– Мы потерялись, отстали от остальных галер, а на нашей лекаря нет. Так что все в руке Аллаха, кому суждено, тот умрет, кому не суждено – выживет. Теперь иди на свое место и больше не беспокой меня.
Человек в тюрбане выразительным жестом положил руку на рукоять сабли, висящей на поясе.
– Я сам лекарь! – с вызовом заявил я.
– Иди на место!
Сузив глаза, я подчинился, в душе же высказал, выкрикнул и даже выплюнул в лицо сарацину целую кучу обидных слов. Как ни странно, на душе не полегчало. Вот если бы я добился цели…
Я хмуро прикинул, что сумею сделать в нынешних условиях для раненых, вышло, что практически ничего. Ну, вправлю я несколько вывихов, зафиксирую переломы, как смогу, вот и все. Ни перевязки, ни лекарств, ни инструментов у меня нет.
Я все еще морщил лоб, обдумывая, как же быть, когда люк, ведущий на палубу, распахнулся и к нам спустился давешний сарацин. Пленные дружно подались в стороны, пряча лица, но скукоженный не обратил на них никакого внимания. Разглядев меня в толпе, человек – фламинго призывно махнул, я поднялся на ноги и подошел к нему.
– Ты не соврал, что лекарь? – очень серьезно спросил сарацин. – Может быть, ты ошибся, тогда еще не поздно отказаться.
– Я настоящий лекарь, и говорят, что неплохой, – сухо ответил я. – К чему эти расспросы, ты что, хочешь проверить меня?
– Не я, – покачал он головой. – Капитан.
Жестом приказав мне подняться на палубу, сарацин внимательно оглядел трюм, после чего сам заскрипел ступеньками. Господи, как же хорошо выйти на свежий воздух! Влажный морской ветер нес прохладу, и пусть небо было сплошь затянуто серыми облаками, почувствовал я себя просто прекрасно.
Впервые в жизни я попал на борт галеры, а потому с интересом огляделся. Корпус длиной не менее ста ярдов выглядел заметно уже, чем у европейских судов, да и палуба была расположена гораздо ниже. Гребцы, сидящие вдоль бортов, отдыхали, подняв весла. Пиратскую галеру нес огромный парус, укрепленный на единственной мачте.
– Иди туда, на корму, – каркнул сарацин. – Нечего стоять, капитан ждет.
Не мешкая, я двинулся вперед, аккуратно огибая воинов, сидящих и стоящих на палубе. Проводник шел следом, у капитанской каюты он обогнал меня, осторожно постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, скользнул внутрь. Прошло не больше минуты, дверь распахнулась, и скукоженный поманил меня внутрь.
Кто сказал, что на боевом корабле все должно быть строго и функционально? Огромные яркие ковры слепили глаза сочными цветами, мягко колыхались какие – то полупрозрачные занавески, щебетали экзотические птицы в золоченых клетках, развешенных под потолком. Какая – то мелкая обезьянка в красной феске и узорчатых шароварах при виде меня раздраженно заверещала, пряча за спину сочный банан. На низкой софе громоздились горы подушек, а вон та штука называется кальяном, я их в кино видел.
Ошеломленный буйством красок, я невольно зажмурился. Убранство каюты выглядело более чем экзотично.
Зато капитан галеры, вышедший мне навстречу, был очень даже реальным. Крепкая широкоплечая фигура, перевитые жилами руки, орлиный взгляд, на голове чалма с драгоценным камнем впереди и пышным пером сверху, которое мерно колыхалось то ли в такт ударам волн, то ли из – за легкого сквозняка. Луч света упал на его лицо, я, не удержавшись, тихонько хмыкнул. Густая рыжая борода, синие как летнее небо глаза, широкие скулы, нос картошкой. По виду – явный европеец, если не сказать славянин, что он тут делает? Каким ветром его занесло на капитанский мостик?
Владелец каюты глянул на меня с явным отвращением и коротко пролаял что – то несуразное.
– Мой господин Абу – Абдаллах спрашивает, правда ли, что ты лекарь? – ровным голосом перевел сарацин.
– Да, – холодно ответил я.
– Если хочешь жить, тебе придется это доказать.
Я пожал плечами, изобразив на лице скуку. Мол, надо, так надо, было бы о чем говорить. Можно подумать, мне придется побить олимпийский рекорд, а на заняться насквозь привычным делом.
Словно прочитав мои мысли, капитан презрительно фыркнул и, глядя мне прямо в глаза, произнес нечто оскорбительное. Не обязательно знать язык, я все понял по тону. Его толстые губы скривились в ехидной ухмылке, в углах глаз собрались морщины. Скукоженный оскалил желтые, словно дынная корка, зубы и громко хихикнул, но переводить не стал, промолчал.
