А раз так, сказал себе Седрик Д. Хаббард, попробуем хотя бы отоспаться. Хоть чуть-чуть компенсировать прошлый недосып. Седрик лег рано, возможно, именно поэтому он спал чутко. Спал — это точно, ведь он видел сон, а во сне видел Элию, и она обнимала его и целовала. А потом оказалось, что это уже не сон, а и вправду Элия, и он снова был сверху, и снова… Господи, да бывает же так хорошо!
— А ты точно знаешь, что ты не сон? — промычал Седрик через несколько минут.
— Не веришь — так потрогай.
— Ты теплая, мягкая, прямо как во сне.
— Во сне? А такое, что только что с тобой было, такое во сне бывает?
— Конечно. Откуда я знаю, что это — не поллюции… Ой!
Нет, Элия — не сон. Сны не щиплются. И все равно она была сном. Только что была, а теперь — не сон. Седрик даже не успел до конца проснуться, но он был готов заранее — потому что видел ее во сне. Он очень надеялся, что не был в полусне слишком уж грубым, а то вот слезы у нее капают. Он спал, а потом вдруг оказалось, что она здесь, по-взаправдашнему. А может, думал он, я даже установил сейчас какой-нибудь такой мировой рекорд, что все так скоро. Понятное дело, мужчина не должен торопиться и должен заботливо относиться к партнерше, но это ж — когда не спишь, а я же почти и проснуться не успел. Вот в будущем — в будущем я буду и внимательным, и заботливым. И все равно — как же это здорово вот так вот проснуться!
— А я не сделал тебе больно?
— Для тех, кто не понял, повторяю в третий раз: нет, милый, ты не сделал мне больно. Я бы очень хотела, чтобы всегда было так хорошо. Ты же слышал меня. Я же ничуть не притворялась, клянусь чем угодно.
Здорово!
— Ты правду говоришь? — Седрик вздохнул и слегка переместил ладони. — Я был уже готов.
— Я тоже. А теперь — рассказывай. Требование было обращено к левому соску Седрика.
— Рассказывать? Что рассказывать?
— Как это вышло, что ты здесь, а не на Ниле, в той четырехместной душегубке?
— Я не хочу сейчас об этом… 0-е-ей!
— Ты расскажешь мне все, все — или подвергнешься серьезному членовредительству.
— Отпусти!.. Нет, — торопливо поправился Седрик, — не отпускай, только перестань сдавливать. Ладно, сдаюсь. Так вот, все это было жульничество, липа. Никакая там струна у них не лопалась. Эйб говорит, что всего-то и надо, что подкрутить пару ручек, и окно становится нестабильным, ну точно как перед разрывом струны.
— Я видела, как вы с Абелем шли на корму. И еще я видела человека, в том же самом коридоре.
— Видела, говоришь? — буркнул Седрик. — Сколько же еще людей это видело? А история эта поганая. — Он слегка поежился. — Даже говорить не хочется.
— Все равно я хочу ее знать.
— Понимаешь, Эйб предупредил меня заранее, еще до прихода журналистов. Я, говорит, подам тебе знак, вот такой, и тогда делай все, как я скажу, и чтобы не спрашивать ничего и не спорить. Ладно, говорю я, заметано. Знаешь, а странное дело, я же ему верю. Тебе я, конечно же, тоже верю, но никому больше. Это, значит, в Кейнсвилле.
— Весьма разумно.
Седрик попытался поцеловать Элию, но она сказала ему, вот расскажешь до конца, тогда посмотрим, и он решил не растягивать особенно рассказ, свернуть его как-нибудь поскорее.
— Ладно, я тогда вкратце. А вообще, когда Абель не выкобенивается и языком не чешет, он очень даже ничего… Так вот, мы были уже на полпути к точке, когда Девлин начал вдруг жутко ругаться и развернулся, и погнал назад, к контакту. На радаре показалась нестабильность. Вот ты, ты знала раньше, что на радаре и окно видно? А я не знал. Но мне было видно, через голову Пандоры, я увидел, как картинка ну вроде как корежится. Приплясывает и извивается. А как погнал он назад, машину стало жутко бросать.
