На глазах выступили слезы, язык вспух, а колени дрогнули и подогнулись. Падая, я увидел испуганные глаза Свейнхильд и улыбнулся. Я не боялся смерти. Ульф рассказывал, что под ее черным покрывалом скрывается огромное море света, над которым качается сотканный из радуги мост Бельверст. По этой хрупкой дороге великие воины попадают в обиталище небесной дружины Одина — священную Вальхаллу.
— Прощай, — сказал я Лисице и шагнул в темноту. Сначала она была плотной, а потом рассеялась и превратилась в безбрежную серую даль. Прямо из-под моих ног выбегала разноцветная лента моста, выгибалась дугой и тянулась так далеко, как видел глаз. Великий Один не оставил меня! Я поднял меч и двинулся по сияющему пути. Там в конце меня ждут высокие золотые стены и крепкие ворота, возле которых стоит страж богов Хеймдалль. Он улыбнется…
Но я ошибся. Вместо чертогов Вальхаллы впереди выросла усиженная воронами груда серых камней. Бельверст упирался в нее и пропадал. Это было неправильно, несправедливо! Будто насмехаясь, вороны пронзительно закаркали.
— Я предупреждал тебя, Волчонок, — сказал чей-то знакомый голос.
Хеймдалль? Нет, это был Ульф. Он стоял на самой вершине кручи и держал огромный рог.
— О чем? — спросил я.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Что у тебя есть враг.
— Ты не назвал его имени.
— Неужели сам не догадался? Значит, я плохо учил тебя. Такому ученику нет места в Вальхалле.
— Не смей мешать мне! — Я попытался взобраться на кручу, но камни выскальзывали из-под ног, скатывались по склону и беззвучно пропадали в пустоте, а на вершине появлялись новые.
Ульф засмеялся и указал мне на рог.
— Смею. Я призван охранять вход в жилище богов
— Это дело Хеймдалля! — крикнул я.
— Почему ты так решил? — не скрывая презрения захохотал Ульф. — Потому, что об этом рассказывали те кто никогда не достигал жилища Асов?!
Хватит насмешек и пустых пререканий! Нужно идти вперед, к заветным чертогам!
Собравшись с силами, я оттолкнулся и прыгнул. Воронье сорвалось с насиженных мест. Черная вопящая туча рухнула на меня и сбила в пропасть. Перед глазами мелькнул светлый краешек Бельверста. В последнее мгновение пальцы зацепились за него, но подтянуться я уже не смог. Вороны кружились рядом, били крыльями по голове и клевали мою спину. Ульф не пытался отогнать их, просто стоял и с улыбкой смотрел, как крепкие крылья птиц пытаются сбросить меня в царство синекожей Хель.
— Ульф! — отчаянно выкрикнул я, и он перестал смеяться. Морщинистое лицо Круглоглазого стало сердитым, а пальцы отпустили загубник рога.
— Вернись и найди своего врага, — глухо сказал он. — Твой враг воздвиг эту преграду. Он созвал летучих слуг смерти на твой путь, и только ему дано отогнать их. Пока этого не случится, для тебя нет дороги в Вальхаллу!
От этих слов мне стало холодно и страшно. Огромный ворон уселся на мои пальцы и принялся долбить их острым черным клювом.
— Хватит! — крикнул я и полетел в пустоту, все дальше и дальше от жилища Одина. Теперь никакие подвиги, никакие победы не помогут мне достичь его. Прежде нужно найти неведомого врага и заставить его снять заклятие. Но какого врага?!
Я застонал и очнулся. Закопченные стены, глаза Свейнхильд… Что-то отвратительное подкатило к горлу, заставило перевернуться на живот и хлынуло изо рта в подставленный Финном котел. Значит, Финн все-таки пришел и вернул меня к жизни?
— Он спасен, — сказал старик.
Ах, колдун! Кто же называет спасенным отверженного? Я сплюнул в котел остатки отравы и откинулся на спину. Враг, враг, враг… Кто же этот враг?!