– Перетолмачь, что он сказал, – потребовал я.
– Ну… доблестный Абу – Абдаллах сомневается в том, что ты хороший лекарь. Он считает, что ты солгал, и размышляет вслух, удастся ли на тебя поймать хорошую акулу.
Я хмуро посмотрел на капитана, тот повелительно махнул рукой в сторону двери. Похоже, мое общество успело ему наскучить.
– Веди меня, мой проводник, – пробормотал я сквозь зубы. – Не получилось в драке, покажу себя в медицине.
В конечном итоге все вышло не так уж и плохо, как я ожидал, ведь лекарь на галере все же был. Именно так, был!
Как неохотно пояснил скукоженный толмач, назвавшийся Марзаком, во время налета на Уэймут сарацинского эскулапа угораздило спуститься с галеры. То ли его потянуло на подвиги, а может, покойный просто захотел пограбить. Как бы то ни было, после боя бедолагу нашли в одном из переулков буквально насаженным на здоровенные вилы. Все, что от него осталось, – небольшой сундучок с разнообразным медицинским имуществом, который тут же припрятал от греха подальше хозяйственный боцман.
Не тратя ни минуты, я с головой зарылся в барахло покойного и почти сразу обнаружил шелковые нити и иглы, пару увесистых клинков и один нож с тонким лезвием. Еще в сундучке хранился рулон отбеленного холста и корпия, при виде которой я немедленно скривился. Кто бы знал, как мне надоело пользоваться этой дрянью вместо нормальной ваты!
Уныло присвистнув, я разложил перед собой обнаруженные богатства и оглядел их с некоторым отвращением. Шить раны прямыми иглами – что за извращение? И где, позвольте узнать, иглодержатель? Ах мои прекрасные, острые как бритвы скальпели, сгинувшие бесследно, когда меня захватили в плен в замке Молт, как же мне вас не хватало!
Звонко хлопнув ладонью по крышке сундучка, я покосился на приданного мне помощника. Как пояснил Марзак, раньше этот матрос время от времени помогал покойному лекарю, а потому я сразу же окрестил его медбратом. Было в нем что – то от тех разбитных, но прекрасно знающих дело ребят с Украины, с которыми я проходил срочную в полковом медпункте!
Заметив мой хмурый взгляд, медбрат, диковатого вида сарацин, низенький, широкий в плечах и с круглой плешивой головой, понятливо кивнул, исчез куда – то, но тут же появился, гордо размахивая неким инструментом. Подбоченясь, протянул мне его с видом феи лесного озера, которая милостиво одаряет чудесным мечом Эскалибуром короля Артура, на поклеванном оспинами лице было написано нечто вроде «Я понимаю, как ты потрясен, но эта чудесная вещица и впрямь предназначена для тебя!»
Я и в самом деле потерял дар речи, пару раз сглотнул, но, пересилив себя, с опаской взял удивительный инструмент. В моих руках оказалась увесистая одноручная пила, настоящая мечта дровосека, с чудовищными зубьями, покрытыми подозрительного вида пятнами. Чувствуется, не одну сотню рук и ног отняли с ее помощью. Что ж, в работе хирурга ампутационная пила – вещь незаменимая, как ни крути, и уж всяко полезнее меча – кладенца.
– Молодец, – веско произнес я, стараясь, чтобы голос звучал твердо, как и положено настоящему лекарю. – Благодарю за старание!
Доброе слово и сарацину приятно, а потому медбрат довольно осклабился и даже попробовал принять нечто вроде строевой стойки.
– Ты готов, наконец? – рявкнул истомившийся толмач.
– Не кричи, – осадил я его. – Мне требуются еще две вещи.
– Какие?
– Мне нужна чистая вода и как можно больше крепкого вина!
– Собираешься пить по такой жаре? – изумился Марзак. – Слышал я, что вы, британцы, совсем ненормальные, прямо на всю голову больные, но не настолько же!
Я стиснул зубы, но удержался от комментариев. Явно повторялась история четырехлетней давности, когда от меня требовали объяснений, какого черта я трачу драгоценное пойло на мытье рук.
Тем временем толмач гортанно прикрикнул на моего помощника, тот жестом фокусника извлек из – за спины деревянное ведро с привязанной к нему веревкой и через минуту осчастливил меня полным ведром морской воды. Я открыл было рот, но, натолкнувшись на твердый взгляд Марзака, понял, что пресной воды, и уж тем более кипяченой, мне не видать как своих ушей.
