Цитадель была достаточно большой, чтобы в случае вторжения или нападения на город крупного отряда ронинов послужить укрытием для большинства именитых горожан, и достаточно мощной, чтобы выдержать практически любую осаду, кроме разве что массированного нападения из космоса. Население широко раскинувшегося у ее стен города Мияконодзё равнялось приблизительно миллиону человек и состояло во основном из чонинов или крестьян, большинству которых не было абсолютно никакого дела до не стихающих при дворе даймё интриг. Горожане отлично знали, что их это не касается.
Ничего, скоро все изменится, подумал Синго. В ближайшие месяцы произойдет революция, которая затронет всех и каждого. Если отец окажется человеком проницательным, то не выиграет ни один из его сыновей; не исключено также, что претендентов даже станет на три человека меньше. Но если он допустит ошибку, то выиграет один из отпрысков, а двое других умрут. Тогда в Мияконодзё появится новый даймё. Синго улыбнулся, представив открывающиеся перед ним перспективы — теперь, когда на свете нет Хайго Годзаэмона.
Въезжая под своды ведущих в столицу ворот, он глубоко вздохнул. В этом городе смешались все этапы истории Осуми. Вон там Гинза — базар Старого Города, соединивший в себе все знакомые черты Ямато. В мостовые будто пахучее древесное масло, впитался запах длительного пребывания людей. По обеим сторонам кривых, узких улочек тянулись покосившиеся лачуги. Над ними паутиной гигантского паука висели электрические провода. По улицам бродили буффалоиды, домашние птицы, бегали детишки в защищающих от солнца широкополых шляпках. Да, миллион человек и многие десятилетия жизни в условиях невероятной скученности. Распадающаяся ткань города была пропитана запахами: пыль, пряности, вяленая рыба, благовония, смрад паленой резины и навоза, то тут, то там аромат темных стоячих луж, и над всем этим — безжалостное, спекающее воедино ароматы, солнце.
Гайдзин нервно оглядывался по сторонам; он взмок от волнения и неуверенности. Его искренне потрясло то, как стражник отшвырнул любопытного простолюдина, осмелившегося поднять глаза, чтобы взглянуть на его стремя. Да, подумал Синго, это тебе не Каноя-Сити с широкими улицами и сверкающими зданиями МеТраКора. Здесь нет ни размеренной торговой жизни, ни прямых чистых проспектов, характерных для американских городов. Здесь мы терпим только те технические достижения, что появились до начала двадцатого века. Именно такова была, есть и будет Осуми! Это мой мир! И вам ничего, слышите, мистер Американец, абсолютно ничего с этим не поделать!
На улицах, как саранча, кишели толпы и толпы людей — самых разных, но, к каким слоям населения они не принадлежали, при появлении колонны все отводили глаза и покорно расступались, пропуская всадников. В воздухе звенели громкие окрики стражников, впереди бежали люди, длинными пиками-нагината поторапливающие нерасторопных, и поэтому отряд двигался беспрепятственно. Горожане рангом повыше, когда кавалькада проезжала мимо них, низко кланялись или старались побыстрее исчезнуть. Ни один не осмеливался посмотреть в глаза Синго, но страх их был не слишком велик, а показное почтение являлось сплошным лицемерием. Горожане заметно отличались от сельских жителей: на памяти чонинов сменилось немало династий. Даже молодежь производила впечатление людей, умудренных немалым жизненным опытом — будто даже юные обитатели Мияконодзё были живыми очевидцами того, как целые поколения правителей и их придворных старались урвать от жизни все, что только можно. И кем для них является какой-то сын даймё? Ничего, скоро они узнают кто такой Хидеки Синго!
Он закрыл глаза, ощущая как его обволакивают знакомые с детства запахи. Гинза была настоящим роящимся ульем: крестьяне тащат на рынок продукты, женщины сгибаются под тяжестью висящих на шестах корзин, люд торгуется, отдыхает, сплетничает. Молодые и старые, состоятельные и бедные, сильные и слабые…
Заглушая позвякивание колокольчиков на конской сбруе, прозвучал короткий звук кото, которым всегда начинались публичные объявления для подданных — из уличных громкоговорителей разнеслось над городом напоминание о своевременной уплате налога на ярмо.
