Переправка иностранной разведкой за рубеж или просто рэкет, взымание дани, чтобы похищения не повторялись? Об этом Джо ничего не сказал, а может быть, и не знает. Джо — это кличка Кристофа Вельмута. Я слышал о нем, поскольку интересовался музыкальными конкурсами. Он подавал надежды, жаждал славы, успеха, денег… Но наркотики сыграли с ним злую шутку: не вдохновили, а погасили в нем артиста. Не прошел даже на второй тур конкурса. И опустился на дно. Пьянство, наркотики, сомнительные собутыльники. Наконец, гангстерская шайка и прозвище Джо, зачеркнувшее все, кем он был. Теперь он стережет нас. Можете взглянуть на него. Он играет в холле. И весьма недурно, если не слишком пьян.
— Он исполняет мои любимые вещи.
— Он будет рад узнать это, хотя перед ним на рояле лежит автомат. Пули в нем, предупреждаю, не снотворные.
Анисимов в сопровождении новых знакомых перешел в холл и увидел за роялем человека лет двадцати восьми, с испитым лицом и длинными свалявшимися волосами, свисавшими до плеч. Он играл, полузакрыв глаза, и чуть раскачивал хилое тело.
Трое ученых уселись в мягкие удобные кресла и, слушая его, смотрели на синее небо сквозь зарешеченные окна.
Анисимов думал о горькой судьбе этого, несомненно, талантливого человека.
— Эй ты, Джо, скотина! Хватит твоего проклятого шума. Не услыхать, как улизнут эти проклятые научники. Ишь, как разомлел, будто в объятиях постаравшейся продажной девки! — послышался грубый, хриплый голос.
В дверях с автоматом в руках стоял гориллоподобный сутулый субъект, у которого волосы росли прямо от бровей.
— Эй вы, ублюдки! Идите жрать то, что вам приготовил сегодня добрый Гарри. Пальчики оближете. — И, повернувшись, вышел.
Пианист не обратил ни малейшего внимания на этот окрик и виртуозно заканчивал двадцать четвертую прелюдию Шопена.
Профессор О'Скара поднялся со словами:
— Это Гарри, второй и главный наш тюремщик. У него страсть стряпать немыслимые кушанья. Они поистине ужасны. Но не дай вам господь их не похвалить. Говорят, он пристрелил приятеля, когда тот поморщился, жуя пережаренную индюшку. Друзья стали уверять, что у несчастного просто болел зуб. Гарри открыл ножом рот убитого, убедился, что половина зубов у того сгнила, и проворчал: «С такой поганой пастью нечего было браться за мою превосходную индюшку» — и пихнул труп ногой. Это нам в назидание красочно рассказал голубоглазый Джо. Вы только посмотрите на его глаза!
Музыкант блистательно закончил прелюдию и, выждав, когда Стилл и присоединившийся к нему О'Скара похлопали в ладоши, встал, взял с рояля автомат и указал стволом на дверь.
Вошли в отделанную дубом столовую, где на стенах висели темные доски с вырезанными на них изображениями убитой дичи.
Столы были накрыты на пятерых: дорогая сервировка, накрахмаленные салфетки!
— Жрите, — скомандовал Гарри, когда все уселись — американцы с одной стороны, Анисимов напротив, а гангстеры с автоматами положенными на белоснежную скатерть с боков друг против друга.
— У меня пятеро детей, мистер Анисимов. И еще двоих я взял на воспитание. Я уповаю на волю божью, но предпочитаю хвалить местную кухню, — прошептал профессор О'Скара.
— Хотел бы я видеть того паршивца, который не похвалит? — мрачно изрек Гарри, видимо, обладавший тонким слухом.
— Должен вас предупредить, сэр, — твердо сказал Анисимов, — что я согласно своему убеждению не ем мяса. Никогда.
— Что? — взревел Гарри, хватаясь за автомат.
