— Да.
Голос у Вадковского был сиплый. В утреннем свете Роман был похож на припорошенного пылью зомби, разучившегося моргать и улыбаться. Трайнис чувствовал, что выглядит не лучше.
Когда стало ясно, что начинается день, и это обычный день, а не очередной коварный псевдоноогенный феномен, кто-то снова перелистнул страницу жизни.
Сил от этого не прибавилось, но уже совершенно иные заботы выходили на первый план. И вообще трудности сподручнее преодолевать при дневном свете.
Поглядев на сладко спящего Лядова, не стали его будить. Сделали по одному глотку из фляги — на донышке немного осталось.
Дольше сидеть на одном месте было невозможно. Несколько секунд неподвижности даже в самой неудобной позе — и человек засыпал. Вот он, здоровый сон на свежем воздухе.
Они побродили по склону перед пещерой, среди остывших углей и горок пепла, дыша всей грудью. Немного приободрились.
Следов от мороза не осталось никаких. Даже трава не пожухла. Невытаптываемая, морозоустойчивая. Надо будет семена на Землю отправить, газоны засевать. А может, не надо. Кто знает, как передаются эти псевдоноогенные феномены?
Размялись в бесконтактном спарринге. На контактный не было сил. Тело замедленно отзывалось, сделанное из сырого разбухшего дерева. Ничего не хотелось. Тупая тяжесть в голове твердила: спать, спать.
Засунув пистолет за пояс, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, в чем-то неуловимо узнаваемый, под стеной, рядом с пещерой, стоял Вадковский и оглядывал просыпающиеся окрестности. Впрочем, как и раньше, окрестности упорно молчали и не шевелились, словно в зависшем симуля-торе. Ни ветерка, ни птиц. Просто вокруг становилось все светлее и светлее. Туманная розоватость незаметно перетекала в обычный белый свет.
Трайнис ходил по склону, нагнувшись — искал следы ночного происшествия. Следов не было. Только обугленные остатки факелов. Выпрямившись, он посмотрел задумчиво в сторону леса. До ближайших стволов было метров тридцать.
— Не надо, Гинтас, — крикнул Вадковский.
Тот обернулся.
Вадковский махнул ему рукой:
— Не искушай. Сейчас Славка проснется — и сразу уходим.
— Конечно, — кивнул Трайнис. И снова посмотрел на лес. Казалось, утро только здесь, на открытом месте, а там, в чаще, хозяйничает ночь со своими подручными-кошмарами.
Роману послышался шорох. Он сорвался с места и заглянул в пещеру.
Лядов сидел, скрестив ноги, и зевал на все лады, недоверчиво глядя в безмятежное розовое небо над лесом.
— Гинтас, уходим! — крикнул Вадковский, повернувшись к склону.
Лядов вздрогнул, захлопнул рот.
— Как спал? Как рука? — спросил Вадковский. — Есть хочешь?
Лядов пошевелил плечом.
— Погоди ты... Нормально. Только кожу стянуло. Попить бы.
— Бери, вот фляга. Допивай, мы уже. Сейчас уходим, — скороговоркой сказал Вадковский.
Лядов припал к горлышку. Вадковский исчез из проема.
— Ребята, вы поспали? — запоздало крикнул Лядов.
Прозвучали шаги, и в пещеру заглянул Трайнис. Тесак в его руке выглядел уже не менее привычно, чем штурвал глайдера.
Лядов поднялся, стряхнул с себя песок и щепки. Левая рука висела на перевязи.
— Доброе утро, — сказал Трайнис. — Мы подремали.
Лядов посмотрел на его лицо.
— Понятно. На первом же привале ложитесь спать.
— Как рука?
— Ну, — неуверенно сказал Лядов, покосившись на грязную тряпку перевязи, — завтра смогу делать что-нибудь легкое. Наверное.
Перед пещерой звонко щелкнул и куда-то отпрыгнул камешек.
Трайнис шагнул назад и, сощурясь, посмотрел вверх.
— Роман зовет. Пойдем.
Он закинул на плечо ремень контейнера. В контейнере глухо брякнуло.
Лядов перешагнул толстый блин белого пепла с утонувшими углями и пошел за Трайнисом вдоль каменной стены. Начав двигаться, с удовольствием почувствовал, что за ночь комбинезон совсем просох. Только ворот задубел, непривычно трет шею. Лядов оглянулся, бросая последний взгляд на ночное пристанище. Сантименты, конечно, но ведь никогда больше не увидимся. Кострище, куски коры на утоптанном песке, стеклянные осколки, следы ботинок. Первый культурный слой на планете. Собрав густую слюну, он сплюнул. Очень хотелось почистить зубы.