А вот — окна на уровне голов наездников, второй этаж: деревянные ставни отворены. За сёдзи представительница древнейшей профессии, обитательница Зыбкого Мира, стоя на коленях, демонстрирует белую грудь какому-то аристократу, а две тоненькие девочки ученицы-камуро, с мрачным выражением на похожих, будто у близнецов, лицах, с виду такие невинные в своих шелковых одеждах, внимательно наблюдают за происходящим. Чуть в стороне — священные деревья с выдолбленными в них нишами, синтоистские идолы и женщины, перебирающие четки в надежде вымолить ребенка для бесплодной дочери или здоровье для с трудом хватающего воздух в тени по-соседству старика-отца.
Здесь же и вездесущие продавцы лапши с волосами, завязанными в большие, похожие на тюки белья, пучки. Через дорогу — заброшенный сад, дальше — пустующий храм Икки с чирикающими на карнизах воробьями. Обезьянка на балконе и лань под деревом. Чонинские женщины, продающие жалкие пучки увядших листьев салата или редиса-дайкон с расстеленных на земле кусков материи. А вот и мужчины в набедренных повязках-фундоси, монахи-комусо в голубых балахонах, с корзинами на головах, опирающиеся на посохи, с заплечными мешками и флейтами в руках, продавцы риса и лудильщики, купцы и музыканты, цирюльники и чеканщики, представители всевозможных ремесел и городская голь — юнцы, неустанно высматривающие где бы чего стянуть…
Да, это Осуми, моя Осуми, которую американцы хотят сделать своей. Но я не позволю родине измениться. Стану даймё, тут же соберу огромную армию и уничтожу всех, кто хочет подорвать власть самураев. И тогда вернутся великие времена императора Денко!
Процессия двигалась дальше, постепенно приближаясь к высоким стенам крепости. Теперь вдоль улиц тянулись основательные дома представителей касты торговцев. Их обитатели считают себя лучше и умнее остальных и выказывают слишком мало уважения, подумал Синго. Сейчас они богатеют непомерно, торгуя с американцами. Но скоро этому придет конец. Отец, конечно, непростительно мягок. Когда я стану даймё, чонины будут изгнаны из дворца. Чонины-советники, чонины-стражники, чонины, удостоенные самурайского звания. Всем придется выметаться. Простолюдинов нужно держать на расстоянии, не то они начнут копать под тебя и вознамерятся отобрать у тебя власть. И потом: разве не об этой опасности предупреждает нас история?
Клянусь богами, самой природой мне предназначено провести чистку администрации этого квадранта! Я обложу подданных налогами и стану готовиться к войне. Затем, при первой же возможности, верну территории анклавов Канои и Сацумы и изгоню варваров. А после этого пойду дорогой камикадзе и вышвырну из Ямато каньцев!
Сонно Дзёй!
Взгляд Синго упал на паланкин Ясуко, и в душе его снова вскипели противоречивые чувства. Клянусь богами, она разрывает мою душу! Я люблю ее, как полоумный. Я сам не свой от страсти и желания обладать ею… но есть в этом и нечто ужасное. Почему я колебался, когда она бросилась на Хайго Годзаэмона? Было ли это инстинктом самосохранения, что удержал меня от решительных действий? И если да, то почему? Почему сей инстинкт проявился именно в тот момент? Истинно говорят: боги, если захотят, могут погубить, но могут и направить человека.
А потом вмешался гайдзин и все испортил. Что есть такого в Ясуко-сан, почему он бросился на ее защиту? Стерва! Прекрасная, прекрасная стерва! О Ясуко-сан, что за колючий подарок преподнес мне отец! Порой человек вынужден брать жену из государственных соображений, иногда жену навязывают в качестве подарка, чтобы скрепить союз или чтобы избавиться от угрозы наследованию. Так почему же отец для меня выбрал именно тебя?
Синго снова закрыл глаза, но уши продолжали ловить звуки города. Непрекращающийся шум царил вокруг: крики разносчиков, музыка из громкоговорителей, детский плач, колокольный перезвон, тявканье худой как скелет бродячей собаки. Грохот тележек. Свист рассекающей воздух нагинаты. Звуки какой-то отвратительной музыки вдалеке. Толпа на улице, воплями подбадривающая пернатых участников петушиного боя, и время от времени разражающаяся аплодисментами, другая толпа людей, разинув рты, наблюдающих за игрой в сёги.
