Неужели они все итальянцы?
Очень скоро все выяснилось. Галина Алексеевна объяснила, что, попадая в Италию, герои даже французских, немецких и датских сказок тотчас же становятся итальянцами.
И герои сказок кивали мне, а Эвелина объяснила, кто есть кто, и знакомила меня с ними.
Совсем как у нас, только у нас Мурзилка, Самоделкин, Незнайка, но суть-то ведь одна.
Меня отпустили с поводка, и я стал обнюхивать этих героев, чтобы чувствовали моё дружелюбие. Я это делал намеренно, ведь наверняка в этот сквер придут и другие собаки, почувствуют, что здесь был я с миссией дружбы.
Я твёрдо верю в то время, когда не только собаки будут обнюхиваться и дети дружить, но и взрослые, увидев, какой посреди братьев наших меньших царит мир, тоже станут братьями.
Я долго стоял перед сказочными фигурами, а когда оглянулся, то вокруг были какие-то чужие люди и не было ни Вити, ни Трех Лепестков Чёрной Розы, ни Галины Алексеевны, которая вообще редко была с нами. У неё было множество разных дел, она часто возвращалась с тяжёлыми сумками, потом так же часто исчезала, а сумки таскал дядя Серёжа.
Но сейчас не было рядом никого. Куда-то все подевались. Я подождал ещё, но их все не было. Тогда я решил искать дорогу сам, но, конечно, не нашёл.
Я брёл понуро по венецианским тротуарам, дважды переплывал каналы, меня пропускали, советовали, сочувствовали, но… безрезультатно.
И вдруг я увидел, что небо потемнело. Я задрал морду и увидел нечто такое, чего не видел никогда в жизни и даже не мог себе представить. Надо мной плыл огромный надувной шар, который называется дирижабль. Он вдруг стал снижаться прямо надо мной, словно сфотографировал, а потом вдруг взмыл ввысь. И тотчас же к тому месту, где я стоял и удивлялся, подошёл полицейский в серой блузе и, нагнувшись, погладил меня.
«Это ещё не хватало», — подумал я и снова вспомнил волшебное итальянское слов, но на этот раз его не произнёс.
Но ничего страшного не произошло, уже через пять минут я был в полицейском комиссариате, где встретился с Витей, Тремя Лепестками Чёрной Розы, Эвелиной, Галиной Алексеевной и дядей Серёжей.
Что же случилось? А вот что. Засмотревшись на детский городок, я потерялся. И Три Лепестка Чёрной Розы тотчас же сообщили о моих приметах в полицию.
А дальше с помощью дирижабля меня просто увидели.
Хорошая штука дирижабль, надо бы такой, только поменьше, завести дома, а то Пал Палыч и Витя вечно теряют свои вещи. Но не такой, конечно, который рекламирует в Москве неинтересные газеты.
После беседы с приятным комиссаром полиции мы отправились домой на отдых, ведь завтра нам предстоял серьёзный день.
Этот день, как я уже понял, засыпая в гостинице Великого канала, серьёзным был ещё и потому, что нам предстоял собачий Марш любви к ближнему, и потому, что я, может быть, в последний раз увижу Козетту.
Мой выбор
Когда я шёл с Витей утром на выставку собак, я подумал: подумаешь, марш! Ну погавкаем и разойдёмся.
Но не тут-то было. Марш-то происходил на небольшом пароходике, который плавал по Великому каналу — так называется главная река в Венеции. Под общее ворчание мы посмотрели дворцы Контарини и Дарио, проплыли у самой Церкви Дей Фрари, видели мосты и невероятной красоты дома.
А устроители марша нас не заставляли ни прыгать, ни бегать: оказывается, это был не только Марш любви к ближнему, но и доброты.
И мне было очень приятно, что и Козетта, и Эвелина, и Тролль, и друзья, и, конечно, я сам оказались на этом пароходе.
От моего собачьего нюха не укрылось то, что грубиян Тролль становился кротким и томным, когда видел Эвелину. Я этому радовался: знаете, когда тебе хорошо, хочется, чтобы и другим было так же.
Вообще Тролль сильно переменился после того, как помог Эвелине получить призовое место… Но не буду говорить о чужих чувствах, подумаю о своих собственных.
А потом всем собакам-участницам подарили по банке собачьих консервов, медаль и искусственную кость.
Все свои регалии я поделил с друзьями.
Когда мы сошли с парохода, я оглянулся и увидел, что Карола что-то говорит Вите.
Я не слышал, что она говорила, но она была настойчивой, а мой хозяин Витя на это громко сказал:
— Он взрослый, пусть он решает сам.
У меня сильно забилось сердце.
