— вставил я ядовитым тоном.
— Конечно! — сказал он серьезно, — то, что мы сделали, это только… не о чем говорить, — махнул он презрительно рукой. — Но и через это нужно было пройти!
— Ну, конечно, — фыркнул я. — Преобразование человеческих организмов так, чтобы могли они вести себя как тахионы или другие частицы, это кое-что большее, чем жабры и какие-то мешки для дыхания двуокисью углерода. Настолько большее, что мне вас жаль! Временами вы производите впечатление, что у вас вроде все винтики на месте. К сожалению, при ближайшем рассмотрении…
— Ну, что ж, — не позволил закончить мне Клеен, — могу только напомнить, как издевались над людьми, которые пробовали сконструировать летающий аппарат тяжелее воздуха…
— Действительно! — воскликнул я, — не подумал я об этом! Разница, сказал бы, не велика! …
— Минутку, минутку! — нетерпеливо сказал Фрос. — Ведь каждый микроорганизм, который окажется за границей планетной системы, — все равно какой, — тотчас же получит дозу ультрафиолетового и жесткого излучения в десять в пятой степени раз большую смертельность. А что уж касается структур более сложных…
— Именно, — подхватил Дари. — Для нас вообще речь не идет о микроорганизмах. А структуры высшего порядка характеризуются меньшими адаптационными способностями, не правда ли?
Так вот, не всегда… как видно на прилагаемой картинке. Впрочем, это только дорога… Но мы не позволим увести нас с нее. Никому!, … — добавил он с нажимом.
— Это хорошо, — буркнул я. — Может, когда и встретимся… через, скажем, тысячу лет. Мы как раз будем возвращаться с края метагалактики и размышлять, что делать с остатками так мило начатого дня…
— Я — нет! — сказал с убеждением Мота. А Фрос разразился коротким нервным смехом.
— Не смейся, — упрекнул я его суровым тоном. — Неуместно! Они здесь о вечности… или скорее о жизни в бесконечности, а ты.
— Именно, — буркнул Мота. — В конце концов, все сошло на философию. Что, однако, может такая одна маленькая буря. Все мы свернуты по одну сторону, и мы и вы…
— Законы физики, — Фрос внезапно опечалился, — одинаковы для всех районов вселенной. По крайней мере, для всех известных районов. Еще в двадцатом веке выдвигалась гипотеза о жизни, основанной на скоплении элементарных частиц… без участия леток. И в том же двадцатом веке эту гипотезу опровергли. Во всяком случае она стала непригодна с важной точки зрения, — он взглянул на Клена. — Доказано было, что такие частицы должны были бы соединиться между собой и сосуществовать во времени, — последние слова Фрос проскандировал. — А следовательно, даже если бы вы хотели распылить человечество на элементарные частицы, что является вполне очевидной утопией, но что вообще-то еще не было бы наиболее сложным способом осуществления вашей идеи, и так ничего бы из этого не вышло.
… что и требовалось доказать, — припечатал Мота.
— Посмотрим… — буркнул Дари. — Но мы же начали этот разговор…
Долгое время царило молчание. Наконец, Мот зевнул, потянулся так, что у него все кости затрещали и поглядел на часы.
— Пять минут пятого, — вздохнул он. — Вы знаете как называется величайший враг прогресса? То, что называется консерватизмом. Нехватка смелости? Нет, мои дорогие! Болтливость самая обыкновенная болтливость!.. — повторил он.
— Почему? — запротестовал Фрос. — Это было очень интерес но!