Синго с точностью до шага знал, где находится. Вот здесь обычно сидит пузатый торговец, а вон там — старый монах с жиденькой бородкой, в окружении сотен столбиков бронзовых кобанов — местных монет, — то и дело пощелкивающий костяшками счетов.
Призывы, доносящиеся из громкоговорителей, становились все громче, и вот перед гостями — святилище Эбису и группа храмов, где, как обычно, кишмя кишат множество грязных комусо и нищих. Цепкие, как клещи, они собираются под пыльными навесами. Впрочем, разве сам Будда не отказался от богатства и не отправился к беднякам? Хотя откуда об этом знать нищим хини…
Прибежище они находят исключительно среди своих многоруких отвратного вида богов. Там, сбившись в кучу между высокими оштукатуренными деревянными стенами, обитают истые чудовища! Не просто девушки-хини, берущие напрокат голодных младенцев, чтобы просить с ними милостыню, не просто сотни нищих попрошаек, толпящихся на ступеньках храмов и святилищ, а ужасные чудища в человечьем облике: обитатели лепрозориев — человеческие обрубки, зарабатывающие на пропитание тем, что выставляют напоказ свои невообразимые уродства. Проказа свирепствовала на Осуми. На всех планетах в системах светил А-типа уровень мутаций был необыкновенно высок. А чего еще можно ожидать, когда значительные массы населения лишены медицинской помощи?
Вон человек с гигантской, похожей на бурую тыкву мошонкой, которую он катит перед собой на тачке. Одна нога у него нормальная, другая напоминает слоновью. Вот мальчик-паук в своей всегдашней щели, с гибкими, как щупальца, ногами и загнутыми за спину руками бессмысленно улыбается миру уже двадцать лет. Вот люди с поражением кожи: стертые черты лица и изъязвленные руки; потрясающие чашками для милостыни они больше всего напоминают новорожденных поросят. А среди них — бабы в лохмотьях, не принадлежащие ни к какой касте хини; они запросто удушают своих новорожденных дочерей, а сыновьям, подготавливая тех к профессии попрошайки, наносят незаживающие раны, способные размягчить любое, даже самое черствое сердце. Обычное дело — мягкие детские косточки сначала ломают, а потом сращивают под трогательными углами. Неплохой доход приносила и детская слепота, и язвы от разных местных болезней, и детские лица, изуродованные раскаленным железом. Не было хитрости, на которую не пошло бы большинство этих матерей, чтобы должным образом подготовить своих отпрысков к жизни побирушек. Слава богам, что я родился здоровым и что у меня есть мать, для которой я — центр мироздания, думал Синго. Исако-сан — единственный в мире человек, кому я могу доверять целиком и полностью. Она одна никогда не предаст меня.
Затем его мысли обратились на Хидеки Рюдзи. Синго помрачнел. Отец знает, сколь сильно я хочу стать следующим даймё, с горечью подумал он, и тем не менее обращает свою благосклонность на Садамасу, поскольку тот — первенец и похож на отца как две капли воды. Неужели Хидеки не понимает, что я никогда не удовлетворюсь жалкими кусками материков, которые мне швыряют время от времени?.. Ничего, скоро, в один прекрасный день отец узнает, что я не кот, ожидающий под окном, когда ему бросят очередную рыбью косточку!
В день моего рождения своим наследником и заместителем отец назначил Садамасу. А я? Как же я? Он отдал мне Кирисиму! Ха! Называет его вторым по величине городом Осуми. Кирисима! Теперь я тайсё возведенной на голой скале крепости, расположенной на самой дальней, южной оконечности крупнейшего на планете материка — глухая дыра, вокруг которой живут завистливые полуавтономные семейства; место дающее крайне небольшой, неустойчивый доход, к тому же обладающее репутацией города, которым очень сложно управлять. Кирисима! Да это насмешка! Оскорбительная!.. Ну ладно, скоро я отплачу. С помощью богов я создам идеальное государство Бусидо!