— Уберите девку, — громко приказала Свейнхильд. Какую девку? Я повернул голову. Слуги Лисицы тащили к дверям рабыню-словенку. Она упиралась и не сводила с меня настороженного взгляда. Так смотрела… Великий Один! Конечно же, это была она! Девчонка-рабыня из сожженного печища Гардарики! Тогда она еще не понравилась Орму. «Убей словенку, — твердил он. — Ее проклятия не пустые слова», а я не послушался. Как давно это было…
— Но это не я! — вдруг звонко выкрикнула она.
— Ты, — беззвучно шевельнулись мои губы, и она поняла. Глаза словенки стали пустыми, словно у потерявшегося щенка, а руки повисли вдоль тела. Ее поспешно вытолкали вон.
— Хаки! — склонилась Свейнхильд, но я лишь махнул рукой:
— Уходи.
Мне нужно было подумать. Ульф назвал эту словенку моим самым опасным врагом… Значит, она и есть тот самый загадочный враг? Забавно и нелепо. Но как заставить эту словенскую упрямицу снять заклятие? По всему видно, что сила тут не поможет…
— Выпей-ка…
Я оттолкнул трясущуюся руку колдуна и, преодолевая слабость, сел на столе. Финн помешал варево и упрямо протянул миску к моему носу:
— Пей!
Не отстанет… Я отхлебнул и поморщился:
— Этот напиток не из медовой росы… Финн закудахтал, словно курица, и ощерил в улыбке гнилые зубы:
— Пей, пей…
Я глотнул еще раз и покосился на него.
— Спросить о чем хочешь? — догадался колдун.
— Верно. Прежде чем умереть, Ульф сказал мне о каком-то враге… Это она? — Я мотнул головой на дверь.
Финн окончательно развеселился. Его белая борода затряслась, ноги задергались в загадочной пляске, а слишком маленькие для мужчины ладони захлопали по бокам.
— Ты спрашиваешь о том, что знаешь, хевдинг!
Его смех мне не понравился. Старик осмеливался смеяться над моими сомнениями! Однако только он сможет разъяснить речи Ульфа и подсказать способ справиться с заговором словенки.
— Что с ней сделать? Старик притих.
— Убей, если не боишься пустоты, или отпусти, если не боишься быть убитым.
— Ты говоришь загадками, а я не люблю загадок. Финн обиженно хмыкнул:
— Хевдинги говорят звоном мечей, женщины — взглядами, а колдуны — загадками. Я колдун. Но помни, хевдинг, победить сильного врага без потерь можно, лишь став ему другом. Тогда тебе не понадобится меч или темница. А теперь пей!
Колдуны — странные люди. Финн до утра оставался со мной в доме Лисицы, но не произнес больше ни слова, лишь совал мне в руки плошки с питьем да подставлял котел, когда меня выворачивало наизнанку. А на рассвете Он ушел и вернулась Свейнхильд.
— Я отправила словенку в яму, — заявила она. — А Трора похоронили на Еловой Горе. Его тело полили кровью Тюрка.
— Почему Тюрка? — удивился я.
— Грек сознался, что хотел отравить тебя и Трора. Да и кто еще мог изготовить такой страшный яд? Даже Финн не распознал эту отраву.
Я улыбнулся. Хитрый грек опять обманул меня и сбежал. Теперь уже навсегда. И когда он успел сговориться со словенкой?
Свейнхильд обрадовалась моей улыбке. Ее глаза засияли.
— Не все поверили Тюрку. Твои хирдманны хотели убить словенскую рабыню, но я не позволила.
Мне было известно почему. Дара была моим подарком Свейнхильд, а если бы я умер — то даже последним подарком. С друзьями расставаться трудно, но с памятью о них — еще труднее. Свейнхильд ненавидела словенку, но не желала ее терять. Я погладил ее белую руку:
— Ты поступила верно, Лисица.
Она удивленно приподняла брови, и тогда я рассказал ей о давнем походе в Гардарику, выбросившейся за борт девчонке, предсмертном предупреждении Ульфа и своем видении. Мне незачем было таиться от Свейнхильд Она выслушала и сказала:
— Не знаю… Иногда трудно разгадать речи Ульфа. Попробуй сам поговорить с рабыней. Может, тогда ты что-нибудь поймешь…
— Может быть… — Я не собирался становиться другом рабыни и не очень-то верил в насланные заклятия, но вновь столкнуться с вороньем на Бельверсте мне не хотелось…
Лисица отправилась за водой, и в избу заглянул Скол.