— Интересно, да, — прервал его Мота. — Но очень ли? Может быть, я не умею оценить, — повернулся он к Клену, — все тонкости хода мысли? Одно дело, если бы мы сидели на террасе какого-нибудь приличного заповедника и тянули через соломинку кофе с мороженым. Наверняка, я хотя бы старался поспеть за вашими воображениями… Дело в том, что тут все время бродит у меня в голове одна мысль, а скорее — один вопрос. Что именно привело вас на эту планету? То есть, что определило, что ваша экскурсия дошла до цели? Двуокись углерода и это свинство в море, или идеальный полигон для свеже «приспособленных», катастрофа корабля… первого корабля, — он это подчеркнул, — или же эта наша бедная скорлупа? — он похлопал по подлокотнику кресла.
— Станция, — быстро ответил Дари, — а уж наверняка нежелание завладеть ею. Мы не ищем конфликта с Землей. В конце концов, — усмехнулся он, — конфликт тоже является форой контакта…
Мота сел и выпрямился. Черты лица его затвердели.
— Если это правда, — бросил он, — мы должны были взаимно кое-что доказать. Мы вам показали корабль, а вы обманули нас. По крайней мере, пробовали. Ну, прошу, скажите сейчас, что мы должны сделать, если автоматы не нападут на след Виандена? Где его искать? У вас или у тех, которых вы называете Новыми? А может, еще где-либо? А может ли мы полагаться на вашу информацию? Черт его знает! Как далеко вы решите зайти… во имя этого вашего времени или чего там. Вы постоянно повторяете «мы — вы» и «мы — они», все время имеете какие-то претензии. Что было, то было. Мы же, как тут сидим, не искали вас и не приглашали. Вы присылаете сюда корабли, которые взрываются и убивают наших. Если это случайность. Потом вы учите нас, на чем основывается прогресс. А я хотел бы знать, достиг ли Третьей корабль, который стартовал отсюда с двумя уцелевшими членами вашего экипажа. Примем, что их действительно было четверо, и быть может, с Вианденом! И не приземлился ли он в вашей, как вы говорите, Городе?
— Нет! — просто бросил Клеен.
— Нет! — повторил Дари.
Мота не спускал взгляда с их лиц. Молчание затягивалось, из-за пульта донесся одиночный щелчок переключателя. Автоматы самостоятельно корректировали давление, в зависимости от условий, господствующих снаружи.
— Поверили бы вы на моем месте?
Дари встал. Он оттолкнул кресло словно со злостью и сделал шаг в нашу сторону.
— Не знаю! — резко сказал он. — И не думаю, чтобы это имело большое значение. Если вы захотите лететь туда, вы и так должны будете узнать, как те живут, какую носят одежду и так далее. Твои сомнения бессмысленны. Вы должны спросить об этом нас и волей-неволей приспособиться к тому, что мы вам скажем. У вас просто нет другого выхода.
Мота тоже встал. Минуту они смотрели в глаза друг другу. Машинально я положил на кобуру излучателя руку. Но ничего не произошло. Лицо Моты медленно расслаблялось. Его плечи опустились. Он набрал воздуха, отвернулся и, не глядя ни на кого из присутствующих, бросил:
— Фрос! Отведи их вниз…
6.
Верхний слой дыма и пыли, наполняющий их котловину, издалека выглядел как зеркало покрытого грязной пеной озера. Но чем ближе, тем ясней различались волнующиеся в ней полосы, попеременно темные и почти белые, временами раздергиваемые сильными течениями. Окружающие долину землистые холмики, погруженные в эту угрюмую трясину до половины склонов, производили впечатление печального и молчаливого кордона.
У меня болели все кости. Всю дорогу я проделал в довольно-таки странной позиции — держа левую ногу снаружи машины. Это последствия бури. Оставленный на суше вездеход, подхваченный стеной пыли, от которой мы сбежали в воду, ударился бортом о выступающую из склона скалу. Мне нужно было бы что-нибудь с этим сделать перед выступлением в дорогу, но едва я убедился, что двигатели работают нормально, я двинулся в путь, не снимая ноги с педали газа. Пролетел почти восемьдесят километров, отделяющую застланную дымом котловину от океана.
