Ныло ободранное каминными щипцами правое колено.
– Я не смогу позаботиться о том, что ты запомнишь из этого, – сказала Зия. – Думаю, что не смогу.
Она обернулась, чтобы взглянуть на него впервые с той минуты, когда так страшно вскрикнула Брисеида, и Фаррелл увидел тревожную неуверенность и боязнь в ее обычно вызывающем сером взоре, увидел, что ее темно-медовая кожа лишилась упругости, приобретя оттенок едва зарубцевавшегося шрама. Рот Фаррелла наполнял запах ее усталости, прогорклый, саднящий и липкий, как дым от горящего мусора.
– Возможно, я даже не буду стараться заставить тебя забыть, – по крайности, голос ее оживал, обретая почти успокаивающую язвительность.
– Ты и сам вполне способен переиначить все это… – она обвела рукою крыльцо, Бена, разлетевшиеся книги и раскиданную мебель. – К утру все уже обратится в полузабытую дурацкую свару малознакомых людей, может быть, с добавлением небольшого землетрясения. Ты уже приступил, я вижу, как ты это делаешь.
Фаррелл начал было сердито протестовать, но она пошла прочь от него, сказав:
– Впрочем, неважно, делай, что хочешь. Мне нужно уложить Бена в постель.
Фаррелл помог ей вопреки ее воле. Слишком ослабевшая, чтобы командовать, она, в конце концов, позволила ему взвалить на себя большую часть Бенова веса – после того, как они уговорили Бена подняться по лестнице. Подъем сопровождался пением звучных скальдических стихов с отбиванием ритма по плечам Зии и Фаррелла. Стянув с Бена безнадежно изодранное одеяние викинга, Фаррелл оттащил эти тряпки вниз, к стиральной машине и ненадолго задержался в гостиной, приводя ее в божеский вид. Когда он вернулся, Зия протирала губкой грязные ссадины на теле Бена, выбирая из жестких волос обломки древесной коры. Бен впал в беспокойную дрему, все еще продолжая ритмически бормотать, глаза его оставались полуоткрытыми. Зия тоже напевала что-то – так тихо, что Фаррелл не столько слышал звук ее пения, сколько ощущал, как он отдается у него в глазных яблоках и в корнях волос. Я ни разу еще не подходил к их постели так близко.
– Я был там, когда она его вызвала, – сказал он. – Эйффи, Розанна, она вызвала его прямо из воздуха.
Зия мельком глянула на него и продолжала обмывать Бена. Фаррелл добавил:
– То, как вы знаете с ним друг друга, – я мало что понял, но забывать об этом не собираюсь. Не хочу забывать.
Зия сказала:
– У тебя в комнате лютня свалилась на пол. Ты бы сходил, посмотрел, цела ли она.
Тупые весноватые пальцы проплывали по телу Бена, как облачные тени.
– Да пошла она… С Беном все в порядке?
Идиотское резонерство вопроса заставило его сморщиться и сжаться в ожидании насмешки, но Зия, вновь подняв на него глаза, лишь слабо улыбнулась.
– Нет, – сказала она. – В порядке уже ни с кем ничего не будет. Тем не менее кофе выпить было бы очень неплохо.
Лютня осталась цела, хоть на ней и лопнули две струны. Он отнес Зие кофе и посидел на своей кровати, заменяя струны и слушая, как Зия напевает над Беном в их комнате на другом конце дома. Теперь, когда он ушел, Зия пела более внятно, и Фаррелл мог с уверенностью сказать, что пела она не по-английски и не на том, отзывающемся ветром языке. Мелодия, сухая и неуловимая, казалась слишком чужеродной, чтобы расположить к себе слушателя, но Фаррелл вслушивался в нее, пока она не стала растворяться в нем нота за нотой, как растворяются в крови ныряльщика пузырьки азота. Он заснул, испытывая желание научиться играть ее на лютне, но желание это оказалось неисполнимым.
