!
Джилберт поспешно отступил.
– Тихо, тихо, успокойтесь. На сей раз это Ф-2.
До Байрона постепенно дошло; Джилберт облегченно вздохнул.
– Никогда больше не будите меня подобным образом, Джил! Ф-2, говорите? Вы имеете в виду четвертую звезду, верно?
– Разумеется. Забавно, не так ли?
В каком-то смысле это действительно было забавно. Примерно девяносто пять процентов всех обитаемых планет в Галактике обращаются вокруг звезд спектрального класса Ф или Ж диаметром от семисот пятидесяти до полутора миллионов миль и с температурой поверхности от пяти до десяти тысяч градусов. Солнце Земли – класса Ж-0, Родии – Ф-3, Лингейна – Ж-2, Нефелоса – тоже Ж-2, Ф-2 – это довольно тепло, но не слишком.
Первые три звезды, у которых они останавливались, принадлежали к спектральному классу К и были маленькие и красные. Даже если бы у них оказались планеты, скорее всего они были бы непригодны для жизни.
Хорошая звезда – она во всем хорошая звезда! В первые же часы они обнаружили пять планет, ближайшая из которых располагалась в ста пятидесяти миллионах миль от центра системы.
Теодор Риззет лично принес эту новость.
Он приходил на «Беспощадный» так же часто, как и Автарх, всякий раз озаряя корабль своей сердечностью. На этот раз он тяжело дышал и отдувался после упражнений на космическом канате.
– Не знаю, как Автарх это проделывает. Ему, как видно, все нипочем, – сказал он, переводя дух, – Может, потому, что он моложе. – И тут же резко переменил тему: – Пять планет!
– У этой звезды? – спросил Джилберт. – Вы уверены?
– Точно. Четыре из них, правда, Ю-типа.
– А пятая?
– Кажется, то, что нам нужно. В атмосфере есть кислород.
Джилберт издал вопль триумфа, а Байрон сказал:
– Четыре планеты Ю-типа'. Что ж; нам нужна только пятая.
Он понимал, что такое распределение естественно. Большинство планет в Галактике обладает водородными атмосферами. Звезды в основном состоят из водорода, а он – источник создания планет. Планеты Ю-типа имеют атмосферу из метана и аммиака, иногда с добавками молекул водорода. Такие атмосферы обычно очень насыщенны и густы. Сами планеты почти неизбежно достигают тридцати тысяч миль в диаметре со средней температурой около пятидесяти градусов ниже нуля. Они совершенно не пригодны для обитания.
На Земле Байрона уверяли, что планеты Ю-типа называются так из-за Юпитера – одной из планет Солнечной системы. Не исключено, конечно. Во всяком случае, планеты З-типа явно названы в честь Земли. Они сравнительно невелики, и их слабое тяготение не удерживает содержащие водород газы. К тому же они обычно ближе к солнцу и теплее. У них прозрачные атмосферы, содержащие кислород и азот, иногда с вредными примесями.
– А хлор? – забеспокоился Байрон, – Досконально ли исследовали атмосферу?
Риззет пожал плечами:
– Из космоса можно судить лишь о верхних слоях. Если есть хлор, он сосредоточен ближе к поверхности. Посмотрим. – Он хлопнул ладонью по широкому плечу Байрона. – Как насчет того, чтобы нам пропустить по рюмочке в вашей каюте, молодой человек?
Джилберт беспокойно посмотрел им вслед. Сейчас, когда Автарх ухаживает за Артемизией, а его первый помощник становится собутыльником Байрона, «Беспощадный» все больше превращается в лингейнский корабль. Он подумал, сознает ли Байрон, что делает, Потом мысли его перенеслись к новой планете.
Корабль спускался в атмосферу. Артемизия, сидя в пилотской рубке, безмятежно улыбалась и казалась вполне довольной. Байрон изредка поглядывал в ее сторону. Когда она вошла, он сказал: «Добрый день, Артемизия» (последнее время она редко заглядывала в рубку, и он был захвачен врасплох), Но она не ответила.