— Я готов похвалить вашу стряпню, — раздельно продолжал Анисимов, — но лишь в том случае, если блюда не будут содержать мясного.
Гарри-горилла вскочил и выпустил автоматную очередь над головой Анисимова. За ним жалобно зазвенел разбитый плафон.
Николай Алексеевич не шевельнулся.
— Насколько я понимаю, меня, как и этих джентльменов, доставили сюда не для того, чтобы упражняться в стрельбе по живым мишеням в комнате, где пули портят богатую отделку.
— Дьявол вам в проклятую вашу глотку! Это хорошо, что вы напомнили мне про обшивку, не то я размозжил бы вам вашу проклятую голову.
С этими словами Гарри с автоматом наперевес вышел из комнаты.
— Он пошел в магазин купить чего-нибудь овощного, — примирительно заметил Джо. — Вы должны извинить его, мистер. Он плохо воспитан. Не знал отца, как не знала его и мать, панельная шлюха. Он родился не по ее воле и воспитывался не ею. Я говорю это вам, сэр, потому что видел, как вы слушали мою музыку. Гарри не то что я. Он с детства среди них, — и он указал глазами на автомат. — Его воспитала старуха Фоб, пока не умерла с перепоя. И он всегда выполнял то, что ему поручали. Даже самые страшные задания вроде взрыва банка, за что он, и получил свою кличку Гарри в память покойного президента, устроившего хорошую встряску японским макакам. Если вы будете вести здесь себя хорошо, то ничего с вами не случится. А вечером, если хотите, я вам еще сыграю.
— Мне понравилась ваша музыка, Джо. Я готов забыть, где нахожусь.
— Где находитесь? — переспросил Джо и усмехнулся. — На «вилле-гроб».
Глава восьмая. УКРАСТЬ АТОМНУЮ БОМБУ
Генри Смит любил ездить по американским дорогам. Идеальное бетонное покрытие, чуть шершавое, чтобы избежать скольжения шин, позволяло делать ход машины покойным, располагающим к воспоминаниям и размышлениям.
По пути в Вашингтон Генри Смит решил завернуть в Балтимор, навестить там мать, которую обожал, трогательно заботясь о ней, никогда не забывая послать ей из своих далеких репортерских скитаний сувенир с теплой сыновней запиской.
Представляя, как она встретит его, Генри Смит думал о себе, о детстве и все еще не устроенной пока личной жизни.
Мать научила его еще мальчишкой гордиться отцом, национальным героем Америки, сложившим голову во Вьетнаме за великие идеалы свободы и демократии. Позднее Генри узнал, что национальный герой погиб около вонючей вьетнамской деревушки, сожженной по его приказу вместе со всем населением, несомненно партизанским и враждебным. Вероятно, были там азиаты разного пола и возраста, пусть даже старики и дети, но при тотальной войне, навязанной американцам азиатами, считаться с такими вещами не приходилось. Потому Генри не осуждал отца, а готов был взять с него пример. Он унаследовал от него силу воли, ловкость и не слишком большую разборчивость в выборе средств и действий. С раннего возраста он понял, что в мире каждый человек заброшен в джунгли, где предоставлен самому себе. И свобода, полная и неограниченная, дарованная ему свыше, касается именно свободы действий, поэтому Генри не собирался остановиться перед сожжением какой-то там деревушки или чего-нибудь покрупнее, если за этим станет дело.
Избрав после окончания колледжа, где помнили заслуги его отца, журналистское поприще, он подумывал о большем.
Его бойкое перо привлекло к нему внимание не только газетных боссов, но и некоторых спецслужб, не раз прибегавших к услугам журналистов, если они «обещающие парни». Оказавшийся таким «обещающим парнем» Генри Смит охотно брался за самые рискованные поручения.