XI
– Ушел еще до того, как я встал, – рассказывал Фаррелл. – Первое, что я сделал, проснувшись: даже не оделся, пошел его проведать, а он, видите ли, давным-давно ушел. Зия сказала, что он позавтракал, раздавил в саду несколько улиток и отправился в кампус. Типичный день рядового труженика.
– А что она еще сказала? – Джулия сидела за рабочим столом, прилежно трудясь над рисунком, изображающим пораженную какой-то болезнью сетчатку. Не услышав ответа, она подняла глаза и, чтобы привлечь его внимание, помахала бамбуковым пером. – Джо, ради Бога, о чем вы с ней говорили? Только не пытайся меня убедить, что вы просто-напросто поделили газету и обменялись мнениями о том, какую чушь показывают нынче по телевизору, я все равно не поверю.
– Она телевизор не смотрит, – Фаррелл поливал цветы, по обыкновению слишком щедро. Теперь он застрял в дверях мастерской, притворясь, будто разглядывает растущий в кашпо паучник. – Я ей кучу вопросов задал, Джевел. Только что из кожи не вылез. Я спросил, как она могла отпустить его на работу в таком растерзанном виде и что вообще за чертовщина творится с ним и с этой его второй личностью, с Эгилем Эйвиндссоном? А она посмотрела на меня и спрашивает, как я насчет того, чтобы отведать очень симпатичного апельсинового сока, а я говорю, ладно, а кто такой Никлас Боннер, вы с этим милягой в школе, что ли, вместе учились, где это было? А она в ответ налила мне соку. Так оно и шло. Кстати, вон то большое растение, яшмовое, по-моему, гибнет.
– Нет, просто дуется. Я его выставила из спальни, так оно все не может меня простить, – она повернулась обратно к рисунку и, вглядевшись в него, сердито покачала головой, продолжая, однако, разговаривать с Фарреллом. – Похоже вы с ней за одну ночь поменялись ролями, а? Теперь ты донимаешь ее въедливыми вопросами, а она притворяется, будто не слышит. Очень странно.
– Выглядит она паршиво, – сказал Фаррелл. – Не знаю, что там на самом деле произошло между ней, Эйффи и этим младенцем с новогодней открытки, но страху они на нее нагнали порядочного.
Он потер колено, теперь уже иссиня-зеленое и припухшее.
– Хотя, должен сказать, она выглядит все же получше девушки. Вот кого мне и вправду жалко, ничего не могу с собой поделать.
Джулия круто повернулась к нему, в темных глазах плеснула тревога, словно ветер взъерошил воду.
– Нет, правда, – сказал Фаррелл. – Она походила на девчушку, впервые попавшую к взрослым на вечеринку, такая была уверенная, что справится с чем угодно, что она теперь как все, что настало, наконец, ее время. А оказалось, что она попросту недоросток, дурочка, не умеющая даже толком одеться.
Джулия сказала:
– Вот уж кого не стоит жалеть.
Голос ее, звучавший резко и сдавленно, как будто сломался на слове «жалеть». Очень тихо она спросила:
– А что же ты, Джо? У тебя-то есть какие-нибудь соображения о том, что произошло прошлой ночью? В какие игры играли взрослые на своей вечеринке?
Фаррелл ответил ей взглядом, ему самому показавшимся очень долгим. Затем он сунул руки в карманы, медленно добрел до окна, у которого стоял рабочий стол Джулии, и прислонился лбом к пыльному, нагретому садящимся солнцем стеклу, следя за белым котом, за Мышиком, который лениво плелся по крохотному дворику Джулии – это он вышел охотиться на скворцов.
– Я когда-то жил с женщиной-оборотнем, – сказал Фаррелл. – Я тебе о ней не рассказывал?
Джулия приподняла левую бровь, слегка скосив в ту же сторону рот. Фаррелл продолжал:
– В Нью-Йорке. Она вообще-то не так уж и часто обращалась в волчицу. Большую часть времени она оставалась славной такой еврейкой, очень несчастной, жившей вместе с матерью. Помню, она мне сказала однажды, что все эти превращения доставляют ей гораздо меньше хлопот, чем ее чертовы аллергии. Хотя, конечно, какое там меньше. Это она ради красного словца так сказала.