А вместо крепкого вина мне торжественно вручили здоровенную бутыль уксуса. Что ж, нашим партизанам приходилось гораздо хуже. Бинты после раненых стирали по многу раз, вместо ватных тампонов и марлевых подушечек использовали мох, и все же как – то справлялись, – к лицу ли мне отступать?
– Давайте сюда ваших раненых и больных, – приказал я. – Прием объявляю открытым.
И люди потянулись ко мне. Поначалу неохотно, придирчиво всматриваясь и обмениваясь скептическими репликами, а затем, убедившись в том, что пленник и вправду знает свое дело, раненые пошли валом.
Не так – то просто далось сарацинам разграбление Уэймута, британцы сумели постоять за себя. Мне пришлось чистить и ушивать раны, накладывать шины и повязки, вырезать из тел наконечники стрел. Заодно решилась мучавшая меня загадка, как давать обезболивание, если под рукой нет ни алкоголя, ни опиатов.
В отличие от женщин, мужчины, доложу я вам, совсем не переносят боли! Нет, под вражескими пытками они, быть может, и станут во весь голос смеяться и нецензурно комментировать физические и душевные недостатки мучителей, я не спорю. Но отчего – то при виде доктора со сверкающим лезвием в руке мужчины ведут себя точь – в – точь как избалованные дети. Они прячут раны, пытаются хитрить, бледнеют и если не падают в обморок, то убегают.
Как оказалось, на флоте обезболивание происходит очень просто, без всяких сухопутных нежностей. За долгие века мореходы чего только не перевидали, а потому разработали собственную уникальную методику оказания медицинской помощи. Каждого раненого мы пристегивали сыромятными ремнями к специальной доске, а едва один из воинов завопил от боли, выплюнув изо рта специальную деревяшку, какую следовало закусывать зубами, как медбрат, коротко размахнувшись, тут же отправил его в нокаут.
Я бросил косой взгляд на увесистую дубину, для вида обмотанную тряпками, и одобрительно кивнул. Похоже, предыдущий лекарь совсем не баловал коротышку похвалами, поймав мой взгляд, сарацин мигом надулся словно воздушный шарик, я даже испугался, что его унесет первым же порывом ветра, но – обошлось.
Час шел за часом, а я все работал, не разгибая спины. И по мере того как очередь раненых уменьшалась, я ощутил, как их взгляды, враждебные поначалу, стали просто неприязненными, затем нейтральными и наконец – признательными. Не дружескими, нет, но на первых порах и это немало. Несколько раз медбрат почтительно протягивал мне кружку с чистой прохладной водой, я жадно пил и работал, работал, работал.
Очередного раненого увели товарищи, воин неуклюже прыгал на одной ноге, опираясь о широкие плечи друзей, а вторую, забинтованную в голени, осторожно держал на весу, страшась ею ступить. И правильно делал, разумеется. Переломы – дело подлое, если будешь тревожить конечность, то она срастется так криво, что потом хоть в петлю лезь. Или же, не дай бог, в месте перелома образуется ложный сустав, вот и будешь куковать на берегу, в море инвалиды не нужны.
– Дальше, – прохрипел я, не поднимая головы. – Давайте следующего.
Я сполоснул руки в ведре с морской водой, смывая с них кровь, и, осознав, что воины и матросы, толпящиеся вокруг, отчего – то разом замолчали, поднял голову.
– Ты и вправду настоящий лекарь, – громко сказал капитан.
И когда только успел подойти, еще минуту назад его тут не было. Похоже, главарь пиратов решил лично разузнать, что же творится на вверенном ему судне, ведь настоящий командир всегда должен быть в курсе дела. По – английски Абу – Абдаллах изъяснялся почти без акцента и теперь глядел на меня без всякого брезгливого прищуривания.
– А теперь я хочу, чтобы ты посмотрел еще одного человека, – заявил капитан.
Я плюхнулся на какую – то бочку, стоявшую поблизости, и смахнул со лба пот. Тучи развеялись, и солнце палило так, что по раскаленной палубе невозможно ходить босыми ногами. Подскочивший медбрат с полупоклоном протянул мне кружку с водой.
– По такой жаре могли бы и холодного вина плеснуть, – недовольно пробурчал я себе под нос, но воду выпил.
Капитан, скрестив руки на груди, смотрел требовательно, и я спросил:
– Так это все было проверкой?
– А ты хотел, чтобы я допустил к брату неизвестного проходимца? – поднял брови Абу – Абдаллах.
– Да нет, все верно, – покачал я головой и, не удержавшись, ехидно заявил: – Наиболее опасные опыты производятся на наименее ценных членах экипажа, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52