Медвежонок начал неловко слезать, но не по стволу, а по боковой ветке. Он добрался до конца, ветка согнулась, однако до земли оставалось ещё метра два, медвежонок хотел было повернуть обратно, не удержался и повис на передних лапах, отчаянно вереща и перебирая в воздухе короткими ножками. Медведица мгновенно оказалась под ним, встала на дыбы и довольно бесцеремонно сбросила его на землю, да ещё дала вдогонку увесистый шлёпок. А ему хоть бы что! Перелетел через голову, поднялся, увидел наломанные ветки и все забыл, проворно обгрызая вкусную ягоду.
Они ушли, оставив после себя обобранную черешню. Егор Иванович легонько улыбался в усы. Кто и где может увидеть такую редкостную картину?..
Жаркий полдень застал Молчанова на склоне густого каштанового леса. Когда он достиг заметной тропы вниз, то остановился и, немного подумав, тронулся по ней к реке.
Это была оленья тропа, хорошо набитая, свежая. Она вела с солонцов на вершине горы к водопою. Тропа очень привлекательная для любителей поживиться добычей.
Чутьё не подвело его и на этот раз.
Когда впереди дрогнули кусты, он остановился как вкопанный, карабин скользнул на ремне. Снова задрожал и забился куст орешника, только тогда Молчанов понял, что это значит. Он снял с шеи ремень карабина и обнажил свой тяжёлый нож.
Так и есть!
Между двух деревьев бился олень. Несчастное животное стояло на истоптанной, взбитой земле только задними копытами. Передние ноги его висели в воздухе и непрерывно, как в судороге, били по пустоте, по кустам, тщетно стараясь отыскать опору. Высоко вздёрнутая голова оленя, тонкая, до предела вытянутая шея, вытаращенные в ужасе глаза, розовая пена на широко открытых губах — все говорило о том, что животное доживает последний час жизни. А ему так не хотелось умирать! Олень перебирал и перебирал ногами, но что-то сильное и неведомое держало его на подвесе, давило горло, и, лишь вытянувшись из последних сил, он мог хоть немного ослабить это страшное удушье.
Он висел в петле.
Тонкий трос, хитро поставленный между двух деревьев на самой тропе, вторым концом был зачален к согнутому молодому грабу. Стоило только рвануть петлю, как деревца освобождалось от зацепки, его вершина взлетала вверх и тянула за собой трос с петлёй на конце. Животное, попавшее в петлю шеей, ногой, туловищем, оказывалось подвешенным.
Сколько раз Егор Иванович находил в лесах скелеты пойманных таким образом и забытых животных! Более изуверский и более мучительный способ лова трудно придумать!
Несколькими ударами тяжёлого ножа лесник свалил граб, деревцо рухнуло на землю. Упал и обессиленный олень. Трос удавкой тянулся к его горлу. Осторожно, чтобы не попасть под нечаянный удар копыта, Молчанов подошёл и прижал голову оленя к земле. Олень сделал слабую попытку приподняться, у него не оставалось сил, чтобы противиться человеку. Животному ведь нельзя доказать, что есть люди злые и есть добрые. Когда один из злых впервые убил на виду целого стада оленя, люди, с точки зрения уцелевших и всех последующих оленьих поколений, были целиком зачислены в разряд коварных и жестоких врагов. И пребывают в этом нелестном звании по сю пору.
Егор Иванович ослабил петлю. Она ссадила кожу, шея животного кровоточила. Снять тросик оказалось уже нетрудным делом. Олень только слабо перебирал ногами и тяжело мычал.
— Не спеши, милок, дай я полечу тебя, — сказал лесник и, достав из карманчика рюкзака пузырёк, полил тёмной жидкостью рану на шее. — Ну, а теперь беги.
Он отпустил рога, шлёпнул ладонью по крупу. Олень вскочил было, но зашатался и со стоном упал. Глаза его закрылись.