– Я верю, что у тебя имеется причина, чтобы рассказывать мне об этом, – сказала Джулия. – Искренне верю.
– Я просто хотел, чтобы ты поняла – сверхъестественное не так уж меня и пугает. Если оно и ставит меня в тупик, то не больше того, что называют «естественным», а я не всегда в состоянии отличить одно от другого, – повернувшись к ней от окна, Фаррелл увидел, что, слушая его, она безотчетно вертит в руках бамбуковое перо, длинные гибкие пальцы сдавливали черенок с такой силой, что он выскальзывал из них, прогибаясь, словно испуганная до полусмерти рыбешка.
– Ну хорошо, – сказал он. – Пункт первый. Эта девушка, Эйффи – ведьма. Самая настоящая. Может быть, пока еще не из высшей лиги, но она работает над собой. Очень много работает. Это тебе как?
– Продолжай, – Джулия аккуратно опустила перо на стол, развернулась вместе с креслом так, чтобы смотреть Фарреллу прямо в лицо, и начала пощелкивать друг о друга ногтями больших пальцев.
Фаррелл продолжил:
– Господи, да я об заклад готов побиться, что она вовсю развлекается в школе, сводя с ума какого-нибудь преподавателя на внеклассных занятиях. Пункт второй. Похоже, что она пыталась вызвать демона, по меньшей мере три раза. Что вышло из двух первых попыток, я не знаю, но с третьего раза она получила Никласа Боннера. Ну-с, он-то никакой не демон и сам так говорит, но кто он такой, я даже вообразить не могу, знаю только что он очень стар, гнусен и миловиден, как новенький грош. И с Зией он явно состоит в застарелом знакомстве, вроде как мы с тобой, что приводит нас к Пункту третьему. Я не слишком спешу или, может быть, тебе все это кажется невероятным?
– Нет, – перехватив взгляд, брошенный Фарреллом на ее ладони, Джулия стиснула их, не сняв со спокойных колен. – Знаешь, а я ведь ни разу ее не видела. Она никогда не приходит с Эгилем – с Беном – на сборища Лиги. Кажется, графиня Елизавета несколько раз посещала ее.
Фаррелл обдумал сказанное, вспоминая женщину с личиком кошки и похожим на струдель телом, игриво царапнувшую его по ладони во время танцев.
– Эта ветреница. Ладно, Зия. Кто такая Зия, что она такое, если Бен, пожив с ней, стал совершенно другим человеком, если он изменился даже физически? Если она способна поставить на колени перепившегося психа с пистолетом, заставить его пресмыкаться перед ней и прострелить самому себе ногу – способна сделать это, даже не прикоснувшись к нему? Если она способна вмешиваться в твою память и говорить на таких языках, о которых я точно знаю, что их попросту не существует, способна помешать могущественной юной ведьме и… и существу неустановленного вида, но чрезвычайно, чрезвычайно целеустремленному войти в свой дом? Я хочу сказать, Джевел, что перед нами не заурядная домовладелица, пора взглянуть фактам в лицо. Я пойду даже дальше и позволю себе сказать, что мы имеем дело отнюдь не с рядовым консультантам по вопросам семьи и брака. И кстати, сознаешь ли ты, что мы проводим нашу первую конференцию на высшем уровне? Мне просто подумалось, что данное обстоятельство достойно того, чтобы быть особо отмеченным.
В общем-то, он до некоторой степени валял дурака, и в конце концов, Джулия улыбнулась – с искренним удовольствием, но также и с ясным пониманием происходящего.
– Посмотрел бы ты сам на себя, – сказала она. – Обычно из тебя слова не вытянешь о том, что у вас там происходит, но уж если ты взял разбег, то летишь, не разбирая дороги. Так ее и свернуть недолго.
Фаррелл не сразу понял, что она имеет в виду, но когда Джулия склонила голову и легко пристукнула себя костяшками пальцев по выступившей у основания шеи косточке, жаркая волна ненасытной нежности прокатилась по его собственному позвоночнику, вынудив его шагнуть к Джулии.
