – в конце концов, почти обо всем она могла поговорить с Джюнко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Дальше моя реплика:
– Ты все правильно нажала. Видишь, красная лампочка горит? Значит, он уже записывает. Больше не надо ничего нажимать.
– Ага. Горит. Спасибо, – ответила Маю.
Как я соскучилась по ее голосу. Высокий, хорошо поставленный голос.
– Саку, что-то я не вижу, крутится кассета или нет.
– Все крутится. Не надо трогать, ладно? Зря ты беспокоишься.
– Я всегда беспокоюсь, – пытаясь разглядеть в полумраке кассету. Маю низко наклонила голову и задумчиво улыбнулась. Было темно, и я почти не видела ее лица. Не видела, но знала, что она улыбается той самой улыбкой. Странной и прекрасной. Улыбается ради того, чтобы улыбаться.
– Это у тебя от мамы. Она тоже всегда беспокоится, – заметила я.
Она, не поднимая головы, спросила:
– А как мама себя чувствует? У нее все в порядке?
И тут раздались аплодисменты, свист и подбадривающие выкрики.
– Все, началось! Началось!
Маю медленно – медленно, как во сне, подняла глаза на сцену.
Это движение было гораздо эффектнее, чем все то, что ей удавалось до этого в фильмах.
Ее мертвенно – бледный профиль плыл в полумраке, как сияющая под лучами солнца луна. Серебристо поблескивали ресницы вокруг широко раскрытых глаз. Точеные маленькие уши, казалось, хотели впитать каждый звук, доносящийся со сцены…
Послышавшиеся из динамиков первые аккорды вернули меня к действительности. Сзади послышался голос Рюичиро: – Почему ты мне не сказала?
Я обернулась. Он не плакал. Только щурился и улыбался вымученной улыбкой.
– Я не знала, что это тоже записалось. – Вторая ложь за этот вечер. Но, как ни странно, мы оба почувствовали облегчение. Я продолжила поиски книги Филипа Дика.
Наверное, в ту ночь, оставшись наедине с самим с собой, он, наконец, смог дать волю слезам.
Книжка нашлась.
– Самое время выпить чаю, – сказала я, и мы на цыпочках спустились по лестнице. Но когда мы вошли на кухню, оказалось, что за кухонным столом под небольшой лампой сидят мама с Джюнко и пьют пиво.
– Вы что, еще не ложились?! – удивлению моему не было предела.
– Нет. Сидим, болтаем о том, о сем.: – Джюнко рассмеялась.
Давняя подруга мамы Джюнко по характеру была полной маминой противоположностью. Милая, спокойная, добродушная. Вот и теперь она сидела на кухне в круге света, обратив к нам круглое, словно пришедшее из мира детских волшебных сказок, лицо.
– Мы слышали, как вы вошли, как на цыпочках по лестнице поднимались. Выходим в коридор, видим – мужские туфли стоят. Ну, думаем, если через два часа гость не уйдет, значит, у нас появится повод над тобой поиздеваться. И что же? Прошло всего пятнадцать минут – и вы оба спускаетесь, да к тому же твоим кавалером оказывается не кто иной, как Рю. Совсем не эротично, – мама отпустила шуточку в своем духе. – Ну ладно, садитесь с нами. Пиво будете?
Вчетвером мы сидели вокруг стола, и пили пиво. Что было очень странно. Рюичиро сказал:
– Я вообще-то пришел забрать свою книжку – я ведь скоро уезжаю.
– Уезжаешь? Куда? – спросила мама. Она знала, как он тоскует по Маю.
– Еще не решил. Просто попутешествую немного, – его слова прозвучали нарочито бодро.
– Как здорово. Писатель в одиночестве отправляется в путешествие, чтобы накопить впечатлений, собрать необходимый материал… – в голосе Джюнко слышалось восхищение.
– Да, не без этого, – сказал Рюичиро.
Я решила сменить тему.
– Лучше расскажите нам, о чем это вы тут разговаривали, вместо того чтобы спать, как это принято у нормальных людей.
– Не издевайся, Саку. Мы о будущем говорили, о серьезных вещах. Вот и не заметили, как ночь наступила, – тихо сказала Джюнко и улыбнулась. Значит, она опять жаловалась маме на бывшего мужа. Наверное, рассказывала о дочке, которая сейчас живет с отцом и его любовницей. Джюнко очень хотела взять дочку к себе, тяжело переживала разлуку. Но отец не отпускал девочку – закон был на его стороне, потому что Джюнко считалась малообеспеченной. Ребенок стал источником постоянных конфликтов между родителями. Почти сразу после развода Джюнко мама предложила ей пожить с нами. «Ты одна долго не продержишься, окончательно с ума сойдешь», – сказала мама, и Джюнко переехала в наш дом. Рюичиро, кстати, тоже был в курсе событий.
