– Согласен, Крис. Картина весьма правдоподобна Но помни, сейчас Невада – пуп земли. Там центр событий. Как говорится, звезды правят нашими обстоятельствами.
– Да, конечно, – неохотно согласился Соул. Он был даже рад, что Пьер сбрендил. Интересно только, надолго ли?
Цвинглер кивнул Честеру:
– О'кей. Начинаем «Падение Ниагары».
– Думаете?
– Надеюсь, черт возьми! Записки француза подтверждают, что мы на правильном пути. Жюль, будьте добры, вызовите Чейза и Билли.
– Добро, – расплылся в улыбке негр. – Люблю начинать с шумом.
– Чейз, – внятно произнес Цвинглер в микрофон. – «Почему ночью небо темное?»
– По случаю того, что вселенная расширяется, – протрещал ответ в динамике.
– Правильно, Чейз. Теперь слушай. Пароль – «Ниагара». Запомнил?
– «Ниагара» – и все?
– Пока. «Падение» откладывается до прибытия вертолета. Посылаю Жиля за вами. После высадки приступайте немедленно к «Падению Ниагары». Мы эвакуируемся в направлении Франклина. Вызывайте Манаус – пусть направят туда самолет. И передайте в комитет, что все идет по плану. Посылаем документы и аудиозаписи для ознакомления. Отправьте их в Манаус первым разведсамолетом, пусть оттуда передадут на факс консульства.
Напоследок Цвинглер еще раз просмотрел инструкции, прежде чем дать отбой связи.
– Вы что, посылаете записи Пьера в Штаты?
– Естественно. Они – наш единственный материал для шемахойского языка.
Трое мужчин вновь зашли в мутные воды. Честер тащил огромный парусиновый рюкзак, а Цвинглер – наплечную сумку, какие используют для доставки авиабагажа. Они добрались до хижины Пьера, когда вертолет поднялся в воздух. Цвинглер бросил свою авиасумку на рюкзак, чтобы не промокла.
– Том, как насчет того, чтобы объясниться? Я все еще не вижу берегов.
– О'кей, Крис.
– Что это за Франклин?
– Взлетно-посадочная полоса в джунглях. Используется для эвакуации согласно Амазонскому проекту, южной его части. Время от времени может принимать реактивные самолеты. Именем Тедди Рузвельта уже названа река, так что мы назвали именем Франклина взлетно-посадочную полосу.
– А «Падение Ниагары»?
– Что ж, может, и не самый удачный пароль. Слишком много сведений об операции.
– В чем же она состоит?
– Гм, – Цвинглер утвердительно кивнул головой, словно бы решившись. – Ну да ладно… Билли и Чейз займутся плотиной. То, что партизаны будут делать до второго пришествия, мы сделаем за две минуты. Как говорится, Бог дал, Бог и взял…
– Не слишком ли круто, Том? Я думал, наша задача только вывезти несколько индейцев.
Цвинглер категорически замотал головой:
– А если все дело в наркотике, который здесь растет? Мы должны сохранить экологию этого уникального края. Любой ценой. Забота о человеке – это забота о его доме. Ваш друг Пьер будет нам по гроб благодарен. Билли пустит в ход две бомбы. Каждая мощностью в килотонну. Напор воды довершит сделанное. Эту дамбу сорвет, как липкую ленту.
– Господи, откуда такая мощность – две килотонны? Ядерное оружие?
– Какое там… одно слово, что ядерное. Всего-то одна жалкая килотонна. Вместе они составляют лишь десятую часть Хиросимы.
– Но каковы последствия?
– Серьезных последствий не предвидится. Разрушений тоже. Такие взрывы проходят незарегистрированными. Билли заложит бомбу на противоположной стороне, подальше от поселка. Наводнение? Ну, тут могу сказать только одно. Любой парень, пересекающий улицу в Нью-Йорке, Лондоне или Рио, подвергается не меньшему риску. Стихийное бедствие. Так что давайте называть это фактором случайности, поправкой на автомобиль или еще как хотите.
– Тем более, все спишут на партизан, – ухмыльнулся Честер. – И это только добавит им престижа. Никто не узнает в таком небольшом «бабахе» ядерное оружие.
– Но напор воды?
– Резервация расположена достаточно высоко над уровнем моря. Вы этого не заметили?
Соул сохранял нейтралитет. В нейтральном холодке, впрочем, теплились искры. Это была не злоба, но воодушевление. Получалось, что все это время политическим сверх-эго оставался Пьер. А теперь Пьер был вне игры. Кажется, Ницше сказал, что Бог умер – и поэтому все возможно. Мысль эта не давала Соулу покоя, пока он слушал Цвинглера.