Полтика — вещь очень простая. Власть всегда достается самым сильным, самым безжалостным, самым умным. Но как доказать, что я обладаю всеми этими качествами? Может быть, поставить на молниеносный захват власти? — размышлял Синго, возбуждаясь от собственных идей. Надо подумать! Если я истрачу все, что у меня есть, да возьму в долг, то денег хватит, чтобы подкупить отцовскую стражу. А потом, глубокой ночью, я нанесу решительный удар. И прежде чем кто-либо поймет, что произошло, я испепелю апартаменты Садамасы мезонной миной и прикажу оцепить их — чтоб никто не смог выбраться оттуда живым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Ничего, скоро все изменится, подумал Синго. В ближайшие месяцы произойдет революция, которая затронет всех и каждого. Если отец окажется человеком проницательным, то не выиграет ни один из его сыновей; не исключено также, что претендентов даже станет на три человека меньше. Но если он допустит ошибку, то выиграет один из отпрысков, а двое других умрут. Тогда в Мияконодзё появится новый даймё. Синго улыбнулся, представив открывающиеся перед ним перспективы — теперь, когда на свете нет Хайго Годзаэмона.
Въезжая под своды ведущих в столицу ворот, он глубоко вздохнул. В этом городе смешались все этапы истории Осуми. Вон там Гинза — базар Старого Города, соединивший в себе все знакомые черты Ямато. В мостовые будто пахучее древесное масло, впитался запах длительного пребывания людей. По обеим сторонам кривых, узких улочек тянулись покосившиеся лачуги. Над ними паутиной гигантского паука висели электрические провода. По улицам бродили буффалоиды, домашние птицы, бегали детишки в защищающих от солнца широкополых шляпках. Да, миллион человек и многие десятилетия жизни в условиях невероятной скученности. Распадающаяся ткань города была пропитана запахами: пыль, пряности, вяленая рыба, благовония, смрад паленой резины и навоза, то тут, то там аромат темных стоячих луж, и над всем этим — безжалостное, спекающее воедино ароматы, солнце.
Гайдзин нервно оглядывался по сторонам; он взмок от волнения и неуверенности. Его искренне потрясло то, как стражник отшвырнул любопытного простолюдина, осмелившегося поднять глаза, чтобы взглянуть на его стремя. Да, подумал Синго, это тебе не Каноя-Сити с широкими улицами и сверкающими зданиями МеТраКора. Здесь нет ни размеренной торговой жизни, ни прямых чистых проспектов, характерных для американских городов. Здесь мы терпим только те технические достижения, что появились до начала двадцатого века. Именно такова была, есть и будет Осуми! Это мой мир! И вам ничего, слышите, мистер Американец, абсолютно ничего с этим не поделать!
На улицах, как саранча, кишели толпы и толпы людей — самых разных, но, к каким слоям населения они не принадлежали, при появлении колонны все отводили глаза и покорно расступались, пропуская всадников. В воздухе звенели громкие окрики стражников, впереди бежали люди, длинными пиками-нагината поторапливающие нерасторопных, и поэтому отряд двигался беспрепятственно. Горожане рангом повыше, когда кавалькада проезжала мимо них, низко кланялись или старались побыстрее исчезнуть. Ни один не осмеливался посмотреть в глаза Синго, но страх их был не слишком велик, а показное почтение являлось сплошным лицемерием. Горожане заметно отличались от сельских жителей: на памяти чонинов сменилось немало династий. Даже молодежь производила впечатление людей, умудренных немалым жизненным опытом — будто даже юные обитатели Мияконодзё были живыми очевидцами того, как целые поколения правителей и их придворных старались урвать от жизни все, что только можно. И кем для них является какой-то сын даймё? Ничего, скоро они узнают кто такой Хидеки Синго!
Он закрыл глаза, ощущая как его обволакивают знакомые с детства запахи. Гинза была настоящим роящимся ульем: крестьяне тащат на рынок продукты, женщины сгибаются под тяжестью висящих на шестах корзин, люд торгуется, отдыхает, сплетничает. Молодые и старые, состоятельные и бедные, сильные и слабые…
Заглушая позвякивание колокольчиков на конской сбруе, прозвучал короткий звук кото, которым всегда начинались публичные объявления для подданных — из уличных громкоговорителей разнеслось над городом напоминание о своевременной уплате налога на ярмо.
А вот — окна на уровне голов наездников, второй этаж: деревянные ставни отворены. За сёдзи представительница древнейшей профессии, обитательница Зыбкого Мира, стоя на коленях, демонстрирует белую грудь какому-то аристократу, а две тоненькие девочки ученицы-камуро, с мрачным выражением на похожих, будто у близнецов, лицах, с виду такие невинные в своих шелковых одеждах, внимательно наблюдают за происходящим. Чуть в стороне — священные деревья с выдолбленными в них нишами, синтоистские идолы и женщины, перебирающие четки в надежде вымолить ребенка для бесплодной дочери или здоровье для с трудом хватающего воздух в тени по-соседству старика-отца.