– Пункт четвертый, – сказала она.
– Пункт четвертый, – после недолгого молчания откликнулся Фаррелл. – Бен. По-моему, она пыталась что-то мне объяснить, как раз перед тем, как появились эти штукари, – он прикрыл глаза, стараясь услышать грубый, внезапный голос Зии, спрашивающий его: «А что ты знаешь о переселении душ?» Складывая фразы медленно и так же аккуратно, как Джулия уложила на стол бамбуковое перо, он сказал: – Я где-то читал, что когда Моцарт чувствует, как в нем созревает новый концерт для флейты, он вселяется в одну страсбургскую домохозяйку и с ее помощью диктует его. Шопен, Малер, Брамс, похоже, что все они по очереди используют ту же самую бедную женщину. Она говорит, что это, конечно, большая честь для нее, но только она сильно устает.
– Ты думаешь, с Беном случается то же самое? Что какой-то викинг, живущий в девятом веке, просто заимствует его, чтобы погулять по Бартон-парку? – в словах содержалась насмешка, но поза и взгляд Джулии были ее лишены.
Фаррелл покачал головой:
– Думал поначалу – скорее всего потому, что это единственная разновидность переселения душ, о которой мне приходилось слышать. Теперь не знаю, – он поколебался, припоминая слова, почти утонувшие в жутком вскрике Брисеиды, и добавил: –Зия думает иначе.
Джулия, намереваясь что-то сказать, набрала воздуху в грудь, но смолчала. Ногти ее больших пальцев снова принялись скрестись один о другой.
– Ты бы как-нибудь сводил меня к ней пообедать, – наконец, сказала она. – Похоже, компания у вас подобралась интересная.
Фаррелл взглянул на часы.
– Пункт пятый. Обед. Конференция на высшем уровне будет продолжена за саке и сашими в «Доме Неполной Луны». Скажи «аминь» и давай поворачиваться.
Но Джулия, уже развернув кресло обратно к столу, так и сяк вертела рисунок, разглядывая сетчатку с разных сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Я не смогу позаботиться о том, что ты запомнишь из этого, – сказала Зия. – Думаю, что не смогу.
Она обернулась, чтобы взглянуть на него впервые с той минуты, когда так страшно вскрикнула Брисеида, и Фаррелл увидел тревожную неуверенность и боязнь в ее обычно вызывающем сером взоре, увидел, что ее темно-медовая кожа лишилась упругости, приобретя оттенок едва зарубцевавшегося шрама. Рот Фаррелла наполнял запах ее усталости, прогорклый, саднящий и липкий, как дым от горящего мусора.
– Возможно, я даже не буду стараться заставить тебя забыть, – по крайности, голос ее оживал, обретая почти успокаивающую язвительность.
– Ты и сам вполне способен переиначить все это… – она обвела рукою крыльцо, Бена, разлетевшиеся книги и раскиданную мебель. – К утру все уже обратится в полузабытую дурацкую свару малознакомых людей, может быть, с добавлением небольшого землетрясения. Ты уже приступил, я вижу, как ты это делаешь.
Фаррелл начал было сердито протестовать, но она пошла прочь от него, сказав:
– Впрочем, неважно, делай, что хочешь. Мне нужно уложить Бена в постель.
Фаррелл помог ей вопреки ее воле. Слишком ослабевшая, чтобы командовать, она, в конце концов, позволила ему взвалить на себя большую часть Бенова веса – после того, как они уговорили Бена подняться по лестнице. Подъем сопровождался пением звучных скальдических стихов с отбиванием ритма по плечам Зии и Фаррелла. Стянув с Бена безнадежно изодранное одеяние викинга, Фаррелл оттащил эти тряпки вниз, к стиральной машине и ненадолго задержался в гостиной, приводя ее в божеский вид. Когда он вернулся, Зия протирала губкой грязные ссадины на теле Бена, выбирая из жестких волос обломки древесной коры. Бен впал в беспокойную дрему, все еще продолжая ритмически бормотать, глаза его оставались полуоткрытыми. Зия тоже напевала что-то – так тихо, что Фаррелл не столько слышал звук ее пения, сколько ощущал, как он отдается у него в глазных яблоках и в корнях волос. Я ни разу еще не подходил к их постели так близко.