— Ослабел ты, милок. Полежи, отдышись.
Егор Иванович отошёл в сторонку и стал внимательно рассматривать землю около предательской петли. Он даже вскрикнул от удивления.
На сером суглинке за только что срубленным грабом отчётливо виднелись следы очень знакомых сапог: крупная ёлочка и поперечные полосы каблука.
Лесник подозрительно огляделся. Неужели опять старые знакомые? Или все браконьеры Кавказа — черт бы их побрал! — обуты в одинаковые сапоги?
Олень собрался с силами, поднялся и, косо оглядываясь на своего спасителя, с трудом пошёл в сторону. Но не прошло и трех минут, как послышался треск валежника, и он стремглав пробежал вниз, к реке. Какая опасность придала ему силу?
Егор Иванович лёг за мшистый камень и затаился. Он умел ждать. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, в лесу ничто не нарушило тишины, и Молчанов подумал, что олень испугался какого-нибудь пустяка. Ожегшись на молоке — дуешь на воду…
И все-таки ждать придётся. Раз петлю настроили — явятся проверять.
Что за изощрённые злодеи! Вероятно, они отказались от выстрелов. На звук винтовки кто-нибудь да прибежит. Тогда решили прибегнуть к петлям и, может быть, к капканам. Лес становился опасным. Это как мины. Ведь в стальной капкан может угодить не только животное, но и человек, петля не разбирает, кого вздёрнет к небу. И не каждый раз к несчастному придут на выручку. Одно успокаивает: здесь мало кто ходит. Разве какой-нибудь шальной искатель приключений из числа летних сочинских гостей вздумает пройти напрямик к перевалам. Горе ему, если на пути неожиданно окажется браконьерская ловушка!
Лесник отошёл от тропы шагов на семьдесят, выбрал место под скалой, обросшей самшитом, но так, чтобы видеть тропу как можно дальше, и, не разведя костра, улёгся на кучу свежих веток.
Сутки, а может быть, и больше придётся провести здесь.
3
Самур, напугавший оленя, тоже залёг недалеко от хозяина. Он все время чувствовал его запах. Он ждал, что сейчас запахнет дымом костра и варёным мясом, но эти волнующие запахи бивуака почему-то не появились, хотя папиросный дымок ощущался довольно хорошо.
Лежать ему скоро надоело, захотелось есть, и Шестипалый пошёл поохотиться. За крупным зверем он идти не мог и отправился на скалы, заросшие шиповником и кизилом, в надежде словить там зазевавшегося тетерева.
Ему повезло. Самур наткнулся на гнездо и разорил его, пообедав глупой тетёркой, которая считала, что если спрятать в валежнике краснобровую свою голову, то враг ничего другого не увидит.
Самура донимали комары, и он забрался повыше на скалы. В горах есть много таких мест, где спокойный склон, поросший лесом, вдруг неожиданно обрывается отвесной стеной или расщепляется на белые останцы с кизиловыми островками на вершинах и бездонными провалами по сторонам.
Самур перепрыгнул через тёмную, неширокую трещину и очутился на крошечном продолговатом пятачке среди розового барбариса и тонких деревьев граба. На высокой скале не было комаров, здесь свободно тянуло прохладным воздухом, а в три стороны открывался необыкновенно красивый вид на узкую зеленую долину и на небольшой, приподнятый над долиной лесистый цирк, углублённый в гору.
С самого края этой лесной глухомани к небу лениво подымалась струйка прогоревшего костра.
Самур насторожился. Сонливость, овладевшая им после охоты, исчезла. Вытянув чуткий нос, Шестипалый тщательно исследовал запахи. Ничего нового они не принесли. Слишком далеко этот костёр.