Здесь же и вездесущие продавцы лапши с волосами, завязанными в большие, похожие на тюки белья, пучки. Через дорогу — заброшенный сад, дальше — пустующий храм Икки с чирикающими на карнизах воробьями. Обезьянка на балконе и лань под деревом. Чонинские женщины, продающие жалкие пучки увядших листьев салата или редиса-дайкон с расстеленных на земле кусков материи. А вот и мужчины в набедренных повязках-фундоси, монахи-комусо в голубых балахонах, с корзинами на головах, опирающиеся на посохи, с заплечными мешками и флейтами в руках, продавцы риса и лудильщики, купцы и музыканты, цирюльники и чеканщики, представители всевозможных ремесел и городская голь — юнцы, неустанно высматривающие где бы чего стянуть…
Да, это Осуми, моя Осуми, которую американцы хотят сделать своей. Но я не позволю родине измениться. Стану даймё, тут же соберу огромную армию и уничтожу всех, кто хочет подорвать власть самураев. И тогда вернутся великие времена императора Денко!
Процессия двигалась дальше, постепенно приближаясь к высоким стенам крепости. Теперь вдоль улиц тянулись основательные дома представителей касты торговцев. Их обитатели считают себя лучше и умнее остальных и выказывают слишком мало уважения, подумал Синго. Сейчас они богатеют непомерно, торгуя с американцами. Но скоро этому придет конец. Отец, конечно, непростительно мягок. Когда я стану даймё, чонины будут изгнаны из дворца. Чонины-советники, чонины-стражники, чонины, удостоенные самурайского звания. Всем придется выметаться. Простолюдинов нужно держать на расстоянии, не то они начнут копать под тебя и вознамерятся отобрать у тебя власть. И потом: разве не об этой опасности предупреждает нас история?
Клянусь богами, самой природой мне предназначено провести чистку администрации этого квадранта! Я обложу подданных налогами и стану готовиться к войне. Затем, при первой же возможности, верну территории анклавов Канои и Сацумы и изгоню варваров. А после этого пойду дорогой камикадзе и вышвырну из Ямато каньцев!
Сонно Дзёй!
Взгляд Синго упал на паланкин Ясуко, и в душе его снова вскипели противоречивые чувства. Клянусь богами, она разрывает мою душу! Я люблю ее, как полоумный. Я сам не свой от страсти и желания обладать ею… но есть в этом и нечто ужасное. Почему я колебался, когда она бросилась на Хайго Годзаэмона? Было ли это инстинктом самосохранения, что удержал меня от решительных действий? И если да, то почему? Почему сей инстинкт проявился именно в тот момент? Истинно говорят: боги, если захотят, могут погубить, но могут и направить человека.
А потом вмешался гайдзин и все испортил. Что есть такого в Ясуко-сан, почему он бросился на ее защиту? Стерва! Прекрасная, прекрасная стерва! О Ясуко-сан, что за колючий подарок преподнес мне отец! Порой человек вынужден брать жену из государственных соображений, иногда жену навязывают в качестве подарка, чтобы скрепить союз или чтобы избавиться от угрозы наследованию. Так почему же отец для меня выбрал именно тебя?
Синго снова закрыл глаза, но уши продолжали ловить звуки города. Непрекращающийся шум царил вокруг: крики разносчиков, музыка из громкоговорителей, детский плач, колокольный перезвон, тявканье худой как скелет бродячей собаки. Грохот тележек. Свист рассекающей воздух нагинаты. Звуки какой-то отвратительной музыки вдалеке. Толпа на улице, воплями подбадривающая пернатых участников петушиного боя, и время от времени разражающаяся аплодисментами, другая толпа людей, разинув рты, наблюдающих за игрой в сёги.
Синго с точностью до шага знал, где находится. Вот здесь обычно сидит пузатый торговец, а вон там — старый монах с жиденькой бородкой, в окружении сотен столбиков бронзовых кобанов — местных монет, — то и дело пощелкивающий костяшками счетов.