– Я был там, когда она его вызвала, – сказал он. – Эйффи, Розанна, она вызвала его прямо из воздуха.
Зия мельком глянула на него и продолжала обмывать Бена. Фаррелл добавил:
– То, как вы знаете с ним друг друга, – я мало что понял, но забывать об этом не собираюсь. Не хочу забывать.
Зия сказала:
– У тебя в комнате лютня свалилась на пол. Ты бы сходил, посмотрел, цела ли она.
Тупые весноватые пальцы проплывали по телу Бена, как облачные тени.
– Да пошла она… С Беном все в порядке?
Идиотское резонерство вопроса заставило его сморщиться и сжаться в ожидании насмешки, но Зия, вновь подняв на него глаза, лишь слабо улыбнулась.
– Нет, – сказала она. – В порядке уже ни с кем ничего не будет. Тем не менее кофе выпить было бы очень неплохо.
Лютня осталась цела, хоть на ней и лопнули две струны. Он отнес Зие кофе и посидел на своей кровати, заменяя струны и слушая, как Зия напевает над Беном в их комнате на другом конце дома. Теперь, когда он ушел, Зия пела более внятно, и Фаррелл мог с уверенностью сказать, что пела она не по-английски и не на том, отзывающемся ветром языке. Мелодия, сухая и неуловимая, казалась слишком чужеродной, чтобы расположить к себе слушателя, но Фаррелл вслушивался в нее, пока она не стала растворяться в нем нота за нотой, как растворяются в крови ныряльщика пузырьки азота. Он заснул, испытывая желание научиться играть ее на лютне, но желание это оказалось неисполнимым.
XI
– Ушел еще до того, как я встал, – рассказывал Фаррелл. – Первое, что я сделал, проснувшись: даже не оделся, пошел его проведать, а он, видите ли, давным-давно ушел. Зия сказала, что он позавтракал, раздавил в саду несколько улиток и отправился в кампус. Типичный день рядового труженика.
– А что она еще сказала? – Джулия сидела за рабочим столом, прилежно трудясь над рисунком, изображающим пораженную какой-то болезнью сетчатку. Не услышав ответа, она подняла глаза и, чтобы привлечь его внимание, помахала бамбуковым пером. – Джо, ради Бога, о чем вы с ней говорили? Только не пытайся меня убедить, что вы просто-напросто поделили газету и обменялись мнениями о том, какую чушь показывают нынче по телевизору, я все равно не поверю.
– Она телевизор не смотрит, – Фаррелл поливал цветы, по обыкновению слишком щедро. Теперь он застрял в дверях мастерской, притворясь, будто разглядывает растущий в кашпо паучник. – Я ей кучу вопросов задал, Джевел. Только что из кожи не вылез. Я спросил, как она могла отпустить его на работу в таком растерзанном виде и что вообще за чертовщина творится с ним и с этой его второй личностью, с Эгилем Эйвиндссоном? А она посмотрела на меня и спрашивает, как я насчет того, чтобы отведать очень симпатичного апельсинового сока, а я говорю, ладно, а кто такой Никлас Боннер, вы с этим милягой в школе, что ли, вместе учились, где это было? А она в ответ налила мне соку. Так оно и шло. Кстати, вон то большое растение, яшмовое, по-моему, гибнет.
– Нет, просто дуется. Я его выставила из спальни, так оно все не может меня простить, – она повернулась обратно к рисунку и, вглядевшись в него, сердито покачала головой, продолжая, однако, разговаривать с Фарреллом. – Похоже вы с ней за одну ночь поменялись ролями, а? Теперь ты донимаешь ее въедливыми вопросами, а она притворяется, будто не слышит. Очень странно.
– Выглядит она паршиво, – сказал Фаррелл. – Не знаю, что там на самом деле произошло между ней, Эйффи и этим младенцем с новогодней открытки, но страху они на нее нагнали порядочного.
