Дядя Джил, побудь с мистером Фаррилом. Лейтенант, идемте со мной.
Байрон почувствовал слабость. Ему хотелось сесть, но Джилберт, по-прежнему рассматривая его с почти циничным любопытством, не предложил ему кресла.
– Сын Ранчера! Забавно.
Байрон взглянул на него. Он устал от осторожных восклицаний и обдуманных фраз.
– Да, сын Ранчера, Очень смешно, не так ли? Чем еще я могу вас развлечь?
Джилберт не обиделся. Наоборот, его улыбка стала еще шире.
– Вы можете удовлетворить мое любопытство. Вы Действительно явились в поисках убежища? Сюда?
– Этот вопрос я буду обсуждать с Правителем, сэр.
– Оставьте, молодой человек! Вы увидите сами, что с Правителем мало что можно обсуждать. Как вы считаете, почему сейчас вы разговаривали с его дочерью? Вам это не показалось забавным?
– А вы все на свете считаете забавным?
– Почему бы и нет? Жизнь вообще забавна. Это единственное прилагательное, которое ей соответствует полностью. Взгляните на мир, молодой человек. И если вы не увидите, что в нем все забавно, можете тут же перерезать себе горло, поскольку в нем не останется ничего хорошего. Кстати, я не представился. Я двоюродный брат Правителя.
– Примите мои поздравления, – холодно сказал Байрон.
– Вы правы, – пожал плечами Джилберт. – Это не впечатляет. Но я готов оставаться в таком положении бесконечно, тем более что убийства не предвидится, насколько я понимаю.
– Если только вы не состряпаете заговор сами.
– Мой дорогой сэр, где ваше чувство юмора? Вам придется привыкать к тому, что никто не принимает меня всерьез. Мои замечания – лишь проявление свойственного мне цинизма. Вы считаете, что Директорат чего-нибудь стоит в наши дни? Конечно, Хинрик не всегда был таким. Он, правда, и раньше был не очень умен, но с каждым годом становится все невыносимее. Ах да, я и забыл! Вы же его еще не видели. Ничего, сейчас увидите! Я слышу, он идет. Когда будете разговаривать с ним, помните, что перед вами Правитель величайшего из Затуманных королевств. Это вас позабавит.
Хинрик нес свой высокий сан с непринужденностью, выработанной многолетней практикой. Он снисходительно принял церемонный поклон Байрона и спросил:
– У вас к нам дело, сэр?
Артемизия стояла рядом с отцом, и Байрон с удивлением заметил, что она очень хороша собой.
– Ваше превосходительство, – сказал он. – Я пришел по поводу своего отца. Вы должны знать, что казнь его была несправедливой.
Хинрик отвел взгляд.
– Я немного знал вашего отца. Он пару раз бывал на Родии… – Он помолчал и продолжил слегка дрожащим голосом: – Вы очень похожи на него. Очень. Но его судили, знаете ли. По крайней мере, я так думаю. И в соответствии с законом… Честно говоря, подробностей я не знаю.
– Вот именно, Ваше превосходительство! А я хотел бы узнать эти подробности. Я уверен, что мой отец не предатель…
Хинрик нетерпеливо прервал его:
– Как сын вы, конечно, должны защищать отца, но сейчас не время обсуждать этот вопрос. Почему бы вам не увидеться с Аратапом?
– Я не знаю его, Ваше превосходительство.
– Аратапа? Наместника тиранитов?
– Я видел его, и он послал меня сюда. Вы понимаете, я не мог сказать тираниту…
Хинрик вдруг застыл, потом поднес руку к губам, как бы унимая дрожь. Слова зазвучали приглушенно:
– Вы говорите, вас сюда прислал Аратап?