Это приносило ему дополнительный доход, который казался недостаточным для его аппетита. Поэтому, когда представилась возможность оказывать услуги, кроме спецслужб, и еще кое-кому, кто, по всей видимости, был к ним близок, Генри Смит проявил двойное усердие, получая теперь куда больше, чем прежде, и подумывал уже о собственной газете, когда он будет посылать парней в горячие места, которые пока посещал сам, будь то Африка, Иран или Ближний Восток.
Вот почему он направлялся сейчас в Вашингтон, где в Капитолии его ждал сам Броккенбергер, «Король лобби», не раз дававший ему важные поручения, тем самым определяя его будущую судьбу.
С этими мыслями, отнюдь не собираясь поделиться ими со своей любимой матерью, Генри Смит остановил новенький сверкающий кар на тенистой улице балтиморского пригорода.
Почтенная дама жила в собственном коттедже. Не знала, куда посадить сына, бегала по комнатам, хлопотала. Потом угощала домашней снедью и поносила всех соседок, жаловалась на доктора и многочисленные свои болезни.
Генри жалел мать и уже ненавидел важного доктора, который только слал счета, а не помогал.
Далеко впереди желтым пятнышком маячила попутная машина. Прямая бетонная дорога серой лентой летела навстречу Генри Смиту, а перед его мысленным взором все еще стояла провожавшая мать. Когда-то стройная, властная красавица, а теперь скрюченная невыносимым спанделезом, желчная и несчастная… но, как прежде, заботливая. Она заставила его надеть ремень безопасности, нежно любимая мама!..
Генри Смит включил радио. Пела, вернее «визжала», модная певица, выразительница нового музыкального стиля, которые сменялись на концертных эстрадах со скоростью мелькавших сейчас мимо ярко раскрашенных автозаправочных станций.
Увы! Слишком поздно увидел Смит, как с боковой дороги выехал фургон и сразу же застрял поперек шоссе. Генри резко вырулил машину, чтобы объехать чертов фургон слева, не видя, что за ним творится. А там навстречу мчалась машина…
Тысячью ножей, гадко скрипнувших по тарелке, взвизгнули тормоза. Потом у Смита вытряхнуло все внутренности, и слева от него что-то захрустело. Это машины ударились боками и пробороздили одна другую ручками дверец.
В глазах у Смита помутилось, натянулся, врезаясь в тело, ремень безопасности, вспомнилась мама… И провал…
— Очнитесь, сэр, — тряс его полисмен в шортах и широкополой шляпе. — Очнитесь, черт вас возьми! Вы были на левой стороне.
— Врача, — простонал Смит.
— Я остановлю первую же машину, и вас довезут до доктора. Но в полицию вызовут. Я сожалею, но придется платить, сэр. Виновен тот, кто оказался за разделяющей чертой на полосе встречного движения.
Какая-то машина остановилась,
— Не беспокойтесь, шеф. Я его доставлю куда надо, — заверил чей-то знакомый голос.
Генри Смита усадили рядом с водителем в роскошную открытую машину «ягуар».
И она красной молнией рванулась с места, унося Смита в обратную от Вашингтона сторону.
«А как же Капитолий?» — мелькнуло у него в мыслях.
— Ну, как, парень, очухался? — спросил водитель.
На сиденье за рулем едва умещался добродушный толстяк с полдюжиной подбородков. И он затрясся в беззвучном смехе. Смит не верил глазам. Это же сам Броккенбергер, «Король лобби», к которому он спешил в Капитолий!
Броккенбергер теперь уже громко хохотал:
— Недурная встряска? А? И целехонького усадили ко мне в «случайно проезжавшую машину»! Ха-ха! Ничего не скажешь! Мои «ягуары каменных джунглей», как вы их обозвали в одной из своих паршивых статеек, все-таки умеют делать свое дело. О'кэй?
— Да, сэр. Но зачем же мою новенькую машину…
— Заткнитесь. Вы заслужили хорошего тумака. Какого черта вы проиграли в ледяном Гроте всю игру?