– Фактор случайности или поправка на автомобиль – самая правильная идея, которую хорошо иметь в виду все это время. Пока в наших руках будущее человечества. В наших руках звезды – не говоря уже о Земле. Все может случиться после взрыва. Я не говорю, что случится – но может. То же самое могло произойти с индейцами, если бы мы отняли у них Брухо. Но они легко перенесут это. Учитывая рождение ребенка. Наводнение спадет, плесень зацветет снова. А там и Кайяпи окажется на коне, кто знает? Со временем, глядишь, синтезируем и наркотик. В сравнении с вашим ПСС это будет просто динамит, да, Крис, ха-ха?
Какой чудесный поворот судьбы! Какая удача для племени шемахоя: ведь все произойдет в соответствии с их пророчествами!
Как удивлен будет Пьер! – если когда-нибудь придет в чувство.
Пальцы нащупали кончик волокна, высунувшийся из стены плетеной хижины и нервно затеребили его. Соул почувствовал, что порезал палец до крови об острую кромку травы и сунул его в рот.
Вот она, вековая мудрость. Не стреляй из пушек по воробьям.
Стреляй по дамбам.
Стреляй по ним так же бесшабашно, как стрелял сигареты в курилке института. Все невыстреленное должно быть выстрелено, раз уж родилось дитя имбеддинга. Он был возбужден, почти до эйфории. И в то же время – холоден. Им овладел трепет вдохновения.
Он был уверен: Пьер поймет. Все понять – значит все простить, так гласит, кажется, старая французская пословица?
А все знать – значит все учитывать. Вот почему Брухо нюхал мака-и, пока его нос не превратился в индюшачий. Вот почему шемахоя танцевали в трансе, облепленные пиявками.
Чтобы постичь правду жизни в непосредственном опыте.
Из своего рюкзака Честер доставал детали, собирая ружье несколько странной, необычной формы.
– Что это, Честер?
– Наверное, слышали про индейские духовые трубки, из которых стреляют ядом кураре. А эта детка стреляет анестезирующими иглами. Свалит и носорога, прежде чем он тебя достанет. Так-то, парень.
Еще бы. Цивилизация. Вот оно, милосердие.
То, что Пьер был рядом, отчего-то ободряло больше всего остального. Беспокойство ушло. Да и было ли оно, в самом деле?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Картинка на экране была в целом спокойной. Однако у Россона имелись основания опасаться, что это обманчивый покой. В сознании детей была теперь посеяна ярость, которая в любой день могла прорваться наружу.
Они достигли того, на что детям каменного века понадобилось сотни поколений – и сделали это молниеносно, в несколько дней. Они изобрели язык. Но что за язык?
Видья первым из детей прошел фазу детского лепета. Теперь Россон знал, что это не просто лепет с бессмысленным набором звуков – но лепет целых идей и концептов. Они обрели свой язык. Язык, который имел мало общего со всем тем, что они изучали в докризисный период. К тому же прерываемый периодами яростной, разрушительной активности, после чего дети лежали на полу, загнанные чуть не до смерти стаей слов, которые можно было услышать разве что от зомби. Компьютерная программа анализировала их новый язык: распечатки лежали, едва тронутые, на столе Россона. У него не было времени на их изучение. События развивались ужасающе быстро. Он чувствовал себя слепцом, созерцающим радиоактивное пятно мадам Кюри, – ничего не видя, он ощущал, как воспаляются глаза.
На его глазах Видья поднялся с пола с дикой гримасой. Он, как тигр, подкрадывался к невидимой жертве. Все быстрее и быстрее, рысью припустив по комнате, двигаясь по кругу.
Всякий раз в момент кризиса в уравнение вводилась новая переменная. Сплавлялись новые цепочки нейронов. Мозг заполнялся ими, однако свободные промежутки так скоро зарастали новыми цепочками, что все превращалось в единый процесс слияния, синтеза.
Эксперимент вышел из-под контроля, и никого, кроме Россона, не интересовал.
Что делать? Исключить из их диеты психостимулятор ПСС? Может, препарат чрезмерно ускоряет процесс развития?
Вашильки поднялась следом за Видьей, пускаясь в столь же бессмысленные блуждания по комнате.
Затем Рама. Следом – Гюльшен.
Скоро все четверо кружили по пространству лабиринта, с сосредоточенными лицами.
