— Он откажется от своей гипотезы, потому что она ни на чем не основана. Я сейчас же потребую у него по телефону свидания.
Мария утерла слезы:
— А инженеры? Чертить будут?
— Они поймут, что все это неумная шутка.
Мария сквозь слезы улыбнулась. А я кипел от негодования.
По телефону женский голос ответил мне, что профессор Ревич занят, готовится к свиданию с академиком Анисимовым.
— С Анисимовым? Это мне и надо! — воскликнул я, удивив секретаршу.
Ревич действительно приехал к академику, который задержался в Совете Министров.
Я встретил Ревича и решительно провел его в кабинет академика, словно он уполномочил меня на это… Но я был так взбешен, что плохо отдавал себе отчет в своих действиях.
— А, Алеха! — расплылся он в златозубой улыбке. — Когда неофашистам зададим перца?
— Кажется, я задам перца тебе, — пообещал я.
— В чем дело? — недоуменно поднял он брови, уселся на диван и закинул ногу на ногу.
Я поместился на стуле напротив:
— Как ты мог, Геннадий, говорить обо мне черт знает что?
— Алеха, прости, но это мое убеждение. Согласись, что ученый вправе высказывать научные гипотезы. Мы с тобой здесь одни. Давай начистоту.
— О какой чистоте тут можно говорить, если ты грязнишь меня, подрывая мой авторитет?
Ревич замахал руками:
— Ни боже мой! Не подрывал! Никак не подрывал, а умножил твой авторитет, возвысил тебя до уровня неведомого пришельца, призванного поднять нашу культуру и технологию.
— Какой пришелец? Прыжок с парашютом с горящего самолета — это что? Инопланетное вторжение?
— Тише, тише. Сопоставим факты. Самолета никто не видел. Над лесом промелькнуло огненное тело. Согласен? Кое-кто утверждал, что над огнем возвышалась кабина с иллюминаторами.
— Это и была кабина убитого пилота. А турель моя в хвосте была.
— Знаю, знаю твою версию. Но придется тебе примириться с тем, что ты раскрыт. Ничего предосудительного в твоей инопланетной миссии нет. Но люди теперь вправе рассчитывать на твое посредничество в установлении связи со сверхцивилизацией. И я горжусь, что дружил с одним из ее представителей, к каким кое-кто относит и великого Леонардо.
Я молчал. Гнев лишил меня дара речи. Ревич по-нному истолковал мое молчание и продолжал, упиваясь собственной логикой:
— А как все тонко было разыграно! Человек как человек! Только уменьшенные пропорции. А после войны оказался не помнящим родства.
— Потерять из-за фашистов всех близких — это не помнить родства? — с горечью воскликнул я.
— Тихо, тихо! Пиано-пианиссимо! Конечно, это неадекватно, но… удобно для прикрытия твоего инкогнито. Люди должны были принять тебя за своего. Широко поставленный научный эксперимент! Преклоняюсь перед вашей цивилизацией. Жениться на землянке и доказать, что ты можешь иметь от нее детей — это тоже запланированные этапы эксперимента. А твой фейерверк изобретений — это ваш щедрый дар нашей отсталой технологии, которая, быть может, вызывает у вас там — не знаю где — жалость или сочувствие. Да, сочувствие, потому что вы гуманны. Это я уяснил, размышляя над твоей жизнью. Не подумай, что я повредил тебе как руководителю проекта Ветроцентрали. Наоборот! Проектанты будут задыхаться от счастья, что выполняют чужепланетную, проверенную близ Альфы Центавра идею. Слово «гуманоид» они будут произносить с придыханием, преисполненные не только уважения, но и поклонения.
— Довольно, — оборвал я Генку Ревича. — Ты всегда был болтуном и останешься таким в любой научной мантии. Ты глуп, Генка, как многие подозревали в отряде. И не поумнел…
— Нет, почему же? Мои коллеги воздают мне должное. Даже твоя собственная дочь, работой которой я руковожу. Кстати, она мне всегда казалась неземной. Теперь я понимаю почему.
— Так как же она могла появиться на свет, если ее отец другого генетического происхождения? — в бешенстве закричал я. — Почему ни одна искусственно осемененная самка гориллы не дала потомства от человека? Почему?