— Да, босс. Но едва ли в этом моя вина.
— А чья же еще? Кого мы послали туда и зачем?
— Это все нобелевские лауреаты, босс! Уверяю вас! Они вообразили, что могут иметь собственное мнение, хотя им внушали, как себя вести…
— Еще бы! — хмыкнул Броккенбергер. — У этого осла в золотых очках в комнатенках Капитолия была мымра-секретарша, которая наверняка ему все напомнила.
— И мне не оставалось ничего другого, сэр, как «задействовать запасной вариант»…
— Заткните свою паршивую пасть. Лучше помолчать об этом даже в моем «ягуаре», где можно не опасаться подслушивающих аппаратов, которыми набит Капитолий.
— Так вот почему мы встретились на шоссе!
— Идиот! Если бы вы были так же догадливы и там!..
— Но разве комиссия долетела до Нью-Йорка?
— До него долетел этот Анисимов, а не оказался с вашей помощью среди всех на «Конкорде». Тогда было бы о'кэй!
— Мне не пришло это в голову, босс.
— Даже острые ножи тупеют, если их не точить.
— Я готов, сэр, быть ножом, мечом, кинжалом.
— Знаю. Потому и «подобрал» вас на дороге. Чтобы наточить.
— О'кэй, сэр!
— К делу. Вы читали статью профессора Тейлора, отца водородной бомбы, который утверждал, что ее можно украсть?
— Да, сэр. Но там говорилось, как сохранить материалы, из которых можно создать атомную бомбу.
— «Предупреждать» об этом все равно что указывать на такую возможность.
— Но, сэр, администрация после этой статьи, вероятно, приняла нужные меры. Сам президент… нераспространение…
— У нас было время, пока статья готовилась к печати. Ее можно было прочитать и до выхода в свет.
— Должен ли я понимать, что…
— Вы ничего не должны понимать. Только действовать, как укажут.
— Да, босс.
— Заполучить материалы для атомной бомбы, о которой болтал «папаша всеобщего уничтожения», оказалось возможным. Но этого мало. Нужны еще мозги, которые способны сделать из материалов действующую штуку. Они уже гостят у нас. Вам предстоит завернуть им их паршивые щупальца так, чтобы мозги сработали как надо. Словом, если вам не удалось взорвать город под ледяным куполом…
— Надо взорвать сам ледяной купол!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Он исполняет мои любимые вещи.
— Он будет рад узнать это, хотя перед ним на рояле лежит автомат. Пули в нем, предупреждаю, не снотворные.
Анисимов в сопровождении новых знакомых перешел в холл и увидел за роялем человека лет двадцати восьми, с испитым лицом и длинными свалявшимися волосами, свисавшими до плеч. Он играл, полузакрыв глаза, и чуть раскачивал хилое тело.
Трое ученых уселись в мягкие удобные кресла и, слушая его, смотрели на синее небо сквозь зарешеченные окна.
Анисимов думал о горькой судьбе этого, несомненно, талантливого человека.
— Эй ты, Джо, скотина! Хватит твоего проклятого шума. Не услыхать, как улизнут эти проклятые научники. Ишь, как разомлел, будто в объятиях постаравшейся продажной девки! — послышался грубый, хриплый голос.
В дверях с автоматом в руках стоял гориллоподобный сутулый субъект, у которого волосы росли прямо от бровей.
— Эй вы, ублюдки! Идите жрать то, что вам приготовил сегодня добрый Гарри. Пальчики оближете. — И, повернувшись, вышел.
Пианист не обратил ни малейшего внимания на этот окрик и виртуозно заканчивал двадцать четвертую прелюдию Шопена.