Я перекатился через последнюю котловину и сбавил скорость. Видимость ухудшалась с каждым метром. Я включил рефлекторы, вернее, один из них, такие как остальные пострадали во время бури, но это не слишком пригодилось.
Микрофоны приносили нарастающий грохот из равномерного шума временами пробивалась вибрация буровых агрегатов и компрессоров, скрежет тяжелых манипуляторов, стонущий вой сигналов. На момент все утихло, и внезапно атмосферу потряс сильный грохот, массы пыли; смешанные с тучами гальки и обломков скал, поднялись в кустистом взрыве, увлекая за собой первоначальные дым и пыль, и, набрав высоту, начали раздуваться в виде придавленного гриба. Открытое дно углубления показало широкие мелкие канавы, в которые уходили опущенные плечи эскалаторов, несколько плоских перерабатывающих машин и два транспортера на монсттруально огромных колесах. Один из них, тяжело нагруженный, как раз полз к низкой седловине, выводящей из замкнутого холмами пространства в сторону, где в неполных сорока километрах отсюда стоял «Рубин».
На краю дороги, более-менее напротив склона, где катился сейчас вездеход, виднелась маленькая фигура Фроса. Смотря в сторону, где минуту назад взрыв из скального ложа очередную порцию лютения, он что-то объяснял следящим автоматам. Я видел его не более нескольких секунд, сразу за этим машины все двинулись,
Котловину снова наполнил адский визг, из-под клубов пыли зубы экскаваторов и лапы транспортеров поднимали тучи пыли, которые вскоре заслонили дно углубления и окрестные склоны. Я ехал еще минуту, тараща глаза, приготовившись, что из тучи появится внезапно масса какого-нибудь бульдозера или автоматического переработчика, наконец остановился.
— Фрос! — позвал я. — Фрос, слышишь?
Наушники ответили далеким, заглушенным звуком. Скафандры не имеют устройства, которое позволяло бы выключать микрофоны… Как будто бы из соображений безопасности.
— Фрос, я иду к тебе!
На этот раз мне удалось выловить несколько слов ответа.
— Будь осторожен… канавы… лучше всего обожди…
Я объехал место, с которого доходили те звуки, наиболее заядлой суеты и достигнув подножья противоположного склона, свернул в сторону, где, как я помнил, стоял Фрос со своими автоматами.
— Отзовись, Мур! — раздалось в наушниках скафандра. — Где ты?
— Недалеко! — сказал я.
— Ты уже знаешь…
— Ты сидишь тут с утра, — прервал я. — Так дай и другим поработать…
— Не нужно, — голос был ближе. — Уже кончаю. Последний транспорт. Автоматы вернулись?
— Нет! —буркнул я. — Когда вернутся, Мота даст нам знать. Наверное, сам придет…
Я прошел еще несколько шагов и увидел прямо перед собой появившиеся из пыли очертания шлема. Не успел я отдышаться, как Фрос наклонился и дал знак автоматам. Котловину охватила тишина. Через минуту снова стал слышен звук работающих двигателей и удары металлических зацепов о скалы, по сравнению с предыдущим взрывом и визгом это был едва лишь звуком, шумом. Я понял, что машины и агрегаты строятся в колонну перед отправлением в обратную дорогу на корабль. Вскоре я мог в этом убедиться собственными глазами. Пыль начала опадать, окружающие долину холмы ошеломляюще быстро набирали резкость.
Фрос подождал, пока последняя машина направится на дорогу к седловине, потом спросил:
— Что делают те?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Может опять? Вчера они перенесли несколько сильных впечатлений!
— Не только они! — бросил он понуро.
Да, не только они! Но мы не брали на себя труд обращать кого-нибудь к нашему способу видения мира и будущего. Не должны были объяснять ложь, которая обязана была затереть образ того, что в действительности случилось на Второй перед нашим прибытием. Я сказал ему об этом.
— Ты удивляешься? — бросил он. — Думаешь, что мы на их месте поступили бы иначе?
