— Надо было отчитать страх-то, — рассеянно ответила она, втыкая метлу в огромный вал снега по краю круга.
— Отчитать, — вздохнула я. — Силы-то у меня нет, забыла что ли?
— Извини, — пробормотала она. — Колечко принесла?
— Конечно принесла, — улыбнулась я. Пошарила в кармане куртки и достала бумажный комочек.
Оксана большими глазами следила за моими движениями.
— Оно? — неверяще прошептала она, не отрывая взгляда от моих рук.
— Оно, — улыбнулась я, начиная разматывать бумагу.
— Не прикасайся к нему, — закричала Оксана, бросаясь ко мне и выхватывая кольцо с ладони.
Слегка трясущимися пальцами она развернула кольцо и благоговейно на него воззрилась.
Мдаа… У нас конечно запрещено проявлять любопытство в таких случаях, но до смерти хотелось узнать, зачем же оно так нужно было Оксане? Русская магия — она вообще с артефактами не работает. Ну да ладно. Главное Оксаночка рада до ужаса — вон как на колечко смотрит, глаза сияют, вертит его перед огнем, разглядывая со всех сторон.
— Ладно, Окси, — сказала я. — Побегу я, не буду вам мешать, скоро уж наши начнут подтягиваться.
Я замерзла и хотела есть.
Оксана повернулась ко мне, пристально на меня посмотрела, улыбнулась и махнула в меня рукой. Я непонимающе смотрела, как призрачный, невидимый обычному человеку голубоватый шарик сорвался с кончиков ее пальцев и молнией ударил в меня. Соприкоснулся со щекой, и я почувствовала как обжигающе — морозная пленка за доли секунды заковала в лед всю кожу.
Я ничего не смогла даже понять сначала. Только что была одна ситуация. Миг — и все встало с ног на голову. Я в недоумении моргнула глазами — и не смогла. Веки просто не смогли опуститься. Я попробовала шагнуть, еще не веря в то, что случилось, и не смогла. Было ощущение, что я заперта внутри каменной статуи.
Я отлично знала, что это, только отказывалась в это верить. Фриз — это мое изобретение. Пару лет назад, когда я работала над ним, я экспериментировала, замораживая себя и канарейку чуть ли не каждый день. Так вот, сначала фриз действовал пару минут, под конец я добилась восьми часов. Дольше — начинали замораживаться жидкости в организме. Канарейка тогда померла, а я не смогла сделать вскрытие — ее тельце было плотным куском льда, хоть гвозди им забивай. И тогда же я абсолютно случайно выяснила, что алкоголь снимает фриз. Папенька, болтавшийся на кухне, нечаянно пролил на канарейку стакан водки, и ее тельце тут же обмякло. Жертву эксперимента я тогда зарыла в красивой коробке под яблоней, и тут же растрепала всем ведьмам о фризе.
— Дура ты, Машка. Кто ж в декабре шабаши проводит? — сказала Оксана и обернулась к лесу. — Выходи, Сереженька.
Голос ее был странно нежен, а за моей спиной послышался скрип снега под чьими-то шагами, и я увидела как невысокий худенький парень, обойдя меня подошел к Оксане. Темные, коротко подстриженные волосы не скрывали трогательно торчащих ушей, и был он весь как нахохлившийся цыпленок. А еще на нем была куртка — темно — синяя, как раз такую я привезла из Швейцарии Сереге — художнику, моему давнему поклоннику, который писал портреты с меня, и на них я была удивительно прекрасной — такой он меня видел.
Сереге?
Она сказала «Выходи, Сереженька» ???
— Положи ее у костра, и руки раскинь в обе стороны, — велела Оксана парню. А я во все глаза смотрела на куртку, дожидаясь пока он обернется и я увижу его лицо.
Парень молча кивнул и пошел ко мне.
И все же это был он. Серега. Мой сосед. Который с первой встречи меня обожал.
Вот только глядел он на меня совершенно спокойно, как на чужого человека. Вернее, как на вещь — абсолютно бесстрастно, ни тени эмоции на лице. Еще бы — на парня была наложена Петля рабства. Почти зомбирование — разница только в том что это не навсегда. Завтра Серега проснется и вспомнит все. А сейчас он ворочал меня, словно куль с мукой, укладывая у костра, и даже не помышлял о том, чтобы помочь мне.
— У нее руки не гнутся, — обратился он к Оксане.
— Возьми в сумке бутылку с водкой и покапай ей на руки, только немного, буквально с чайную ложечку, — ответила ему она.