– Я счел необходимым сообщить ему…
– Не повторяйте того, что вы ему сказали. Я знаю. Я ничего не могу сделать для вас, Ранчер… э-э… мистер Фаррил. Это не только моя юрисдикция. Исполнительный Совет… Перестань дергать меня. Арта! Как я могу заниматься делами, когда ты отвлекаешь меня? Исполнительный Совет должен быть поставлен в известность. Джилберт, позаботьтесь пока о мистере Фарриле! Я посмотрю, что можно сделать. Да, я проконсультируюсь с Исполнительным Советом. Таков закон, видите ли. Это важно, очень важно.
Он отвернулся, продолжая что-то бормотать, и вышел.
Артемизия задержалась и коснулась рукава Байрона.
– Минутку. Вы правду сказали, что можете управлять космическим кораблем?
– Совершенную правду, – улыбнулся Байрон.
После мгновенного колебания она тоже улыбнулась ему в ответ.
– Джилберт, – сказала она, – мне надо будет с тобой поговорить.
И вышла. Байрон смотрел ей вслед, пока Джилберт не дернул его за рукав.
– Вы голодны? Хотите пить, умыться? – спросил он. – Жизнь продолжается, а?
– Спасибо, да, – ответил Байрон Фаррил. Напряжение его спало. Он мгновенно расслабился и почувствовал себя удивительно хорошо. Она была красива. Очень красива.
Но Хинрику расслабиться не удалось. Мысли его лихорадочно путались. Он пришел к неизбежному заключению: это ловушка! Аратап прислал его, а значит, это ловушка!
Хинрик закрыл лицо руками, пытаясь успокоиться и унять биение сердца. Он знал, что надо делать.
Глава седьмая
Музыкант мозга
Ночь приходит в свое время на все обитаемые планеты. Не через одинаковые интервалы, потому что известные периоды обращения колеблются от пятнадцати до пятидесяти двух часов. Это требует серьезного психологического приспособления от тех, кто путешествует от планеты к планете.
На некоторых планетах такие приспособления уже сделаны и периоды бодрствования и сна соответствуют биоритмам человеческого организма. На других планетах повсеместное использование кондиционированных атмосфер и искусственного освещения сделало вопрос о смене дня и ночи второстепенным. На многих планетах принято произвольное деление, игнорирующее обычную смену света и тьмы.
Но какими бы ни были социальные условия, наступление ночи всюду имеет серьезное психологическое значение, восходящее к существованию первобытного предка человека. Ночь – всегда время страха и неуверенности; заходит солнце – и вместе с ним уходит в пятки человеческое сердце.
В Центральном Дворце не было видимых признаков наступления ночи, но Байрон ощутил ее приход каким-то инстинктом, спрятанным в неизведанных закоулках сознания. Он знал, что снаружи чернота ночи едва нарушается редкими искорками звезд. Он знал, что рваная «дыра в космосе», известная как туманность Конской Головы (прекрасно знакомая всем Затуманным королевствам) закрывает половину звезд, которые иначе были бы видимыми.
И снова его охватило отчаяние.
После короткого разговора с Правителем он больше не виделся с Артемизией и понял, что жалеет об этом. Он с нетерпением ждал обеда – может быть, удастся поговорить с ней. Но ему пришлось есть в одиночестве, если, конечно, не принимать в расчет двух стражников, маявшихся у дверей. Даже Джилберт покинул его, по-видимому, чтобы пообедать в более подходящем обществе.
Поэтому, когда Джилберт вернулся и сказал: «Мы с Артемизией говорили о вас», его слова встретили мгновенную и заинтересованную реакцию. Это позабавило его, о чем он не преминул сообщить Байрону.
– А сейчас я хочу показать вам свою лабораторию, – объявил Джилберт и жестом отослал стражников.
– Что за лаборатория? – спросил Байрон без малейшего интереса.
– Я делаю там разные безделушки, – последовал уклончивый ответ.
Внешне это вовсе не напоминало лабораторию, скорее библиотеку с богато инкрустированным столом в углу.
Байрон неторопливо огляделся.
– Вы здесь делаете свои безделушки? А что они из себя представляют?
