В столовую он вошел твердым шагом хозяина, разгневанного непорядками в доме. Посуда не убрана, на блюдах обветривается еда. Лоцман углядел кувшин с вином, присел было отведать напитка, но заметил на полу скомканные листки. Не иначе как сценарий. Он поднялся, подобрал их. Снова уселся, налил себе вина и разгладил листки на скатерти. Он не ошибся: очередное предписание Богини.
1. Лусия с Эстеллой: спускаются по лестнице.
2. Рафаэль с Ингмаром: ожидают на террасе.
3. Лусия: бросает Рафаэлю цветок, бежит навстречу.
4. Рафаэль: пылко признается в любви.
5. Лусия: шепчет, что отвечает на его чувства.
6. Ингмар: предлагает руку и сердце Эстелле, обещает похитить ее из Замка, увезти на север.
7. Эстелла: счастлива при мысли о скором избавлении из плена. Однако не уверена в своей любви к Ингмару.
8. Ингмар: клянется, что будет ее достоин. (Он — мужественный, но одновременно трогательный в выражении своих чувств.)
9. Серебряный Змей: появляется на галерее, бросается вниз.
10. Ингмар, Рафаэль: хватаются за оружие, сражаются со Змеем и заставляют отступить.
11. Серебряный Змей: успевает ранить того и другого, ядовитая слюна попадает в раны.
12. Ингмар, Рафаэль: уподобляются Змею. Преследуют Эстеллу и мучают ее, пока она может кричать. Ингмар режет ее кинжалом, Рафаэль колет шпагой.
13. Лусия: убегает, прячется в беседке. Наблюдает за происходящим, затем не выдерживает и с криком пускается бежать.
14. Ингмар, Рафаэль: оставляют Эстеллу, бросаются в погоню за Лусией.
Лоцман не стал читать дальше. Будь она проклята, эта Богиня! Как она смеет издеваться над людьми?!
Он сделал глоток, не почувствовав вкуса вина, подпер рукой чугунную голову. Почему Богиня застопорилась на одной сцене? Уже который раз кино снимает одно и то же: женщины сходят по лестнице, Змей нападает, мужчины сражаются. В эпизод вкладывается разный смысл, но канва действия не меняется. Не сравнить со съемками на Дархане: каждый день что-нибудь свеженькое, и сценарий имел связный сюжет, не в пример нынешнему топтанию на месте.
Лоцман поднял голову. И увидел Хозяйку: глухое зеленое платье, диадема в облаке светлых волос, черная полумаска. Женщина сидела за столом напротив охранителя мира, и золотисто-розовый свет витражей ложился на ее побледневшее усталое лицо.
— Привет, бродяга.
— Здравствуй. — Охранитель мира протянул к ней руки через стол.
Она холодно заговорила:
— Ты столько обещал — и ничего не сделал. Они тебя звали, просили кино подождать со съемками. Где ты шлялся, ты — Лоцман Поющего Замка?
Он не ответил. Из-под черного шелка гневно сверкнули глаза.
— Что молчишь? Они сражались до последнего — Ингмар, Рафаэль, Эстелла. Хотели остаться прежними, как ты велел, — но их перестреляли, а ты ничем не помог. Одну девчонку бросился спасать, а ей вовсе и не нужно было!
— Что? Лусия?..
— Да, да! Всей душой желала переродиться, чтоб поменьше страдать, — а тут не вышло, убить ее было некому. И с солдатами боялась схватиться, отсиживалась в беседке. Наконец выскочила, они погнались — и вдруг ты как снег на голову. Чуть всю песню не испортил. — Хозяйка помолчала и с неожиданной мягкостью добавила: — Да ты хоть поешь немного.
— Я обедал. — Лоцман поставил локти на стол, сплел пальцы и опустил на них подбородок. — Я был в дарханском поселке и в Кинолетном городе.
Глаза в прорезях полумаски недоуменно моргнули. Лоцман никак не мог разглядеть, какого они цвета.
— В каком поселке ты был?
— На Дархане. В другом мире, куда ведет туннель. — Хозяйка не поверила. Поджала губы, и по лицу было видно — не верит.
— Тот мир меня позвал, — продолжал он. — Если верить, что Лоцману не попасть в другой мир без ведома Богини, — значит, ей так захотелось. Тот мир влечет ее, а этот не нужен. Ты знаешь, что он уменьшается? Я видел — горы подступают всё ближе. И эти съемки, которые не идут дальше одного эпизода. Ясно же, они ей не по нраву. История не выстраивается, не выходит. — Он глотнул вина, заел ломтиком мяса, чтобы не захмелеть. — Наш мир умрет.
— Боюсь, что ты прав. — Хозяйка забрала в горсть прядь волос. — Я думала, не попробовать ли тебе послать ей письмо… однако продавшую Лоцмана уговаривать бесполезно.
Он улыбнулся своей быстрой улыбкой. Безумно хотелось спать, но еще больше хотелось сидеть напротив Хозяйки, смотреть на нее, слушать голос.