Профессор О'Скара поднялся со словами:
— Это Гарри, второй и главный наш тюремщик. У него страсть стряпать немыслимые кушанья. Они поистине ужасны. Но не дай вам господь их не похвалить. Говорят, он пристрелил приятеля, когда тот поморщился, жуя пережаренную индюшку. Друзья стали уверять, что у несчастного просто болел зуб. Гарри открыл ножом рот убитого, убедился, что половина зубов у того сгнила, и проворчал: «С такой поганой пастью нечего было браться за мою превосходную индюшку» — и пихнул труп ногой. Это нам в назидание красочно рассказал голубоглазый Джо. Вы только посмотрите на его глаза!
Музыкант блистательно закончил прелюдию и, выждав, когда Стилл и присоединившийся к нему О'Скара похлопали в ладоши, встал, взял с рояля автомат и указал стволом на дверь.
Вошли в отделанную дубом столовую, где на стенах висели темные доски с вырезанными на них изображениями убитой дичи.
Столы были накрыты на пятерых: дорогая сервировка, накрахмаленные салфетки!
— Жрите, — скомандовал Гарри, когда все уселись — американцы с одной стороны, Анисимов напротив, а гангстеры с автоматами положенными на белоснежную скатерть с боков друг против друга.
— У меня пятеро детей, мистер Анисимов. И еще двоих я взял на воспитание. Я уповаю на волю божью, но предпочитаю хвалить местную кухню, — прошептал профессор О'Скара.
— Хотел бы я видеть того паршивца, который не похвалит? — мрачно изрек Гарри, видимо, обладавший тонким слухом.
— Должен вас предупредить, сэр, — твердо сказал Анисимов, — что я согласно своему убеждению не ем мяса. Никогда.
— Что? — взревел Гарри, хватаясь за автомат.
— Я готов похвалить вашу стряпню, — раздельно продолжал Анисимов, — но лишь в том случае, если блюда не будут содержать мясного.
Гарри-горилла вскочил и выпустил автоматную очередь над головой Анисимова. За ним жалобно зазвенел разбитый плафон.
Николай Алексеевич не шевельнулся.
— Насколько я понимаю, меня, как и этих джентльменов, доставили сюда не для того, чтобы упражняться в стрельбе по живым мишеням в комнате, где пули портят богатую отделку.
— Дьявол вам в проклятую вашу глотку! Это хорошо, что вы напомнили мне про обшивку, не то я размозжил бы вам вашу проклятую голову.
С этими словами Гарри с автоматом наперевес вышел из комнаты.
— Он пошел в магазин купить чего-нибудь овощного, — примирительно заметил Джо. — Вы должны извинить его, мистер. Он плохо воспитан. Не знал отца, как не знала его и мать, панельная шлюха. Он родился не по ее воле и воспитывался не ею. Я говорю это вам, сэр, потому что видел, как вы слушали мою музыку. Гарри не то что я. Он с детства среди них, — и он указал глазами на автомат. — Его воспитала старуха Фоб, пока не умерла с перепоя. И он всегда выполнял то, что ему поручали. Даже самые страшные задания вроде взрыва банка, за что он, и получил свою кличку Гарри в память покойного президента, устроившего хорошую встряску японским макакам. Если вы будете вести здесь себя хорошо, то ничего с вами не случится. А вечером, если хотите, я вам еще сыграю.
— Мне понравилась ваша музыка, Джо. Я готов забыть, где нахожусь.
— Где находитесь? — переспросил Джо и усмехнулся. — На «вилле-гроб».
Глава восьмая. УКРАСТЬ АТОМНУЮ БОМБУ
Генри Смит любил ездить по американским дорогам. Идеальное бетонное покрытие, чуть шершавое, чтобы избежать скольжения шин, позволяло делать ход машины покойным, располагающим к воспоминаниям и размышлениям.
По пути в Вашингтон Генри Смит решил завернуть в Балтимор, навестить там мать, которую обожал, трогательно заботясь о ней, никогда не забывая послать ей из своих далеких репортерских скитаний сувенир с теплой сыновней запиской.
Представляя, как она встретит его, Генри Смит думал о себе, о детстве и все еще не устроенной пока личной жизни.