– Дядя Джил, это правда, что мы садимся? – в ее голосе звучала искренняя радость.
Джилберт потер руки.
– Кажется, да, моя дорогая. На несколько часов мы сможем выйти из корабля и походить по твердой почве. Вот будет забавно!
– Надеюсь, что это та самая планета повстанцев. Иначе будет вовсе не так уж забавно.
– Остается еще одна звезда, – напомнил Джилберт, но брови его угрюмо сошлись к переносице.
Артемизия неожиданно повернулась к Байрону и холодно спросила:
– Вы что-то сказали, мистер Фаррил?
Снова захваченный врасплох, Байрон, запинаясь, выговорил:
– Н-ничего.
– Простите, значит, мне так показалось.
Она прошла мимо него так быстро и близко, что коснулась платьем его колена и окутала ароматом своих духов. Он крепко сжал зубы.
Риззет по-прежнему был с ними. Одно из преимуществ трейлера заключалось в том, что гость мог остаться на ночь.
– Сейчас уточняют данные об атмосфере, – сказал он. – Но уже ясно, что в ней почти тридцать процентов кислорода, есть азот и инертные газы. Все нормально, хлора нет. – Помолчав немного, он промычал: – Гм…
– В чем дело? – спросил Джилберт.
– Нет двуокиси углерода. Это плохо.
– Почему? – спросила Артемизия, сидевшая на своем наблюдательном пункте у экрана, по которому со скоростью двух тысяч миль в час пролетала поверхность планеты.
– Нет двуокиси углерода – нет жизни, – коротко объяснил Байрон.
– Да? Вот как? – Она посмотрела на него и тепло улыбнулась.
Байрон невольно улыбнулся в ответ. И тут же понял, что она улыбалась сквозь него, мимо него, явно не замечая его присутствия. А он, как дурак, сидит здесь с этой глупой улыбкой. Улыбка медленно сползла с его лица.
Лучше избегать этих встреч. Когда он видит ее, перестает действовать анестезия и возвращается боль.
Джилберт хмурился. Они снижались, а в нижних слоях атмосферы «Беспощадный» с нежелательным аэродинамическим довеском в виде трейлера с трудом поддавался управлению.
Байрон упорно боролся с приборами.
– Веселее, Джил, – подбодрил он.
Сам он не испытывал особого веселья. На их радиосигналы никто не отвечал. Если они не найдут повстанцев, надеяться больше не на что.
– Не похоже на планету повстанцев, – сказал Джилберт. – Скалистый и мертвый мир без воды. – Он обернулся. – Нашли двуокись углерода, Риззет?
Румяное лицо Риззета вытянулось.
– Да, но только следы. Около тысячной процента.
– Это еще ни о чем не говорит, – сказал Байрон. – Они могли выбрать эту планету именно потому, что она кажется такой безжизненной.
– Но я видел там фермы, – возразил Джилберт.
– Допустим. А многое ли мы увидим на планете такого размера, даже облетев ее несколько раз? Вам хорошо известно, Джил, что у них не хватает людей, чтобы заселить всю планету. Они вполне могли выбрать для жизни какую-нибудь одну долину, где содержание двуокиси углерода выше среднего, из-за вулканических извержений, например, и где поблизости есть вода. Мы можем пролететь в двадцати милях от них и даже не узнать об этом. Естественно, что они не отвечают на радиовызовы без тщательной проверки.
– Невозможно так легко создать двуокись углерода в нужной концентрации, – пробормотал Джилберт, напряженно вглядываясь в экран.
Байрону вдруг почти захотелось, чтобы планета оказалась не та. Осточертело ждать неизвестно чего. Нужно идти и выяснить все сейчас же, немедленно!
Это было странное ощущение.
Искусственный свет выключили, и в иллюминаторы ворвались солнечные лучи. Конечно, такое освещение было менее эффектным, зато вносило приятный элемент новизны.
Иллюминаторы открыли, потому что атмосфера планеты оказалась пригодной для дыхания. Правда, Риззет возражал, так как отсутствие двуокиси углерода могло затруднить дыхание, но Байрон решил, что короткое время можно выдержать.