Россон лихорадочно переключил монитор – на две другие среды обитания, отыскивая сиделок. Однако никого не оказалось на дежурстве в логическом мире. И, похоже, никто не собирался появляться на дежурстве в мире Ричарда Дженниса.
Он позвонил на резервный пост наверху.
– Мартинсон? Это Россон. Вы не могли бы спуститься сейчас в мир имбеддинга? Возможно, понадобится комплект транквилизаторов. Только оставайтесь, пожалуйста, в шлюзе, пока я не позову. Хочу проследить за тем, как будет развиваться кризис…
Затем он вновь переключился на детей Соула. Вглядываясь в их загадочные, потемневшие лица.
Эллипсы, по которым они двигались, на глазах у Россона становились все тесней и запутанней. Он понимал связь между движением и речью в своем, логическом мире. Здесь же танец детей представлял собой выброс энергии, позволяющий языку очищаться, избавляться от излишков. Но здесь происходило что-то еще. Что-то совсем иное, возникали новые отношения между движением и мыслью. Между областями мозга, ответственными за движения и символы. Значит, напряжение в сознании детей разряжалось вне символического мира мысли и языка, в мир движения? Или же в процессе этих безумных вспышек активности формировались новые символические отношения?
Россон грыз ноготь, размышляя об эффекте новой перекрестно-модальной связи, формируемой мозгом…
– Это Мартинсон. Я в шлюзе. Что-то мне не по душе их лица – всей этой компании, мистер Россон.
– Да, пока лучше их не беспокоить.
Предположим, ПСС ускоряет производство «информационных молекул» до состояния перенасыщенного раствора, и что? В таком случае сознание вынуждено создавать новые символы, для того чтобы задействовать весь смысловой поток? И будут ли эти символы формироваться в двигательных центрах мозга, если обычные «символоносные» участки окажутся перегруженными? Тогда это должны быть символы-действия, символы, манипулирующие непосредственно во внешнем мире. Тот самый способ, которым пользуются маги, чтобы посредством заклинаний и магических фигур овладеть собственной «символической реальностью».
Таким образом, дети вплотную приблизились к потрясающему напряжению символического опыта.
И опять, в который раз, они впали в кому. Конечности их переплелись столь же замысловато, как у индийских божеств. Затем четыре детских тела разметало по сторонам, словно ударом тока.
Этот удар был столь яростен и неистов, что Гюльшен осталась лежать у стены лабиринта с неестественно подвернутой ногой.
– Мартинсон, срочно в лабиринт! У девочки перелом!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
П'тери вышел из своего корабля-разведчика к наступлению ночи и ожидал появления Шавони под колючими звездами пустыни.
Военная полиция всполошила весь комплекс, побуждая к активности русских и американцев.
Инопланетянин стоял с видом тоскливым и тревожным. Но когда он заговорил, в его голосе ощущались скорее беспокойство и раздражение, чем ностальгическая грусть.
– Что касается нашей сделки…
– Вы не хотите пройти в здание, П'тери?
– Здесь просторнее. К тому же я прекрасно вижу в темноте.
– Как пожелаете. У нас для вас сюрприз – человеческий труп на льду. Перенести его на борт?
– К трапу. Сферцы заберут его.
– А нельзя ли нам подняться на ваш корабль? Очень было бы любопытно.
– Технология только в обмен.
Коммерческий педантизм пришельца начинал действовать на нервы. Шавони подозревал, что эти существа действительно одержимы какой-то извращенной разновидностью любви – точно Абеляры внешнего космоса, изувеченные философы, преследующие свою Элоизу в ином измерении. И крутили они свой роман, точно роботы или привидения.
– Но труп, П'тери! Что вы скажете насчет трупа? Разве он не стоит того, чтобы краешком глаза взглянуть на ваш корабль?
Инопланетянин энергично потряс головой – сознательно реконструированный жест, вызывающий скрип в его анатомии.
– Нет. Потому что труп – необходимое вспомогательное звено, подпункт основной коммерческой сделки. Мы должны получить представление о способе извлечения мозга из тела. Вы готовы провести такую операцию?
– Думаю, нет. Дайте нам пять лет и…
– Пять лет? Но это смешно!
– Нет, вы меня неверно поняли. Я не имею в виду – ждать. Я имею в виду – за пять лет наши доктора научатся содержать мозг в изоляции. Психологические проблемы – твердый орешек, который еще предстоит раскусить. Скажите, П'тери, а если мозг начнет сходить с ума в изоляции, как в каменном мешке? Ведь они люди – и мы имеем право знать, что ждет наших… собратьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34