— Я видела.
А я-то и не думал, что на нас смотрят. А мог бы и подумать. А может, и сейчас смотрят, в инфракрасных каких-нибудь лучах, как лежу я в кровати, с самой красивой в мире девушкой, и ее волосы растеклись по моему тощему пузу. Вот пусть и смотрят, и сдохнут от зависти!
— Чего ты молчишь? Рассказывай дальше.
— А? — (Рассказывай, рассказывай — будто нету для губ более интересных занятий.) — И тогда Абель тронул меня за плечо и мотнул головой. Мы отстегнулись и пошли, цепляясь за все, за что только можно, на корму. Прогулочка получалась еще та, а он не говорил, зачем это все.
— А потом из двери вывалился человек.
— Ага. Он был совсем без всего. Лежал, наверное, на койке, а потом его выкинуло. Когда я увидел его, он был уже в полном отрубе — головой, наверное, шваркнулся.
— Так кто это был такой?
— Эйб сказал мне, что Уилкинс, и имя какое-то, только я сразу забыл. Я хотел ему помочь, а Эйб не давал, говорит, что это рискованно, только сами покалечимся, и не спорь, мы же договорились. И тогда мы пошли дальше и добрались до лабораторного модуля. Там швыряло еще хуже, но там стоял второй радар, и Эйб включил его, и мы пристегнулись к операторским креслам и стали смотреть.
— И вы увидели, как закрылось окно? По телу Элии пробежала волна непроизвольной дрожи.
— Ну, Эйб улыбался всю дорогу, от уха, до уха, и говорил мне, не бери в голову, но все равно ощущение было жуткое. И все случилось считай одновременно. Мы добрались до контакта — сверху так и сверкало голубое сияние, и все эти грибные джунгли были ну вроде как еще кошмарнее при таком свете — и увидели, что пандуса нет. И тут же сияние потухло, окно закрылось. А Эйб щелкнул каким-то переключателем, и сразу же произошла расстыковка.
Элия подняла голову, словно вглядываясь в скрытое темнотой лицо Седрика:
— Расстыковка чего с чем?
— Лабораторный отсек, третий модуль СОРТа. Эйб закрыл переходные люки и отделил нас от остальной машины. И тут же окно снова открылось, и нас подняли краном, только теперь мы оказались в куполе Дэвида Томпсона. В одном месте — в куполе де Сото, на глазах у всех этих репортеров — они симулировали разрыв струны, а в другом, в Томпсоне, тут же ту же самую струну восстановили. К тому времени, как они там сообразили, что нам полный конец, мы уже вернулись.
— А Девлин?
Вот, дошли до самого плохого. Седрику очень не хотелось рассказывать дальше, он чувствовал себя виноватым и вроде как грязным, хотя, если так посмотреть, в чем же он виноват, что же он мог сделать? Да он даже и пробовал как-то вмешаться, просил Фиша открыть окно и вытащить тех, остальных.
— Остальные так там и сидят — и он, и Пандора Экклес, и этот самый Уилкинс, если только он жив. Вернулись только мы с Абелем, в заднем модуле.
Он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
— Как же это? Не может быть!
— Может. Плохо это все.
— Но почему?
— Не знаю. Мне не говорят.
На выходе из стерилизационной камеры Седрика и Абеля ждали шесть человек во главе с Фишем — Барни Багшо, ухмыляющийся, как огромная горилла, и разведчик О'Брайен, и еще какие-то незнакомые. В воздухе витал еле уловимый дух удовлетворения, прозвучало несколько довольно вымученных шуточек, но в основном настроение компании было мрачноватое. Да и не мудрено — если Тибр напоминал рай, то Нил — преисподнюю.
— Фиш сказал что-то такое насчет пусть подумают пару дней о своих прегрешениях и ушел. Я же просил их, Элия, даже за Экклес просил. Прямо умолял, только что на колени не бухнулся.
Хуже всего была фраза, которую бросил Багшо. “Ты, Шпрот, — сказал он, — должен радоваться. Ты отомстил за свою Гленду. Эта баба, Экклес, получила по заслугам”.