— Не удивляюсь, — буркнул я. — И, значит, не знаю, что было бы, если бы я бегал по дну или вдыхал двуокись углерода. Мой вездеход остался на том склоне, — изменил я тему и показал движением руки направление. — Пойдешь со мной?
Он вздохнул, но ничего не сказал.
Мы пересекли дно котловины, обходя раскинувшиеся выкопы, и начали восхождение.
Когда местность стала более плоской, Фрос внезапно остановился. По инерции я едва не свалил его.
— Что случилось? — спросил я со злостью.
— Ничего, — ответил он. — Я только подумал… — он замолчал. Минуту он без звука двигал губами, потом вздохнул.
— Что с тобой, черт возьми! — злился я.
— Ничего, — буркнул он наконец. — Раздумываю, не правы ли они…
— В чем? — спросил я резко. — В том, что открестились от Земли или что убили тех, двоих… все равно, случайно или нет! А может, в том, что считают нас реакционерами.
— Ты знаешь, о чем я говорю, — сказал он возбужденно. — Не то, чтобы я должен принять за чистую монету все, что они вымыслили. Но… — он заколебался, — я хотел бы посмотреть поближе, как они это делают. Увидеть институты. Послушать, как дискутируют, когда в своем кругу…
— Последнее будет, скорее всего, трудновато, — заметил я довито. — А то касается их институтов… скажи им, пусть они пригласят тебя. В конце концов, с них причитается. Обещай им, что проводишь их до дому, если они позволят тебе помочь побыть немного у себя. Я же вижу, к чему ты ведешь.
Я повернулся к нему спиною и двинулся в сторону вездехода. Он был уже недалеко. Над ним, в несколько десятков метров вверх, светлело широкое седло перевала. А дальше, по прямой линии, в сотнях, может быть, в тысячах километрах отсюда, видимые как на ладони, очертания береговой линии океана, охватывающего две трети поверхности противоположного полушария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Конечно! — сказал он серьезно, — то, что мы сделали, это только… не о чем говорить, — махнул он презрительно рукой. — Но и через это нужно было пройти!
— Ну, конечно, — фыркнул я. — Преобразование человеческих организмов так, чтобы могли они вести себя как тахионы или другие частицы, это кое-что большее, чем жабры и какие-то мешки для дыхания двуокисью углерода. Настолько большее, что мне вас жаль! Временами вы производите впечатление, что у вас вроде все винтики на месте. К сожалению, при ближайшем рассмотрении…
— Ну, что ж, — не позволил закончить мне Клеен, — могу только напомнить, как издевались над людьми, которые пробовали сконструировать летающий аппарат тяжелее воздуха…
— Действительно! — воскликнул я, — не подумал я об этом! Разница, сказал бы, не велика! …
— Минутку, минутку! — нетерпеливо сказал Фрос. — Ведь каждый микроорганизм, который окажется за границей планетной системы, — все равно какой, — тотчас же получит дозу ультрафиолетового и жесткого излучения в десять в пятой степени раз большую смертельность. А что уж касается структур более сложных…
— Именно, — подхватил Дари. — Для нас вообще речь не идет о микроорганизмах. А структуры высшего порядка характеризуются меньшими адаптационными способностями, не правда ли?
Так вот, не всегда… как видно на прилагаемой картинке. Впрочем, это только дорога… Но мы не позволим увести нас с нее. Никому!, … — добавил он с нажимом.
— Это хорошо, — буркнул я. — Может, когда и встретимся… через, скажем, тысячу лет. Мы как раз будем возвращаться с края метагалактики и размышлять, что делать с остатками так мило начатого дня…
— Я — нет! — сказал с убеждением Мота. А Фрос разразился коротким нервным смехом.
— Не смейся, — упрекнул я его суровым тоном. — Неуместно! Они здесь о вечности… или скорее о жизни в бесконечности, а ты.