Джилберт незаметно подошел к ним в тот момент, когда они о чем-то тихонько разговаривали. Увидев его, они резко отпрянули друг от друга, как нашкодившие мальчишки.
Джилберт рассмеялся, потом выглянул в иллюминатор, вздохнул и сказал:
– Скалы!
– Мы собираемся установить радиопередатчик где-нибудь повыше, – сказал Байрон. – Так будет больше радиус действия. Во всяком случае, мы должны охватить это полушарие. А если ничего не выйдет, попробуем на другой стороне планеты.
– Вы об этом сейчас так увлеченно беседовали с Риззетом?
– Совершенно верно. Передатчик установим мы вдвоем с Автархом. К счастью, он сам предложил это, иначе предлагать пришлось бы мне.
Байрон мельком взглянул на Риззета. Лицо офицера было бесстрастно.
Байрон встал:
– Я, пожалуй, отстегну подкладку от скафандра и надену ее.
Риззет кивнул. Стояла ясная, безоблачная погода, но было очень холодно.
Автарх ждал у главного люка «Беспощадного». Его костюм из тонкого пенообразного материала весил лишь долю унции, но обеспечивал прекрасную изоляцию. К груди был пристегнут маленький цилиндр с двуокисью углерода: газ постепенно выходил через микроскопическую щель, создавая в непосредственной близости нужную для дыхания концентрацию.
– Хотите обыскать меня, Фаррил? – спросил Автарх.
С легкой иронической улыбкой он поднял обе руки. Нет, – ответил Байрон. – Хотите проверить, не вооружен ли я?
– И не подумаю.
Вежливость их была холодна, как погода на этой планете.
Байрон вышел на яркий солнечный свет и взялся за ручку тяжелого ящика, в котором находилась аппаратура. Автарх взялся за другую ручку.
– Не так уж тяжело, – сказал Байрон.
Он оглянулся. В отверстии люка стояла Артемизия.
На ней было простое белое платье, развевавшееся на ветру. Полупрозрачные рукава в свете солнца казались серебряными.
У Байрона дрогнуло сердце. Ему отчаянно захотеть вернуться, подбежать к ней, схватить ее так, чтобы на плечах остались синяки, почувствовать на своих губах ее губы…
Вместо этого он коротко кивнул ей, а ее ответная улыбка и взмах руки были предназначены Автарху.
Пять минут спустя он обернулся снова и по-прежнему увидел белое сияние у открытого люка, потом вершина холма закрыла от них корабль. Теперь на горизонте виднелись только скалы.
Байрон подумал о том, что ждет его впереди. Увидит ли он когда-нибудь Артемизию? И пожалеет ли она о нем, если он не вернется?
Глава восемнадцатая
В когтях поражения
Артемизия следила за ними, пока они не превратились в крошечные фигурки, карабкающиеся вверх по голому граниту. Затем вершина горы скрыла их из виду. Перед тем как исчезнуть, один из них обернулся. Она не была уверена, кто именно, и на мгновение сердце ее остановилось.
Он не сказал ей ни слова на прощание. Ни единого слова. Она повернулась от солнца и скал к замкнутому металлическому пространству корабля. Ей было одиноко, ужасно одиноко; никогда в жизни она не чувствовала себя такой покинутой.
Может быть, именно это заставило ее вздрогнуть, но она сочла бы непозволительной слабостью, если бы призналась, что дрожит не только от холода.
– Дядя Джил, почему ты не закроешь иллюминаторы? – капризно сказала она. – Так можно замерзнуть до смерти.
Термометр показывал семь градусов, хотя обогреватели работали на полную мощность.
– Моя дорогая Арта, – мягко ответил Джилберт, – если ты по-прежнему верна своей привычке ничего не надевать, не считая немного тумана здесь и там, нет ничего удивительного в том, что ты мерзнешь.