— Подойди! — окликнул я.
Он потоптался на пороге, но потом уселся и принялся рассказывать об «Акуле» и обо всем, что творилось в хирде.
— Люди волнуются, — сказал он. — Воины считают словенку виновной и требуют ее смерти. Скоро Свейнхильд не сможет удержать их от расправы над рабыней. Она поняла это и даже послала человека к конунгу Свейну за помощью.
Худо! Лисица не желала огорчать меня и ни словом не обмолвилась о распрях меж моим хирдом и ее людьми, а зря!
Я нахмурился и сел. Голова закружилась.
— Ты что?! — испугался Скол. — Лежи!
— Заткнись! — приказал я. — Собери хирд. Буду говорить с ними.
— Но…
— Иди!
Озираясь, Скол вышел. Теперь нужно приготовиться. Постанывая и стискивая зубы, я подтянул к себе сундук с одеждой и отыскал в нем красную шелковую рубаху и шитую золотом безрукавку. Нацепить и то и другое оказалось не так легко, как я думал, но больше всего мучений причинил пояс. Пряжка на нем никак не желала застегиваться, а мои слезящиеся глаза не могли разобрать, в чем там дело. В конце концов я кое-как закрепил ее и, опираясь на меч, проковылял к столу. Там меня и застала Свейнхильд. Шурша платьем и что-то напевая, она быстро вошла в дом, поставила на пол ведра с водой, огляделась и, заметив пустую лавку, тревожно ахнула. Но спросить ни о чем не успела, потому что следом в избу ввалились мои хирдманны: старик Гранмар, рыжеусый Фроди, серьезный Скол— И другие, много других…. Я знал их всех. Их мечты, их желания, их привычки… Знал, что Фроди падок на хрупких женщин,! а Скол любым женщинам предпочитает пиво… Так много знал, что сразу почуял исходящую от них злобу.
— Ходят слухи, будто некоторые из вас требуют у Лисицы жизни ее рабыни?! — опираясь на край стола, произнес я. Стоявшая за спинами воинов Свейнхильд . прижала к губам тонкие пальцы.
— Но она отравила тебя и Трора! — возразил Фроди. А будь в живых Льот, то такие же слова сказал бы он. Но Льота не было. И Трора тоже не было… А я пытался отговорить своих людей от расправы над его убийцей. Хотя впервой ли мне лгать им?
— Кто так считает, Фроди? Ты? Может, ты говорил со словенкой и она призналась тебе в содеянном? Но в том же признался Тюрк!
— Грек сидел на цепи под столом! — не отступал Фроди. — Он не мог этого сделать. Рабыня поднесла Трору чашу с отравой!
Его речи звучали глухо, будто из пивной бочки. У меня в голове вертелись невидимые жернова, а от боли мутилось в глазах. Только бы не упасть!
Я сжал зубы и услышал певучий голос Свейнхильд:
— Вспомни пир, Фроди. Словенка подала Черному чашу по моему приказу.
Умница Свейнхильд! Боль слегка отпустила. Я сглотнул и перебил Лисицу:
— А я приказал ему выпить. Может, я виновен в смерти Трора?
Фроди смутился. Он не ожидал такого отпора. Хирдманны зашумели. Кто-то обвинял словенку, кто-то грека…
— Тихо! — рявкнул я. Гомон превратился в слабые шепотки, потом стихли и они. — Я ваш хевдинг, и никто не смеет возражать мне! Сам переговорю со словенкой и решу ее судьбу!
— Она солжет…
— Мне не лгала даже черная колдунья Джания. Или вы забыли, как преданно она мне служила?
Они не забыли колдунью. Помнили и печальную участь восставших юнцов.
Скол сокрушенно покачал головой:
— Хорошо, хевдинг. Мы будем ждать твоего решения.
Когда за последним из воинов закрылась дверь, Свейнхильд бросилась ко мне. Она думала, что я упаду, но мне нужно было держаться. Словенка…
— Веди рабыню! — приказал я.
