— Ну приехали менты — и что? — выдавила я, упорно разглядывая чай в кружке. Поднять глаза я боялась, мой взор явно был сродни взору Медузы Горгоны.
— Ну так забегали чего — то, забегали, потом в дверь звонят и в понятые меня зовут, — охотно поведала она. — Я пошла, захожу в квартиру к твоей подруге — а там срам-то какой! Обои отодраны, свинарник свинарником!
— Она ремонт делает, — буркнула я. То что ремонт делается уже лет пять и начал его еще Березняков, беспутный бывший муж, я умолчала.
— Да? — недоверчиво переспросила она.
— Да, — кивнула я. — И что дальше?
— Так а дальше захожу я в комнату, смотрю — на полу мужик валяется с отрезанной головой, подруга твоя на диване не жива не мертва сидит. Мне аж в глаза бросилась — как она в кровище вся уделанная была!
— Что, совсем уделанная? — с сомнением переспросила я.
— Ну я ж говорю! — слегка обиделась она. — И одежда вся в пятнах, и на лице брызги! А потом к мужику-то меня подводят — вот тут я вовсе чуть кони не двинула от страха. Потому как у мужика голова—то рядом с телом валялась, приятно думаешь на обрубок смотреть было?
Мне внезапно стало дурно.
— Ой, чего это с тобой? — запереживала Юля.
— Да вот… подробностей наслушалась, — с трудом пытаясь удержать в желудке чай, молвила я.
«Да уж после подробностей об обучении некромантии могла бы быть менее нежной», — хмыкнул внутренний голос.
— Ну мне тоже поначалу плохо стало, а сейчас уже как-то и ничего, — призналась она.
— А Муль… в смысле Наталья что? — спросила я.
— А что она? Все сидела как неживая, ее спрашивают — она молчит. Так и увели.
— Ревела наверно?
— Неее, — замотала головой девица. — Не ревела, не оправдывалась.
— Мульти — она у меня такая, — вздохнула я. Сама по себе такая, что грустить и переживать не любит, да еще и на меня явно надеялась.
Тут из-за стены послышался младенческий плач.
— Ой, Маш, все, время вышло, сын проснулся, — вскакивая, торопливо улыбнулась Юля.
— Поняла, — кивнула я, так же вставая из-за стола. — Ты мне вот только скажи, с кем еще поговорить можно? Может кто чего видел?
Юля сбегала в соседнюю комнату, вернулась с малышом на руках и нетерпеливо ответила:
— Я минут за десять — пятнадцать до начала криков к мусоропроводу выходила, ведро выносила, так на площадке дядя Миша, наш подъездный бомж, спал. Вот его и спросите!
Я вышла от нее и в глубокой задумчивости пошагала вниз. Никакого бомжа по пути сюда я не видела, и где его искать — было непонятно. На первом этаже я на всякий случай завернула под лестницу, где аборигены устроили уголок задумчивого курения, однако там лишь одиноко торчала банка от Нескафе, лидера в производстве пепельниц. Я с некоторым сомнением посмотрела на дверь, ведущую в подвал, однако на ней был навешан массивный замок. Вряд ли дядя Миша имеет от него ключ.
Вздохнув, я вышла на улицу и зорко окинула окрестности.
Бомжа не было. Не было и вездесущих старушек на лавочке.
Я натянула кепку получше и пошла вокруг дома. Алекс что-то говорил, что орудие убийства Наташка успела выкинуть. На самом же деле у нее дома такой творческий беспорядок, что там слона можно спрятать — менты в жизни не найдут. Однако я не поленилась палкой тщательно переворошить грязный подтаявший снег под ее окнами. Конечно же, мне не повезло.
— Тетенька, а вы что ищете? — спросили какие-то пацаны лет по четырнадцать, уже давненько наблюдавшие за мной.
— Нож, — рассеянно ответила я.
— Из окна выпал, что ли? — проявили они сообразительность.
— Из окна, — вздохнула я.
— А чё-то мы вас в нашем доме не видели ни разу, — недоверчиво сказали они. — Вы из какой квартиры?
— Так вы из этого дома? — встрепенулась я.
— Ну? — выжидающе уставились они на меня.
— Ой, хорошо-то как! — обрадовалась я. — А вы слышали, что у вас тут убийство было?
— Это которое? — солидно уточнили они. — Когда дядю Колю прирезали да из окошка скинули — или когда тетя Наташа своему хахалю голову отрезала?
— Второе, — уныло сказала я. Каждому не объяснишь, что ничего «тетя Наташа» не отрезала.
— Ну слышали, — кивнули они.
— А может быть еще чего — нибудь слышали? — как-то робко спросила я. — Я сестра Натальина двоюродная, не верю я что она человека убила.
— Тетенька, — выступил вперед парень с ярким рюкзачком за спиной. — Может и не убивала, только тот мужик так кричал, так кричал! Я все слышал, мы под ними живем. А вот тетя Наташа не кричала совсем.