Но он все же щелкнул переключателями. Люк и иллюминаторы закрылись, толстое стекло поляризовалось и утратило прозрачность. Вспыхнул внутренний мягкий свет, прогнавший все тени.
Артемизия села в мягкое пилотское кресло, положив руки на подлокотники. Здесь часто лежали его руки. От этой мысли ей стало теплей, но она тут же сказала себе, что это результат действия нагревателей.
Проходили долгие минуты. Все труднее становилось сидеть спокойно. Ей надо было пойти вместе с ним! Она тут же мысленно поправила крамольное «с ним» на множественное «с ними».
– Зачем им вообще устанавливать передатчик, дядя Джил? – спросила она.
Он оторвался от приборов.
– Что ты сказала?
– Мы пробовали связаться с планетой из космоса и ничего не добились. Что даст нам передатчик на поверхности планеты?
– Так надо. Мы должны все испробовать, моя дорогая. Мы должны найти планету повстанцев. – И повторил сквозь сжатые зубы, обращаясь уже к самому себе: – Должны!
Прошло еще немного времени.
– Я не могу их найти! – неожиданно сказал Джилберт.
– Кого?
– Байрона и Автарха. Хребет отсекает их, хоть я настраиваю отражающие зеркала и так и этак. Видишь?
На экране было сплошное мелькание скал. Джилберт установил верньер и сказал:
– Вот корабль Автарха.
Артемизия бросила рассеянный взгляд. Корабль лежал в долине, примерно в миле от них, и невыносимо сверкал на солнце. В этот момент он показался ей настоящим врагом. Он, а не тираниты. Она неожиданно и страстно захотела, чтобы они никогда не приближались к Лингейну, чтобы оставались в космосе втроем. Какие это были дни! Тревожные, но счастливые. А теперь она делает все, чтобы причинить ему боль, хотя сама она…
– Интересно, а он-то куда направился? – воскликнул Джилберт.
Артемизия взглянула на него сквозь пелену, застилавшую глаза, и быстро сморгнула слезы.
– Кто?
– Риззет. Я думаю, это Риззет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Джилберт поспешно отступил.
– Тихо, тихо, успокойтесь. На сей раз это Ф-2.
До Байрона постепенно дошло; Джилберт облегченно вздохнул.
– Никогда больше не будите меня подобным образом, Джил! Ф-2, говорите? Вы имеете в виду четвертую звезду, верно?
– Разумеется. Забавно, не так ли?
В каком-то смысле это действительно было забавно. Примерно девяносто пять процентов всех обитаемых планет в Галактике обращаются вокруг звезд спектрального класса Ф или Ж диаметром от семисот пятидесяти до полутора миллионов миль и с температурой поверхности от пяти до десяти тысяч градусов. Солнце Земли – класса Ж-0, Родии – Ф-3, Лингейна – Ж-2, Нефелоса – тоже Ж-2, Ф-2 – это довольно тепло, но не слишком.
Первые три звезды, у которых они останавливались, принадлежали к спектральному классу К и были маленькие и красные. Даже если бы у них оказались планеты, скорее всего они были бы непригодны для жизни.
Хорошая звезда – она во всем хорошая звезда! В первые же часы они обнаружили пять планет, ближайшая из которых располагалась в ста пятидесяти миллионах миль от центра системы.
Теодор Риззет лично принес эту новость.
Он приходил на «Беспощадный» так же часто, как и Автарх, всякий раз озаряя корабль своей сердечностью. На этот раз он тяжело дышал и отдувался после упражнений на космическом канате.
– Не знаю, как Автарх это проделывает. Ему, как видно, все нипочем, – сказал он, переводя дух, – Может, потому, что он моложе. – И тут же резко переменил тему: – Пять планет!
– У этой звезды? – спросил Джилберт. – Вы уверены?
– Точно. Четыре из них, правда, Ю-типа.
– А пятая?
– Кажется, то, что нам нужно. В атмосфере есть кислород.
Джилберт издал вопль триумфа, а Байрон сказал:
– Четыре планеты Ю-типа'. Что ж; нам нужна только пятая.