Лисица умоляюще вцепилась в мои руки:
— Не надо! Не надо, Волчонок! Потом… Пусть потом…
— Дура! — Я отшвырнул ее в сторону. — Потом будет поздно! Сегодня я удержал хирд лишь потому, что выглядел более сильным, чем был на самом деле. Завтра они поймут это! Тащи словенку!
Всхлипывая и кусая побелевшие губы, Лисица поднялась на ноги, убрала растрепанные волосы и трясущимися руками оправила одежду.
— Я приведу ее, — сказала Свейнхильд. — Желание дорогого гостя — честь для меня…
Рассказывает Дара
Воины вытащили меня из ямы и копьями погнали к дому Свейнхильд. Лисица стояла на пороге.
— Хаки выздоровел и теперь хочет говорить с тобой, — глядя куда-то поверх моей головы, сказала она.
Говорить?! Вряд ли кровожадный берсерк станет говорить со своей отравительницей. Нет, там за дверью меня ждет не разговор, а боль и унижения… Как Тюрка…
Я сжала кулаки и уняла предательскую дрожь. Нечего бояться. Какие бы издевательства ни придумал проклятый берсерк, рано или поздно боль сменится тишиной и покоем.
— Зачем? — хрипло спросила я.
Урманка пожала узкими плечами:
— Кто знает замыслы великого хевдинга? Большая честь просто выполнять его желания.
Я скривилась. Великий хевдинг… Как бы не так! Убийца —вот кто ее любимый Хаки!
— Так ты пойдешь добром или вести силой?
— Добром. — Я повернулась и затопала к той избе, где недавно харкал кровью ненавистный берсерк. Затекшие ноги спотыкались на каждой колдобине, но душа была легкой, будто наполненный воздухом рыбий пузырь. Даже мысль о старинном враге не вызывала в ней ненависти. Она устала ненавидеть. Да и жить-то, пожалуй, устала…
Хаки я увидела сразу, едва вошла. Опираясь на обнаженный меч, он стоял посреди пустой избы и смотрел на дверь. После болезни лицо викинга осунулось, зато стали заметны тени от длинных ресниц и тонкая, горестная складочка у губ. В слабых бликах пламени он походил на того божия посланника с крыльями, который был нарисован на деревянной картинке епископа Проппо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Прощай, — сказал я Лисице и шагнул в темноту. Сначала она была плотной, а потом рассеялась и превратилась в безбрежную серую даль. Прямо из-под моих ног выбегала разноцветная лента моста, выгибалась дугой и тянулась так далеко, как видел глаз. Великий Один не оставил меня! Я поднял меч и двинулся по сияющему пути. Там в конце меня ждут высокие золотые стены и крепкие ворота, возле которых стоит страж богов Хеймдалль. Он улыбнется…
Но я ошибся. Вместо чертогов Вальхаллы впереди выросла усиженная воронами груда серых камней. Бельверст упирался в нее и пропадал. Это было неправильно, несправедливо! Будто насмехаясь, вороны пронзительно закаркали.
— Я предупреждал тебя, Волчонок, — сказал чей-то знакомый голос.
Хеймдалль? Нет, это был Ульф. Он стоял на самой вершине кручи и держал огромный рог.
— О чем? — спросил я.
Он улыбнулся и покачал головой:
— Что у тебя есть враг.
— Ты не назвал его имени.
— Неужели сам не догадался? Значит, я плохо учил тебя. Такому ученику нет места в Вальхалле.
— Не смей мешать мне! — Я попытался взобраться на кручу, но камни выскальзывали из-под ног, скатывались по склону и беззвучно пропадали в пустоте, а на вершине появлялись новые.
Ульф засмеялся и указал мне на рог.
— Смею. Я призван охранять вход в жилище богов
— Это дело Хеймдалля! — крикнул я.
— Почему ты так решил? — не скрывая презрения захохотал Ульф. — Потому, что об этом рассказывали те кто никогда не достигал жилища Асов?!
Хватит насмешек и пустых пререканий! Нужно идти вперед, к заветным чертогам!
