Только щеки остались по-прежнему запавшими, да худоба крепкого тела была какой-то неестественной. Но золотистые искорки в сохранивших свой диковинный цвет глазах сияли как и раньше, готовые разгореться, когда надумает человек весело и по-доброму рассмеяться. И руки целителя и умельца оглаживали теперь не перепончатокрылое существо, а голову огромного серого пса. О Богиня Милосердная! Да это же и не пес вовсе! Это же оборотень, спаситель ее! Поняв, кто перед ней, Ниилит, вместо того чтобы испугаться, нагнулась над псом и начала гладить его жесткую, серо-седую шерсть, с изумлением, но без страха чувствуя, как под ее узенькими горячими ладошками громадный свирепый волкодав утрачивает свой звериный облик. От ладоней ее, как и от рук помолодевшего мудреца, струился золотистый свет. Он обволакивал пса, не только возвращая ему человеческое тело, но и изгоняя из него темный клубок боли, чем-то напоминавший небольшого раскоряченного осьминога.
Две пары окруженных сиянием рук формировали боль осьминога, лепили, скатывали, как ком теста, не давая щупальцам присосаться, зацепиться за здоровые ткани тела, тянули и тащили на сумрачный свет дождливого дня. И в конце концов вытащили-таки, и растаял он, растопленный жарким сиянием рук человечьих, как масло на сковородке, и ушло сияние, а обласканный заботливыми, любящими прикосновениями волкодав окончательно обрел облик угрюмого, жестоко искусанного жизнью мужчины, который неловко поднялся с обветшалого крыльца и вслед за Ниилит переступил порог дома. И девушка с горечью и радостью поняла, что это ее дом. Ее не потому, что он принадлежит ей, а потому, что живут в нем дорогие ей люди. Поверить в это было трудно – не было у нее, кроме Зелхата, близких людей на этом жестком, как мельничные жернова, свете, не было и не могло быть дома, но вот ведь топится очаг – заступа от холодной сырости; гордый порученным ему делом мальчишка держит над огнем медный ковшик на длинной деревянной ручке. А в ковшике этом булькает составленное ею по рецепту Зелхата пахнущее медом и липовым цветом варево. И покряхтывает на лавке вечно хмурый старый сегван, называющий ее то "доченькой", то "чадом"…
Чудные, дивные сны виделись девушке после зелья Азерги, и самое любопытное – даже будучи не слишком радостными, вселяли они в душу Ниилит надежду и уверенность, что недолго она останется игрушкой в руках мага. Расскажи она кое-какие из этих снов советнику Менучера, может, и назвал бы он посетившие девушку видения пророческими и поменял кое-что в своих хитроумных планах, но занятый грезами о грядущем величии Азерги, разумеется, и в мыслях не держал расспрашивать о чем-либо спутницу, когда та выныривала ненадолго из сонного забытья. Да и о чем было говорить будущему владыке Саккарема с деревенской дурочкой, получившей по прихоти Богини удивительный, редкостный дар, с помощью которого он рассчитывал добраться до заветного сундука Аситаха?..
* * *
Велев запалить четыре толстые свечи, тотчас разогнавшие царивший в шатре сумрак, Азерги отпустил слугу и распахнул отделанный серебром поставец. Как обычно он не обращал на Ниилит ни малейшего внимания, и расположившаяся на войлочной подстилке в дальнем углу шатра девушка могла беспрепятственно наблюдать, как маг вынимает из поставца маленькие кувшинчики с вином. Привыкшая, что каждый вечер Азерги неукоснительно занимается какой-то непонятной ворожбой, Ниилит была удивлена, видя, с каким вниманием и любовью он протирает эти кувшинчики, любуется ими, ласкает их взглядами и заботливыми, почти нежными прикосновениями пальцев. Ей было известно, что виноградное вино – кровь земли – используется в разнообразных магических обрядах, но сегодня Азерги, похоже, не собирался заниматься колдовством, а хотел просто продегустировать имеющиеся у него в запасе напитки и расслабиться.