Серега бесстрастно растер мои руки, Оксана в это время поставила лоханку слева от меня и положила мою руку на бортик. И полоснула по ней атаме — ножом для церемоний. Он острее битвы, острее хирургического скальпеля. И я увидела, как брызнула освобожденная кровь из вен, как капельки дождем забарабанили по пустому пока дну.
«Оказывается, под фризом не чувствуешь боли», — отстраненно подумала я.
«Думай скорее как спастись, чего разлеглась!» — заверещал внутренний голос.
— Ох и дурная же ты, Машка, — бормотала все это время Оксана. — Другая бы уже давно догадалась, что к чему, а ты все за чистую монету принимала. Нельзя ведь так, люди злые, только и ждут как бы чьей доверчивостью воспользоваться.
Я молчала, бессильно глядя на нее, не обращая внимания на вопивший у меня в мозгу голос. Я понимала только одно — я попалась. Глупо и бездарно. Даже самая дурная овечка не прибежит на бойню, виляя хвостиком и неся в зубах нож — прирежьте меня, вот она я.
Даже если бы я смогла разомкнуть каменные уста, ничего конструктивного я бы ей не сказала. Я бы наверно взывала к ее совести, мол, как ты могла. А по сути — она была права. Дураков учить надо.
Оксана тем временем опорожнила в лоханку пятилитровую пластиковую бутыль с водой — видимо чтобы не дать загустеть крови, помяла вены на моей руке и сделала еще один надрез.
«Меня сейчас убьют», — вдруг отчетливо поняла я. До меня дошло, что собиралась сделать Оксана. Паззл сложился.
Ей требовался перстень Клеопатры. Как я не догадалась раньше — ведь Клеопатра была о-го-го какой ведьмой! Нет, она не гоняла тучи по небу, и не поворачивала реки вспять. Она просто без всяких пластических операций всегда выглядела на восемнадцать и могла приворожить насмерть любого мужчину. Даже того, которого никак не приворожить. И оставила она после себя простенький ритуал — Ветер Клеопатры. Про который уже и не помнит никто, а бабуля моя мне про него рассказала, когда мы сидели с ней на лавочке и лузгали семечки.
Приворот — он ведь срабатывает только тогда, когда девушка действительно любит парня. Ведьмы, зарабатывающие приворотом, сначала делают расклад по картам, смотрят, сердце девушки — действительно ли она любит. И смотрят сердце парня — можно ли его приворожить. Потому как если его сердце уже наполнено любовью к другой — тут хоть на церквах отчитывай, хоть на похоронах — толку не будет. Нельзя в стакан, до краев полный молоком, налить такое же количество вина.
Опять же из шалости или по злобе человека не приворожить — потому что один из законов физики гласит — чтобы где-то прибыло, надо чтобы где-то убыло. Вот и получается — девушка приворожит парня, то есть передаст ему свою любовь — ибо жить без него не может. И остается с пустым сердцем, где нет ни любви, ни ненависти к только что любимому больше жизни парню. Делить чувства поровну приворот не умеет, либо все либо ничего.
Потому мы, ведьмы, если влюбляемся без взаимности, истинной любовью, а не мимолетной влюбленностью, то понимаем, что тут магией не помочь. Только что если себе отворот сделать — да только как же можно сознательно отказаться от любимого? Не у всех на то сил хватает.
Вот тут-то как раз и мог помочь лишь Ветер Клеопатры. Забудет любимый про мать и отца, про свою любимую и про все на свете, будет смотреть на тебя как на солнышко красное. Но для этого надо убить девушку — ту которую любит любимый, забрать у нее душу, которую так любит любимый и годы. Кровь ее, словно CTRL на клавиатуре сделает ему копию твоих чувств, ничего не убавив у тебя. И на крови ее, словно на плодородной пашне, взрастут и приумножатся ваши чувства.
Если не вспоминать о загубленном для этого человеке.
Можно просто получить этим обрядом молодость — для этого достаточно немного изменить слова и принести ранним утром в жертву человека, в объятиях которого провела эту ночь. Клеопатра такое проделывала постоянно, и настолько она была хороша, что люди знали — но шли на эту последнюю для них ночь.
Слава богу, что приворот этот давно утерян. Во всяком случае, даже моя бабушка, которая мне про это рассказывала, Царствие ей небесное, никогда не слышала о том, чтобы его кто-то делал. Что якобы для этой басурманской магии много чего надо, чего на Руси нет.
И сквозь ворох мыслей, беспорядочных, как броуновское движение, пробилась одна. Что я знаю, чего не хватало для обряда.
Кольца.
Которое я сама добыла.
Украла.
У Сашки…
— Сереженька, подержи шубку, — попросила Оксана. — Я как выйду из ванны — сразу укутывай меня в нее, холодно ведь.