— Таи говорит, что раз Богиня продала Лоцмана, она умрет.
Красавица озадаченно переспросила:
— Таи?
— Мой актер из дарханского поселка. — Она повела плечом:
— Ах, тот Таи… Ну, актер может говорить что угодно.
— Я склонен ему верить. Хотя если всё будет идти, как идет, Поющий Замок погибнет намного раньше Богини… Я придумал, как до нее добраться.
Хозяйкины глаза широко распахнулись. Она чуть повернула голову, и золотистый свет витражей проник в прорези полумаски, озарил эти изумленные глаза. Светлые, разглядел Лоцман.
— И как ты доберешься?
Наслаждаясь ее интересом, он решил выгадать кое-что для себя:
— Сними маску — тогда скажу.
— Так и знала, что попросишь. Не сниму.
Лоцман поднялся, обошел стол. Склонился над Хозяйкой, обнял ее за плечи, вдохнул свежий, странноватый запах волос.
— У тебя что-то с лицом?
Она отрицательно качнула головой, ответила печально:
— Не спрашивай. И не проси снять маску.
Он почувствовал себя виноватым: расстроил единственную по-настоящему близкую ему женщину. Актрисы не для него, Лоцманки либо проданы, либо находятся в собственных мирах, а Богини… Разве может нормальный человек любить Богиню? Однако должно быть разумное объяснение, почему Хозяйка является ему только в маске. Не придумав, как дознаться, он поцеловал ее в волосы. Поцелуй оказался упоителен.
Красавица оттолкнула охранителя мира и вскочила на ноги:
— Не трожь меня! Как ты собираешься добраться до Богини?
Опять не угодил.
— Не скажу.
— О, Змей тебя забери! Что за дурацкое упрямство? Я — Хозяйка этого мира и должна знать…
— Господин Никто не обязан отчитываться. — Он обиделся.
— Ты просто хвастаешь, как глупый мальчишка! Актерам наобещал — мол, не дам переродиться — и думаешь задурить голову мне. Никто не может проникнуть отсюда в Большой мир — зачем болтать зря?
— Я ничего не говорю зря.
— Не верю! — запальчиво объявила Хозяйка. — Как ты выйдешь из нашего мира? Границу пересечь невозможно!
Лоцман утратил к спору интерес и опустился на стул, потянулся за своим бокалом. Ничего не скажу. Не верит — ну и на здоровье. Не буду откровенничать направо и налево. Расскажешь — и в самую ответственную минуту кто-нибудь заорет над ухом: «Не верю! Не сможешь!»
Хозяйка стояла, сложив руки под грудью, глядела на него в упор. Затем презрительно усмехнулась.
— Молчишь, потому что сказать нечего. Правильно: еще и напейся пьян — совсем будешь хорош. Желаю приятного вечера, Лоцман. — Имя прозвучало как оскорбление. Хозяйка направилась к двери.
— Постой.
Она остановилась, не оборачиваясь.
— Если я… — охранитель мира запнулся и поправился: — Когда я встречусь с Богиней, ты расскажешь, почему носишь маску?
— Нет. И оставь меня в покое! — Хозяйка выбежала из столовой.
Огорошенный Лоцман допил вино и побрел в свою комнату.
Когда он проснулся, утреннее солнце гуляло по стене, купало луч в зеркале. Нежась на пуховой перине, Лоцман свернулся в клубок, развернулся, несколько раз сжал пальцы в кулак. Сегодня, после съемок, он свидится с Богиней. Если только достанет сил, если хватит запала. Ничего не поделаешь — придется переждать новые съемки, пережить их, не вмешиваясь. Лишь бы не подвело сердце или дыхание — Шестнадцатого рядом нет, выхаживать Лоцмана будет некому.
Он вытащил из-под подушки «Последнего дарханца», полистал. Отличные были съемки — и чудесное было время. И был замечательный мир, в котором четко определялись добро и зло. И добро было сильней и привлекательней зла, и одно не подменялось другим. И едва зазвучали фальшивые ноты, всё оборвалось, как должно сгинуть всё неправильное и нежизнеспособное. Создатели мира — две Богини и Бог — были мудры и прислушались к своему Лоцману. Что же случилось, отчего Богиня осталась одна?
Охранитель мира нехотя вылез из постели. Жутковато начинать день, который может оказаться последним. Хотя недопроданный Лоцман уже столько дней пережил — счет потерял, а ничего, жив по-прежнему.
Он глянул в окно. Горы опять придвинулись. Мир Поющего Замка обречен.
К завтраку он явился, как обычно, позже всех. Еще издали услышал несущиеся из столовой голоса: выкрики, визг, раскатистый хохот. Ожили, друзья мои, подумал Лоцман с горькой усмешкой. Ну же, поглядим, каковы из себя вы стали. Он толкнул высокую дверь и вошел.
В столовой уже ссорились.