— Именно, — буркнул Мота. — В конце концов, все сошло на философию. Что, однако, может такая одна маленькая буря. Все мы свернуты по одну сторону, и мы и вы…
— Законы физики, — Фрос внезапно опечалился, — одинаковы для всех районов вселенной. По крайней мере, для всех известных районов. Еще в двадцатом веке выдвигалась гипотеза о жизни, основанной на скоплении элементарных частиц… без участия леток. И в том же двадцатом веке эту гипотезу опровергли. Во всяком случае она стала непригодна с важной точки зрения, — он взглянул на Клена. — Доказано было, что такие частицы должны были бы соединиться между собой и сосуществовать во времени, — последние слова Фрос проскандировал. — А следовательно, даже если бы вы хотели распылить человечество на элементарные частицы, что является вполне очевидной утопией, но что вообще-то еще не было бы наиболее сложным способом осуществления вашей идеи, и так ничего бы из этого не вышло.
… что и требовалось доказать, — припечатал Мота.
— Посмотрим… — буркнул Дари. — Но мы же начали этот разговор…
Долгое время царило молчание. Наконец, Мот зевнул, потянулся так, что у него все кости затрещали и поглядел на часы.
— Пять минут пятого, — вздохнул он. — Вы знаете как называется величайший враг прогресса? То, что называется консерватизмом. Нехватка смелости? Нет, мои дорогие! Болтливость самая обыкновенная болтливость!.. — повторил он.
— Почему? — запротестовал Фрос. — Это было очень интерес но!
— Интересно, да, — прервал его Мота. — Но очень ли? Может быть, я не умею оценить, — повернулся он к Клену, — все тонкости хода мысли? Одно дело, если бы мы сидели на террасе какого-нибудь приличного заповедника и тянули через соломинку кофе с мороженым. Наверняка, я хотя бы старался поспеть за вашими воображениями… Дело в том, что тут все время бродит у меня в голове одна мысль, а скорее — один вопрос. Что именно привело вас на эту планету? То есть, что определило, что ваша экскурсия дошла до цели? Двуокись углерода и это свинство в море, или идеальный полигон для свеже «приспособленных», катастрофа корабля… первого корабля, — он это подчеркнул, — или же эта наша бедная скорлупа? — он похлопал по подлокотнику кресла.
— Станция, — быстро ответил Дари, — а уж наверняка нежелание завладеть ею. Мы не ищем конфликта с Землей. В конце концов, — усмехнулся он, — конфликт тоже является форой контакта…
Мота сел и выпрямился. Черты лица его затвердели.
— Если это правда, — бросил он, — мы должны были взаимно кое-что доказать. Мы вам показали корабль, а вы обманули нас. По крайней мере, пробовали. Ну, прошу, скажите сейчас, что мы должны сделать, если автоматы не нападут на след Виандена? Где его искать? У вас или у тех, которых вы называете Новыми? А может, еще где-либо? А может ли мы полагаться на вашу информацию? Черт его знает! Как далеко вы решите зайти… во имя этого вашего времени или чего там. Вы постоянно повторяете «мы — вы» и «мы — они», все время имеете какие-то претензии. Что было, то было. Мы же, как тут сидим, не искали вас и не приглашали. Вы присылаете сюда корабли, которые взрываются и убивают наших. Если это случайность. Потом вы учите нас, на чем основывается прогресс. А я хотел бы знать, достиг ли Третьей корабль, который стартовал отсюда с двумя уцелевшими членами вашего экипажа. Примем, что их действительно было четверо, и быть может, с Вианденом! И не приземлился ли он в вашей, как вы говорите, Городе?
— Нет! — просто бросил Клеен.
— Нет! — повторил Дари.
Мота не спускал взгляда с их лиц. Молчание затягивалось, из-за пульта донесся одиночный щелчок переключателя. Автоматы самостоятельно корректировали давление, в зависимости от условий, господствующих снаружи.