– Вот-вот. Начали с серьезных вещей, а потом вдруг оказалось, что говорим про любовь, про то, что мужчину бы хорошего встретить, замуж, наконец, выйти, и вообще говорим глупости, о которых мы еще школьницами часами разговаривали. Вы когда вошли, я как раз собиралась сказать Джюнко, что все это стыд и позор – такое впечатление, что за годы мы ни капельки не поумнели, – мама тихонько засмеялась.
– Ой, точно! Помнишь, мы по очереди ночевали друг у друга? Иногда чуть не до утра болтали, И все о том же! – Джюнко засмеялась вслед за мамой.
– То-то вы обе такие молоденькие, – с чувством сказал Рюичиро. По его лицу было видно, что он говорит совершенно серьезно.
В ответ на комплимент мама с Джюнко снова засмеялись. А я, переводя взгляд с их радостных, смеющихся лиц на тонкий профиль Рюичиро, раздумывала над тем, почему писатели всегда так очаровывают стареющих женщин. Сияющие улыбки двух давних подружек не имели ничего общего с обычными, повседневными улыбками. Лица мамы и Джюнко светились надеждой – а вдруг им и правда удалось преодолеть годы и они сейчас по-прежнему молоды, как и раньше…
Тайная ночная беседа на кухне. Разговор полушепотом, тихий смех. Женщины обретают молодость, рассказывая друг дружке о заветных желаниях.
И я живу с этими женщинами. Что же это такое? Волшебная сказка или страшный сон?
– Ну ладно, я пошел, – сказал Рюичиро и вышел за калитку.
Мы втроем стояли и смотрели ему вслед.
– Береги себя.
– Не пропадай.
– Творческих успехов.
Мы помахали ему на прощанье. Он помахал в ответ, и его голубая перчатка, поймав на мгновение свет фонаря, проплыла в воздухе светлячком…
Наверное, с того места, где Рюичиро стоял и махал нам рукой, он видел, как у нашей калитки качаются на ветру три светлых цветка.
Спустя некоторое время он уехал.
Я пару раз звонила ему, но автоответчик неизменно отвечал: «Я путешествую. Оставьте сообщение».
А сколько раз я звонила по этому же номеру Маю, девушке с золотой улыбкой, чтобы услышать:
– Ало, Саку? Это ты?
И чем больше становилась ежедневная доза, тем радостнее звучали эти слова.
Больница, лекарства. Таблетки, которые можно купить в аптеке. Таблетки, которые нельзя купить в аптеке. Алкоголь. Который можно купить в любом магазине и в любых количествах.
Когда же это произошло? Когда я успела привыкнуть к такой Маю? Все потому, что она всегда пила красиво.
Потому, что, делая вид, будто ничего особенно – го не происходит, она искусно играла свою пьесу – заставляла напиток струиться по нежному горлу, немного откидывая назад прекрасную голову.
Три дня назад по почте пришли яблоки. Вторая серия многосерийного фильма «Почтовые пересылки».
Когда я вернулась домой, у входа меня встретил братец, с хрустом жующий яблоко. Рядом с братцем стояла раскрытая коробка из зеленого картона, наполненная красными – красными яблоками и коричневыми опилками. Я чуть не ослепла от этого буйства красок. По коридору плыл кисло – сладкий аромат свежести.
– Это что такое? – спросила я.
– Это нам из Тохоку прислали.
Мама и Джюнко спустились со второго этажа. У Джюнко в руках была большая корзина. Она с улыбкой сказала:
– Я подумала, что можно украсить яблоками гостиную. Вот, даже нашла наверху корзину. Никогда еще не видела столько яблок!
– Рю сейчас в Аомори, – сообщила мама.
– Аомори? Прекрасно, – пробормотала я.
Ох, где-то сейчас Рюичиро? В какие небеса смотрит он, сжимая в руке грустную книжку Филиппа Дика?
Что и откуда пришлет он мне в следующий раз?
Вместе с эхо далекого ветра и запахом соленого моря…
Совсем недавно у меня появилось предчувствие.
Если это путешествие будет продолжаться и дальше, то в какой-то момент Рюичиро начнет писать письма, чтобы рассказать о том, о чем не могут рассказать вещи. В конце концов, он ведь писатель. И адресатом буду именно я, потому что с той самой ночи у него просто не может быть другого адресата.
Я жду этого. Мне хочется прочесть его новый роман.
Ребенком я с таким же чувством ждала рождественского утра. Чтобы открыть глаза, заново прочувствовать предвкушение и тут же обнаружить под подушкой родительский подарок, перевязанный красочными лентами. Уютная комната. Начало зимних каникул.
В письмах Рюичиро не будет никакой романтики. Они – символ прощения.