— Стоп, стоп! Если это научная дискуссия, то позвольте ответить вам, заодно развив свою гипотезу. Почему? Да потому, что человек и обезьяна генетически не родственны! А вот мы с вами, пришельцами с Альфа Центавра или Тау Кита, мы с вами родня, одного генетического корня! Очевидно, в незапамятные времена твои предки — которые были и моими! — прилетели на Землю и остались на ней, дав начало человечеству, которое, увы, забыло, откуда оно родом! Они, а не дарвиновские обезьяны с отсутствующим промежуточным звеном дали начало нашему человечеству! А вы, на своей Альфе Центавра или 62-й Лебедя, более цивилизованные, чем мы, одичавшие потомки космических колонистов, заинтересовались, что стало теперь с их родичами, порожденными былыми космическими переселенцами. Вот почему у тебя дети от земной женщины! Вот почему ты неотличим от человека, если не считать такого второстепенного фактора, как несколько меньшие пропорции.
— Ты балаболка под научной маской. И если не я, то другие твои коллеги тебе это еще докажут.
— Нет, сперва докажи мне, что ты — человек.
— Что требуется для этого? Разбить твои золотые очки, вышибить твои золотые зубы? Это убедит тебя?
— Тебе никогда не сделать этого, ибо гуманоид гуманен и не способен решать спор насилием. Недаром ты фашиста перцем угощал, а не пулей. Теперь-то понятно. Объяснение однозначно.
Мы не заметили, как в оставленных открытыми дверях появились академик Анисимов и моя Аэль. Изумленные, они, может быть, уже давно слушали нашу перепалку.
Ревич увидел их и изменился в лице, расплылся в улыбке и, обращаясь к Николаю Алексеевичу, произнес:
— Надеюсь, академик простит мой чисто научный эксперимент. Это была шутка, Аэлита Алексеевна, научная шутка. Ведь вы сами участвовали в подобных мероприятиях. Помните «пир знатоков»? Мне хотелось показать, как рождаются научные сенсации, которыми потом оболванивают людей. Многого, ах, многого можно добиться научной логикой, каковой пользовались почтенные и непочтенные софисты. Я заканчиваю представление. Финита ля комедия! И я приношу искренние извинения как всем своим слушателям, так и тебе, Алексей Николаевич, бесценный мой человек и фронтовой друг.
Аэль то бледнела, то краснела. Я старался взять себя в руки.
Мне было очень тяжело разочароваться в старом друге. И я заставил себя многое понять в нем. Он изменился? Да, конечно, изменился, приобрел новые черты, стремления, но… Клянусь, где-то внутри он все-таки остался знакомым мне Генкой. Мне потом удалось еще раз поговорить с ним по душам.
— Зачем ты затеял этот балаган? — спросил я его.
— Слушай, Алеха! Ты был далек от таких проблем, которыми нам, ученым, заниматься считалось «неприличным». Я имею в виду НЛО, неопознанные летающие объекты, попросту летающие тарелки. Все мы, ученые, отмахивались от них, а они существуют, понимаешь, Алеха, существуют. Я сам исследовал загадочное биофизическое поле, которое остается на месте их посадки. Кварцевый излучатель и морской хронометр с гарантированной ошибкой в 0,01 секунды в сутки на месте зафиксированной свидетелями посадки отстают за сутки на две секунды! Неслыханно для таких точных приборов! Отмечено излучение. Наконец, зафиксированы контакты, якобы имевшие место у людей с гуманоидами, похожими, черт возьми, на тебя! Дело дошло до того, что в 1978 году вопрос рассматривался на Генеральной Ассамблее ООН о возможной попытке вторжения инопланетян на Землю. Эта версия не была отвергнута на Высшем международном форуме. Всем странам, членам ООН, было предложено вести наблюдение своими национальными средствами и ставить ООН в известность о результатах. Понимаешь, Алеха! Это «неприлично» для почтенного ученого, но я всерьез допустил, что открою в тебе гуманоида, и старался «взять тебя на пушку», прости, говоря нашим старым «партизанским языком», потом пришлось спустить все на тормозах. Допускаю, что я ошибся, ты не раскололся, но… пойми и меня. Разве не должен был я устроить тебе такое испытание? А вдруг ты оказался бы гуманоидом?
— Вот была бы тебе слава, — усмехнулся я.
— Жаль, не вышло, — обезоруживающе пожал плечами Ревич. — А все-таки я верю в инопланетный разум. И всякий истинный ученый должен быть начеку и не сбрасывать со счета возможности инопланетного контакта. Не все инопланетяне могут оказаться такими славными парнями, как ты, Алеха! Я-то тебя видел в деле в Беловежской Пуще. Ну прости. Пришлось укрыться за щит «ортодоксальности», иначе не пробьешь себе пути. Вот так, друг.
Я старался понять бывшего Генку, ныне профессора. Неужели профессорское звание так обязывает?»