Седрик рассказывал Элии, стараясь, чтобы было попонятнее, но ему все время казалось, что получается плохо и сбивчиво.
— Но я-то, — добавил он, — никакой радости не чувствую! Не знаю уж почему, только не чувствую. Ну, может, потому, что Гленду все равно не вернешь, а к тому же Гленда не мучилась так перед смертью — я не уверен, конечно, но хочется думать, — не мучилась так, как будет мучиться эта Пандора. Какая уж там радость, совсем наоборот.
— Ты не виноват, — успокоила его Элия. — Они снова тебя использовали. Ты же ничего не знал.
Утешение помогло, но не слишком. Он же почему согласился влезть в передачу Пандоры? Только потому, что Багшо сказал, что так он отомстит за Гленду. Ну что, спрашивается, стоило упереться рогом и никаких опровержений не давать, пусть бы сами они что хотели, то и делали?
— А Фиш — он что, обещал, что их спасут через следующее окно? — спросила Элия.
— Да не то чтобы так.
Фиш просто хотел, чтобы Седрик не очень возникал, подумал немного, свыкся с мыслью, что так те двое — или трое — на Ниле и останутся. Да конечно же, кто же станет вытаскивать оттуда Экклес? Ну вытащат, и что они ей скажут? “Прости, Пандора, ошибочка небольшая вышла!” — так, что ли? Институт никогда не признается в содеянном. Никаких спасательных экспедиций не будет. И если уж он, Седрик, это сообразил, так Элия поймет все в сто раз быстрее. Она же вон какая ушлая.
— Но почему? Почему их там оставили?
— Ну, вот этот, скажем, Уилкинс, он и есть тот самый шпион — ну, который продал Пандоре диск. Это Фиш так сказал. А еще он сказал, чтобы за этого типа я не беспокоился. Все равно у него почти весь мозг омертвел.
По Элии снова прокатилась волна дрожи; не еле заметная, как в тот раз, а сильная.
— Почему у него мозг омертвел? Что они с ним такое делали, что у него даже мозг омертвел?
— Ничего они с ним не делали. Ну, это тоже Фиш так сказал. Он же электронный наркоман, а тут эта куча денег за ворованный диск — вот он и пошел вразнос, жарился до упора. Передозняк, и с приветом. А еще Фиш сказал, если он вдруг очухается, то свихнется от боли, будет орать и на всех бросаться, ведь у него все нервные окончания выжжены.
Седрик не то что бы совсем в это верил, но очень хотел верить.
— А Девлин?
— О Девлине они или отмалчивались, или наотрез отказывались говорить.
— Он же целился на место твоей бабушки. Теперь Седрик знал про бабушку значительно больше, чем по приезде в Центр, но все равно…
— Но не может же она из-за этого убить человека.
— Надеюсь, что нет, — вздохнула Элия.
— А если бы даже и могла, остается Пандора Экклес, ее-то за что? Сотни, а может и тысячи, людей расхаживают с такими же, как у нее, пересаженными органами или держат эти органы про запас, в холодильнике, или где их там хранят.
— Не знаю, милый, — вздохнула Элия, — ничего я не знаю. И все-таки.., да, ты, пожалуй, прав. К Пандоре у них какие-то большие счеты — ее же намеренно поймали в ловушку. Как и Девлина.
И поймал ее не кто другой, как Седрик Диксон Хаббард. Несколько секунд он молчал, осторожно лаская сказочную, невероятную девушку, пришедшую в его постель в самый глухой час ночи, пришедшую словно из сна. А затем вздрогнул.
— Козел-провокатор. — В голосе Седрика слышалось отчаяние. — Козел, ведущий стадо на бойню.
— Прекрати сейчас же! — Элия болезненно ткнула его кулаком под ребра. — Ты ничего не знал! Да мы и сейчас почти ничего не знаем. Трудно понять, как все это могло быть устроено без участия Девлина. Тип он, конечно же, скользкий, но совсем не дурак. Не может ли быть, что его тоже вытащили назад, вроде как вас, и там осталась одна Пандора?