— Поверили бы вы на моем месте?
Дари встал. Он оттолкнул кресло словно со злостью и сделал шаг в нашу сторону.
— Не знаю! — резко сказал он. — И не думаю, чтобы это имело большое значение. Если вы захотите лететь туда, вы и так должны будете узнать, как те живут, какую носят одежду и так далее. Твои сомнения бессмысленны. Вы должны спросить об этом нас и волей-неволей приспособиться к тому, что мы вам скажем. У вас просто нет другого выхода.
Мота тоже встал. Минуту они смотрели в глаза друг другу. Машинально я положил на кобуру излучателя руку. Но ничего не произошло. Лицо Моты медленно расслаблялось. Его плечи опустились. Он набрал воздуха, отвернулся и, не глядя ни на кого из присутствующих, бросил:
— Фрос! Отведи их вниз…
6.
Верхний слой дыма и пыли, наполняющий их котловину, издалека выглядел как зеркало покрытого грязной пеной озера. Но чем ближе, тем ясней различались волнующиеся в ней полосы, попеременно темные и почти белые, временами раздергиваемые сильными течениями. Окружающие долину землистые холмики, погруженные в эту угрюмую трясину до половины склонов, производили впечатление печального и молчаливого кордона.
У меня болели все кости. Всю дорогу я проделал в довольно-таки странной позиции — держа левую ногу снаружи машины. Это последствия бури. Оставленный на суше вездеход, подхваченный стеной пыли, от которой мы сбежали в воду, ударился бортом о выступающую из склона скалу. Мне нужно было бы что-нибудь с этим сделать перед выступлением в дорогу, но едва я убедился, что двигатели работают нормально, я двинулся в путь, не снимая ноги с педали газа. Пролетел почти восемьдесят километров, отделяющую застланную дымом котловину от океана.
Я перекатился через последнюю котловину и сбавил скорость. Видимость ухудшалась с каждым метром. Я включил рефлекторы, вернее, один из них, такие как остальные пострадали во время бури, но это не слишком пригодилось.
Микрофоны приносили нарастающий грохот из равномерного шума временами пробивалась вибрация буровых агрегатов и компрессоров, скрежет тяжелых манипуляторов, стонущий вой сигналов. На момент все утихло, и внезапно атмосферу потряс сильный грохот, массы пыли; смешанные с тучами гальки и обломков скал, поднялись в кустистом взрыве, увлекая за собой первоначальные дым и пыль, и, набрав высоту, начали раздуваться в виде придавленного гриба. Открытое дно углубления показало широкие мелкие канавы, в которые уходили опущенные плечи эскалаторов, несколько плоских перерабатывающих машин и два транспортера на монсттруально огромных колесах. Один из них, тяжело нагруженный, как раз полз к низкой седловине, выводящей из замкнутого холмами пространства в сторону, где в неполных сорока километрах отсюда стоял «Рубин».
На краю дороги, более-менее напротив склона, где катился сейчас вездеход, виднелась маленькая фигура Фроса. Смотря в сторону, где минуту назад взрыв из скального ложа очередную порцию лютения, он что-то объяснял следящим автоматам. Я видел его не более нескольких секунд, сразу за этим машины все двинулись,
Котловину снова наполнил адский визг, из-под клубов пыли зубы экскаваторов и лапы транспортеров поднимали тучи пыли, которые вскоре заслонили дно углубления и окрестные склоны. Я ехал еще минуту, тараща глаза, приготовившись, что из тучи появится внезапно масса какого-нибудь бульдозера или автоматического переработчика, наконец остановился.
— Фрос! — позвал я. — Фрос, слышишь?
Наушники ответили далеким, заглушенным звуком. Скафандры не имеют устройства, которое позволяло бы выключать микрофоны… Как будто бы из соображений безопасности.
— Фрос, я иду к тебе!