— А мужик-то чего кричал? — не поняла я. — Ругался на нее?
— Не, он просто кричал — «аааа», — пояснил пацан. — Да страшно так, я еще подумал, режут его, что ли. А его и правда прирезали.
— А тетя Наташа не кричала? — уточнила я.
— Не-а, — помотал он головой.
— Может еще чего ты слышал? — кисло спросила я.
— Не, потом сразу менты набежали.
Я в расстройстве попинала ногой подтаявшего кособокого снеговика и уныло спросила:
— Ну ладно, тогда подскажите, где тут помойка.
— Помойка? — уставились парни на меня.
— Ну, — буркнула я.
— Там, за гаражами бачки стоят, — указали они.
Я щелкнула снеговика по морковке и пошла на помойку.
По пути меня одолевали тяжкие мысли. То ли я дура, но получается что Мульти действительно прирезала Олега. Все факты и правда свидетельствуют об этом. И неясно в этом только два момента, как и прежде. Где нож и почему Олег, матерый рецидивист, позволил крошке Мульти спокойно себя прирезать. Я так понимаю, что рана в горло — вещь безусловно неприятная, но в отличие от воткнутого ножа в сердце — не вызывает мгновенной смерти. У Олега было полно времени на оборону, нападение или по крайней мере на то, чтобы забрать с собой Мульти на тот свет. Так какого черта он этого не сделал?
Нет, я разумеется не настаиваю на этом варианте, однако ведь несостыковочка, однако!
В помойном бачке одиноко копался бородатый бомж в телогрейке. Завидев его, я ласточкой метнулась к нему, крича на ходу:
— Здравствуйте, дядя Миша!!!
Дядя Миша вспугнутой ланью отскочил от меня подальше и твердо заявил:
— Федор я!
— А где дядя Миша? — расстроено спросила я.
— А к чему он тебе?
— Поговорить надо. Послушайте, вы на ночь наверняка где-то вместе собираетесь, так? — с надеждой спросила я. — Подвальчик, то-сё…
— Нее, дочка, — снова робко улыбнулся мне он, как-то странно оттаптывая себе ноги по очереди. — Мы где придется ночуем. Подвалы-то ноне все закрыты, мы больше по подъездам ютимся. Опять же редко попадаются добрые жильцы, как Мишке, что не гонят. А я вот ночку переночую в одном, на следующую ночь уже другой присматриваю.
Я еще раз посмотрела на движения его ног и наконец до меня дошел смысл его действий. Ботинки у деда были драные, и он подобным массажом пытался согреться. Я выругалась про себя, а вслух сказала:
— Вы это… не уходите никуда, ладно? Я сейчас вернусь.
Развернувшись, я понеслась на рынок через дорогу. Там я набила пакет колбасой, копчёными окорочками, туда же сунула пару буханок хлеба, кока — колу, а под конец купила у бабушек теплейшие пуховые носки и варежки.
По дороге обратно мой внутренний голос веселился вовсю.
«Ведьма Марья — друг бомжей!!!»
Я в ответ что-то бурчала насчет того что мне надо совершать время от времени добрые дела, на ауру хорошо влияет. Однако кого я хотела обмануть? Мне действительно было очень жалко бедного старичка, вынужденного на старости лет болтаться по подъездам. Мне вообще было тяжко видеть всех, с кем жизнь обошлась неласково. А этот бомж выглядел как бездомная собака, которую долго и отовсюду гнали палками. Вот и со мной он общался — приветливо, но видно было, что подсознательно ждал что я схвачу палку, и заранее робко втягивал плечи.
«Еще домой его возьми, обогрей и все такое», — веселился голос.
«Пошел к черту», — скрипнула я зубами.
«Ну а что бы и не взять, раз ты такая добрая? Места у тебя много!»
«Заткнись!!!» — рявкнула я. Паршивец заткнулся. И вовремя — потому как я уже подошла к машине. Отперев дверь, я села и принялась колдовать. Носки я заговорила на удачу, а варежки — на охрану.
Домой я тебя не возьму, дедушка, уж извини. Но как могу — помогу.
Бомж, завидев меня перестал копаться в бачке и смотрел на меня, вопросительно — робко улыбаясь.
— В общем так, дедушка, — решительно сказала я. — Вот тут тебе в пакете еда, не вздумай пропить.
Дядя Федя испуганно посмотрел на меня и даже слегка попятился.
— А за что это такая милость? — спросил он.
— Дед, это просто так, — скрипнула я зубами. — Жалко мне тебя, и не вздумай благодарить, терпеть этого не могу. В общем, смотри, не пропей.
— Так отберут, — жалобно сказал он.
— Не отберут, — твердо сказала я и достала варежки с носками. — И еще, дед. Вот это — одень прямо сейчас и не вздумай снять или продать.
— Это мне? — испуг и недоверие плескались в его выцветших глазах.