Он снова перескочил через трещину и, повинуясь безотчётному желанию известить об открытии своего хозяина, направился к скале около тропы, где сидел лесник, но не добежал, потому что дикое вновь восторжествовало и он не нашёл в себе силы приблизиться. Тогда Самур сделал вокруг Молчанова и звериной тропы обширный круг, чтобы узнать, кто же тут ходит, кроме них двоих. След, на который он вскоре наткнулся, заставил овчара глухо зарычать. Из далёкого прошлого вдруг просветлилась картинка: лесная избушка, дождь, чужие люди в брезентовых плащах, выстрел и, как сквозь сон, удары ногой и запах этого сапога…
Самур побежал по следу. Обогнул скалы, вступил на осыпь у самого их основания. Отличное место для укрытия — мелкий щебень, нависшие лапы рододендрона, глубокие ниши в камне, — тут можно бесконечно долго жить, не опасаясь быть открытым. Несколько дальше в едва намеченной расщелине бежал ручеёк, родившийся из каменной стены, а за ручейком стоял шалаш, сложенный из веток пихты.
Перед шалашом лениво дымил прогоревший костёр, тот самый, что Самур видел сверху. Жар покрылся белым пеплом, дымилось только бревно, положенное на угли.
У костра и в шалаше никого не оказалось.
Самур обежал это опасное место и отыскал клад, куда протоптали заметную дорожку: в глубоком и мокром ущелье сохранился снег, сверху его заботливо укрыли ветками, чтобы не быстро таял. От снежника исходил сильный запах парного мяса. Хранилище.
Овчар бросился назад, спрямляя путь. В горле у него клокотало. Рвался и не находил выхода хриплый и тревожный лай. Как ещё мог Шестипалый предупредить своего хозяина об опасности?
Неожиданно набросило сильным духом чужих людей. Самур лёг и стал смотреть сквозь кусты.
По лесу пробирались двое. В распахнутых телогрейках, без головных уборов, со слипшимися от пота волосами. Они тяжело дышали. На короткой жерди люди несли небольшого оленя. Ноги у него были связаны, сквозь них просунута жердь. Безрогая голова оленухи мертво отвисла и временами, задевая за камни, глухо стучала.
Они шли к шалашу.
Самур пропустил их и пошёл следом.
Глава четырнадцатая
УБИТ НЕ НА ВОЙНЕ
1
Саше Молчанову дали семнадцать туристов. Три девушки, остальные хлопцы по возрасту чуть старше инструктора. Разношёрстная публика. Студенты из Вильнюса, кстати, самые дисциплинированные и сдержанные; рабочие с цементного завода на Волге; техник-лесовод из Сибири, служащие Одесского порта. Всех их объединяла молодость, любопытство к неизведанному миру и песне. Пели они вдохновенно, импровизировали рискованно, а в общем, Саше понравились, и он с первого дня стал их другом и единомышленником, как и полагается в походе.
Вышли бодро, на первом же привале приукрасились. Девчата сделали себе монисты из алычовых плодов, хлопцы соорудили юбочки из листьев папоротника и шляпы из целых лопухов. Смеялись, подбрасывали за спиной рюкзаки, смотрели на лесной Кавказ, как смотрят на городской парк, и всё торопили Сашу: ну чего топает шагом старца? Ведь на эту гору можно в один момент…
Молчанов-младший часто останавливал группу, приказывал снять рюкзаки, расправить плечи и посмотреть по сторонам. Он хотел, чтобы ребята хорошенько запомнили горные ландшафты, впитали побольше гордой красоты Кавказа и лишний раз удивились, какая у нас чудесная Родина!
Где-то на юге, навстречу этой группе, шла ещё одна цепочка туристов. Их вела Таня Никитина. Саша недаром просидел полночи в псебайской радиорубке. Он все-таки поговорил с ней и условился встретиться на приюте Прохладном. Теперь Саша все время думал об этой встрече и улыбался своим мыслям. Девушки из его группы с интересом поглядывали на задумчивое лицо инструктора и совершенно точно расшифровали его таинственную улыбчивость: влюблён. Но они не знали, что каждый шаг туристов наверх приближал Сашу к заветной встрече.