Мать научила его еще мальчишкой гордиться отцом, национальным героем Америки, сложившим голову во Вьетнаме за великие идеалы свободы и демократии. Позднее Генри узнал, что национальный герой погиб около вонючей вьетнамской деревушки, сожженной по его приказу вместе со всем населением, несомненно партизанским и враждебным. Вероятно, были там азиаты разного пола и возраста, пусть даже старики и дети, но при тотальной войне, навязанной американцам азиатами, считаться с такими вещами не приходилось. Потому Генри не осуждал отца, а готов был взять с него пример. Он унаследовал от него силу воли, ловкость и не слишком большую разборчивость в выборе средств и действий. С раннего возраста он понял, что в мире каждый человек заброшен в джунгли, где предоставлен самому себе. И свобода, полная и неограниченная, дарованная ему свыше, касается именно свободы действий, поэтому Генри не собирался остановиться перед сожжением какой-то там деревушки или чего-нибудь покрупнее, если за этим станет дело.
Избрав после окончания колледжа, где помнили заслуги его отца, журналистское поприще, он подумывал о большем.
Его бойкое перо привлекло к нему внимание не только газетных боссов, но и некоторых спецслужб, не раз прибегавших к услугам журналистов, если они «обещающие парни». Оказавшийся таким «обещающим парнем» Генри Смит охотно брался за самые рискованные поручения.
Это приносило ему дополнительный доход, который казался недостаточным для его аппетита. Поэтому, когда представилась возможность оказывать услуги, кроме спецслужб, и еще кое-кому, кто, по всей видимости, был к ним близок, Генри Смит проявил двойное усердие, получая теперь куда больше, чем прежде, и подумывал уже о собственной газете, когда он будет посылать парней в горячие места, которые пока посещал сам, будь то Африка, Иран или Ближний Восток.
Вот почему он направлялся сейчас в Вашингтон, где в Капитолии его ждал сам Броккенбергер, «Король лобби», не раз дававший ему важные поручения, тем самым определяя его будущую судьбу.
С этими мыслями, отнюдь не собираясь поделиться ими со своей любимой матерью, Генри Смит остановил новенький сверкающий кар на тенистой улице балтиморского пригорода.
Почтенная дама жила в собственном коттедже. Не знала, куда посадить сына, бегала по комнатам, хлопотала. Потом угощала домашней снедью и поносила всех соседок, жаловалась на доктора и многочисленные свои болезни.
Генри жалел мать и уже ненавидел важного доктора, который только слал счета, а не помогал.
Далеко впереди желтым пятнышком маячила попутная машина. Прямая бетонная дорога серой лентой летела навстречу Генри Смиту, а перед его мысленным взором все еще стояла провожавшая мать. Когда-то стройная, властная красавица, а теперь скрюченная невыносимым спанделезом, желчная и несчастная… но, как прежде, заботливая. Она заставила его надеть ремень безопасности, нежно любимая мама!..
Генри Смит включил радио. Пела, вернее «визжала», модная певица, выразительница нового музыкального стиля, которые сменялись на концертных эстрадах со скоростью мелькавших сейчас мимо ярко раскрашенных автозаправочных станций.
Увы! Слишком поздно увидел Смит, как с боковой дороги выехал фургон и сразу же застрял поперек шоссе. Генри резко вырулил машину, чтобы объехать чертов фургон слева, не видя, что за ним творится. А там навстречу мчалась машина…
Тысячью ножей, гадко скрипнувших по тарелке, взвизгнули тормоза. Потом у Смита вытряхнуло все внутренности, и слева от него что-то захрустело. Это машины ударились боками и пробороздили одна другую ручками дверец.
В глазах у Смита помутилось, натянулся, врезаясь в тело, ремень безопасности, вспомнилась мама… И провал…
— Очнитесь, сэр, — тряс его полисмен в шортах и широкополой шляпе. — Очнитесь, черт вас возьми! Вы были на левой стороне.