Он понимал, что такое распределение естественно. Большинство планет в Галактике обладает водородными атмосферами. Звезды в основном состоят из водорода, а он – источник создания планет. Планеты Ю-типа имеют атмосферу из метана и аммиака, иногда с добавками молекул водорода. Такие атмосферы обычно очень насыщенны и густы. Сами планеты почти неизбежно достигают тридцати тысяч миль в диаметре со средней температурой около пятидесяти градусов ниже нуля. Они совершенно не пригодны для обитания.
На Земле Байрона уверяли, что планеты Ю-типа называются так из-за Юпитера – одной из планет Солнечной системы. Не исключено, конечно. Во всяком случае, планеты З-типа явно названы в честь Земли. Они сравнительно невелики, и их слабое тяготение не удерживает содержащие водород газы. К тому же они обычно ближе к солнцу и теплее. У них прозрачные атмосферы, содержащие кислород и азот, иногда с вредными примесями.
– А хлор? – забеспокоился Байрон, – Досконально ли исследовали атмосферу?
Риззет пожал плечами:
– Из космоса можно судить лишь о верхних слоях. Если есть хлор, он сосредоточен ближе к поверхности. Посмотрим. – Он хлопнул ладонью по широкому плечу Байрона. – Как насчет того, чтобы нам пропустить по рюмочке в вашей каюте, молодой человек?
Джилберт беспокойно посмотрел им вслед. Сейчас, когда Автарх ухаживает за Артемизией, а его первый помощник становится собутыльником Байрона, «Беспощадный» все больше превращается в лингейнский корабль. Он подумал, сознает ли Байрон, что делает, Потом мысли его перенеслись к новой планете.
Корабль спускался в атмосферу. Артемизия, сидя в пилотской рубке, безмятежно улыбалась и казалась вполне довольной. Байрон изредка поглядывал в ее сторону. Когда она вошла, он сказал: «Добрый день, Артемизия» (последнее время она редко заглядывала в рубку, и он был захвачен врасплох), Но она не ответила.
– Дядя Джил, это правда, что мы садимся? – в ее голосе звучала искренняя радость.
Джилберт потер руки.
– Кажется, да, моя дорогая. На несколько часов мы сможем выйти из корабля и походить по твердой почве. Вот будет забавно!
– Надеюсь, что это та самая планета повстанцев. Иначе будет вовсе не так уж забавно.
– Остается еще одна звезда, – напомнил Джилберт, но брови его угрюмо сошлись к переносице.
Артемизия неожиданно повернулась к Байрону и холодно спросила:
– Вы что-то сказали, мистер Фаррил?
Снова захваченный врасплох, Байрон, запинаясь, выговорил:
– Н-ничего.
– Простите, значит, мне так показалось.
Она прошла мимо него так быстро и близко, что коснулась платьем его колена и окутала ароматом своих духов. Он крепко сжал зубы.
Риззет по-прежнему был с ними. Одно из преимуществ трейлера заключалось в том, что гость мог остаться на ночь.
– Сейчас уточняют данные об атмосфере, – сказал он. – Но уже ясно, что в ней почти тридцать процентов кислорода, есть азот и инертные газы. Все нормально, хлора нет. – Помолчав немного, он промычал: – Гм…
– В чем дело? – спросил Джилберт.
– Нет двуокиси углерода. Это плохо.
– Почему? – спросила Артемизия, сидевшая на своем наблюдательном пункте у экрана, по которому со скоростью двух тысяч миль в час пролетала поверхность планеты.
– Нет двуокиси углерода – нет жизни, – коротко объяснил Байрон.
– Да? Вот как? – Она посмотрела на него и тепло улыбнулась.
Байрон невольно улыбнулся в ответ. И тут же понял, что она улыбалась сквозь него, мимо него, явно не замечая его присутствия. А он, как дурак, сидит здесь с этой глупой улыбкой. Улыбка медленно сползла с его лица.
Лучше избегать этих встреч. Когда он видит ее, перестает действовать анестезия и возвращается боль.