Собравшись с силами, я оттолкнулся и прыгнул. Воронье сорвалось с насиженных мест. Черная вопящая туча рухнула на меня и сбила в пропасть. Перед глазами мелькнул светлый краешек Бельверста. В последнее мгновение пальцы зацепились за него, но подтянуться я уже не смог. Вороны кружились рядом, били крыльями по голове и клевали мою спину. Ульф не пытался отогнать их, просто стоял и с улыбкой смотрел, как крепкие крылья птиц пытаются сбросить меня в царство синекожей Хель.
— Ульф! — отчаянно выкрикнул я, и он перестал смеяться. Морщинистое лицо Круглоглазого стало сердитым, а пальцы отпустили загубник рога.
— Вернись и найди своего врага, — глухо сказал он. — Твой враг воздвиг эту преграду. Он созвал летучих слуг смерти на твой путь, и только ему дано отогнать их. Пока этого не случится, для тебя нет дороги в Вальхаллу!
От этих слов мне стало холодно и страшно. Огромный ворон уселся на мои пальцы и принялся долбить их острым черным клювом.
— Хватит! — крикнул я и полетел в пустоту, все дальше и дальше от жилища Одина. Теперь никакие подвиги, никакие победы не помогут мне достичь его. Прежде нужно найти неведомого врага и заставить его снять заклятие. Но какого врага?!
Я застонал и очнулся. Закопченные стены, глаза Свейнхильд… Что-то отвратительное подкатило к горлу, заставило перевернуться на живот и хлынуло изо рта в подставленный Финном котел. Значит, Финн все-таки пришел и вернул меня к жизни?
— Он спасен, — сказал старик.
Ах, колдун! Кто же называет спасенным отверженного? Я сплюнул в котел остатки отравы и откинулся на спину. Враг, враг, враг… Кто же этот враг?!
— Уберите девку, — громко приказала Свейнхильд. Какую девку? Я повернул голову. Слуги Лисицы тащили к дверям рабыню-словенку. Она упиралась и не сводила с меня настороженного взгляда. Так смотрела… Великий Один! Конечно же, это была она! Девчонка-рабыня из сожженного печища Гардарики! Тогда она еще не понравилась Орму. «Убей словенку, — твердил он. — Ее проклятия не пустые слова», а я не послушался. Как давно это было…
— Но это не я! — вдруг звонко выкрикнула она.
— Ты, — беззвучно шевельнулись мои губы, и она поняла. Глаза словенки стали пустыми, словно у потерявшегося щенка, а руки повисли вдоль тела. Ее поспешно вытолкали вон.
— Хаки! — склонилась Свейнхильд, но я лишь махнул рукой:
— Уходи.
Мне нужно было подумать. Ульф назвал эту словенку моим самым опасным врагом… Значит, она и есть тот самый загадочный враг? Забавно и нелепо. Но как заставить эту словенскую упрямицу снять заклятие? По всему видно, что сила тут не поможет…
— Выпей-ка…
Я оттолкнул трясущуюся руку колдуна и, преодолевая слабость, сел на столе. Финн помешал варево и упрямо протянул миску к моему носу:
— Пей!
Не отстанет… Я отхлебнул и поморщился:
— Этот напиток не из медовой росы… Финн закудахтал, словно курица, и ощерил в улыбке гнилые зубы:
— Пей, пей…
Я глотнул еще раз и покосился на него.
— Спросить о чем хочешь? — догадался колдун.
— Верно. Прежде чем умереть, Ульф сказал мне о каком-то враге… Это она? — Я мотнул головой на дверь.
Финн окончательно развеселился. Его белая борода затряслась, ноги задергались в загадочной пляске, а слишком маленькие для мужчины ладони захлопали по бокам.
— Ты спрашиваешь о том, что знаешь, хевдинг!
Его смех мне не понравился. Старик осмеливался смеяться над моими сомнениями! Однако только он сможет разъяснить речи Ульфа и подсказать способ справиться с заговором словенки.
— Что с ней сделать? Старик притих.
— Убей, если не боишься пустоты, или отпусти, если не боишься быть убитым.
— Ты говоришь загадками, а я не люблю загадок. Финн обиженно хмыкнул:
— Хевдинги говорят звоном мечей, женщины — взглядами, а колдуны — загадками. Я колдун. Но помни, хевдинг, победить сильного врага без потерь можно, лишь став ему другом. Тогда тебе не понадобится меч или темница. А теперь пей!