– Ну, например, специальные подслушивающие устройства, чтобы ловить шпионские лучи тиранитов. Это совершенно новая технология, их невозможно засечь. С их помощью я узнал о вас, когда о вашем появлении доложили Хинрику. У меня есть и другие забавные штучки. Мой визиосонар, например. Вы любите музыку?
– Не всякую.
– Прекрасно. Я изобрел инструмент, только не знаю, можно ли назвать его музыкальным. – Джилберт коснулся панели, и полка с книгофильмами скользнула в сторону. – Не очень надежный тайник, но меня никто не воспринимает всерьез, и у меня ничего не ищут. Забавно, не правда ли? Впрочем, я забыл, что вас ничто не забавляет.
Он вынул из тайника прямоугольный ящик топорной работы без полировки. Одна сторона ящика была усеяна маленькими светящимися кнопками.
– Не очень красив, – заметил Джилберт, – но разве в этом дело? Выключите свет. Нет, нет, никаких выключателей или контактов! Просто пожелайте, чтобы свет погас. Сильнее желайте! Вы очень хотите, чтобы свет погас.
Свет потускнел. Только с потолка исходило слабое жемчужное сияние, озарявшее их лица призрачными отблесками. Джилберт негромко засмеялся, услышав удивленное восклицание Байрона.
– Одна из шуток моего визиосонара. Он настроен на мозг, как личные капсулы. Понимаете, что я имею в виду?
– Если честно – абсолютно ничего не понимаю.
– На инструмент воздействует электрическое поле ваших мозговых клеток. Математически это очень просто, но, насколько мне известно, еще никому не удавалось втиснуть все необходимые цепи в ящик такого размера. Обычно для такой цели нужно пятиэтажное здание… Мой инструмент работает и в обратном направлении тоже. Я могу переключить его прямо на ваш мозг, так что вы будете видеть и слышать без глаз и ушей. Смотрите!
Вначале смотреть было не на что, потом Байрон уловил краем глаза какое-то слабое движение, В воздухе повис голубовато-фиолетовый шар. Байрон отодвинулся от него, но шар поплыл за ним. Байрон закрыл глаза – шар по-прежнему висел перед ним. Его сопровождала ясная, чистая мелодия; она была частью шара, вернее, шар и был этой мелодией.
Он рос, расширялся, и Байрон вдруг понял, что он расширялся внутри его мозга. Это был не цвет, а скорее цветной бесшумный звук. Он был ощутим, хотя и без участия органов чувств.
Шар поворачивался, переливался радужными оттенками, а музыкальный тон повышался, пока не повис над ним, как тончайший шелк… Потом вдруг взорвался, и цветные пятна разлетелись во все стороны, обжигая без боли.
Пузыри цвета омытой дождем зелени поднимались вверх с тихим жалобным стоном. Байрон в смятении устремился к ним и обнаружил, что не видит и не чувствует своих рук. Вокруг ничего не было – только пузыри, заполнившие мозг.
Он беззвучно закричал, и фантазия кончилась. Перед ним в освещенной комнате стоял Джилберт и смеялся. У Байрона сильно кружилась голова. Он вытер холодный пот со лба и резко опустился на стул.
– Что со мной было? – спросил он, стараясь придать голосу твердость.
– Не знаю. Я оставался вне этого. Не понимаете? Произошло нечто такое, в чем ваш мозг не имел предшествующего опыта. Мозг ощущал непосредственно и не знал, как интерпретировать такой феномен. Он мог лишь пытаться применить старые знакомые способы: перевести все это в зрительные, слуховые и осязаемые образы. Кстати, вы ощущали запах? Иногда мне кажется, что я чувствую аромат. У собак, надо полагать, почти все превратится в запахи. Мне хочется испытать это на животных. С другой стороны, если вы постараетесь игнорировать этот эффект, он поблекнет, что я и делаю, когда хочу наблюдать его действие на других. Это несложно. – Он положил маленькую руку с выпуклыми венами на инструмент, бесцельно перебирая кнопки, – Иногда мне кажется, что на этой штуке можно сочинять симфонии в новой манере и добиться таких эффектов, которые невозможны с одним зрением или слухом. Боюсь, что мне для этого не хватает способностей.