Джилберт хмурился. Они снижались, а в нижних слоях атмосферы «Беспощадный» с нежелательным аэродинамическим довеском в виде трейлера с трудом поддавался управлению.
Байрон упорно боролся с приборами.
– Веселее, Джил, – подбодрил он.
Сам он не испытывал особого веселья. На их радиосигналы никто не отвечал. Если они не найдут повстанцев, надеяться больше не на что.
– Не похоже на планету повстанцев, – сказал Джилберт. – Скалистый и мертвый мир без воды. – Он обернулся. – Нашли двуокись углерода, Риззет?
Румяное лицо Риззета вытянулось.
– Да, но только следы. Около тысячной процента.
– Это еще ни о чем не говорит, – сказал Байрон. – Они могли выбрать эту планету именно потому, что она кажется такой безжизненной.
– Но я видел там фермы, – возразил Джилберт.
– Допустим. А многое ли мы увидим на планете такого размера, даже облетев ее несколько раз? Вам хорошо известно, Джил, что у них не хватает людей, чтобы заселить всю планету. Они вполне могли выбрать для жизни какую-нибудь одну долину, где содержание двуокиси углерода выше среднего, из-за вулканических извержений, например, и где поблизости есть вода. Мы можем пролететь в двадцати милях от них и даже не узнать об этом. Естественно, что они не отвечают на радиовызовы без тщательной проверки.
– Невозможно так легко создать двуокись углерода в нужной концентрации, – пробормотал Джилберт, напряженно вглядываясь в экран.
Байрону вдруг почти захотелось, чтобы планета оказалась не та. Осточертело ждать неизвестно чего. Нужно идти и выяснить все сейчас же, немедленно!
Это было странное ощущение.
Искусственный свет выключили, и в иллюминаторы ворвались солнечные лучи. Конечно, такое освещение было менее эффектным, зато вносило приятный элемент новизны.
Иллюминаторы открыли, потому что атмосфера планеты оказалась пригодной для дыхания. Правда, Риззет возражал, так как отсутствие двуокиси углерода могло затруднить дыхание, но Байрон решил, что короткое время можно выдержать.
Джилберт незаметно подошел к ним в тот момент, когда они о чем-то тихонько разговаривали. Увидев его, они резко отпрянули друг от друга, как нашкодившие мальчишки.
Джилберт рассмеялся, потом выглянул в иллюминатор, вздохнул и сказал:
– Скалы!
– Мы собираемся установить радиопередатчик где-нибудь повыше, – сказал Байрон. – Так будет больше радиус действия. Во всяком случае, мы должны охватить это полушарие. А если ничего не выйдет, попробуем на другой стороне планеты.
– Вы об этом сейчас так увлеченно беседовали с Риззетом?
– Совершенно верно. Передатчик установим мы вдвоем с Автархом. К счастью, он сам предложил это, иначе предлагать пришлось бы мне.
Байрон мельком взглянул на Риззета. Лицо офицера было бесстрастно.
Байрон встал:
– Я, пожалуй, отстегну подкладку от скафандра и надену ее.
Риззет кивнул. Стояла ясная, безоблачная погода, но было очень холодно.
Автарх ждал у главного люка «Беспощадного». Его костюм из тонкого пенообразного материала весил лишь долю унции, но обеспечивал прекрасную изоляцию. К груди был пристегнут маленький цилиндр с двуокисью углерода: газ постепенно выходил через микроскопическую щель, создавая в непосредственной близости нужную для дыхания концентрацию.
– Хотите обыскать меня, Фаррил? – спросил Автарх.
С легкой иронической улыбкой он поднял обе руки. Нет, – ответил Байрон. – Хотите проверить, не вооружен ли я?
– И не подумаю.
Вежливость их была холодна, как погода на этой планете.
Байрон вышел на яркий солнечный свет и взялся за ручку тяжелого ящика, в котором находилась аппаратура. Автарх взялся за другую ручку.
– Не так уж тяжело, – сказал Байрон.
Он оглянулся. В отверстии люка стояла Артемизия.