Больше по привычке, чем по необходимости, он оглядел подковообразную стену леса, нежно-розовое небо. Красиво. Даже где-то совершенно. Темно-зеленые, сизые от росы деревья под гигантским розовым лепестком. Но опять все слишком неподвижно. Даже для раннего утра. И слишком тихо. Утром должны радостно чирикать птички, перекликаться какие-нибудь лесные твари. Лядову захотелось быстрее покинуть это место. Идти, идти вперед! Каждый шаг приближает нас... К дому? Лядов с удивлением понял, что имел в виду что-то другое. Не разобравшись, придерживая левую руку, он поспешил за Трайнисом. Наверное, имелась в виду следующая цветочная поляна. Жизнь научила их стремиться к достижимым и, главное, жизненно необходимым целям.
Оказалось, с другой стороны каменная стена представляла собой поросший густой травой холм, довольно крутой. Давным-давно часть холма со стороны пещеры рухнула, обнажив каменную стену и образовав осыпь. Верхушку холма протыкала голая, узкая, как трехгранный штык, скала, которую они увидели вчера в закатном свете. Дерн на такой крутизне не мог удержаться.
Вадковский стоял на середине зеленого склона.
Карабкаться было трудно. Подошвы скользили. Лядов пару раз был вынужден хвататься за Трайниса. В конце концов тот молча протянул руку.
Вадковский, не меняя позы, следил за их приближением. На его лице довольная улыбка смешивалась с общей задумчивостью.
Отдуваясь, Лядов и Трайнис остановились перед Романом, ниже на шаг.
— Куда ведешь... — начал Трайнис.
— Сусанин, — подсказал Лядов, озираясь.
Они стояли вровень с верхушками деревьев и небо, обычно выглядящее крошечными оконцами далеко вверху, распахнулось совсем по-земному. Это было приятно. Даже дышалось здесь легче, чем в чаще. Настоящий свежий воздух, без застойной лесной приторности.
— Сейчас будет проще, — сказал Вадковский. Он повернулся и по-хозяйски махнул рукой вдаль. — От вершины начинается седловина, пойдем вровень с лесом. А в конце...
— Ну-ну? — подбодрил Трайнис.
Лядов смотрел на Вадковского, приоткрыв рот.
— Поляна фиолетовых цветов, — сказал Роман. — Я думаю, мы сможем увидеть ее даже отсюда.
С прицельным прищуром он указал пальцем на макушку холма, из которой, как рог из каски, уносился в пустое небо грубый трехгранник скалы.
...Откуда силы взялись? Через минуту они стояли, цепляясь за основание каменного «штыка», на самой высокой точке, до которой смогли добраться, тянули шеи, радостно спрашивая друг у друга: «Ты видишь? От тебя видно?»
Было видно.
Седловина — просевший в середине безлесистый вал — вела к соседнему невысокому холму, расположившемуся в километре. Чуть дальше, за редким частоколом деревьев светилась, сверкала, звала, горела чистым и густым фиолетовым цветом цель их движения. Щедрый мазок фиолетовой краски на спокойном зеленом фоне. И еще — стремительно синеющее к зениту небо. Низкое, уже начинающее греть, яркое желтоватое солнце. Пусть мышцы гудят от скопившейся усталости, пусть строят козни тайные силы негостеприимной планеты! Они уже одолели заметную часть пути, подтвердив, что можно вернуться домой, ориентируясь по цветочным холмам и полянам. Расположение этих цветных пятен каждому было известно назубок — не раз разглядывали за трапезой крышку контейнера, служившего столом.
Вадковский обернулся и посмотрел куда-то поверх голов.
— Кстати, а вон там — Обезьяний холм.
Замолчав, все несколько секунд смотрели на едва возвышающийся над лесом зеленый бугорок с неровной светлой макушкой.
— М-да, — сказал Трайнис. То ли это означало, что пройдено мало, то ли — неприятные воспоминания.
Бочком, впритирку обогнули каменный зуб. Зеленый вал тянулся вдаль и там вспухал, меняя цвет, фиолетовым холмом.
Усталость исчезла, как брошенная поклажа. Трое беззаботно двинулись по спине вала, как почетные гости по зеленой ковровой дорожке. Ковер был роскошный — сочный, ни одной жухлой травинки. Неожиданно всех прорвало: перекидывались шутками, перебивали друг друга, хохотали до слез, не дослушав, вспоминали забавные эпизоды — были, оказывается, и такие за последние два дня.
Фиолетовое пятно, зажатое зеленым коридором деревьев, было еще далеко и приближалось медленно. На него посматривали с любовью.
Молчание леса было торжественным и одобряющим. Трайнис на ходу рылся в контейнере.
— Пикника не обещаю, но по глотку вина сделаем.