— Возможно, — пожал плечами Седрик. — Я пробовал заговаривать о Девлине, так они молчат и все тут — что Фиш, что Багшо.
— При малейшем подозрении, — продолжала Элия, — он должен был сделать все возможное, чтобы гарантировать себе обратный билет. Девлин очень дорожил своей шкурой. Он же не какой-нибудь там камикадзе, фанатик, готовый ради справедливости пожертвовать даже…
— A-a-a-a!
Седрика словно ударило электрическим током; судорожно выгнувшись, он отшвырнул Элию на пол, а затем сжался в тесный комок и заткнул уши руками — заткнул, безуспешно стараясь заглушить детский голос, отчаянно вопивший: Я не буду! Я не буду!
Голос, звучащий в его голове, начал стихать, превратился в неразборчивое всхлипывание, исчез совсем. Кто-то.., почему “кто-то”?
Элия включила свет и теперь осторожно отдирала его ладони от ушей. Еще минута — и ноги Седрика перестали дергаться. Элия пыталась обнять его и успокоить — веселенькое занятие, когда перед тобой такая вот двухметровая жердина, скрученная в шар и завязанная узлом, — и она ворковала над ним, как мать над больным ребенком: “Все хорошо, все хорошо, не бойся, ничего тут страшного нет, видишь, я же тут, рядом, и все в порядке, и бояться нечего…»
Затем колыбельная началась снова — в который раз?
Седрик распрямился и только теперь понял, что весь взмок, обливается потом и что ему очень холодно, даже зубы стучат.
Элия облегченно вздохнула, обняла его за плечи, откинула с полубезумных глаз слипшиеся рыжие пряди.
— Седрик?
— Я уже в полном порядке.
Не был он ни в каком порядке. Седрика охватило ужасное предчувствие, что сейчас он расплачется, расплачется взахлеб, навзрыд — и что же подумает тогда Элия? Он снова сжался, а Элия положила его голову себе на грудь и снова гладила его по волосам, только ничего не говорила. Долгое молчание.., ровный стук ее сердца.., дрожь все слабее и слабее…
— Что тебя испугало? — спросила Элия. Седрик начал заикаться — и не произнес ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— А ты точно знаешь, что ты не сон? — промычал Седрик через несколько минут.
— Не веришь — так потрогай.
— Ты теплая, мягкая, прямо как во сне.
— Во сне? А такое, что только что с тобой было, такое во сне бывает?
— Конечно. Откуда я знаю, что это — не поллюции… Ой!
Нет, Элия — не сон. Сны не щиплются. И все равно она была сном. Только что была, а теперь — не сон. Седрик даже не успел до конца проснуться, но он был готов заранее — потому что видел ее во сне. Он очень надеялся, что не был в полусне слишком уж грубым, а то вот слезы у нее капают. Он спал, а потом вдруг оказалось, что она здесь, по-взаправдашнему. А может, думал он, я даже установил сейчас какой-нибудь такой мировой рекорд, что все так скоро. Понятное дело, мужчина не должен торопиться и должен заботливо относиться к партнерше, но это ж — когда не спишь, а я же почти и проснуться не успел. Вот в будущем — в будущем я буду и внимательным, и заботливым. И все равно — как же это здорово вот так вот проснуться!
— А я не сделал тебе больно?
— Для тех, кто не понял, повторяю в третий раз: нет, милый, ты не сделал мне больно. Я бы очень хотела, чтобы всегда было так хорошо. Ты же слышал меня. Я же ничуть не притворялась, клянусь чем угодно.
Здорово!
— Ты правду говоришь? — Седрик вздохнул и слегка переместил ладони. — Я был уже готов.
— Я тоже. А теперь — рассказывай. Требование было обращено к левому соску Седрика.
— Рассказывать? Что рассказывать?
— Как это вышло, что ты здесь, а не на Ниле, в той четырехместной душегубке?
— Я не хочу сейчас об этом… 0-е-ей!