До нардарской границы оставалось полтора дня пути, и по осунувшемуся лицу мага было видно, что дорога и ежевечерняя волшба изрядно его утомили. Откупорив один из кувшинчиков, он плеснул в серебряную стопку несколько капель густой темно-коричневой жидкости, понюхал ее и расплылся в улыбке. Глядя в стену шатра невидящим взглядом, подержал стопку в ладонях, не то согревая ее содержимое, не то забыв о ней и предаваясь недоступным Ниилит размышлениям. Пригубил, подержал напиток на языке, мечтательно щурясь на пламя свечи, и откинулся на высокие подушки. "Надо же, – подумала девушка, – есть оказывается у этого клювоносого присущие и простым смертным слабости! Кто бы мог подумать, что советник Менучера по-настоящему счастлив не в окружении древних свитков и жутковатых колдовских атрибутов, а в компании сосудов с редкими винами?.."
В следующий момент Ниилит со страхом увидела, что лицо мага исказила гримаса ненависти, он с проклятиями отшвырнул недопитую стопку, вскочил на ноги и склонился над поставцом с таким видом, будто ожидал, что из драгоценного ящичка вот-вот выглянет змеиная голова. Длинные пальцы, судорожно сжимаясь и разжимаясь подобно огромным агонизирующим паукам, зависли над одним кувшинчиком, потом над вторым. Быстрыми нервными движениями он раскрыл одну из многочисленных шкатулок и достал полупрозрачный рог неизвестного девушке животного. Нацедил в него вина из початого кувшинчика и некоторое время смотрел, держа рог против пламени свечи. Затем, сумрачно усмехнувшись, вылил вино прямо в медный таз, предназначенный для омовения рук. Откупорил другой кувшин и тоже плеснул в рог. Проворчав что-то, вылил драгоценный напиток, сильный, пряный аромат которого достиг даже ноздрей Ниилит, и вновь повторил ту же операцию. Он проверил полдюжины кувшинчиков, и девушке уже наскучило наблюдать за магом, когда налитое в очередной раз вино, неожиданно зашипело и запенилось в роге, стенки которого приобрели болезненный синюшный оттенок.
– Ага! – зловеще процедил Азерги. – Ученик устал от учителя! Этого следовало ожидать. Надобно еще помнить, что, кроме яда, существует хладная сталь, и она, безусловно, будет пущена в ход…
Ниилит завороженно смотрела, как маг выволок на середину шатра жаровню, состоящую из плоской, похожей на щит чаши, укрепленной на трех изогнутых ножках. Пошептал над покрытыми пеплом углями, заставляя их разгореться, и высыпал в огонь несколько щепоток черного порошка. Фиолетовое пламя столбом ударило вверх, едва не спалив кожаный свод шатра. Азерги взмахнул руками, широкие рукава халата взметнулись и опали, как черные крылья, свечи вспыхнули ярко-синим пламенем и погасли. Шатер залило ядовито-малиновое сияние, в зловещем свете которого нестерпимо страшным показался Ниилит заунывный речитатив мага, начавшего вполголоса читать заклинания на неизвестном, каркающем и пришепетывающем языке. Чувствуя, как по телу разливается слабость, а лоб покрывается испариной, девушка попыталась отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но мертвенное оцепенение сковало члены, отняло волю.
Понизив голос, Азерги забормотал что-то совсем уже неразборчивое, выхватил из висящих у пояса ножен кинжал и полоснул себя по левой руке. Кинул окровавленный кинжал в жаровню и протянул над ней руку, чтобы капли сочащейся из пореза густой, вязкой на вид крови упали на угли. Пламя приобрело желтовато-зеленый оттенок, что никак не повлияло на разлитое в шатре малиновое сияние, и маг, сорвав с шеи кулон, сделанный из огромного изумруда, которому была придана каплевидная форма, приложил его к кровоточащему порезу.
Ниилит видела уже, как Азерги использовал этот достойный украшать шадскую грудь кулон в своей волшбе, обращаясь с ним крайне бережно, и была поражена, когда маг, отняв камень от раны, швырнул его в жаровню. Горло девушки сдавила невидимая рука, дыхание на миг прервалось, и ей почудилось возникшее из зеленого пламени перекошенное смертельной мукой лицо молодого мужчины. Потом послышался слабый треск – это раскололся брошенный в огонь изумруд, и шатер погрузился во тьму…
Очнувшись, Ниилит не сразу поняла, где находится – перед глазами плыли разноцветные круги, во всем теле ощущались какие-то неестественные слабость и пустота. "Наверное, так чувствует себя опорожненный бурдюк", – подумала девушка, и сравнение это, первое почему-то пришедшее на ум, помогло припомнить последнюю ворожбу Азерги. Теперь, правда, Ниилит не была уверена, что это в шатре погас свет, а не сама она потеряла сознание. Впрочем, задержаться на этой мысли ей не удалось, ибо из-за стен шатра долетел такой страшный крик ужаса и боли, что по телу побежали мурашки и девушке сделалось не до воспоминаний.