Потом мы все шли молча. А в глазах у Козетты стояли слезы. …В этот день произошло много всего. Мы попрощались с Тремя Лепестками Чёрной Розы и Эвелиной, мы договорились, что на будущий год они приедут к нам в Москву, а потом ещё долго гуляли по Венеции с Козеттой и Каролой.
И вот у памятника Бартоломео Каллеони я наконец решился.
— Козетта, — сказал я, — я не могу без вас жить, будьте моей женой.
Она ничего мне не ответила.
И только потом спросила:
— А это можно?
— Глупышка, — сказал я ей и положил голову на её холку.
— Урра-а-а! — закричал Витя.
— Спасибо, — тихо сказала Карола.
И только потом я узнал, почему она так сказала. Она не хотела расставаться с Козеттой, но она уезжала далеко-далеко, в Россию, в Москву. Она собиралась учиться там в русской школе и не знала, как поступить с Козеттой.
А тут как раз нашёлся Витя, из Москвы! Да я, который был готов ради Козетты на все.
Ура! Мы едем в Москву вместе. Когда в тебе просыпается настоящее чувство, какое имеет значение, где мы будем жить. Лишь бы быть вместе.
Виза Козетте не нужна. С итальянским паспортом она может жить там, где захочет на нашей прелестной планете.
Дорога домой
У Козетты, между прочим, маникюр. Интересно, кто ей будет делать его в России? Может быть, Мама-Маша?
Дорога домой хотя и продолжалась почему-то на один день больше, чем дорога туда, показалась мне короче. Ещё бы, со мной ведь моя Козетта!
Мы попрощались с Галиной Алексеевной в Венеции.
Витя сидел в купе поезда и изучал иностранные языки. Может быть, он делал это потому, что пригласил многих своих друзей к нам домой, в Москву. А поскольку все они разных национальностей, надо сделать так, чтобы их понять и они поняли бы нас.
Вот Мама-Маша будет рада, когда у нас в доме поселятся сразу все наши с Витей приятели с собаками!
Кстати, о национальности. Пришёл как-то к нам в гости знакомый Пал Палыча Станислав Борисович. Он из тех взрослых, кто не без удовольствия читает мои книги. А тут вдруг прочёл книгу Саши Чёрного: по-моему, она называется «Дневник фокса». Не могу точно сказать — не читал. И вот этот Станислав Борисович мне говорит: «Ты, — говорит, — оказывается, не первая собака, которая читать и писать умеет, тот вон, у Саши Чёрного, тоже фокс был. Может быть, тебя в гончую превратить, чтобы читатели не думали, что ты такой-то плагиаторский пёс?»
Я повилял хвостом и не стал продолжать разговор, только попросил Станислава Борисовича передать привет внуку Алёше. И подумал, что вряд ли найдётся в нашей пёсьей братии собака, которая бы поменяла национальность ради конъюнктурных соображений.
Я стал смотреть в окно и своим скулежом стал подгонять наш поезд. …Я, признаться, очень соскучился и по маме Маше, и по Пал Палычу, и по маленькому Костику, и по нашему дому, и ещё по многому-многому другому.
Мне к тому же очень хотелось самому побродить по баррикадам революции, которую я видел по телевизору и которая произошла в Москве, пока мы путешествовали.
А в Вене и Будапеште мы с моей милой Козеттой бегали по перрону и даже по городу. И мне было приятно, что многие смотрели на мою невесту и улыбались.
Чоп
И вот в поезде в самое неподходящее время — ночью, когда так хочется спать, — к нам в дверь постучали. Дядя Серёжа открыл её, и мы все увидели человека в зелёной фуражке.
— Кто это? — спросила меня Козетта. — Разве у вас революция ещё не закончилась?
Мне пришлось ей объяснять, кто такие пограничники и для чего они нужны.
А дядя Серёжа заодно просветил нас, что Чоп — это крупнейший железнодорожный узел на границе Украины, Венгрии с Чехией и Словакией. Это древний город. Конца тринадцатого века.
Пограничник между тем строго осмотрел купе и полез зачем-то под лавку: может быть, он надеялся найти там ещё одну собаку, кроме нас с Козеттой, — не знаю. Тролль ведь вылетел в Москву самолётом со своей прелестной хозяйкой.
Только потом дядя Серёжа объяснил нам, что пограничник искал под лавкой не собаку, а шпиона. Шпиона у нас в купе не оказалось, а жаль! Было бы ещё одно приключение.
Потом в купе пришла таможня в виде худой и неприветливой дамы. Она тоже что-то искала, потом ещё пришёл кто-то — какая-то карантинная служба, потом ветеринарный контроль, но нас с Козеттой это, к счастью, не коснулось.