Он потер колено, теперь уже иссиня-зеленое и припухшее.
– Хотя, должен сказать, она выглядит все же получше девушки. Вот кого мне и вправду жалко, ничего не могу с собой поделать.
Джулия круто повернулась к нему, в темных глазах плеснула тревога, словно ветер взъерошил воду.
– Нет, правда, – сказал Фаррелл. – Она походила на девчушку, впервые попавшую к взрослым на вечеринку, такая была уверенная, что справится с чем угодно, что она теперь как все, что настало, наконец, ее время. А оказалось, что она попросту недоросток, дурочка, не умеющая даже толком одеться.
Джулия сказала:
– Вот уж кого не стоит жалеть.
Голос ее, звучавший резко и сдавленно, как будто сломался на слове «жалеть». Очень тихо она спросила:
– А что же ты, Джо? У тебя-то есть какие-нибудь соображения о том, что произошло прошлой ночью? В какие игры играли взрослые на своей вечеринке?
Фаррелл ответил ей взглядом, ему самому показавшимся очень долгим. Затем он сунул руки в карманы, медленно добрел до окна, у которого стоял рабочий стол Джулии, и прислонился лбом к пыльному, нагретому садящимся солнцем стеклу, следя за белым котом, за Мышиком, который лениво плелся по крохотному дворику Джулии – это он вышел охотиться на скворцов.
– Я когда-то жил с женщиной-оборотнем, – сказал Фаррелл. – Я тебе о ней не рассказывал?
Джулия приподняла левую бровь, слегка скосив в ту же сторону рот. Фаррелл продолжал:
– В Нью-Йорке. Она вообще-то не так уж и часто обращалась в волчицу. Большую часть времени она оставалась славной такой еврейкой, очень несчастной, жившей вместе с матерью. Помню, она мне сказала однажды, что все эти превращения доставляют ей гораздо меньше хлопот, чем ее чертовы аллергии. Хотя, конечно, какое там меньше. Это она ради красного словца так сказала.
– Я верю, что у тебя имеется причина, чтобы рассказывать мне об этом, – сказала Джулия. – Искренне верю.
– Я просто хотел, чтобы ты поняла – сверхъестественное не так уж меня и пугает. Если оно и ставит меня в тупик, то не больше того, что называют «естественным», а я не всегда в состоянии отличить одно от другого, – повернувшись к ней от окна, Фаррелл увидел, что, слушая его, она безотчетно вертит в руках бамбуковое перо, длинные гибкие пальцы сдавливали черенок с такой силой, что он выскальзывал из них, прогибаясь, словно испуганная до полусмерти рыбешка.
– Ну хорошо, – сказал он. – Пункт первый. Эта девушка, Эйффи – ведьма. Самая настоящая. Может быть, пока еще не из высшей лиги, но она работает над собой. Очень много работает. Это тебе как?
– Продолжай, – Джулия аккуратно опустила перо на стол, развернулась вместе с креслом так, чтобы смотреть Фарреллу прямо в лицо, и начала пощелкивать друг о друга ногтями больших пальцев.
Фаррелл продолжил:
– Господи, да я об заклад готов побиться, что она вовсю развлекается в школе, сводя с ума какого-нибудь преподавателя на внеклассных занятиях. Пункт второй. Похоже, что она пыталась вызвать демона, по меньшей мере три раза. Что вышло из двух первых попыток, я не знаю, но с третьего раза она получила Никласа Боннера. Ну-с, он-то никакой не демон и сам так говорит, но кто он такой, я даже вообразить не могу, знаю только что он очень стар, гнусен и миловиден, как новенький грош. И с Зией он явно состоит в застарелом знакомстве, вроде как мы с тобой, что приводит нас к Пункту третьему. Я не слишком спешу или, может быть, тебе все это кажется невероятным?
– Нет, – перехватив взгляд, брошенный Фарреллом на ее ладони, Джулия стиснула их, не сняв со спокойных колен. – Знаешь, а я ведь ни разу ее не видела. Она никогда не приходит с Эгилем – с Беном – на сборища Лиги. Кажется, графиня Елизавета несколько раз посещала ее.