— Ты расскажешь мне все, все — или подвергнешься серьезному членовредительству.
— Отпусти!.. Нет, — торопливо поправился Седрик, — не отпускай, только перестань сдавливать. Ладно, сдаюсь. Так вот, все это было жульничество, липа. Никакая там струна у них не лопалась. Эйб говорит, что всего-то и надо, что подкрутить пару ручек, и окно становится нестабильным, ну точно как перед разрывом струны.
— Я видела, как вы с Абелем шли на корму. И еще я видела человека, в том же самом коридоре.
— Видела, говоришь? — буркнул Седрик. — Сколько же еще людей это видело? А история эта поганая. — Он слегка поежился. — Даже говорить не хочется.
— Все равно я хочу ее знать.
— Понимаешь, Эйб предупредил меня заранее, еще до прихода журналистов. Я, говорит, подам тебе знак, вот такой, и тогда делай все, как я скажу, и чтобы не спрашивать ничего и не спорить. Ладно, говорю я, заметано. Знаешь, а странное дело, я же ему верю. Тебе я, конечно же, тоже верю, но никому больше. Это, значит, в Кейнсвилле.
— Весьма разумно.
Седрик попытался поцеловать Элию, но она сказала ему, вот расскажешь до конца, тогда посмотрим, и он решил не растягивать особенно рассказ, свернуть его как-нибудь поскорее.
— Ладно, я тогда вкратце. А вообще, когда Абель не выкобенивается и языком не чешет, он очень даже ничего… Так вот, мы были уже на полпути к точке, когда Девлин начал вдруг жутко ругаться и развернулся, и погнал назад, к контакту. На радаре показалась нестабильность. Вот ты, ты знала раньше, что на радаре и окно видно? А я не знал. Но мне было видно, через голову Пандоры, я увидел, как картинка ну вроде как корежится. Приплясывает и извивается. А как погнал он назад, машину стало жутко бросать.
— Я видела.
А я-то и не думал, что на нас смотрят. А мог бы и подумать. А может, и сейчас смотрят, в инфракрасных каких-нибудь лучах, как лежу я в кровати, с самой красивой в мире девушкой, и ее волосы растеклись по моему тощему пузу. Вот пусть и смотрят, и сдохнут от зависти!
— Чего ты молчишь? Рассказывай дальше.
— А? — (Рассказывай, рассказывай — будто нету для губ более интересных занятий.) — И тогда Абель тронул меня за плечо и мотнул головой. Мы отстегнулись и пошли, цепляясь за все, за что только можно, на корму. Прогулочка получалась еще та, а он не говорил, зачем это все.
— А потом из двери вывалился человек.
— Ага. Он был совсем без всего. Лежал, наверное, на койке, а потом его выкинуло. Когда я увидел его, он был уже в полном отрубе — головой, наверное, шваркнулся.
— Так кто это был такой?
— Эйб сказал мне, что Уилкинс, и имя какое-то, только я сразу забыл. Я хотел ему помочь, а Эйб не давал, говорит, что это рискованно, только сами покалечимся, и не спорь, мы же договорились. И тогда мы пошли дальше и добрались до лабораторного модуля. Там швыряло еще хуже, но там стоял второй радар, и Эйб включил его, и мы пристегнулись к операторским креслам и стали смотреть.
— И вы увидели, как закрылось окно? По телу Элии пробежала волна непроизвольной дрожи.
— Ну, Эйб улыбался всю дорогу, от уха, до уха, и говорил мне, не бери в голову, но все равно ощущение было жуткое. И все случилось считай одновременно. Мы добрались до контакта — сверху так и сверкало голубое сияние, и все эти грибные джунгли были ну вроде как еще кошмарнее при таком свете — и увидели, что пандуса нет. И тут же сияние потухло, окно закрылось. А Эйб щелкнул каким-то переключателем, и сразу же произошла расстыковка.
Элия подняла голову, словно вглядываясь в скрытое темнотой лицо Седрика:
— Расстыковка чего с чем?