После Чопа побежали украинские города — Тернополь, Винница, Киев. Киеву, между прочим, полторы тысячи лет. И он сказочно красив. Здесь есть Киево-Печерская лавра, царский дворец, Андреевская церковь, Софийский собор одиннадцатого века.
На станции Жмеринка мы покупали кукурузу и помидоры. Они продавались под жёлто-голубыми флагами свободного государства.
Эпилог
В день приезда домой Козетту, меня и Витю ждал шикарный семейный ужин, и мы, не торопясь, рассказывали о своих приключениях. Я рассказывал и о теплоходе, и о Венеции, и об Афинах, и о Тролле, и о Наташе, и о докторе Черви, и о главном арбитре, и об Эвелине, и о пограничниках, и о морях, и, конечно же, о своей любви. Я переводил маме Маше и Пал Палычу то, что говорила по-итальянски моя лохматая невеста.
С этого дня мы стали жить и поживать, а через месяц примерно пришло письмо от Трех Лепестков Чёрной Розы, в котором она желала всем нам доброго здоровья и счастья, между прочим, спрашивала про Тролля.
В этом же письме Эвелина оставила отпечаток своей лапы. …А Наташа действительно подружилась с мамой Машей, несколько раз была у нас в гостях вместе с Троллем и мужем-драматургом. Тролль называл его профессию в три лая. В последний раз это было неделю назад. Наташа принесла какие-то анкеты и спрашивала маму Машу, как их заполнить, потому что она хочет пригласить в гости Три Лепестка Чёрной Розы, с которой тоже подружилась.
Три Лепестка Чёрной Розы приедет с Эвелиной.
А ещё Наташа сказала, что это будет совсем неплохо, потому что Эвелина — единственная дама, при которой Тролль становится по-настоящему галантным. Может быть, потому, что они очень похожи.
Она такая же длинная, как и он, только рыженькая. Ну что вы, таксу, что ли, не видели?

* ХВОСТ ИЗ ДРУГОГО ИЗМЕРЕНИЯ *
(Невероятное путешествие в первое измерение пса по имени Пират и его очаровательной супруги Козетты, описанные им в состоянии близком к абсолютному созерцанию происходящего)
«Мысль будет речью нам…»
Павел Лукницкий
Скрепки для скрижалей
(Вместо предисловия)
«…Моцарт — это величественно и вечно. С помощью Моцарта… да-да, именно: „с помощью Моцарта“ человечество научилось лечить множество болезней, а недавно было сделано открытие: ритмы некоторых его произведений убивают компьютерные вирусы…».
Пират диктовал новую повесть… …А вы знаете, что собаки живут по временной прямой на полчаса раньше своего хозяина. И, если хозяин умён, он всегда прислушается к своей собаке. Собака ведь наверняка знает, что случится в течение этих тридцати минут и может отвратить хозяина от неприятностей… …Сейчас, когда собачьи события последних месяцев позади, базарная демократия, судя по всему, победила окончательно, а грядущая революция, хоть и не планируется на ближайший вторник, но если произойдёт, боюсь, снова разбудит лишь инстинкт разрушения, я заготавливаю скрепки для своих очередных скрижалей и сибаритствую, проводя время в доме дяди Серёжи, Каролины и Мамы-Лисаньки со своей уже известной читателю лохматой и итальянской Козеттой.
Иногда я стараюсь восстановить в памяти события последнего времени (хотя точнее конечно не времени, а пространства, времени как было мною недавно установлено — не существует в природе, оно просто-напросто — вымысел досужих литераторов…), и впервые не задумываюсь над тем: станут ли они когда-нибудь книгой или не станут.
Потекла наша жизнь как в старинной сказке: «старик ловил неводом рыбу, а старуха пряла свою пряжу». Дядя Серёжа ходил на службу в Министерство конфессий и потом рассказывал всем нам за ужином: что это такое. Каролина иногда готовила нам всем поесть, делала она это редко, и мы стали поэтому стройными, а в основном переводила дяде Серёже статьи, причём когда она не могла точно идентифицировать значение какого-то слова, ей подсказывала его Козетта. Мама-Лисанька ничего не переводила. Она писала свои волшебные книги, и, наоборот, готовила нам еду часто. И еда эта была такой же восхитительной, как и сама Мама-Лисанька.
Так что все не бездельничали кроме меня, а в конце-концов мне стало от этого невероятно стыдно, и я вновь занялся писательской деятельностью.
Как Булгаков, Лермонтов или даже Пушкин я придумал себе ситуацию, в которой мне якобы подбросили рукопись, а я всего-навсего скромный её издатель лишь взял на себя труд довести её до читателя.
Старый и более чем неуклюжий приём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35