На этот раз мне удалось выловить несколько слов ответа.
— Будь осторожен… канавы… лучше всего обожди…
Я объехал место, с которого доходили те звуки, наиболее заядлой суеты и достигнув подножья противоположного склона, свернул в сторону, где, как я помнил, стоял Фрос со своими автоматами.
— Отзовись, Мур! — раздалось в наушниках скафандра. — Где ты?
— Недалеко! — сказал я.
— Ты уже знаешь…
— Ты сидишь тут с утра, — прервал я. — Так дай и другим поработать…
— Не нужно, — голос был ближе. — Уже кончаю. Последний транспорт. Автоматы вернулись?
— Нет! —буркнул я. — Когда вернутся, Мота даст нам знать. Наверное, сам придет…
Я прошел еще несколько шагов и увидел прямо перед собой появившиеся из пыли очертания шлема. Не успел я отдышаться, как Фрос наклонился и дал знак автоматам. Котловину охватила тишина. Через минуту снова стал слышен звук работающих двигателей и удары металлических зацепов о скалы, по сравнению с предыдущим взрывом и визгом это был едва лишь звуком, шумом. Я понял, что машины и агрегаты строятся в колонну перед отправлением в обратную дорогу на корабль. Вскоре я мог в этом убедиться собственными глазами. Пыль начала опадать, окружающие долину холмы ошеломляюще быстро набирали резкость.
Фрос подождал, пока последняя машина направится на дорогу к седловине, потом спросил:
— Что делают те?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Может опять? Вчера они перенесли несколько сильных впечатлений!
— Не только они! — бросил он понуро.
Да, не только они! Но мы не брали на себя труд обращать кого-нибудь к нашему способу видения мира и будущего. Не должны были объяснять ложь, которая обязана была затереть образ того, что в действительности случилось на Второй перед нашим прибытием. Я сказал ему об этом.
— Ты удивляешься? — бросил он. — Думаешь, что мы на их месте поступили бы иначе?
— Не удивляюсь, — буркнул я. — И, значит, не знаю, что было бы, если бы я бегал по дну или вдыхал двуокись углерода. Мой вездеход остался на том склоне, — изменил я тему и показал движением руки направление. — Пойдешь со мной?
Он вздохнул, но ничего не сказал.
Мы пересекли дно котловины, обходя раскинувшиеся выкопы, и начали восхождение.
Когда местность стала более плоской, Фрос внезапно остановился. По инерции я едва не свалил его.
— Что случилось? — спросил я со злостью.
— Ничего, — ответил он. — Я только подумал… — он замолчал. Минуту он без звука двигал губами, потом вздохнул.
— Что с тобой, черт возьми! — злился я.
— Ничего, — буркнул он наконец. — Раздумываю, не правы ли они…
— В чем? — спросил я резко. — В том, что открестились от Земли или что убили тех, двоих… все равно, случайно или нет! А может, в том, что считают нас реакционерами.
— Ты знаешь, о чем я говорю, — сказал он возбужденно. — Не то, чтобы я должен принять за чистую монету все, что они вымыслили. Но… — он заколебался, — я хотел бы посмотреть поближе, как они это делают. Увидеть институты. Послушать, как дискутируют, когда в своем кругу…
— Последнее будет, скорее всего, трудновато, — заметил я довито. — А то касается их институтов… скажи им, пусть они пригласят тебя. В конце концов, с них причитается. Обещай им, что проводишь их до дому, если они позволят тебе помочь побыть немного у себя. Я же вижу, к чему ты ведешь.
Я повернулся к нему спиною и двинулся в сторону вездехода. Он был уже недалеко. Над ним, в несколько десятков метров вверх, светлело широкое седло перевала. А дальше, по прямой линии, в сотнях, может быть, в тысячах километрах отсюда, видимые как на ладони, очертания береговой линии океана, охватывающего две трети поверхности противоположного полушария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26