Мельком подумав, что, верно, первый, предшествующий этому крик и вывел ее из забытья, Ниилит поднялась на непослушных ногах и сделала несколько шагов к выходу из шатра, в котором горела теперь только одна свеча. Что бы там ни думал о ней Азерги, она все же ученица Зелхата и умеет облегчать человеческие страдания…
В последние дни Ниилит неважно себя чувствовала, но так худо ей уже давно не было, и понадобилось собрать все силы, чтобы выбраться из шатра. На свежем воздухе в голове начало проясняться, и девушка поняла, что, во-первых, у нее нет с собой никаких лечебных снадобий, необходимых для оказания помощи больным или раненым, а во-вторых, в таком состоянии вряд ли ей удастся кому-то помочь – очевидно, волшба Азерги вовсе не безвредна для тех, кто находится поблизости. Благоразумие подсказывало вернуться в шатер, и она уже готова была внять голосу разума, когда истошный вопль вновь разнесся над засыпающим лагерем.
"Надо все же посмотреть, что стряслось, иначе всю ночь кошмары будут мучить", – решила Ниилит и заковыляла к соседнему шатру, где вокруг костра толпились едва ли не все сопровождавшие посольство воины.
При ее приближении кольцо мужчин распалось. Пропуская Ниилит к костру, воины шарахались, как от пораженной моровой болезнью, и у девушки возникла догадка, что тут не обошлось без колдовства Азерги. Не успела она подумать об этом, как увидела самого мага, подошедшего сквозь расступившуюся перед ним толпу к стоящему по другую сторону костра воину, на котором были сосредоточены взгляды собравшихся.
– Азерги! Азерги пришел! – зашелестели вокруг приглушенные голоса, и тут Ниилит заметила, что из левой, рассеченной чуть ниже локтя руки воина, к которому подошел маг, не переставая, течет кровь. И кровью же вымазана одежда раненого и тряпки, лежащие у его ног…
– Мне сказали, что ты истекаешь кровью и призываешь меня. Чего же ты хочешь от меня, Ашук? – спросил Азерги низкорослого тощего воина, с усилием оторвавшего обезумевший взгляд от своей кровоточащей руки и поднявшего глаза на мага.
– Да-да, я звал, звал! – залепетал он заплетающимся от ужаса языком. – Спаси меня! Останови кровь! Останови ее, а то она течет и течет и скоро вся вытечет из моего бедного тела! Она не унимается, несмотря на повязки, и только ты можешь остановить ее!
Ниилит часто попадался на глаза этот воин с бегающими глазками и неприятным, напоминающим крысиную морду лицом, казавшимся сейчас, даже в жарких отблесках пламени костра, смертельно бледным.
– Почему ты решил, что я могу тебе помочь? Тебе нужен лекарь, а уж если он не поможет, следует позвать жреца, – произнес маг, бесстрастно глядя на струящуюся из руки Ашука кровь. И, словно размышляя вслух, добавил: – Хорошему воину обычно не удается наткнуться на собственное оружие…
– Эта рана… Она возникла сама собой. У Ашука в руках не было оружия, когда потекла кровь… Мы все видели… – заговорили было разом несколько человек, но тут же и замолкли под тяжелым взглядом шадского советника.
– Я пытался наложить жгут или замотать порез тряпками, однако тогда кровь начинает бить из раны как городской фонтан, – упрямо сказал один из стоящих рядом с Ашуком воинов, не глядя в лицо магу.
Ниилит уставилась на руку раненого – обычный неглубокий порез, вена задета, но, подсохнув, кровь образует корочку и… О Богиня, да ведь он в точности такой же, каким был у Азерги, полоснувшего себя кинжалом по руке во время последней волшбы! Девушка невольно перевела взгляд на левую руку мага, но рукава его черного, расшитого серебром халата были опущены.
– Ты один можешь мне помочь, я знаю! Спаси меня! – взывал между тем истекавший кровью Ашук. – Я знаю, это твое колдовство! Останови его, уйми мою кровь, и я буду тебе верным рабом!..
– Ты ошибаешься. Зачем мне заколдовывать тебя, воин? – все так же холодно спросил Азерги, и Ниилит поняла, что Ашуку не дождаться помощи от мага. Понял это и раненый. Собрав силы, он рванулся к Азерги, извергая проклятья и грозя страшной местью, и если бы стоявшие рядом воины не подхватили его, наверняка рухнул бы к ногам мага.