Ведь он не видел Таню месяц. Целая вечность, несколько скрашенная четырьмя её письмами.
Незаметно одолели первую половину затяжного подъёма, отдохнули в балагане на цветастой поляне и снова пошли вверх. Теперь уже никто не подбрасывал за плечами рюкзак, поклажа вроде бы потяжелела, ребята шли согнувшись, всё меньше смотрели по сторонам, уткнувшись носами под ноги.
А вокруг буйствовали краски, горизонт по мере восхождения расширялся, свежел воздух, хорошели пихтовые и буковые леса. Никто уже не погонял инструктора, напротив, появились отстающие, и тогда Саша перестроил цепочку, поставив слабеньких прямо за собой.
За несколько километров от перевала сделали ещё одну остановку и развели костёр. Солнце садилось за широкий горный массив, поголубели луговые поляны, кромка леса сделалась чёрной. Начались ранние южные сумерки, только горели в закатных лучах острые камни вершин.
— Смотрите, что это? — спросил удивлённый голос, и все повернулись к освещённой горе.
Она была далеко, но прозрачный воздух и подсветка солнца как бы приблизили скалы. На одной из них стояли туры, рисуясь тёмными изваяниями на оранжевом небе. Колечки рогов, освещённые сзади, сияли, как нимбы. Было что-то сказочное в этой картине.
— Сейчас умру от счастья, — сказала девушка и закрыла ладошками лицо.
Свет померк, туры исчезли. Стало заметно прохладней, вынули спальные мешки, но палаточки решили не ставить: завтра будет приют, там основательный отдых.
Саша вспомнил Александра Сергеевича, его лепёшки и любимое «само собой». И ещё ему захотелось, чтобы Таня была уже там. Они могут вместе сходить к реке и посмотреть медвежье семейство, если оно не переменило свою квартиру.
Не спалось. Саша лежал на спине и смотрел в небо. Яркие звезды усыпали чёрный небосвод, месяц не показывался, стояла абсолютная тишина. Мысли его блуждали, он подумал, что отец где-нибудь недалеко вот так же сидит у костра, и вдруг ему стало боязно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Они ушли, оставив после себя обобранную черешню. Егор Иванович легонько улыбался в усы. Кто и где может увидеть такую редкостную картину?..
Жаркий полдень застал Молчанова на склоне густого каштанового леса. Когда он достиг заметной тропы вниз, то остановился и, немного подумав, тронулся по ней к реке.
Это была оленья тропа, хорошо набитая, свежая. Она вела с солонцов на вершине горы к водопою. Тропа очень привлекательная для любителей поживиться добычей.
Чутьё не подвело его и на этот раз.
Когда впереди дрогнули кусты, он остановился как вкопанный, карабин скользнул на ремне. Снова задрожал и забился куст орешника, только тогда Молчанов понял, что это значит. Он снял с шеи ремень карабина и обнажил свой тяжёлый нож.
Так и есть!
Между двух деревьев бился олень. Несчастное животное стояло на истоптанной, взбитой земле только задними копытами. Передние ноги его висели в воздухе и непрерывно, как в судороге, били по пустоте, по кустам, тщетно стараясь отыскать опору. Высоко вздёрнутая голова оленя, тонкая, до предела вытянутая шея, вытаращенные в ужасе глаза, розовая пена на широко открытых губах — все говорило о том, что животное доживает последний час жизни. А ему так не хотелось умирать! Олень перебирал и перебирал ногами, но что-то сильное и неведомое держало его на подвесе, давило горло, и, лишь вытянувшись из последних сил, он мог хоть немного ослабить это страшное удушье.
Он висел в петле.