Байрон неожиданно сказал:
– Я хотел бы задать вам вопрос.
– Пожалуйста.
– Почему бы вам не направить свои способности на полезное дело, вместо того чтобы…
– Тратить их на бесполезные игрушки? Не знаю. Может быть, чувствую, что они не совсем бесполезны… Вы знаете, а ведь они противозаконны.
– Что именно?
– Визиосонар, И мои шпионские устройства. Если бы тираниты узнали о них, мне грозил бы смертный приговор.
– Вы, разумеется, шутите.
– Вовсе нет. Сразу видно, что вы выросли на отдаленном ранчо. Я знаю, молодежь не помнит того, что было в старину. – Неожиданно он склонил голову набок, лукаво прищурив глаза: – Вы против власти тиранитов? Говорите прямо. А я так же прямо скажу, кто я и кем был ваш отец.
– Да, против, – спокойно ответил Байрон.
– Почему?
– Они чужаки, пришельцы. Какое право они имеют распоряжаться на Нефелосе или на Родии?
– И вы всегда так думали?
Байрон не ответил.
Джилберт фыркнул:
– Иными словами, вы пришли к выводу, что они чужаки, лишь после того, как они казнили вашего отца. Что, кстати, было их правом. О, не надо, не горячитесь! Поверьте, я на вашей стороне. Но задумайтесь. Ваш отец был Ранчером, Какие права имели его подданные? Если один из них крал скот для себя или для продажи, как его наказывали? Сажали в тюрьму как вора. А если бы он задумал убить вашего отца – по любой причине, может быть, оправданной с его точки зрения, – что бы его ожидало? Несомненно, казнь. А какое право имел ваш отец устанавливать законы и наказывать других людей? Он был для них тиранитом.
Ваш отец в собственных глазах, да и в моих тоже, настоящий патриот. Но что с того? Для тиранитов он был предателем, и они убили его. Вы ведь не станете отрицать необходимость самозащиты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Байрон почувствовал слабость. Ему хотелось сесть, но Джилберт, по-прежнему рассматривая его с почти циничным любопытством, не предложил ему кресла.
– Сын Ранчера! Забавно.
Байрон взглянул на него. Он устал от осторожных восклицаний и обдуманных фраз.
– Да, сын Ранчера, Очень смешно, не так ли? Чем еще я могу вас развлечь?
Джилберт не обиделся. Наоборот, его улыбка стала еще шире.
– Вы можете удовлетворить мое любопытство. Вы Действительно явились в поисках убежища? Сюда?
– Этот вопрос я буду обсуждать с Правителем, сэр.
– Оставьте, молодой человек! Вы увидите сами, что с Правителем мало что можно обсуждать. Как вы считаете, почему сейчас вы разговаривали с его дочерью? Вам это не показалось забавным?
– А вы все на свете считаете забавным?
– Почему бы и нет? Жизнь вообще забавна. Это единственное прилагательное, которое ей соответствует полностью. Взгляните на мир, молодой человек. И если вы не увидите, что в нем все забавно, можете тут же перерезать себе горло, поскольку в нем не останется ничего хорошего. Кстати, я не представился. Я двоюродный брат Правителя.
– Примите мои поздравления, – холодно сказал Байрон.
– Вы правы, – пожал плечами Джилберт. – Это не впечатляет. Но я готов оставаться в таком положении бесконечно, тем более что убийства не предвидится, насколько я понимаю.
– Если только вы не состряпаете заговор сами.
– Мой дорогой сэр, где ваше чувство юмора? Вам придется привыкать к тому, что никто не принимает меня всерьез. Мои замечания – лишь проявление свойственного мне цинизма. Вы считаете, что Директорат чего-нибудь стоит в наши дни? Конечно, Хинрик не всегда был таким. Он, правда, и раньше был не очень умен, но с каждым годом становится все невыносимее. Ах да, я и забыл! Вы же его еще не видели. Ничего, сейчас увидите! Я слышу, он идет. Когда будете разговаривать с ним, помните, что перед вами Правитель величайшего из Затуманных королевств. Это вас позабавит.