Глава четвертая. ЛЕДЯНОЙ РИФ
«И вот я снова среди льдов, как когда-то в дни своей юности в Карском море. Здесь в Южном Ледовитом океане они такие же плывущие навстречу заснеженные степи.
Развеялись тучи, и в лучах низкого солнца засверкало разбитое штормом поле. Развалившееся, все в промоинах, оно уже не напоминало белую степь, а шевелилось, тяжело дышало и даже рычало.
Мы со Спартаком и Остапом наблюдали, как отколовшиеся льдины подкрадывались к нашему лесовозу и ныряли под киль. Потом, словно задохнувшись, ошалело выскакивали на гребень волны в полынье, оставленной шедшим впереди ледоколом «Ильич». По ней, как по проложенной реке, один за другим плыли корабли строительной армады ООН. Несколько десятков. Они растянулись от горизонта до горизонта, находясь на безопасном расстоянии один от другого.
Но вскоре и поле, и полынья, напоминавшая проспект, и шедшие по ней корабли строительной армады исчезли в налетевшем снежном заряде.
Как мне все это знакомо! Ребятам же — в новинку. Тщетно пытались они разглядеть в снежной сетке нагромождения льдов, не то торосы, не то надводные части коварных айсбергов.
— Как бы мордой о причал не чокнуться, — опасливо заметил Остап.
Корабль наш словно повис в снежной мути. Метель никак не кончалась. И будто раньше времени опустилась на нас полярная ночь, погрузив в серую темноту.
Жуткий вой сирены пронзил летящую мглу. Казалось, какое-то чудовище взревело диким голосом от боли и в предсмертной ярости тряхнуло корабль. Палуба «Титана» накренилась. Мы со Спартаком ухватились друг за друга. Остап вцепился в реллинги. Мимо нас прокувыркалось ведро, потом, сам собой разматываясь, укатился сорвавшийся со щита круг пожарного рукава.
Зыбкая во время качки палуба сейчас как бы заклинилась, став покатой.
Пробежал, скользя по обледенелым доскам, худосочный Педро из какой-то латиноамериканской страны (Эквадора, Боливии или Парагвая), он истошно орал:
— Святая дева, спаси нас. Разве можно плыть на «Титане»? У него судьба «Титаника»!
— Заткнись, — кричал ему вдогонку его приятель Мигуэль. — Твои ребятишки получат страховку и хоть раз в жизни обожрутся.
Ребята мои поняли лишь слово «Титаник» и сделали правильный вывод, что «Титан», как и «Титаник», налетел на айсберг.
А ведь этот голландский лесовоз, зафрахтованный для экспедиции ООН, был гружен моими трубами для ветростанций, бесценными роторами. Они должны дать энергию Антарктиде, и без них там ничего нельзя начать строить.
Мы грузили их со Спартаком и Остапом в ленинградском порту.
Так гибла надежда на Город Надежды.
Выла сирена, в летящей сетке метались тени. Косые лучи прожектора выхватывали то выпученные глаза, то разинутые рты.
Как легко люди теряют человеческий облик. Пробежавшие латиноамериканцы затеяли у шлюпки драку с неграми из Кейптауна, и только Мбимба, гордый африканец, исполненный спокойного достоинства, пытался разнять их.
Сцепившиеся люди покатились к переборкам, где и застряли, стараясь ударить друг друга.
— А руки все ищут работу, — с горькой иронией произнес Мбимба, как бы извиняясь за происходящее и намекая, почему все они оказались здесь.
Мы с ребятами поспешили к капитану. И нашли норвежца с неизменно торчащей в зубах трубкой. Это был сухопарый моряк со шкиперской бородкой, провалившимися щеками и ледяными глазами. Он докладывал в микрофон, поднесенный ему трясущимся от страха радистом в распахнутом кителе:
— К сожалению, командор, продержаться на плаву не сможем. Ваши трубы потянут на дно не хуже якорей. Нам бы плоты и шлюпки спустить. Что? Высылаете вертолет? Сесть ему некуда, разве что веревочная лестница…
Я представил себе академика Анисимова на капитанском мостике «Ильича». Снег, наверное, запорошил его отрастающую бородку, которая делала его еще более похожим на былинного Добрыню Никитича. Но сейчас его богатырский подвиг, совершенный в ООН, где он добился решения создать под ледяным куполом Антарктиды Город-лабораторию — модель грядущего, мог оказаться напрасным. Природа встала у него на пути, топя наши трубы.
Айсберг вынырнул из мглы пугающе близко. Он загородил собой пробитую ледоколом полынью. И корабль врезался в него.
И тут снежную сетку раздернуло. Вдали появились остальные корабли флотилии ООН. С ледокола «Ильич» взмыл вертолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59