Тонкий трос, хитро поставленный между двух деревьев на самой тропе, вторым концом был зачален к согнутому молодому грабу. Стоило только рвануть петлю, как деревца освобождалось от зацепки, его вершина взлетала вверх и тянула за собой трос с петлёй на конце. Животное, попавшее в петлю шеей, ногой, туловищем, оказывалось подвешенным.
Сколько раз Егор Иванович находил в лесах скелеты пойманных таким образом и забытых животных! Более изуверский и более мучительный способ лова трудно придумать!
Несколькими ударами тяжёлого ножа лесник свалил граб, деревцо рухнуло на землю. Упал и обессиленный олень. Трос удавкой тянулся к его горлу. Осторожно, чтобы не попасть под нечаянный удар копыта, Молчанов подошёл и прижал голову оленя к земле. Олень сделал слабую попытку приподняться, у него не оставалось сил, чтобы противиться человеку. Животному ведь нельзя доказать, что есть люди злые и есть добрые. Когда один из злых впервые убил на виду целого стада оленя, люди, с точки зрения уцелевших и всех последующих оленьих поколений, были целиком зачислены в разряд коварных и жестоких врагов. И пребывают в этом нелестном звании по сю пору.
Егор Иванович ослабил петлю. Она ссадила кожу, шея животного кровоточила. Снять тросик оказалось уже нетрудным делом. Олень только слабо перебирал ногами и тяжело мычал.
— Не спеши, милок, дай я полечу тебя, — сказал лесник и, достав из карманчика рюкзака пузырёк, полил тёмной жидкостью рану на шее. — Ну, а теперь беги.
Он отпустил рога, шлёпнул ладонью по крупу. Олень вскочил было, но зашатался и со стоном упал. Глаза его закрылись.
— Ослабел ты, милок. Полежи, отдышись.
Егор Иванович отошёл в сторонку и стал внимательно рассматривать землю около предательской петли. Он даже вскрикнул от удивления.
На сером суглинке за только что срубленным грабом отчётливо виднелись следы очень знакомых сапог: крупная ёлочка и поперечные полосы каблука.
Лесник подозрительно огляделся. Неужели опять старые знакомые? Или все браконьеры Кавказа — черт бы их побрал! — обуты в одинаковые сапоги?
Олень собрался с силами, поднялся и, косо оглядываясь на своего спасителя, с трудом пошёл в сторону. Но не прошло и трех минут, как послышался треск валежника, и он стремглав пробежал вниз, к реке. Какая опасность придала ему силу?
Егор Иванович лёг за мшистый камень и затаился. Он умел ждать. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, в лесу ничто не нарушило тишины, и Молчанов подумал, что олень испугался какого-нибудь пустяка. Ожегшись на молоке — дуешь на воду…
И все-таки ждать придётся. Раз петлю настроили — явятся проверять.
Что за изощрённые злодеи! Вероятно, они отказались от выстрелов. На звук винтовки кто-нибудь да прибежит. Тогда решили прибегнуть к петлям и, может быть, к капканам. Лес становился опасным. Это как мины. Ведь в стальной капкан может угодить не только животное, но и человек, петля не разбирает, кого вздёрнет к небу. И не каждый раз к несчастному придут на выручку. Одно успокаивает: здесь мало кто ходит. Разве какой-нибудь шальной искатель приключений из числа летних сочинских гостей вздумает пройти напрямик к перевалам. Горе ему, если на пути неожиданно окажется браконьерская ловушка!
Лесник отошёл от тропы шагов на семьдесят, выбрал место под скалой, обросшей самшитом, но так, чтобы видеть тропу как можно дальше, и, не разведя костра, улёгся на кучу свежих веток.
Сутки, а может быть, и больше придётся провести здесь.
3
Самур, напугавший оленя, тоже залёг недалеко от хозяина. Он все время чувствовал его запах. Он ждал, что сейчас запахнет дымом костра и варёным мясом, но эти волнующие запахи бивуака почему-то не появились, хотя папиросный дымок ощущался довольно хорошо.