Колдуны — странные люди. Финн до утра оставался со мной в доме Лисицы, но не произнес больше ни слова, лишь совал мне в руки плошки с питьем да подставлял котел, когда меня выворачивало наизнанку. А на рассвете Он ушел и вернулась Свейнхильд.
— Я отправила словенку в яму, — заявила она. — А Трора похоронили на Еловой Горе. Его тело полили кровью Тюрка.
— Почему Тюрка? — удивился я.
— Грек сознался, что хотел отравить тебя и Трора. Да и кто еще мог изготовить такой страшный яд? Даже Финн не распознал эту отраву.
Я улыбнулся. Хитрый грек опять обманул меня и сбежал. Теперь уже навсегда. И когда он успел сговориться со словенкой?
Свейнхильд обрадовалась моей улыбке. Ее глаза засияли.
— Не все поверили Тюрку. Твои хирдманны хотели убить словенскую рабыню, но я не позволила.
Мне было известно почему. Дара была моим подарком Свейнхильд, а если бы я умер — то даже последним подарком. С друзьями расставаться трудно, но с памятью о них — еще труднее. Свейнхильд ненавидела словенку, но не желала ее терять. Я погладил ее белую руку:
— Ты поступила верно, Лисица.
Она удивленно приподняла брови, и тогда я рассказал ей о давнем походе в Гардарику, выбросившейся за борт девчонке, предсмертном предупреждении Ульфа и своем видении. Мне незачем было таиться от Свейнхильд Она выслушала и сказала:
— Не знаю… Иногда трудно разгадать речи Ульфа. Попробуй сам поговорить с рабыней. Может, тогда ты что-нибудь поймешь…
— Может быть… — Я не собирался становиться другом рабыни и не очень-то верил в насланные заклятия, но вновь столкнуться с вороньем на Бельверсте мне не хотелось…
Лисица отправилась за водой, и в избу заглянул Скол.
— Подойди! — окликнул я.
Он потоптался на пороге, но потом уселся и принялся рассказывать об «Акуле» и обо всем, что творилось в хирде.
— Люди волнуются, — сказал он. — Воины считают словенку виновной и требуют ее смерти. Скоро Свейнхильд не сможет удержать их от расправы над рабыней. Она поняла это и даже послала человека к конунгу Свейну за помощью.
Худо! Лисица не желала огорчать меня и ни словом не обмолвилась о распрях меж моим хирдом и ее людьми, а зря!
Я нахмурился и сел. Голова закружилась.
— Ты что?! — испугался Скол. — Лежи!
— Заткнись! — приказал я. — Собери хирд. Буду говорить с ними.
— Но…
— Иди!
Озираясь, Скол вышел. Теперь нужно приготовиться. Постанывая и стискивая зубы, я подтянул к себе сундук с одеждой и отыскал в нем красную шелковую рубаху и шитую золотом безрукавку. Нацепить и то и другое оказалось не так легко, как я думал, но больше всего мучений причинил пояс. Пряжка на нем никак не желала застегиваться, а мои слезящиеся глаза не могли разобрать, в чем там дело. В конце концов я кое-как закрепил ее и, опираясь на меч, проковылял к столу. Там меня и застала Свейнхильд. Шурша платьем и что-то напевая, она быстро вошла в дом, поставила на пол ведра с водой, огляделась и, заметив пустую лавку, тревожно ахнула. Но спросить ни о чем не успела, потому что следом в избу ввалились мои хирдманны: старик Гранмар, рыжеусый Фроди, серьезный Скол— И другие, много других…. Я знал их всех. Их мечты, их желания, их привычки… Знал, что Фроди падок на хрупких женщин,! а Скол любым женщинам предпочитает пиво… Так много знал, что сразу почуял исходящую от них злобу.
— Ходят слухи, будто некоторые из вас требуют у Лисицы жизни ее рабыни?! — опираясь на край стола, произнес я. Стоявшая за спинами воинов Свейнхильд . прижала к губам тонкие пальцы.