Я найду в них ответы на свои вопросы. Единственно верные слова, которые оправдают смерть Маю. Слова, которые сказал бы мне Ниппер, и прошептали красные яблоки, если бы только умели говорить.
Кроме Рюичиро никто не скажет этих слов.
Его письма спасут меня. Я буду ждать их с нетерпением.
АМРИТА
1. Долгожданный дождь
Мне часто приходилось слышать, что после очень сильного потрясения мир вокруг полностью меняется, все становится совершенно иным. Но у меня есть подозрение, что в моем случае это не так.
И, кажется, я даже знаю, в чем дело: когда я вспоминаю те или иные случаи, произошедшие со мной, Саку Вакабаяши, за 28 лет, минувшие со дня моего рождения, когда я думаю о своей семье или о любимых блюдах – короче, обо всех тех вещах, что делают меня именно мною и никем другим, – я словно рассказываю самой себе бесконечную историю.
Я просто не могу по-другому. Не могу без историй.
И я не имею ни малейшего понятия, что я на самом деле думала про свою жизнь до того, как со мной произошло то, что произошло. Может, раньше я воспринимала мир точно так же, как воспринимаю его сейчас. А может, и нет. Я довольно часто задумываюсь о прежней жизни. Что это было? Череда бесцельно прожитых дней и месяцев? Как мне удавалось все это время жить в согласии с самой собой? А еще мне часто приходилось слышать, что если подстричься очень коротко, то окружающие начнут относиться к тебе иначе, и, в конце концов, ты изменишься незаметно для себя. Во время операции меня побрили наголо, и только сейчас, когда повернуло на зиму, волосы отрасли, и я смогла более-менее прилично постричься.
Все домашние и друзья в один голос заявили, что новая стрижка невероятно меня молодит и что теперь я совсем другой человек.
– Так уж и другой? – отшучиваюсь я. А потом иду и украдкой открываю альбом с фотографиями. Нахожу себя. У меня длинные волосы. Я улыбаюсь. Множество мест, различные обстоятельства. Я помню каждую подробность. Помню, какая была погода, помню, что в тот день у меня ужасно болел живот из-за месячных и я с трудом держалась на ногах… Множество деталей. И значит – это я. Я и никто другой.
Только одного я не могу понять.
Откуда это странное ощущение, будто мир вокруг плывет, и я плыву вместе с ним?
Иногда мне хочется похвалить себя за то, что, несмотря на «плавучее» состояние, я продолжаю каким-то образом сохранять свое «я».
Сейчас мы живем впятером: я, мама, мой младший брат, который учится в четвертом классе, мамина подруга детства Джюнко (она живет на нашем обеспечении) и двоюродная сестра Микико – студентка. Мой отец умер много лет назад. После его смерти мама вышла замуж во второй раз. А потом развелась. То есть у меня и у моего брата Ёшио разные отцы. Но между мной и Ёшио была еще моя сестра Маю. Родная сестра – у нас с ней один отец. Сначала Маю работала киноактрисой, потом бросила работу и стала жить с одним писателем. А еще через некоторое время у нее началось нервное расстройство, и она умерла при обстоятельствах, очень похожих на самоубийство. Все это было довольно давно.
Пять вечеров в неделю я работаю официанткой. Подаю клиентам крепкие напитки в маленьком старом баре с хорошей репутацией. Хозяин бара – бывший хиппи, и это сразу заметно по интерьеру заведения. В дневное время я иногда подрабатываю в офисе на фирме у своего приятеля. Кручусь, как могу. Мой отец был человеком не богатым, но состоятельным. Я довольно долго размышляла 6 тех деньгах, которые он нам оставил: например, о том, что можно было бы пожить в свое удовольствие, особенно не напрягаясь, или, наоборот, о том, что жить надо достойно и добиваться всего своими силами. Эти мысли действительно крутились у меня в голове много лет подряд. А в результате я оказалась там, где оказалась, – не принцесса и не пролетарий. Так, нечто среднее. Нечто странное. Но это вовсе не значит, что я недовольна своей жизнью. Мне абсолютно не о чем жалеть. Я искренне так думаю и очень хочу, чтобы все думали точно так же.
Как-то раз я вернулась домой после работы и застала маму на кухне. Было около трех часов ночи. Мама хмуро сидела за столом.
Раньше она довольно часто поджидала меня на кухне, чтобы поговорить о том, что ее волновало. Так было, например, в тот день, когда она решила выйти замуж во второй раз. Я до сих пор помню, как она пыталась напустить на себя серьезный вид, хотя ее распирало от радости и ей хотелось говорить, говорить, говорить… Но в последнее время это происходило все реже – в конце концов, почти обо всем она могла поговорить с Джюнко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54