Лежать ему скоро надоело, захотелось есть, и Шестипалый пошёл поохотиться. За крупным зверем он идти не мог и отправился на скалы, заросшие шиповником и кизилом, в надежде словить там зазевавшегося тетерева.
Ему повезло. Самур наткнулся на гнездо и разорил его, пообедав глупой тетёркой, которая считала, что если спрятать в валежнике краснобровую свою голову, то враг ничего другого не увидит.
Самура донимали комары, и он забрался повыше на скалы. В горах есть много таких мест, где спокойный склон, поросший лесом, вдруг неожиданно обрывается отвесной стеной или расщепляется на белые останцы с кизиловыми островками на вершинах и бездонными провалами по сторонам.
Самур перепрыгнул через тёмную, неширокую трещину и очутился на крошечном продолговатом пятачке среди розового барбариса и тонких деревьев граба. На высокой скале не было комаров, здесь свободно тянуло прохладным воздухом, а в три стороны открывался необыкновенно красивый вид на узкую зеленую долину и на небольшой, приподнятый над долиной лесистый цирк, углублённый в гору.
С самого края этой лесной глухомани к небу лениво подымалась струйка прогоревшего костра.
Самур насторожился. Сонливость, овладевшая им после охоты, исчезла. Вытянув чуткий нос, Шестипалый тщательно исследовал запахи. Ничего нового они не принесли. Слишком далеко этот костёр.
Он снова перескочил через трещину и, повинуясь безотчётному желанию известить об открытии своего хозяина, направился к скале около тропы, где сидел лесник, но не добежал, потому что дикое вновь восторжествовало и он не нашёл в себе силы приблизиться. Тогда Самур сделал вокруг Молчанова и звериной тропы обширный круг, чтобы узнать, кто же тут ходит, кроме них двоих. След, на который он вскоре наткнулся, заставил овчара глухо зарычать. Из далёкого прошлого вдруг просветлилась картинка: лесная избушка, дождь, чужие люди в брезентовых плащах, выстрел и, как сквозь сон, удары ногой и запах этого сапога…
Самур побежал по следу. Обогнул скалы, вступил на осыпь у самого их основания. Отличное место для укрытия — мелкий щебень, нависшие лапы рододендрона, глубокие ниши в камне, — тут можно бесконечно долго жить, не опасаясь быть открытым. Несколько дальше в едва намеченной расщелине бежал ручеёк, родившийся из каменной стены, а за ручейком стоял шалаш, сложенный из веток пихты.
Перед шалашом лениво дымил прогоревший костёр, тот самый, что Самур видел сверху. Жар покрылся белым пеплом, дымилось только бревно, положенное на угли.
У костра и в шалаше никого не оказалось.
Самур обежал это опасное место и отыскал клад, куда протоптали заметную дорожку: в глубоком и мокром ущелье сохранился снег, сверху его заботливо укрыли ветками, чтобы не быстро таял. От снежника исходил сильный запах парного мяса. Хранилище.
Овчар бросился назад, спрямляя путь. В горле у него клокотало. Рвался и не находил выхода хриплый и тревожный лай. Как ещё мог Шестипалый предупредить своего хозяина об опасности?
Неожиданно набросило сильным духом чужих людей. Самур лёг и стал смотреть сквозь кусты.
По лесу пробирались двое. В распахнутых телогрейках, без головных уборов, со слипшимися от пота волосами. Они тяжело дышали. На короткой жерди люди несли небольшого оленя. Ноги у него были связаны, сквозь них просунута жердь. Безрогая голова оленухи мертво отвисла и временами, задевая за камни, глухо стучала.
Они шли к шалашу.
Самур пропустил их и пошёл следом.