Хинрик нес свой высокий сан с непринужденностью, выработанной многолетней практикой. Он снисходительно принял церемонный поклон Байрона и спросил:
– У вас к нам дело, сэр?
Артемизия стояла рядом с отцом, и Байрон с удивлением заметил, что она очень хороша собой.
– Ваше превосходительство, – сказал он. – Я пришел по поводу своего отца. Вы должны знать, что казнь его была несправедливой.
Хинрик отвел взгляд.
– Я немного знал вашего отца. Он пару раз бывал на Родии… – Он помолчал и продолжил слегка дрожащим голосом: – Вы очень похожи на него. Очень. Но его судили, знаете ли. По крайней мере, я так думаю. И в соответствии с законом… Честно говоря, подробностей я не знаю.
– Вот именно, Ваше превосходительство! А я хотел бы узнать эти подробности. Я уверен, что мой отец не предатель…
Хинрик нетерпеливо прервал его:
– Как сын вы, конечно, должны защищать отца, но сейчас не время обсуждать этот вопрос. Почему бы вам не увидеться с Аратапом?
– Я не знаю его, Ваше превосходительство.
– Аратапа? Наместника тиранитов?
– Я видел его, и он послал меня сюда. Вы понимаете, я не мог сказать тираниту…
Хинрик вдруг застыл, потом поднес руку к губам, как бы унимая дрожь. Слова зазвучали приглушенно:
– Вы говорите, вас сюда прислал Аратап?
– Я счел необходимым сообщить ему…
– Не повторяйте того, что вы ему сказали. Я знаю. Я ничего не могу сделать для вас, Ранчер… э-э… мистер Фаррил. Это не только моя юрисдикция. Исполнительный Совет… Перестань дергать меня. Арта! Как я могу заниматься делами, когда ты отвлекаешь меня? Исполнительный Совет должен быть поставлен в известность. Джилберт, позаботьтесь пока о мистере Фарриле! Я посмотрю, что можно сделать. Да, я проконсультируюсь с Исполнительным Советом. Таков закон, видите ли. Это важно, очень важно.
Он отвернулся, продолжая что-то бормотать, и вышел.
Артемизия задержалась и коснулась рукава Байрона.
– Минутку. Вы правду сказали, что можете управлять космическим кораблем?
– Совершенную правду, – улыбнулся Байрон.
После мгновенного колебания она тоже улыбнулась ему в ответ.
– Джилберт, – сказала она, – мне надо будет с тобой поговорить.
И вышла. Байрон смотрел ей вслед, пока Джилберт не дернул его за рукав.
– Вы голодны? Хотите пить, умыться? – спросил он. – Жизнь продолжается, а?
– Спасибо, да, – ответил Байрон Фаррил. Напряжение его спало. Он мгновенно расслабился и почувствовал себя удивительно хорошо. Она была красива. Очень красива.
Но Хинрику расслабиться не удалось. Мысли его лихорадочно путались. Он пришел к неизбежному заключению: это ловушка! Аратап прислал его, а значит, это ловушка!
Хинрик закрыл лицо руками, пытаясь успокоиться и унять биение сердца. Он знал, что надо делать.
Глава седьмая
Музыкант мозга
Ночь приходит в свое время на все обитаемые планеты. Не через одинаковые интервалы, потому что известные периоды обращения колеблются от пятнадцати до пятидесяти двух часов. Это требует серьезного психологического приспособления от тех, кто путешествует от планеты к планете.
На некоторых планетах такие приспособления уже сделаны и периоды бодрствования и сна соответствуют биоритмам человеческого организма. На других планетах повсеместное использование кондиционированных атмосфер и искусственного освещения сделало вопрос о смене дня и ночи второстепенным. На многих планетах принято произвольное деление, игнорирующее обычную смену света и тьмы.