— Ну не мне же, — вздохнула я.
— Теплые-то какие, — он жадно смотрел на вещи. И я поняла — промерз старичок, и впрямь не продаст и не пропьет.
— Одевай, — протянула я ему пушистый ворох.
Дядя Федя схватил вещи, оперся спиной о бачок и принялся, подпрыгивая на одной ноге, стаскивать ботинок.
— Спасибо, доченька, — бормотал он, — век твою доброту не забуду. Никто меня не пожалел еще, а вот ты одна…
— Дед, я пошла, мне неудобно, — вздохнула я. — Запомни накрепко — с варежками или носками расстанешься — вмиг удачу потеряешь.
— Да как же я с такими тепленькими носочками расстанусь? — прочувственно сказал дед, отставляя в сторону снятый драный ботинок, и я увидела босую узловатую ступню, завернутую в обрывки газеты.
«И впрямь не расстанется», — виновато сказал внутренний голос.
Я оставила у бачка пакет с продуктами и пошла в машину. На душе, несмотря на то что я сделала доброе дело было как-то очень мерзко.
— Тетенька, тетенька, — раздался позади меня мальчишечий голос.
Я притормозила и обернулась.
Давешний пацан с ярким рюкзачком рысцой бежал ко мне.
— Тетенька, — тяжело дыша, подбежал он ко мне. — А вы тете Наташе сестра, да?
— Ну, — кивнула я, чувствуя, как сердце пропустило удар от волнения. Неужто что-то вспомнил?
— Я вот тут вспомнил кой — чего, вам сказать могу, но в милицию свидетелем не пойду! — непререкаемым тоном сказал он.
— Да черт с ней, с милицией, — нетерпеливо сказала я. — Милиции я сама все как надо объясню, рассказывай!
— Понимаете, у нас квартира как раз под Березняковыми, и у нас двери фанерные, и все — все слышно, — сказал парень и уставился на меня.
— И что? — изнывала я.
— Так я слышал, как тетя Наташа шла домой. У нее на одном сапоге набойки на каблуке нет, и потому одной ногой она звонко цокает, а другой совсем не цокает — дзинь-тык получается. Ой, чего-то я непонятно, да? — виновато посмотрел он на меня.
— Нормально! — отмахнулась я. — Что дальше?
— Так вот лежу я в кровати, значит, и слышу, как тетя Наташа домой по лестнице идет, — снова обстоятельно начал пацан, — дзинь-тык, дзинь-тык. Потом она у своей двери остановилась, сбрякала ключами, и вдруг — слышу — она с мужиком каким-то перемолвилась. Может, он и прирезал, а?
— С мужиком? — с сомнением сказала я. — Так наверно она с прирезанным и говорила.
— Не, — помотал он головой. — Прирезанный дома у нее был. Она как домой зашла, так сразу заорала, мол, Олег, скотина, что ты тут делаешь, или как ты сюда попал, не помню точно. А потом они вроде как подрались, шум был сильный.
— Ага, — раздумчиво сказала я. — А с мужиком она до того как открыла дверь говорила?
— Ну, — кивнул парень.
— А по лестнице она одна поднималась?
— Да вроде одна, — почесал в затылке парень. — Я только ее шаги слышал.
— Что ж ты, горе, раньше-то не рассказал? — укоризненно спросила я.
— Так говорю — в ментовку свидетелем неохота, — пожал он плечами.
— А сейчас чего решил признаться?
— Так тетя Наташа добрая, она нас сигаретами завсегда угощала, — разъяснил парень.
— Сколько ж тебе лет? — вымолвила я в изумлении.
— Летом уж тринадцать будет, — солидно произнес он.
В машину я села в шоковом состоянии. Ну Мульти! Ну педагог, блин! Песталоцци и Макаренко в одном флаконе плюс доктор Спок! Двенадцатилетних детей сигаретами снабжать! Ну, попадется она мне — уши паразитке оборву!
«Да если б не те сигареты, черта с два бы тебе пацан сейчас что рассказал», — справедливо заметил голос.
Я предпочла сделать вид что не заметила его реплики. Достав телефон, я совершила мазохистский поступок. Я позвонила Витьке.
— Алло, — недовольным тоном отозвался он.
— Марья это, — вздохнула я. — Как там Мульти?
— Ну ты же адвоката ей вроде наняла, — почти доброжелательно отозвался Витька.
— А ты чего сегодня такой добрый? — аж опешила я. Я-то приготовилась что он меня опять пошлет, ан нет, со мной вполне милостиво беседуют.
— Маньяка поймали, — радостно ответил он. — Помнишь, который девушек насиловал и потом колготками душил?
— Ой ну поздравляю, — прочувственно сказала я. — Смотри что б не сбежал! И сколько ему дадут — то?
Маньяк этот был совершенно неуловимой личностью, его уже года три ищут, и жертв на нем висит — как листьев на березе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36