Глава четырнадцатая
УБИТ НЕ НА ВОЙНЕ
1
Саше Молчанову дали семнадцать туристов. Три девушки, остальные хлопцы по возрасту чуть старше инструктора. Разношёрстная публика. Студенты из Вильнюса, кстати, самые дисциплинированные и сдержанные; рабочие с цементного завода на Волге; техник-лесовод из Сибири, служащие Одесского порта. Всех их объединяла молодость, любопытство к неизведанному миру и песне. Пели они вдохновенно, импровизировали рискованно, а в общем, Саше понравились, и он с первого дня стал их другом и единомышленником, как и полагается в походе.
Вышли бодро, на первом же привале приукрасились. Девчата сделали себе монисты из алычовых плодов, хлопцы соорудили юбочки из листьев папоротника и шляпы из целых лопухов. Смеялись, подбрасывали за спиной рюкзаки, смотрели на лесной Кавказ, как смотрят на городской парк, и всё торопили Сашу: ну чего топает шагом старца? Ведь на эту гору можно в один момент…
Молчанов-младший часто останавливал группу, приказывал снять рюкзаки, расправить плечи и посмотреть по сторонам. Он хотел, чтобы ребята хорошенько запомнили горные ландшафты, впитали побольше гордой красоты Кавказа и лишний раз удивились, какая у нас чудесная Родина!
Где-то на юге, навстречу этой группе, шла ещё одна цепочка туристов. Их вела Таня Никитина. Саша недаром просидел полночи в псебайской радиорубке. Он все-таки поговорил с ней и условился встретиться на приюте Прохладном. Теперь Саша все время думал об этой встрече и улыбался своим мыслям. Девушки из его группы с интересом поглядывали на задумчивое лицо инструктора и совершенно точно расшифровали его таинственную улыбчивость: влюблён. Но они не знали, что каждый шаг туристов наверх приближал Сашу к заветной встрече.
Ведь он не видел Таню месяц. Целая вечность, несколько скрашенная четырьмя её письмами.
Незаметно одолели первую половину затяжного подъёма, отдохнули в балагане на цветастой поляне и снова пошли вверх. Теперь уже никто не подбрасывал за плечами рюкзак, поклажа вроде бы потяжелела, ребята шли согнувшись, всё меньше смотрели по сторонам, уткнувшись носами под ноги.
А вокруг буйствовали краски, горизонт по мере восхождения расширялся, свежел воздух, хорошели пихтовые и буковые леса. Никто уже не погонял инструктора, напротив, появились отстающие, и тогда Саша перестроил цепочку, поставив слабеньких прямо за собой.
За несколько километров от перевала сделали ещё одну остановку и развели костёр. Солнце садилось за широкий горный массив, поголубели луговые поляны, кромка леса сделалась чёрной. Начались ранние южные сумерки, только горели в закатных лучах острые камни вершин.
— Смотрите, что это? — спросил удивлённый голос, и все повернулись к освещённой горе.
Она была далеко, но прозрачный воздух и подсветка солнца как бы приблизили скалы. На одной из них стояли туры, рисуясь тёмными изваяниями на оранжевом небе. Колечки рогов, освещённые сзади, сияли, как нимбы. Было что-то сказочное в этой картине.
— Сейчас умру от счастья, — сказала девушка и закрыла ладошками лицо.
Свет померк, туры исчезли. Стало заметно прохладней, вынули спальные мешки, но палаточки решили не ставить: завтра будет приют, там основательный отдых.
Саша вспомнил Александра Сергеевича, его лепёшки и любимое «само собой». И ещё ему захотелось, чтобы Таня была уже там. Они могут вместе сходить к реке и посмотреть медвежье семейство, если оно не переменило свою квартиру.
Не спалось. Саша лежал на спине и смотрел в небо. Яркие звезды усыпали чёрный небосвод, месяц не показывался, стояла абсолютная тишина. Мысли его блуждали, он подумал, что отец где-нибудь недалеко вот так же сидит у костра, и вдруг ему стало боязно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39