– Ты... Ты ударил первым… Ты знал, что я послан убить тебя, и навел на меня порчу… Ты сильнее, так будь… Будь же милосердным… – прохрипел прерывающимся голосом Ашук, глядя в неподвижное, как клювастая маска, лицо Азерги побелевшими от страха близкой смерти глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Две пары окруженных сиянием рук формировали боль осьминога, лепили, скатывали, как ком теста, не давая щупальцам присосаться, зацепиться за здоровые ткани тела, тянули и тащили на сумрачный свет дождливого дня. И в конце концов вытащили-таки, и растаял он, растопленный жарким сиянием рук человечьих, как масло на сковородке, и ушло сияние, а обласканный заботливыми, любящими прикосновениями волкодав окончательно обрел облик угрюмого, жестоко искусанного жизнью мужчины, который неловко поднялся с обветшалого крыльца и вслед за Ниилит переступил порог дома. И девушка с горечью и радостью поняла, что это ее дом. Ее не потому, что он принадлежит ей, а потому, что живут в нем дорогие ей люди. Поверить в это было трудно – не было у нее, кроме Зелхата, близких людей на этом жестком, как мельничные жернова, свете, не было и не могло быть дома, но вот ведь топится очаг – заступа от холодной сырости; гордый порученным ему делом мальчишка держит над огнем медный ковшик на длинной деревянной ручке. А в ковшике этом булькает составленное ею по рецепту Зелхата пахнущее медом и липовым цветом варево. И покряхтывает на лавке вечно хмурый старый сегван, называющий ее то "доченькой", то "чадом"…
Чудные, дивные сны виделись девушке после зелья Азерги, и самое любопытное – даже будучи не слишком радостными, вселяли они в душу Ниилит надежду и уверенность, что недолго она останется игрушкой в руках мага. Расскажи она кое-какие из этих снов советнику Менучера, может, и назвал бы он посетившие девушку видения пророческими и поменял кое-что в своих хитроумных планах, но занятый грезами о грядущем величии Азерги, разумеется, и в мыслях не держал расспрашивать о чем-либо спутницу, когда та выныривала ненадолго из сонного забытья. Да и о чем было говорить будущему владыке Саккарема с деревенской дурочкой, получившей по прихоти Богини удивительный, редкостный дар, с помощью которого он рассчитывал добраться до заветного сундука Аситаха?..
* * *
Велев запалить четыре толстые свечи, тотчас разогнавшие царивший в шатре сумрак, Азерги отпустил слугу и распахнул отделанный серебром поставец. Как обычно он не обращал на Ниилит ни малейшего внимания, и расположившаяся на войлочной подстилке в дальнем углу шатра девушка могла беспрепятственно наблюдать, как маг вынимает из поставца маленькие кувшинчики с вином. Привыкшая, что каждый вечер Азерги неукоснительно занимается какой-то непонятной ворожбой, Ниилит была удивлена, видя, с каким вниманием и любовью он протирает эти кувшинчики, любуется ими, ласкает их взглядами и заботливыми, почти нежными прикосновениями пальцев. Ей было известно, что виноградное вино – кровь земли – используется в разнообразных магических обрядах, но сегодня Азерги, похоже, не собирался заниматься колдовством, а хотел просто продегустировать имеющиеся у него в запасе напитки и расслабиться.
До нардарской границы оставалось полтора дня пути, и по осунувшемуся лицу мага было видно, что дорога и ежевечерняя волшба изрядно его утомили. Откупорив один из кувшинчиков, он плеснул в серебряную стопку несколько капель густой темно-коричневой жидкости, понюхал ее и расплылся в улыбке. Глядя в стену шатра невидящим взглядом, подержал стопку в ладонях, не то согревая ее содержимое, не то забыв о ней и предаваясь недоступным Ниилит размышлениям. Пригубил, подержал напиток на языке, мечтательно щурясь на пламя свечи, и откинулся на высокие подушки. "Надо же, – подумала девушка, – есть оказывается у этого клювоносого присущие и простым смертным слабости! Кто бы мог подумать, что советник Менучера по-настоящему счастлив не в окружении древних свитков и жутковатых колдовских атрибутов, а в компании сосудов с редкими винами?.."