Но какими бы ни были социальные условия, наступление ночи всюду имеет серьезное психологическое значение, восходящее к существованию первобытного предка человека. Ночь – всегда время страха и неуверенности; заходит солнце – и вместе с ним уходит в пятки человеческое сердце.
В Центральном Дворце не было видимых признаков наступления ночи, но Байрон ощутил ее приход каким-то инстинктом, спрятанным в неизведанных закоулках сознания. Он знал, что снаружи чернота ночи едва нарушается редкими искорками звезд. Он знал, что рваная «дыра в космосе», известная как туманность Конской Головы (прекрасно знакомая всем Затуманным королевствам) закрывает половину звезд, которые иначе были бы видимыми.
И снова его охватило отчаяние.
После короткого разговора с Правителем он больше не виделся с Артемизией и понял, что жалеет об этом. Он с нетерпением ждал обеда – может быть, удастся поговорить с ней. Но ему пришлось есть в одиночестве, если, конечно, не принимать в расчет двух стражников, маявшихся у дверей. Даже Джилберт покинул его, по-видимому, чтобы пообедать в более подходящем обществе.
Поэтому, когда Джилберт вернулся и сказал: «Мы с Артемизией говорили о вас», его слова встретили мгновенную и заинтересованную реакцию. Это позабавило его, о чем он не преминул сообщить Байрону.
– А сейчас я хочу показать вам свою лабораторию, – объявил Джилберт и жестом отослал стражников.
– Что за лаборатория? – спросил Байрон без малейшего интереса.
– Я делаю там разные безделушки, – последовал уклончивый ответ.
Внешне это вовсе не напоминало лабораторию, скорее библиотеку с богато инкрустированным столом в углу.
Байрон неторопливо огляделся.
– Вы здесь делаете свои безделушки? А что они из себя представляют?
– Ну, например, специальные подслушивающие устройства, чтобы ловить шпионские лучи тиранитов. Это совершенно новая технология, их невозможно засечь. С их помощью я узнал о вас, когда о вашем появлении доложили Хинрику. У меня есть и другие забавные штучки. Мой визиосонар, например. Вы любите музыку?
– Не всякую.
– Прекрасно. Я изобрел инструмент, только не знаю, можно ли назвать его музыкальным. – Джилберт коснулся панели, и полка с книгофильмами скользнула в сторону. – Не очень надежный тайник, но меня никто не воспринимает всерьез, и у меня ничего не ищут. Забавно, не правда ли? Впрочем, я забыл, что вас ничто не забавляет.
Он вынул из тайника прямоугольный ящик топорной работы без полировки. Одна сторона ящика была усеяна маленькими светящимися кнопками.
– Не очень красив, – заметил Джилберт, – но разве в этом дело? Выключите свет. Нет, нет, никаких выключателей или контактов! Просто пожелайте, чтобы свет погас. Сильнее желайте! Вы очень хотите, чтобы свет погас.
Свет потускнел. Только с потолка исходило слабое жемчужное сияние, озарявшее их лица призрачными отблесками. Джилберт негромко засмеялся, услышав удивленное восклицание Байрона.
– Одна из шуток моего визиосонара. Он настроен на мозг, как личные капсулы. Понимаете, что я имею в виду?
– Если честно – абсолютно ничего не понимаю.
– На инструмент воздействует электрическое поле ваших мозговых клеток. Математически это очень просто, но, насколько мне известно, еще никому не удавалось втиснуть все необходимые цепи в ящик такого размера. Обычно для такой цели нужно пятиэтажное здание… Мой инструмент работает и в обратном направлении тоже. Я могу переключить его прямо на ваш мозг, так что вы будете видеть и слышать без глаз и ушей. Смотрите!
Вначале смотреть было не на что, потом Байрон уловил краем глаза какое-то слабое движение, В воздухе повис голубовато-фиолетовый шар. Байрон отодвинулся от него, но шар поплыл за ним. Байрон закрыл глаза – шар по-прежнему висел перед ним. Его сопровождала ясная, чистая мелодия; она была частью шара, вернее, шар и был этой мелодией.