— Лабораторный отсек, третий модуль СОРТа. Эйб закрыл переходные люки и отделил нас от остальной машины. И тут же окно снова открылось, и нас подняли краном, только теперь мы оказались в куполе Дэвида Томпсона. В одном месте — в куполе де Сото, на глазах у всех этих репортеров — они симулировали разрыв струны, а в другом, в Томпсоне, тут же ту же самую струну восстановили. К тому времени, как они там сообразили, что нам полный конец, мы уже вернулись.
— А Девлин?
Вот, дошли до самого плохого. Седрику очень не хотелось рассказывать дальше, он чувствовал себя виноватым и вроде как грязным, хотя, если так посмотреть, в чем же он виноват, что же он мог сделать? Да он даже и пробовал как-то вмешаться, просил Фиша открыть окно и вытащить тех, остальных.
— Остальные так там и сидят — и он, и Пандора Экклес, и этот самый Уилкинс, если только он жив. Вернулись только мы с Абелем, в заднем модуле.
Он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
— Как же это? Не может быть!
— Может. Плохо это все.
— Но почему?
— Не знаю. Мне не говорят.
На выходе из стерилизационной камеры Седрика и Абеля ждали шесть человек во главе с Фишем — Барни Багшо, ухмыляющийся, как огромная горилла, и разведчик О'Брайен, и еще какие-то незнакомые. В воздухе витал еле уловимый дух удовлетворения, прозвучало несколько довольно вымученных шуточек, но в основном настроение компании было мрачноватое. Да и не мудрено — если Тибр напоминал рай, то Нил — преисподнюю.
— Фиш сказал что-то такое насчет пусть подумают пару дней о своих прегрешениях и ушел. Я же просил их, Элия, даже за Экклес просил. Прямо умолял, только что на колени не бухнулся.
Хуже всего была фраза, которую бросил Багшо. “Ты, Шпрот, — сказал он, — должен радоваться. Ты отомстил за свою Гленду. Эта баба, Экклес, получила по заслугам”.
Седрик рассказывал Элии, стараясь, чтобы было попонятнее, но ему все время казалось, что получается плохо и сбивчиво.
— Но я-то, — добавил он, — никакой радости не чувствую! Не знаю уж почему, только не чувствую. Ну, может, потому, что Гленду все равно не вернешь, а к тому же Гленда не мучилась так перед смертью — я не уверен, конечно, но хочется думать, — не мучилась так, как будет мучиться эта Пандора. Какая уж там радость, совсем наоборот.
— Ты не виноват, — успокоила его Элия. — Они снова тебя использовали. Ты же ничего не знал.
Утешение помогло, но не слишком. Он же почему согласился влезть в передачу Пандоры? Только потому, что Багшо сказал, что так он отомстит за Гленду. Ну что, спрашивается, стоило упереться рогом и никаких опровержений не давать, пусть бы сами они что хотели, то и делали?
— А Фиш — он что, обещал, что их спасут через следующее окно? — спросила Элия.
— Да не то чтобы так.
Фиш просто хотел, чтобы Седрик не очень возникал, подумал немного, свыкся с мыслью, что так те двое — или трое — на Ниле и останутся. Да конечно же, кто же станет вытаскивать оттуда Экклес? Ну вытащат, и что они ей скажут? “Прости, Пандора, ошибочка небольшая вышла!” — так, что ли? Институт никогда не признается в содеянном. Никаких спасательных экспедиций не будет. И если уж он, Седрик, это сообразил, так Элия поймет все в сто раз быстрее. Она же вон какая ушлая.
— Но почему? Почему их там оставили?
— Ну, вот этот, скажем, Уилкинс, он и есть тот самый шпион — ну, который продал Пандоре диск. Это Фиш так сказал. А еще он сказал, чтобы за этого типа я не беспокоился. Все равно у него почти весь мозг омертвел.
По Элии снова прокатилась волна дрожи; не еле заметная, как в тот раз, а сильная.
— Почему у него мозг омертвел? Что они с ним такое делали, что у него даже мозг омертвел?