В следующий момент Ниилит со страхом увидела, что лицо мага исказила гримаса ненависти, он с проклятиями отшвырнул недопитую стопку, вскочил на ноги и склонился над поставцом с таким видом, будто ожидал, что из драгоценного ящичка вот-вот выглянет змеиная голова. Длинные пальцы, судорожно сжимаясь и разжимаясь подобно огромным агонизирующим паукам, зависли над одним кувшинчиком, потом над вторым. Быстрыми нервными движениями он раскрыл одну из многочисленных шкатулок и достал полупрозрачный рог неизвестного девушке животного. Нацедил в него вина из початого кувшинчика и некоторое время смотрел, держа рог против пламени свечи. Затем, сумрачно усмехнувшись, вылил вино прямо в медный таз, предназначенный для омовения рук. Откупорил другой кувшин и тоже плеснул в рог. Проворчав что-то, вылил драгоценный напиток, сильный, пряный аромат которого достиг даже ноздрей Ниилит, и вновь повторил ту же операцию. Он проверил полдюжины кувшинчиков, и девушке уже наскучило наблюдать за магом, когда налитое в очередной раз вино, неожиданно зашипело и запенилось в роге, стенки которого приобрели болезненный синюшный оттенок.
– Ага! – зловеще процедил Азерги. – Ученик устал от учителя! Этого следовало ожидать. Надобно еще помнить, что, кроме яда, существует хладная сталь, и она, безусловно, будет пущена в ход…
Ниилит завороженно смотрела, как маг выволок на середину шатра жаровню, состоящую из плоской, похожей на щит чаши, укрепленной на трех изогнутых ножках. Пошептал над покрытыми пеплом углями, заставляя их разгореться, и высыпал в огонь несколько щепоток черного порошка. Фиолетовое пламя столбом ударило вверх, едва не спалив кожаный свод шатра. Азерги взмахнул руками, широкие рукава халата взметнулись и опали, как черные крылья, свечи вспыхнули ярко-синим пламенем и погасли. Шатер залило ядовито-малиновое сияние, в зловещем свете которого нестерпимо страшным показался Ниилит заунывный речитатив мага, начавшего вполголоса читать заклинания на неизвестном, каркающем и пришепетывающем языке. Чувствуя, как по телу разливается слабость, а лоб покрывается испариной, девушка попыталась отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но мертвенное оцепенение сковало члены, отняло волю.
Понизив голос, Азерги забормотал что-то совсем уже неразборчивое, выхватил из висящих у пояса ножен кинжал и полоснул себя по левой руке. Кинул окровавленный кинжал в жаровню и протянул над ней руку, чтобы капли сочащейся из пореза густой, вязкой на вид крови упали на угли. Пламя приобрело желтовато-зеленый оттенок, что никак не повлияло на разлитое в шатре малиновое сияние, и маг, сорвав с шеи кулон, сделанный из огромного изумруда, которому была придана каплевидная форма, приложил его к кровоточащему порезу.
Ниилит видела уже, как Азерги использовал этот достойный украшать шадскую грудь кулон в своей волшбе, обращаясь с ним крайне бережно, и была поражена, когда маг, отняв камень от раны, швырнул его в жаровню. Горло девушки сдавила невидимая рука, дыхание на миг прервалось, и ей почудилось возникшее из зеленого пламени перекошенное смертельной мукой лицо молодого мужчины. Потом послышался слабый треск – это раскололся брошенный в огонь изумруд, и шатер погрузился во тьму…
Очнувшись, Ниилит не сразу поняла, где находится – перед глазами плыли разноцветные круги, во всем теле ощущались какие-то неестественные слабость и пустота. "Наверное, так чувствует себя опорожненный бурдюк", – подумала девушка, и сравнение это, первое почему-то пришедшее на ум, помогло припомнить последнюю ворожбу Азерги. Теперь, правда, Ниилит не была уверена, что это в шатре погас свет, а не сама она потеряла сознание. Впрочем, задержаться на этой мысли ей не удалось, ибо из-за стен шатра долетел такой страшный крик ужаса и боли, что по телу побежали мурашки и девушке сделалось не до воспоминаний.