Фаррелл обдумал сказанное, вспоминая женщину с личиком кошки и похожим на струдель телом, игриво царапнувшую его по ладони во время танцев.
– Эта ветреница. Ладно, Зия. Кто такая Зия, что она такое, если Бен, пожив с ней, стал совершенно другим человеком, если он изменился даже физически? Если она способна поставить на колени перепившегося психа с пистолетом, заставить его пресмыкаться перед ней и прострелить самому себе ногу – способна сделать это, даже не прикоснувшись к нему? Если она способна вмешиваться в твою память и говорить на таких языках, о которых я точно знаю, что их попросту не существует, способна помешать могущественной юной ведьме и… и существу неустановленного вида, но чрезвычайно, чрезвычайно целеустремленному войти в свой дом? Я хочу сказать, Джевел, что перед нами не заурядная домовладелица, пора взглянуть фактам в лицо. Я пойду даже дальше и позволю себе сказать, что мы имеем дело отнюдь не с рядовым консультантам по вопросам семьи и брака. И кстати, сознаешь ли ты, что мы проводим нашу первую конференцию на высшем уровне? Мне просто подумалось, что данное обстоятельство достойно того, чтобы быть особо отмеченным.
В общем-то, он до некоторой степени валял дурака, и в конце концов, Джулия улыбнулась – с искренним удовольствием, но также и с ясным пониманием происходящего.
– Посмотрел бы ты сам на себя, – сказала она. – Обычно из тебя слова не вытянешь о том, что у вас там происходит, но уж если ты взял разбег, то летишь, не разбирая дороги. Так ее и свернуть недолго.
Фаррелл не сразу понял, что она имеет в виду, но когда Джулия склонила голову и легко пристукнула себя костяшками пальцев по выступившей у основания шеи косточке, жаркая волна ненасытной нежности прокатилась по его собственному позвоночнику, вынудив его шагнуть к Джулии.
– Пункт четвертый, – сказала она.
– Пункт четвертый, – после недолгого молчания откликнулся Фаррелл. – Бен. По-моему, она пыталась что-то мне объяснить, как раз перед тем, как появились эти штукари, – он прикрыл глаза, стараясь услышать грубый, внезапный голос Зии, спрашивающий его: «А что ты знаешь о переселении душ?» Складывая фразы медленно и так же аккуратно, как Джулия уложила на стол бамбуковое перо, он сказал: – Я где-то читал, что когда Моцарт чувствует, как в нем созревает новый концерт для флейты, он вселяется в одну страсбургскую домохозяйку и с ее помощью диктует его. Шопен, Малер, Брамс, похоже, что все они по очереди используют ту же самую бедную женщину. Она говорит, что это, конечно, большая честь для нее, но только она сильно устает.
– Ты думаешь, с Беном случается то же самое? Что какой-то викинг, живущий в девятом веке, просто заимствует его, чтобы погулять по Бартон-парку? – в словах содержалась насмешка, но поза и взгляд Джулии были ее лишены.
Фаррелл покачал головой:
– Думал поначалу – скорее всего потому, что это единственная разновидность переселения душ, о которой мне приходилось слышать. Теперь не знаю, – он поколебался, припоминая слова, почти утонувшие в жутком вскрике Брисеиды, и добавил: –Зия думает иначе.
Джулия, намереваясь что-то сказать, набрала воздуху в грудь, но смолчала. Ногти ее больших пальцев снова принялись скрестись один о другой.
– Ты бы как-нибудь сводил меня к ней пообедать, – наконец, сказала она. – Похоже, компания у вас подобралась интересная.
Фаррелл взглянул на часы.
– Пункт пятый. Обед. Конференция на высшем уровне будет продолжена за саке и сашими в «Доме Неполной Луны». Скажи «аминь» и давай поворачиваться.
Но Джулия, уже развернув кресло обратно к столу, так и сяк вертела рисунок, разглядывая сетчатку с разных сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54