На ней было простое белое платье, развевавшееся на ветру. Полупрозрачные рукава в свете солнца казались серебряными.
У Байрона дрогнуло сердце. Ему отчаянно захотеть вернуться, подбежать к ней, схватить ее так, чтобы на плечах остались синяки, почувствовать на своих губах ее губы…
Вместо этого он коротко кивнул ей, а ее ответная улыбка и взмах руки были предназначены Автарху.
Пять минут спустя он обернулся снова и по-прежнему увидел белое сияние у открытого люка, потом вершина холма закрыла от них корабль. Теперь на горизонте виднелись только скалы.
Байрон подумал о том, что ждет его впереди. Увидит ли он когда-нибудь Артемизию? И пожалеет ли она о нем, если он не вернется?
Глава восемнадцатая
В когтях поражения
Артемизия следила за ними, пока они не превратились в крошечные фигурки, карабкающиеся вверх по голому граниту. Затем вершина горы скрыла их из виду. Перед тем как исчезнуть, один из них обернулся. Она не была уверена, кто именно, и на мгновение сердце ее остановилось.
Он не сказал ей ни слова на прощание. Ни единого слова. Она повернулась от солнца и скал к замкнутому металлическому пространству корабля. Ей было одиноко, ужасно одиноко; никогда в жизни она не чувствовала себя такой покинутой.
Может быть, именно это заставило ее вздрогнуть, но она сочла бы непозволительной слабостью, если бы призналась, что дрожит не только от холода.
– Дядя Джил, почему ты не закроешь иллюминаторы? – капризно сказала она. – Так можно замерзнуть до смерти.
Термометр показывал семь градусов, хотя обогреватели работали на полную мощность.
– Моя дорогая Арта, – мягко ответил Джилберт, – если ты по-прежнему верна своей привычке ничего не надевать, не считая немного тумана здесь и там, нет ничего удивительного в том, что ты мерзнешь.
Но он все же щелкнул переключателями. Люк и иллюминаторы закрылись, толстое стекло поляризовалось и утратило прозрачность. Вспыхнул внутренний мягкий свет, прогнавший все тени.
Артемизия села в мягкое пилотское кресло, положив руки на подлокотники. Здесь часто лежали его руки. От этой мысли ей стало теплей, но она тут же сказала себе, что это результат действия нагревателей.
Проходили долгие минуты. Все труднее становилось сидеть спокойно. Ей надо было пойти вместе с ним! Она тут же мысленно поправила крамольное «с ним» на множественное «с ними».
– Зачем им вообще устанавливать передатчик, дядя Джил? – спросила она.
Он оторвался от приборов.
– Что ты сказала?
– Мы пробовали связаться с планетой из космоса и ничего не добились. Что даст нам передатчик на поверхности планеты?
– Так надо. Мы должны все испробовать, моя дорогая. Мы должны найти планету повстанцев. – И повторил сквозь сжатые зубы, обращаясь уже к самому себе: – Должны!
Прошло еще немного времени.
– Я не могу их найти! – неожиданно сказал Джилберт.
– Кого?
– Байрона и Автарха. Хребет отсекает их, хоть я настраиваю отражающие зеркала и так и этак. Видишь?
На экране было сплошное мелькание скал. Джилберт установил верньер и сказал:
– Вот корабль Автарха.
Артемизия бросила рассеянный взгляд. Корабль лежал в долине, примерно в миле от них, и невыносимо сверкал на солнце. В этот момент он показался ей настоящим врагом. Он, а не тираниты. Она неожиданно и страстно захотела, чтобы они никогда не приближались к Лингейну, чтобы оставались в космосе втроем. Какие это были дни! Тревожные, но счастливые. А теперь она делает все, чтобы причинить ему боль, хотя сама она…
– Интересно, а он-то куда направился? – воскликнул Джилберт.
Артемизия взглянула на него сквозь пелену, застилавшую глаза, и быстро сморгнула слезы.
– Кто?
– Риззет. Я думаю, это Риззет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29