Лядов улыбнулся.
— Отлично! — Вадковский подпрыгнул от избытка чувств и на полшага вырвался вперед.
— Прикрываешь нас спереди? — полюбопытствовал Трайнис, ускоряя шаг.
Лядов чуть отстал. Он шел следом за друзьями и удивлялся, почему не замечал никогда, насколько красив фиолетовый цвет.
Остатки утренней прохлады, просачиваясь из чащи, иногда касались кожи. Солнце приятно грело спину. Три длинные тени протянулись на много шагов вперед, будто стремились домой сильнее своих хозяев.
— Скоро согреемся, — мечтательно сказал Трайнис и посмотрел вверх. — Облако.
— Где? — завертел головой Вадковский.
Трайнис молча протянул палец.
Маленькое полупрозрачное облачко висело в ясной синеве прямо по ходу движения. Безобидное. Клок заблудившегося ночного тумана.
— Хм, — сказал Вадковский.
Лядов нагнал торопливых друзей. Пошли рядом, касаясь друг друга локтями. Почему-то все замолчали, словно проходили под висящим грузом. Не сговариваясь, ускорили шаг.
От быстрой ходьбы будто горячую спицу стали вонзать в плечо — Лядов сжал зубы, но хода не сбавил. Он не отводил взгляда от фиолетового пятна впереди, беззвучно заклиная его.
Трава торопливо посвистывала под ботинками.
— Оно темнеет, — равнодушно сказал Трайнис. Очень равнодушно.
— Спускается, — сказал Вадковский.
— Нет, растет.
Лядов коротко выругался. Непонятно, но емко. Он даже не стал поднимать глаза — периферийным зрением уже можно было заметить темную кляксу в небе.
От быстрой ходьбы стало жарко. Разогревшиеся комбинезоны источали неприятный запах.
Что-то щемящее, как маленькая заноза, поселилось в сердце.
Они уже почти бежали.
Вадковский вырвался вперед. Правая рука его касалась кармана с пистолетом. Лядову показалось это нелепым. Плечо резануло болью, и он снова отстал.
Трайнис стремительно вышагивал голенастыми ногами. В подпрыгивающем контейнере нещадно громыхало.
Солнечный свет продолжал литься им в спины, но трава впереди потемнела и три тени растворились в ней.
От прозрачного облачка не осталось следа. Теперь на его месте черно-сизой квашней расплывалась туча. Ощущалось, что туча эта многоярусная, тяжелая, серьезная, наполненная до краев. Четких очертаний у тучи не было, она плавно превращала соприкасающийся с ней воздух в черно-сизую квашню и невероятно быстро росла, словно у атмосферы Камеи был свой темп конденсации водяных паров, отличный от других землеподобных планет.
Они прошли по травяному валу треть пути, даже меньше.
Солнце, бледнея, бессильно било вслед. Край тучи, уползший на восток, уже залезал на солнечный диск. Потемневший лес был угрюм. Он давно смирился с фокусами Камеи.
Наконец Лядов посмотрел вверх. В ту же секунду мир стал плоским и мрачным — погасло солнце, исчезли последние голубые пятна на горизонте. Осталась одна громадная туча, отгородившая небо.
Они остановились короткой рваной цепочкой, озираясь в недоумении. Таких масштабов мгновенного изменения погоды никто раньше не видел. Темная масса над головами была наполнена сложным вязким движением. Что-то там вспучивалось, проваливалось, закручивалось. Масса надвигалась, опускалась на головы.
Лядов толкнул здоровым плечом Вадковского, дернул за рукав Трайниса.
— Вперед, вперед!
Они очнулись и побежали, не слыша собственных шагов, как во сне.
В сумеречном свете обложенного неба тишина Камеи напомнила серую пустыню преддверия ада. Мир был тих и сделан из мягкой тусклой пыли бедных оттенков — черной, бурой, темно-зеленой, серой. Не было теней — туча словно светилась серым светом.
Фиолетовое пятно вдруг оказалось очень далеко и норовило скрыться за деревьями.
Туча будто ухмылялась и не спешила. Она была везде. Убежать от нее было невозможно.
Мир припал на брюхо. Туча перестала клубиться, расти ей больше было некуда. Теперь она стремительно темнела, становясь иссиня-черной. Не было ничего — ни предгрозовой свежести, ни зарниц. Гнет в кадушке размером с целый небосвод.
Шквал ударил в лицо неожиданно и страшно — вырвал из раскрытого рта воздух. Тут же налетел другой шквал, такой же сильный, толкнул в грудь, заставив остановиться, почувствовать за спиной пустоту. Трава полегла. По кронам деревьев, вровень с которыми шел вал, побежали волны, словно это были колосья, а не вековые великаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52