Мельком подумав, что, верно, первый, предшествующий этому крик и вывел ее из забытья, Ниилит поднялась на непослушных ногах и сделала несколько шагов к выходу из шатра, в котором горела теперь только одна свеча. Что бы там ни думал о ней Азерги, она все же ученица Зелхата и умеет облегчать человеческие страдания…
В последние дни Ниилит неважно себя чувствовала, но так худо ей уже давно не было, и понадобилось собрать все силы, чтобы выбраться из шатра. На свежем воздухе в голове начало проясняться, и девушка поняла, что, во-первых, у нее нет с собой никаких лечебных снадобий, необходимых для оказания помощи больным или раненым, а во-вторых, в таком состоянии вряд ли ей удастся кому-то помочь – очевидно, волшба Азерги вовсе не безвредна для тех, кто находится поблизости. Благоразумие подсказывало вернуться в шатер, и она уже готова была внять голосу разума, когда истошный вопль вновь разнесся над засыпающим лагерем.
"Надо все же посмотреть, что стряслось, иначе всю ночь кошмары будут мучить", – решила Ниилит и заковыляла к соседнему шатру, где вокруг костра толпились едва ли не все сопровождавшие посольство воины.
При ее приближении кольцо мужчин распалось. Пропуская Ниилит к костру, воины шарахались, как от пораженной моровой болезнью, и у девушки возникла догадка, что тут не обошлось без колдовства Азерги. Не успела она подумать об этом, как увидела самого мага, подошедшего сквозь расступившуюся перед ним толпу к стоящему по другую сторону костра воину, на котором были сосредоточены взгляды собравшихся.
– Азерги! Азерги пришел! – зашелестели вокруг приглушенные голоса, и тут Ниилит заметила, что из левой, рассеченной чуть ниже локтя руки воина, к которому подошел маг, не переставая, течет кровь. И кровью же вымазана одежда раненого и тряпки, лежащие у его ног…
– Мне сказали, что ты истекаешь кровью и призываешь меня. Чего же ты хочешь от меня, Ашук? – спросил Азерги низкорослого тощего воина, с усилием оторвавшего обезумевший взгляд от своей кровоточащей руки и поднявшего глаза на мага.
– Да-да, я звал, звал! – залепетал он заплетающимся от ужаса языком. – Спаси меня! Останови кровь! Останови ее, а то она течет и течет и скоро вся вытечет из моего бедного тела! Она не унимается, несмотря на повязки, и только ты можешь остановить ее!
Ниилит часто попадался на глаза этот воин с бегающими глазками и неприятным, напоминающим крысиную морду лицом, казавшимся сейчас, даже в жарких отблесках пламени костра, смертельно бледным.
– Почему ты решил, что я могу тебе помочь? Тебе нужен лекарь, а уж если он не поможет, следует позвать жреца, – произнес маг, бесстрастно глядя на струящуюся из руки Ашука кровь. И, словно размышляя вслух, добавил: – Хорошему воину обычно не удается наткнуться на собственное оружие…
– Эта рана… Она возникла сама собой. У Ашука в руках не было оружия, когда потекла кровь… Мы все видели… – заговорили было разом несколько человек, но тут же и замолкли под тяжелым взглядом шадского советника.
– Я пытался наложить жгут или замотать порез тряпками, однако тогда кровь начинает бить из раны как городской фонтан, – упрямо сказал один из стоящих рядом с Ашуком воинов, не глядя в лицо магу.
Ниилит уставилась на руку раненого – обычный неглубокий порез, вена задета, но, подсохнув, кровь образует корочку и… О Богиня, да ведь он в точности такой же, каким был у Азерги, полоснувшего себя кинжалом по руке во время последней волшбы! Девушка невольно перевела взгляд на левую руку мага, но рукава его черного, расшитого серебром халата были опущены.
– Ты один можешь мне помочь, я знаю! Спаси меня! – взывал между тем истекавший кровью Ашук. – Я знаю, это твое колдовство! Останови его, уйми мою кровь, и я буду тебе верным рабом!..
– Ты ошибаешься. Зачем мне заколдовывать тебя, воин? – все так же холодно спросил Азерги, и Ниилит поняла, что Ашуку не дождаться помощи от мага. Понял это и раненый. Собрав силы, он рванулся к Азерги, извергая проклятья и грозя страшной местью, и если бы стоявшие рядом воины не подхватили его, наверняка рухнул бы к ногам мага.
– Ты... Ты ударил первым… Ты знал, что я послан убить тебя, и навел на меня порчу… Ты сильнее, так будь… Будь же милосердным… – прохрипел прерывающимся голосом Ашук, глядя в неподвижное, как клювастая маска, лицо Азерги побелевшими от страха близкой смерти глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90