Он рос, расширялся, и Байрон вдруг понял, что он расширялся внутри его мозга. Это был не цвет, а скорее цветной бесшумный звук. Он был ощутим, хотя и без участия органов чувств.
Шар поворачивался, переливался радужными оттенками, а музыкальный тон повышался, пока не повис над ним, как тончайший шелк… Потом вдруг взорвался, и цветные пятна разлетелись во все стороны, обжигая без боли.
Пузыри цвета омытой дождем зелени поднимались вверх с тихим жалобным стоном. Байрон в смятении устремился к ним и обнаружил, что не видит и не чувствует своих рук. Вокруг ничего не было – только пузыри, заполнившие мозг.
Он беззвучно закричал, и фантазия кончилась. Перед ним в освещенной комнате стоял Джилберт и смеялся. У Байрона сильно кружилась голова. Он вытер холодный пот со лба и резко опустился на стул.
– Что со мной было? – спросил он, стараясь придать голосу твердость.
– Не знаю. Я оставался вне этого. Не понимаете? Произошло нечто такое, в чем ваш мозг не имел предшествующего опыта. Мозг ощущал непосредственно и не знал, как интерпретировать такой феномен. Он мог лишь пытаться применить старые знакомые способы: перевести все это в зрительные, слуховые и осязаемые образы. Кстати, вы ощущали запах? Иногда мне кажется, что я чувствую аромат. У собак, надо полагать, почти все превратится в запахи. Мне хочется испытать это на животных. С другой стороны, если вы постараетесь игнорировать этот эффект, он поблекнет, что я и делаю, когда хочу наблюдать его действие на других. Это несложно. – Он положил маленькую руку с выпуклыми венами на инструмент, бесцельно перебирая кнопки, – Иногда мне кажется, что на этой штуке можно сочинять симфонии в новой манере и добиться таких эффектов, которые невозможны с одним зрением или слухом. Боюсь, что мне для этого не хватает способностей.
Байрон неожиданно сказал:
– Я хотел бы задать вам вопрос.
– Пожалуйста.
– Почему бы вам не направить свои способности на полезное дело, вместо того чтобы…
– Тратить их на бесполезные игрушки? Не знаю. Может быть, чувствую, что они не совсем бесполезны… Вы знаете, а ведь они противозаконны.
– Что именно?
– Визиосонар, И мои шпионские устройства. Если бы тираниты узнали о них, мне грозил бы смертный приговор.
– Вы, разумеется, шутите.
– Вовсе нет. Сразу видно, что вы выросли на отдаленном ранчо. Я знаю, молодежь не помнит того, что было в старину. – Неожиданно он склонил голову набок, лукаво прищурив глаза: – Вы против власти тиранитов? Говорите прямо. А я так же прямо скажу, кто я и кем был ваш отец.
– Да, против, – спокойно ответил Байрон.
– Почему?
– Они чужаки, пришельцы. Какое право они имеют распоряжаться на Нефелосе или на Родии?
– И вы всегда так думали?
Байрон не ответил.
Джилберт фыркнул:
– Иными словами, вы пришли к выводу, что они чужаки, лишь после того, как они казнили вашего отца. Что, кстати, было их правом. О, не надо, не горячитесь! Поверьте, я на вашей стороне. Но задумайтесь. Ваш отец был Ранчером, Какие права имели его подданные? Если один из них крал скот для себя или для продажи, как его наказывали? Сажали в тюрьму как вора. А если бы он задумал убить вашего отца – по любой причине, может быть, оправданной с его точки зрения, – что бы его ожидало? Несомненно, казнь. А какое право имел ваш отец устанавливать законы и наказывать других людей? Он был для них тиранитом.
Ваш отец в собственных глазах, да и в моих тоже, настоящий патриот. Но что с того? Для тиранитов он был предателем, и они убили его. Вы ведь не станете отрицать необходимость самозащиты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29