Призывы, доносящиеся из громкоговорителей, становились все громче, и вот перед гостями — святилище Эбису и группа храмов, где, как обычно, кишмя кишат множество грязных комусо и нищих. Цепкие, как клещи, они собираются под пыльными навесами. Впрочем, разве сам Будда не отказался от богатства и не отправился к беднякам? Хотя откуда об этом знать нищим хини…
Прибежище они находят исключительно среди своих многоруких отвратного вида богов. Там, сбившись в кучу между высокими оштукатуренными деревянными стенами, обитают истые чудовища! Не просто девушки-хини, берущие напрокат голодных младенцев, чтобы просить с ними милостыню, не просто сотни нищих попрошаек, толпящихся на ступеньках храмов и святилищ, а ужасные чудища в человечьем облике: обитатели лепрозориев — человеческие обрубки, зарабатывающие на пропитание тем, что выставляют напоказ свои невообразимые уродства. Проказа свирепствовала на Осуми. На всех планетах в системах светил А-типа уровень мутаций был необыкновенно высок. А чего еще можно ожидать, когда значительные массы населения лишены медицинской помощи?
Вон человек с гигантской, похожей на бурую тыкву мошонкой, которую он катит перед собой на тачке. Одна нога у него нормальная, другая напоминает слоновью. Вот мальчик-паук в своей всегдашней щели, с гибкими, как щупальца, ногами и загнутыми за спину руками бессмысленно улыбается миру уже двадцать лет. Вот люди с поражением кожи: стертые черты лица и изъязвленные руки; потрясающие чашками для милостыни они больше всего напоминают новорожденных поросят. А среди них — бабы в лохмотьях, не принадлежащие ни к какой касте хини; они запросто удушают своих новорожденных дочерей, а сыновьям, подготавливая тех к профессии попрошайки, наносят незаживающие раны, способные размягчить любое, даже самое черствое сердце. Обычное дело — мягкие детские косточки сначала ломают, а потом сращивают под трогательными углами. Неплохой доход приносила и детская слепота, и язвы от разных местных болезней, и детские лица, изуродованные раскаленным железом. Не было хитрости, на которую не пошло бы большинство этих матерей, чтобы должным образом подготовить своих отпрысков к жизни побирушек. Слава богам, что я родился здоровым и что у меня есть мать, для которой я — центр мироздания, думал Синго. Исако-сан — единственный в мире человек, кому я могу доверять целиком и полностью. Она одна никогда не предаст меня.
Затем его мысли обратились на Хидеки Рюдзи. Синго помрачнел. Отец знает, сколь сильно я хочу стать следующим даймё, с горечью подумал он, и тем не менее обращает свою благосклонность на Садамасу, поскольку тот — первенец и похож на отца как две капли воды. Неужели Хидеки не понимает, что я никогда не удовлетворюсь жалкими кусками материков, которые мне швыряют время от времени?.. Ничего, скоро, в один прекрасный день отец узнает, что я не кот, ожидающий под окном, когда ему бросят очередную рыбью косточку!
В день моего рождения своим наследником и заместителем отец назначил Садамасу. А я? Как же я? Он отдал мне Кирисиму! Ха! Называет его вторым по величине городом Осуми. Кирисима! Теперь я тайсё возведенной на голой скале крепости, расположенной на самой дальней, южной оконечности крупнейшего на планете материка — глухая дыра, вокруг которой живут завистливые полуавтономные семейства; место дающее крайне небольшой, неустойчивый доход, к тому же обладающее репутацией города, которым очень сложно управлять. Кирисима! Да это насмешка! Оскорбительная!.. Ну ладно, скоро я отплачу. С помощью богов я создам идеальное государство Бусидо!
Полтика — вещь очень простая. Власть всегда достается самым сильным, самым безжалостным, самым умным. Но как доказать, что я обладаю всеми этими качествами? Может быть, поставить на молниеносный захват власти? — размышлял Синго, возбуждаясь от собственных идей. Надо подумать! Если я истрачу все, что у меня есть, да возьму в долг, то денег хватит, чтобы подкупить отцовскую стражу. А потом, глубокой ночью, я нанесу решительный удар. И прежде чем кто-либо поймет, что произошло, я испепелю апартаменты Садамасы мезонной миной и прикажу оцепить их — чтоб никто не смог выбраться оттуда живым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95