— Ничего они с ним не делали. Ну, это тоже Фиш так сказал. Он же электронный наркоман, а тут эта куча денег за ворованный диск — вот он и пошел вразнос, жарился до упора. Передозняк, и с приветом. А еще Фиш сказал, если он вдруг очухается, то свихнется от боли, будет орать и на всех бросаться, ведь у него все нервные окончания выжжены.
Седрик не то что бы совсем в это верил, но очень хотел верить.
— А Девлин?
— О Девлине они или отмалчивались, или наотрез отказывались говорить.
— Он же целился на место твоей бабушки. Теперь Седрик знал про бабушку значительно больше, чем по приезде в Центр, но все равно…
— Но не может же она из-за этого убить человека.
— Надеюсь, что нет, — вздохнула Элия.
— А если бы даже и могла, остается Пандора Экклес, ее-то за что? Сотни, а может и тысячи, людей расхаживают с такими же, как у нее, пересаженными органами или держат эти органы про запас, в холодильнике, или где их там хранят.
— Не знаю, милый, — вздохнула Элия, — ничего я не знаю. И все-таки.., да, ты, пожалуй, прав. К Пандоре у них какие-то большие счеты — ее же намеренно поймали в ловушку. Как и Девлина.
И поймал ее не кто другой, как Седрик Диксон Хаббард. Несколько секунд он молчал, осторожно лаская сказочную, невероятную девушку, пришедшую в его постель в самый глухой час ночи, пришедшую словно из сна. А затем вздрогнул.
— Козел-провокатор. — В голосе Седрика слышалось отчаяние. — Козел, ведущий стадо на бойню.
— Прекрати сейчас же! — Элия болезненно ткнула его кулаком под ребра. — Ты ничего не знал! Да мы и сейчас почти ничего не знаем. Трудно понять, как все это могло быть устроено без участия Девлина. Тип он, конечно же, скользкий, но совсем не дурак. Не может ли быть, что его тоже вытащили назад, вроде как вас, и там осталась одна Пандора?
— Возможно, — пожал плечами Седрик. — Я пробовал заговаривать о Девлине, так они молчат и все тут — что Фиш, что Багшо.
— При малейшем подозрении, — продолжала Элия, — он должен был сделать все возможное, чтобы гарантировать себе обратный билет. Девлин очень дорожил своей шкурой. Он же не какой-нибудь там камикадзе, фанатик, готовый ради справедливости пожертвовать даже…
— A-a-a-a!
Седрика словно ударило электрическим током; судорожно выгнувшись, он отшвырнул Элию на пол, а затем сжался в тесный комок и заткнул уши руками — заткнул, безуспешно стараясь заглушить детский голос, отчаянно вопивший: Я не буду! Я не буду!
Голос, звучащий в его голове, начал стихать, превратился в неразборчивое всхлипывание, исчез совсем. Кто-то.., почему “кто-то”?
Элия включила свет и теперь осторожно отдирала его ладони от ушей. Еще минута — и ноги Седрика перестали дергаться. Элия пыталась обнять его и успокоить — веселенькое занятие, когда перед тобой такая вот двухметровая жердина, скрученная в шар и завязанная узлом, — и она ворковала над ним, как мать над больным ребенком: “Все хорошо, все хорошо, не бойся, ничего тут страшного нет, видишь, я же тут, рядом, и все в порядке, и бояться нечего…»
Затем колыбельная началась снова — в который раз?
Седрик распрямился и только теперь понял, что весь взмок, обливается потом и что ему очень холодно, даже зубы стучат.
Элия облегченно вздохнула, обняла его за плечи, откинула с полубезумных глаз слипшиеся рыжие пряди.
— Седрик?
— Я уже в полном порядке.
Не был он ни в каком порядке. Седрика охватило ужасное предчувствие, что сейчас он расплачется, расплачется взахлеб, навзрыд — и что же подумает тогда Элия? Он снова сжался, а Элия положила его голову себе на грудь и снова гладила его по волосам, только ничего не говорила. Долгое молчание.., ровный стук ее сердца.., дрожь все слабее и слабее…
— Что тебя испугало? — спросила Элия. Седрик начал заикаться — и не произнес ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61