— Врача, — простонал Смит.
— Я остановлю первую же машину, и вас довезут до доктора. Но в полицию вызовут. Я сожалею, но придется платить, сэр. Виновен тот, кто оказался за разделяющей чертой на полосе встречного движения.
Какая-то машина остановилась,
— Не беспокойтесь, шеф. Я его доставлю куда надо, — заверил чей-то знакомый голос.
Генри Смита усадили рядом с водителем в роскошную открытую машину «ягуар».
И она красной молнией рванулась с места, унося Смита в обратную от Вашингтона сторону.
«А как же Капитолий?» — мелькнуло у него в мыслях.
— Ну, как, парень, очухался? — спросил водитель.
На сиденье за рулем едва умещался добродушный толстяк с полдюжиной подбородков. И он затрясся в беззвучном смехе. Смит не верил глазам. Это же сам Броккенбергер, «Король лобби», к которому он спешил в Капитолий!
Броккенбергер теперь уже громко хохотал:
— Недурная встряска? А? И целехонького усадили ко мне в «случайно проезжавшую машину»! Ха-ха! Ничего не скажешь! Мои «ягуары каменных джунглей», как вы их обозвали в одной из своих паршивых статеек, все-таки умеют делать свое дело. О'кэй?
— Да, сэр. Но зачем же мою новенькую машину…
— Заткнитесь. Вы заслужили хорошего тумака. Какого черта вы проиграли в ледяном Гроте всю игру?
— Да, босс. Но едва ли в этом моя вина.
— А чья же еще? Кого мы послали туда и зачем?
— Это все нобелевские лауреаты, босс! Уверяю вас! Они вообразили, что могут иметь собственное мнение, хотя им внушали, как себя вести…
— Еще бы! — хмыкнул Броккенбергер. — У этого осла в золотых очках в комнатенках Капитолия была мымра-секретарша, которая наверняка ему все напомнила.
— И мне не оставалось ничего другого, сэр, как «задействовать запасной вариант»…
— Заткните свою паршивую пасть. Лучше помолчать об этом даже в моем «ягуаре», где можно не опасаться подслушивающих аппаратов, которыми набит Капитолий.
— Так вот почему мы встретились на шоссе!
— Идиот! Если бы вы были так же догадливы и там!..
— Но разве комиссия долетела до Нью-Йорка?
— До него долетел этот Анисимов, а не оказался с вашей помощью среди всех на «Конкорде». Тогда было бы о'кэй!
— Мне не пришло это в голову, босс.
— Даже острые ножи тупеют, если их не точить.
— Я готов, сэр, быть ножом, мечом, кинжалом.
— Знаю. Потому и «подобрал» вас на дороге. Чтобы наточить.
— О'кэй, сэр!
— К делу. Вы читали статью профессора Тейлора, отца водородной бомбы, который утверждал, что ее можно украсть?
— Да, сэр. Но там говорилось, как сохранить материалы, из которых можно создать атомную бомбу.
— «Предупреждать» об этом все равно что указывать на такую возможность.
— Но, сэр, администрация после этой статьи, вероятно, приняла нужные меры. Сам президент… нераспространение…
— У нас было время, пока статья готовилась к печати. Ее можно было прочитать и до выхода в свет.
— Должен ли я понимать, что…
— Вы ничего не должны понимать. Только действовать, как укажут.
— Да, босс.
— Заполучить материалы для атомной бомбы, о которой болтал «папаша всеобщего уничтожения», оказалось возможным. Но этого мало. Нужны еще мозги, которые способны сделать из материалов действующую штуку. Они уже гостят у нас. Вам предстоит завернуть им их паршивые щупальца так, чтобы мозги сработали как надо. Словом, если вам не удалось взорвать город под ледяным куполом…
— Надо взорвать сам ледяной купол!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59