— Не видишь, всё засохло?! — рявкнул Ингмар на подавшую ему блюдо Эстеллу. — Чего ты пихаешь эту дрянь?
— Будешь есть, что дают! — отрезала актриса. — Не то сам себе готовь. Ишь, выискался привередник!
— Придержи язык, стерва. — Северянин приподнялся, занося руку.
— Ха! Больно испугалась!
Ингмар грохнул кулаком по столу. Посуда брякнула, из вазы посыпались персики.
— Да надоели уже! — выкрикнула Лусия.
Задрав юбки, она расселась на коленях у виконта; его руки шарили по голым, без чулок, ногам.
— Смотрите-ка: явился, — приветствовала Лусия охранителя мира, затем скривила личико в просительной гримасе и проныла, кривляясь: — А сотвори мне, душенька, постельку — широ-оконькую. Я и тебя на нее позову. Хотя с Лоцмана что возьмешь? Лоцманы для актрис непригодные.
— Ты что болтаешь? — окрысился Рафаэль. — Тебе мало? Так я добавлю. — Он с размаху влепил ей по предложенному для обозрения упругому бедру.
— Ах ты гад! — Лусия вцепилась ему в волосы. — Гад паршивый!
— Прекратите, — велел Лоцман.
— Чего? — возмутилась Эстелла. — Командовать?! Сядь к столу или поди вон.
Лусия с визгом и бранью — уму непостижимо, где только набралась — пыталась оттаскать виконта за волосы. Он огрызался, бил по рукам.
— Прекратите, — повторил Лоцман и шагнул к ним. Из-за стола поднялся Ингмар, заступил дорогу.
— Иди отсюда. Ты — чужой. — Взгляд льдистых глаз убегал, не желая встречать взгляд охранителя мира.
Вот итог перерождения. Вместо добродушных, славных людей — сварливые, грубые, бесстыжие. И Лоцман, которого прежде любили, стал всем чужой.
Он оглядел актеров. Ингмар держит руку за пазухой, готовый вытащить кинжал; Эстелла тянется к кувшину — того и гляди, швырнет в лицо доброхоту, который явился наводить порядок. Лусия перестала сражаться с виконтом, сидит с нахальной улыбочкой, раздвигая и сдвигая коленки; Рафаэль недобро кривит губы. Лоцман поднял руку, точно произнося клятву.
— Я разрушу Замок и уничтожу этот мир, если его обитатели не начнут вести себя достойно. Встань, — приказал он Лусии; она неохотно поднялась с колен виконта, одернула юбки.
— Как ты смеешь?! — Рафаэль вскочил, опрокинув стул.
— Стоять, — осадил его Лоцман. Виконт замер.
— Убирайся! — рявкнул Ингмар, выхватывая кинжал. Занес руку, лезвие чуть приметно дрожало.
Этот убегающий взгляд… Ингмар не смеет посмотреть Лоцману в глаза?
— Прекрати балаган, — строго сказал охранитель мира. — Постыдился бы женщин.
Актер вскинулся, точно на него плеснули кипятком; к обветренным щекам прилила кровь. Северянин убрал кинжал, плюхнулся на стул и отвернулся, ссутулясь. У Эстеллы навернулись слезы.
— Зачем ты всё портишь? — упрекнула актриса. — Ведь так легче справляться с ролью.
Рафаэль потупился, теребя застежки на куртке.
— Не трогал бы ты нас, — промолвил он тихо. — Раз не можешь обуздать Богиню.
Двумя простыми фразами Лоцман разрушил наваждение, вырвал актеров из скорлупы новых ролей. Одна Лусия еще не очнулась, по лицу блуждает всё та же нахальная улыбка, платье разошлось на груди, однако актрису это не смущает. С ней надо поговорить отдельно, пристыдить, привести в человеческий вид.
Впрочем, стоит ли? По словам Хозяйки, Лусия этого хотела, сама лезла под пулю. Надо ли отнимать то, к чему она стремилась? Не лучше ли позволить окончательно войти в роль?
Нет, в любых съемках люди должны оставаться людьми. Иначе грош им цена, и грош цена их Лоцману.
— Лу, — охранитель мира коснулся ее тонких пальцев, — пойдем, я хочу с тобой потолковать.
Она отскочила, как от жабы:
— Уйди! Не о чем нам говорить!
— Лусия! — Рафаэль попытался ее утихомирить. Актриса со злобой его оттолкнула:
— Отстань от меня! Вы что, не понимаете? Если не будем играть, мир умрет! Горы подступают — в окно видно! Я буду играть свою роль, и вы не увиливайте! А ты убирайся, — зашипела Лусия на охранителя мира. — Продали — вот и помалкивай, нечего нас мучить.
— Эти роли — хуже смерти, — ответил он. — Я не позволю вам в них вживаться.
Ингмар повернулся к Лоцману:
— Оставь нас.
— Ты здесь больше не нужен, — добавил Рафаэль. Опять все против него. По лицам видно, что безумие снова наплывает, роли становятся сильнее людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57