— Но она отравила тебя и Трора! — возразил Фроди. А будь в живых Льот, то такие же слова сказал бы он. Но Льота не было. И Трора тоже не было… А я пытался отговорить своих людей от расправы над его убийцей. Хотя впервой ли мне лгать им?
— Кто так считает, Фроди? Ты? Может, ты говорил со словенкой и она призналась тебе в содеянном? Но в том же признался Тюрк!
— Грек сидел на цепи под столом! — не отступал Фроди. — Он не мог этого сделать. Рабыня поднесла Трору чашу с отравой!
Его речи звучали глухо, будто из пивной бочки. У меня в голове вертелись невидимые жернова, а от боли мутилось в глазах. Только бы не упасть!
Я сжал зубы и услышал певучий голос Свейнхильд:
— Вспомни пир, Фроди. Словенка подала Черному чашу по моему приказу.
Умница Свейнхильд! Боль слегка отпустила. Я сглотнул и перебил Лисицу:
— А я приказал ему выпить. Может, я виновен в смерти Трора?
Фроди смутился. Он не ожидал такого отпора. Хирдманны зашумели. Кто-то обвинял словенку, кто-то грека…
— Тихо! — рявкнул я. Гомон превратился в слабые шепотки, потом стихли и они. — Я ваш хевдинг, и никто не смеет возражать мне! Сам переговорю со словенкой и решу ее судьбу!
— Она солжет…
— Мне не лгала даже черная колдунья Джания. Или вы забыли, как преданно она мне служила?
Они не забыли колдунью. Помнили и печальную участь восставших юнцов.
Скол сокрушенно покачал головой:
— Хорошо, хевдинг. Мы будем ждать твоего решения.
Когда за последним из воинов закрылась дверь, Свейнхильд бросилась ко мне. Она думала, что я упаду, но мне нужно было держаться. Словенка…
— Веди рабыню! — приказал я.
Лисица умоляюще вцепилась в мои руки:
— Не надо! Не надо, Волчонок! Потом… Пусть потом…
— Дура! — Я отшвырнул ее в сторону. — Потом будет поздно! Сегодня я удержал хирд лишь потому, что выглядел более сильным, чем был на самом деле. Завтра они поймут это! Тащи словенку!
Всхлипывая и кусая побелевшие губы, Лисица поднялась на ноги, убрала растрепанные волосы и трясущимися руками оправила одежду.
— Я приведу ее, — сказала Свейнхильд. — Желание дорогого гостя — честь для меня…
Рассказывает Дара
Воины вытащили меня из ямы и копьями погнали к дому Свейнхильд. Лисица стояла на пороге.
— Хаки выздоровел и теперь хочет говорить с тобой, — глядя куда-то поверх моей головы, сказала она.
Говорить?! Вряд ли кровожадный берсерк станет говорить со своей отравительницей. Нет, там за дверью меня ждет не разговор, а боль и унижения… Как Тюрка…
Я сжала кулаки и уняла предательскую дрожь. Нечего бояться. Какие бы издевательства ни придумал проклятый берсерк, рано или поздно боль сменится тишиной и покоем.
— Зачем? — хрипло спросила я.
Урманка пожала узкими плечами:
— Кто знает замыслы великого хевдинга? Большая честь просто выполнять его желания.
Я скривилась. Великий хевдинг… Как бы не так! Убийца —вот кто ее любимый Хаки!
— Так ты пойдешь добром или вести силой?
— Добром. — Я повернулась и затопала к той избе, где недавно харкал кровью ненавистный берсерк. Затекшие ноги спотыкались на каждой колдобине, но душа была легкой, будто наполненный воздухом рыбий пузырь. Даже мысль о старинном враге не вызывала в ней ненависти. Она устала ненавидеть. Да и жить-то, пожалуй, устала…
Хаки я увидела сразу, едва вошла. Опираясь на обнаженный меч, он стоял посреди пустой избы и смотрел на дверь. После болезни лицо викинга осунулось, зато стали заметны тени от длинных ресниц и тонкая, горестная складочка у губ. В слабых бликах пламени он походил на того божия посланника с крыльями, который был нарисован на деревянной картинке епископа Проппо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77