… чтобы меня убили.
Дура!!!
Серега кивнул, а Оксана поболтала рукой кровь с водой в ванночке, недовольно цокнула языком и, достав атаме сделала мне на руке еще один надрез.
— Что — то мало с тебя течет, — укоризненно сказала она.
Она снова положила мою руку на ботик ванны и стала раздеваться.
Видимо она очень любила Серегу, раз не колеблясь осталась голой на трескучем морозе.
Смотрелась она просто отвратительно. Недостатки свои, разумеется, следует скрывать, нагота идет только юным девушкам. Белое, рыхлое тело, словно перекисшее тесто, давно потерявшее стройность, изъеденное годами и целлюлитом. Ужасно. Живот вздувшимся бурдюком нависал над землей и жирным лобком. Грудь, когда-то наверняка пышная и красивая, теперь провисала двумя пустыми тряпочками, и соски ее болтались около пупа. Хотелось бы мне посмотреть на парня, который посмотрит на это с восхищением.
Оксана же, нисколько не стеснялась своего тела. И то правда. Я — скоро умру. Серега скоро это тело будет боготворить. Перед кем комплексовать?
Я плакала, глядя на это. С ужасающей ясностью я осознала, насколько я хочу жить. Что? Я недавно желала смерти? Какой бред, я еще молода, у меня впереди лет пятьдесят жизни, рак я вылечу, не может быть чтобы я его не вылечила, я просто раньше этого не особо хотела! А теперь — теперь хочу, страстно хочу жить, и у меня все получится! Вот только бы убраться с этой поляны, где из моего тела вытекает жизнь вместе с кровью, и где Серега полностью подчинен той, что меня убивает.
«Что делать????» — набатом пульсировала в голове мысль. Только насколько не была я глупа, но понимала — ночь, до деревни несколько километров, и никто не знает что я тут. Меня никто не спасет, а сама я спастись не в силах.
Оксана же тем временем взяла в левую руку зажженную свечу, встала в лоханку и одела на правую руку кольцо Клеопатры. Окунув его в мою кровь, она поцеловала его и произнесла окровавленными губами:
— Призываю кольцом Свидетеля, что взяла через кровь девы ее время , ее душу, все, за что её любимый мой любит , — голос ее звучал властно и строго, она зачерпнула ладонью в лоханке и щедро плеснула моей кровью себе на лицо. Мне стало дурно при виде того, как тягучие капли повисли кровавыми слезинками с ресниц и закапали с подбородка.
Легкое дуновение пронеслось над поляной. Свеча в ее руке мигнула, затухла, так что лишь крошечный огонек чудом держался на воске. За деревьями в непроглядном небе здорово громыхнуло. Я затаив дыхание смотрела на свечку — ну же, гасни, и обряд не состоится!!!
Огонек безнадежно колебался, становясь все меньше, и тут над поляной пронесся еще один порыв ветра. И свеча победно взметнула своей пламя. Духи, похоже, благословили Оксанино колдовство.
Она не позволила себе остановиться все это время. Так же кружилась со свечой, уже успела обмазать кровью колени и теперь плескала ей на дряблый живот. Потом она жестом подозвала Серегу, помазала его руки и губы моей кровью и произнесла:
— Кровью связаны, кровью развязаны, отныне ее кровь — моя кровь, мое тело — храм твой, поклоняйся мне лишь одной.
Серега моргнул, сделал движение вытереть губы, но потом не решился. Ветер над поляной усилился, он зябко поежился, но с места не сдвинулся.
— Я, Оксана, вышла на свет из крови, так благослови же меня, Свидетель, на новое время.
Она взяла атаме, полоснула себя по руке и смешала нашу кровь. После чего Оксана соединила наши взрезанные запястья — рана к ране — и продолжила заклинание. Ветер уже вовсю носился над поляной, Оксана стала синей от холода, однако голос ее не дрожал ни на йоту. Мастер! Кое-где над поляной зазмеились фиолетовые молнии.
— Кровь и тело на кровь и тело. Снимаю я с себя шкуру старую и годы прожитые, взамен беру младость …
Я не слушала ее. Я в ужасе смотрела на свою руку, из которой капала кровь. Мне казалось — или она на глазах становилась дряблой старческой клешней???
Грозовой рокот и свист ветра над поляной нарастали.
«Это — все», — отрешенно подумала я, обратила взор в себя и принялась молиться. Больше я сделать ничего не могла. Ветер Клеопатры требует человеческой жертвы, а не просто кровопускания.
«Господь, Отец мой всемогущий, — устало начала разговаривать я с Богом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36